Текст книги "Метро 2033: Край земли. Затерянный рай"

– Я думаю, – продолжал Цой, – что законы выживания человечества… Неписаные законы, скорее на уровне инстинктов, всюду установили некие жесткие правила, подобные нашим. Но только ради того, чтоб выжить и не растерять память и знания поколений. Ну, давай, приятель, выпьем за будущее.

Кружки гулко ударились друг о друга, и самогон полился в пищевод. На удивление, второй раз было уже не так противно. И новый пожар в глотке не разгорелся.

– А ты, Саня, считаешь, что всюду такие оазисы жизни с выжившими людьми и сохраненным благополучием?

– Почему нет? – удивился Цой. – Мы ведь выжили. А ведь в такой глуши находимся. Еще до войны многие считали наш край богом забытым местом. И очень многие мечтали уехать отсюда куда-нибудь на материк.

– В том-то все и дело, Александр. Камчатка… Этот полуостров размерами побольше некоторых европейских страны[16]16
  Для примера, площадь Камчатского края (вместе с Корякским автономным округом, административно входящим в Камчатский край) составляет более 470 тыс. кв. км. Площадь Германии составляет 357 тыс. кв. км. Площадь Италии – 301 тыс. кв. км. Площадь самого Камчатского полуострова больше полуострова Крым в 10 раз.


[Закрыть]. А население здесь было на всю Камчатку не больше, чем в провинциальном городе. Ну, сколько здесь жило людей? Триста тысяч на весь огромный полуостров? Чуть больше? Но я вот с ужасом думаю, что же творилось, например, в Москве, где больше десяти миллионов, которые оказались в огромном каменном мешке. По сути, в ловушке. А что творилось в приграничных регионах? А в других странах? А в густонаселенной полумиллиардной Европе? А в Китае? В Индии? А на родине твоих предков, в Корее? Северяне и южане набросились друг на друга, чтобы добить уцелевших? Что с Америкой?

– Ну, ты еще Америку эту давай пожалей, черт тебя дери! – нахмурился Александр.

У Михаила вдруг все внутри похолодело от этих слов. Нет, все-таки он не найдет среди местных понимания и сочувствия, если они узнают, что его Оливия – американка. Это будет смертный приговор. Даже сейчас самый добродушный и дружелюбный из приморского квартета налился яростью от одного только упоминания об Америке.

– А почему нет, Саша? – тихо спросил Крашенинников. – Там ведь такие же люди, как мы с тобой…

– Да хрена лысого! Это из-за них все! – стукнул кулаком по столу Цой. – Плевать на Америку! Вот уж где точно все выжили, так это в Австралии. Они дальше всех от этих наших разборок были. Ну, еще в Новой Зеландии. Она рядом с Австралией. И там вообще очень красиво…

– Ты был в Новой Зеландии? – удивился Крашенинников.

– Нет. Но я смотрел фильм. «Властелин колец». Его там снимали. Ты помнишь, какие в фильме пейзажи сказочные?

– Нет, – улыбнулся Михаил. – Я не смотрел «Властелина колец».

Александр уставился на него, раскрыв рот.

– Чувак… – сочувственно выдохнул Цой, – ну, ты даешь… Теперь ведь… Теперь ведь и не посмотришь…

– Ничего, переживу, – махнул рукой Крашенинников. – Но я так понял, что фильм тебе понравился?

– Конечно, – кивнул Александр. – Любимое кино моего детства.

– А ведь этот фильм американцы снимали. А еще вы свой поселок иногда, в шутку, называете Саус-Парк. Верно?..

– Да что ты пристал ко мне с этими американцами?! – рявкнул Цой. – Тоже мне, адвокат дьявола!

Он крепко схватил бутылку и налил в кружки еще самогона.

– Давай за мир во всем мире выпьем, – вздохнул Крашенинников, поднимая свою кружку и приближая руку к Александру. Однако Цой отодвинул свою и, недобро глядя в глаза Михаила, произнес после некоторой паузы:

– По русскому обычаю третий тост пьют не чокаясь. В память о тех, кого с нами нет. Так что я пью за всех своих родных. И еще за миллионы превращенных этими твоими американцами в пепел.

Сказав это, Александр запрокинул голову и влил в себя все содержимое кружки.

Михаил лишь пригубил слегка и закивал:

– Я искренне надеюсь, Саня, что ты прав. Что где-то далеко в Австралии у людей все хорошо. И в Новой Зеландии. А еще я надеюсь, что таких заповедных мест, как у нас, очень много по всей России. И в Европе. И, что бы ты ни говорил, в Северной Америке. И в Южной. И в Китае. И в Японии. Всюду ведь люди… И в Африке… Но не покидает меня мысль, что сама Камчатка, ее удаленность и малонаселенность нас спасли. В глобальной ядерной войне здесь всего три цели. Ну нет здесь больше объектов и людского потенциала, чтоб сбрасывать сюда более трех боеголовок на весь огромный полуостров.

Александр вдруг перестал жевать закуску и уставился на Крашенинникова.

– Как ты сказал? Три боеголовки?

– Ну да. По базе подлодок, по Елизово и по Усть-Камчатску.

Перед мысленным взором Александра вдруг возник тот самый листок бумаги с грифом «секретно». Ракета «Минитмен» с тремя боеголовками. Рыбачий, Елизово, Усть-Камчатск[17]17
  Автор не утверждает, что в Усть-Камчатске существует военная инфраструктура. Известно, что к 2010 году военный городок уже был заброшен и представлял собой скорее город-призрак, подвергавшийся планомерному разграблению мародерами. Однако автор оставил за собой право на художественное допущение.


[Закрыть]… Не странно ли, что этот простой вулканолог из Петропавловска, живший когда-то на улице Витуса Беринга, в точности воспроизвел то, что было намертво впечатано в старый лист секретной бумаги, найденной в сейфе штаба базы атомных подводных лодок?

– Откуда ты знаешь, сколько именно зарядов и по каким именно целям должны были ударить?

Крашенинников на мгновение замер. Он не мог не заметить странную реакцию Александра.

– Я не знаю, – рассеянно пожал плечами Михаил. – Просто… Я предположил… Ну а что здесь еще бомбить, Саня? Долину гейзеров?[18]18
  Одно из крупнейших гейзерных полей в мире и единственное в Евразии. Расположено в Кроноцком биосферном заповеднике. Открыта Долина гейзеров в 1941 году. Входит в список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО.


[Закрыть] Ключевскую сопку?[19]19
  Самый крупный действующий вулкан не только на Камчатке, но и в Евразии (высота около 4,9 км).


[Закрыть] Здесь были лодки и завод. В Елизово сверхскоростные высотные перехватчики. В Усть-Камчатске тоже военный гарнизон был, и туда могли заходить те же лодки из Берингова моря. Куда ближе, чем до нас идти. Так что…

– Что ж, логично, конечно, – вздохнул Александр. – Но вот бомба совсем рядом с нами рванула. Мы с парнями тогда в школьном дворе в «квадрат» играли. Так у нас от вспышки мяч лопнул. На Никите одежда загорелась. До сих пор у него плечи и спина в ожогах. И все-таки мы выжили. Нет радиации. Изменения климата были только в самом начале, да и те оказались временными. Есть, правда, какие-то там озоновые дыры. Но вроде как они не часто нас накрывают. Так почему в других местах должно быть хуже?

– Я не говорю, что должно быть хуже. Я пытаюсь анализировать, исходя из факторов. Здесь всюду сопки. При этом на Камчатке выпадает много осадков. Дожди, а весной тающие сугробы просто отмывают наши сопки. И все это течет в замкнутые подножья, где и остается радиация, либо, как в нашем случае, утекает в бухту и просто растворяется в миллиардах литров тихоокеанской воды. Более того, у нашего полуострова в силу рельефа и географического положения есть очень необычные ветры. Они дуют из центра Камчатки в Охотское море и тот же Тихий океан. Наш забытый богом затерянный мир тем и удивителен, что способен к очень быстрой регенерации. Вулканы научили восстанавливаться после каждого масштабного извержения. Вот и нет здесь радиации. Потому и рыбы много. И сопки богаты растительной пищей и могут кормить нас еще не одну тысячу лет. И мы живы. И мутантов никаких нет…

Цой засмеялся:

– Мутанты… Да это только в книгах да в кино…

– А тот медведь? Те, кто видел следы, говорят, что он огромный.

– Ну, так, а что ты хотел? Раньше единственным соперником и врагом у медведя здесь был человек. А теперь людей маленькая горстка. И пищи вдоволь. Вот и отъелся…

– От обилия пищи становятся толстыми, но не большими, – мотнул головой Крашенинников.

Цой погладил свой выпирающий живот и скривился:

– Ты на что, костлявый хрен, намекаешь?

Угрозы или обиды в тоне Александра не слышалось. Скорее самоирония. Поняв это, Михаил засмеялся.

Висящая в окне третьего этажа лампа освещала их тусклым светом и помогала Антонио продолжать работу над подзорной трубой и штативом. Он все еще сидел на подоконнике, постоянно что-то подкручивая в трубе и меняя местами линзы, желая достичь нужного эффекта. Естественно, он слышал весь разговор, продолжавшийся внизу, и понимал, что в общем-то Михаил прав, когда убеждал и его и Оливию в том, что приморский квартет не так ужасен, как кажется. Мягкосердечную добрую Оливию непросто было в этом убедить. Что до Антонио, то он не особо и занимал себя оценками деятельности квартета. Во всяком случае, он соглашался с тем, что эта четверка куда лучше тех главарей банд, с которыми они покончили. Но оставалась одна фундаментальная проблема. Если добрую Оливию так трудно убедить в том, что четыре местных лидера вовсе не злодеи и тираны, даже при том, что лично ей они ничего плохого не сделали, то как убедить ту четверку местных лидеров и всех выживших, что одна американка и один итальянец никакие им не враги, а все эти годы заботившийся о них русский никакой не предатель?

Выросший под склоном мрачного Везувия неаполитанец имел с детства стойкое убеждение в том, что если что-то должно произойти – это произойдет. С этим были связаны его ожидания неминуемого извержения самой известной итальянской горы. Многие годы спустя, накануне всемирной катастрофы, он наблюдал, как весь мир медленно, но верно накрывала пандемия безумия. Закулисные игры режимов разной степени безнравственности, нарастающие социальные и экономические проблемы повсюду, уход от реальности в религиозный фанатизм и ненависть миллионов обездоленных к миру несправедливости, в котором они живут, должны были привести к более страшной катастрофе, чем какое-то там извержение Везувия. Так и случилось. И Антонио Квалья понимал, что однажды местные жители узнают, что он вовсе не гражданин так любимой здесь всеми Кубы, а Оливия вовсе не из тихой, спокойной страны с фэнтезийно-сказочным названием Финляндия. И вот что тогда произойдет? Антонио не имел четкого представления, кто именно нажал первым на кнопку. Он понимал одно – мир был настолько пропитан взаимным недоверием, враждой и просто-напросто порохом, что судьбу мира мог решить один офицер за пультом любой страны с баллистическими ракетами. Напряжение этого офицера после всего того, что он мог перед дежурством увидеть и услышать по телевизору, прочитать в газетах или лицезреть в ежесекундно взрывающемся выдуманными сенсациями Интернете, могло быть таким, что любой неправильно понятый им сигнал на экране радара… любое рутинное помаргивание освещения в бункере… любая мелочь могли запустить непоправимую цепную реакцию в действиях человека, которому, как известно еще с древности, свойственно ошибаться…

Все могло случиться именно так, но каждая нация уже назначила виновных еще до того, как это глобальное преступление будет совершено. А значит, он и Оливия будут здесь обречены, когда правда все-таки всплывет мрачной черной подводной лодкой на поверхность. Точно так же, как любой из местных будет обречен, окажись он сейчас в Америке среди американцев.

Вражда этих двух гигантов, США и России, всегда поражала его своей бессмысленностью. Но еще его поражало то, что большинство жителей двух стран даже не подозревали, насколько они близки. Нет, дело не в том, что они похожи и смеются от одних и тех же шуток, радуются одинаковым радостям и испытывают горечь и боль от одинаковых потрясений… Нет, дело даже не в этом. Дело в том, что, кроме Канады и Мексики, самой ближайшей к США страной являлась именно Россия. Если сейчас отправиться в путь вдоль восточного берега Камчатки на север, то через много миль будет Чукотка и ее крайняя точка – мыс Дежнева. От него до американского берега меньше девяти десятков километров. Уже меньше, чем от Флориды до Кубы. Но даже это не является минимальным расстоянием. Там, в холодном Беринговом проливе, есть два острова. Русский остров Ратманова и американский остров Крузенштерна. Или, как их еще называют, большой Диомид и малый Диомид. А между ними пролив всего в четыре километра шириной. Это намного меньше, чем отсюда до противоположного берега Авачинской бухты, где когда-то был Петропавловск-Камчатский. Это даже на несколько метров меньше, чем отсюда до базы подлодок в Рыбачьем. Много ли американцев и русских знало, как близко они друг от друга? Но четыре километра холодной, ледяной воды…

Думая об этом, Антонио уставился в окно. Покрытый ночью мир не был темен. Силуэты сопок очерчивали призрачные серебристые ореолы, особенно яркие на остатках ледников Авачи. Полная луна словно посыпала Камчатку волшебным сверкающим порошком. Закрепив подзорную трубу на штативе, Квалья прильнул к окуляру, направив внешнюю линзу на вершину вулкана…

– И все-таки, Саня, для меня до сих пор остается загадкой, зачем именно ты пришел.

Крашенинников и Цой продолжали беседу. Самогон, к счастью, кончился. К несчастью, кончилась и икра. Очевидно, что вскоре неожиданный гость уйдет, но Крашенинников очень хотел знать, что же все-таки значил и к чему обязывал его сегодняшний визит.

– Все-то ты подвох какой-то ищешь, – почесал бороду Александр, ухмыляясь. Затем он повернул голову и взглянул на машину, над которой трудился уже не один год Михаил. – Я смотрю, ты уже скоро кататься будешь?

– Да если бы, – изображая безнадежность, взмахнул рукой Крашенинников. – Кое-какие детали еще нужны.

– Ну, так слушай. Приходить в общину и копаться в ней не самая лучшая идея.

– Это мне уже твой приятель Жаров объяснил, – нахмурился Крашенинников. – Весьма красноречиво.

– Ну а я повторю. На всякий случай. Однако. Ты знаешь, где горбольница Вилючинска?

– Напомни.

– Короче, выходишь на дорогу и топаешь в сторону Вилючинска. Там на дороге будет развилка, у бывшей кафешки. Тебе налево. Идешь по дороге и считаешь пятиэтажки. Одна рухнула, но четыре еще стоят. Возле четвертой поворот налево, в лес. Идешь туда. Справа от тебя будет то, что было когда-то городской больницей. Идешь дальше. Прямо по дорожке. Выходишь на поляну, а там такая же «таблетка»[20]20
  Имеется в виду автомобиль УАЗ 452. За характерный внешний вид эту машину называют «буханка» или «таблетка» (в Вооруженных силах России этот автомобиль распространен как санитарный транспорт еще со времен СССР).


[Закрыть], как у тебя. Стекол нет. Резина тоже в негодность пришла. Но все остальное на месте. Забирай.

– А с чего вдруг такая щедрость?

– Ну а чего добру пропадать? – пожал плечами Цой.

– Почему себе не заберете, в таком случае?

Александр кивнул:

– Можем, конечно. Но у нас есть машины. А пользуемся все равно редко. В основном для того, чтоб резина, клапана да поршни не простаивали и не портились от простоя. Лошади и велосипеды практичнее. Да и летом особо не покатаешься, а вот зимой снегоходы нужней. Так что ни к чему нам этот «уазик».

– Понятно, вы хотите, чтоб меня вилючинские ребята пристрелили, когда я там с гаечным ключом появлюсь…

– Дурак ты, честное слово, – поморщился Цой. – Вилючинск подчиняется приморскому квартету. А значит, и мне. Если кто тебе что скажет, отвечай, что Саня Цой дал добро. Вот и все. К тому же с той машиной у тебя ни времени, ни повода воровать у нас не останется.

Александр поднялся, отошел от стола и, кряхтя, выгнул спину, разминая затекший от долгого сидения в одной позе позвоночник. Затем уставился на стену казармы. Там куском угля уже давно талантливой рукой Антонио было изображено что-то вроде социального граффити. Рисунок представлял собой цепочку эволюции. Неандерталец с дубиной, перед ним римский легионер. Перед легионером средневековый рыцарь, далее гренадер эпохи наполеоновских войн. Дальше пехотинец времен Второй мировой, перед ним солдат последней войны, в полной выкладке и… снова неандерталец с дубиной.

– Забавно, – покачал головой Александр. – Мрачновато, но забавно.

– Да уж. Весь мир посмешили от души.

– И все-таки есть здесь одна неточность. – Цой сделал несколько шагов в сторону стены с рисунком и указал рукой на финал человеческого пути. На последнего неандертальца с дубиной. – Все-таки мы не стали такими.

– Мы не весь мир, Саша.

– Поживем, увидим, Миша, – подмигнул ему Цой. – Ладно, будь здоров и спокойной ночи. Как-нибудь еще загляну.

– Спокойной ночи, – задумчиво отозвался Крашенинников, провожая взглядом уходящего гостя. Он еще некоторое время сидел в задумчивости, прокручивая в голове состоявшийся разговор и пытаясь понять мотивы представителя приморского квартета. Конечно, всем сердцем хотелось надеяться, что этот визит был не более чем искренней попыткой установить добрососедские отношения и покончить с взаимным недоверием квартета и трех отшельников, живущих у дороги, соединяющей две подчиненные этому квартету общины. Это было бы здорово. Добрососедские отношения – это всегда здорово. И это всегда то, чего очень часто не хватает. Уж как этого не хватало самоистребившемуся миру, ощутили все, кто пережил восход тысяч термоядерных солнц. А еще Крашенинников думал о том, каким может быть сейчас мир за пределами Камчатского полуострова. Не было никаких сомнений, что за пределами их затерянного мира на краю земли катастрофа так же прокатилась всесокрушающим пирокластическим потоком. За все эти годы после никто не видел в небе инверсионных следов самолетов. Ни один корабль не вошел в Авачинскую бухту. Когда еще люди пытались поддерживать работоспособность радиоприемников, теша себя тщетными надеждами, они так и не поймали ни один внятный сигнал. И если обратить взор в ночное небо, как Михаил это сделал сейчас, то он не увидит среди мерцающих звезд куда-то спешащую яркую точку искусственного спутника, которые в былые времена расчерчивали небо ежеминутно. За пределами Камчатки все может быть еще хуже, чем здесь. На континентах масса мест, густо населенных людьми. Там железные дороги, заводы, большие аэропорты, электростанции. Всюду гораздо больше целей, чем здесь, в заповедном краю России. Быть может, там применяли не только ядерное оружие, но и что-то более изощренное. Ракеты и бомбы, о которых он даже и не слышал. Михаил знал наверняка лишь одно – это количество боеголовок, предназначенных для Камчатки и их мишени. Он знал это не из логических умозаключений. Источник знаний был совсем иной. Но Михаил Крашенинников ни с кем не желал делиться этой своей тайной…

* * *

Антонио продолжал разглядывать волшебный свет, которым полная луна подчеркнула склоны далеких сопок на противоположном берегу бухты, когда вдруг услышал мягкие шаги за спиной. В этом доме такие шаги могли принадлежать только одному человеку.

– Наш гость ушел, Оливия, – произнес Квалья, не оборачиваясь.

– Тогда почему Майкл не идет к нам?

Итальянец оторвался от окуляра и посмотрел во двор. Михаил все еще сидел за столом, о чем-то глубоко задумавшись.

– Быть может потому, что ты снова на него злишься? – сказал Антонио, повернувшись к Собески.

– То есть ты хочешь сказать, что это опять моя вина? – нахмурилась женщина.

Квалья улыбнулся:

– Вовсе нет, дорогая.

– Я боюсь этих людей, Тони, – прошептала Оливия.

Он ответил ей вздохом и кивком:

– Ты о квартете?

– Да. Конечно, о них.

– Что ж. Опасаться этих людей разумно в нашем положении. Но не потому, что они кровожадные злодеи. Уверен, что это не так.

– Тогда почему?

Квалья вновь подумал о двух островах в Беринговом проливе.

– Потому что между нами ледяная вода холодной войны, которую однажды кто-то сделал слишком горячей. Думаю, тебе не стоит бояться их. Майкл найдет способ улучшить с ними отношения. Так что не сердись на него. Он все делает для нас.

Собески молчала, задумчиво глядя в окно.

– Все будет хорошо, Оливия. Не волнуйся. – Он снова одарил ее своей яркой неаполитанской улыбкой.

– Почему ты так в этом уверен?

– Быть может, потому что я потомок Кассандры Троянской? – продолжал улыбаться Антонио.

Однако ему никак не удавалось поднять настроение Оливии.

– Для Трои все кончилось очень печально, милый Тони, – вздохнула она.

– Мы помним ее спустя тысячелетия и все наши чудовищные войны. Значит, для Трои ничего еще не кончилось. Хочешь взглянуть? – он указал рукой на подзорную трубу.

– Сейчас ночь. Разве можно что-то увидеть?

– Луна ярка как никогда. И охотно делится с нами своим светом. Посмотри.

Собески прильнула к окуляру и почти сразу убедилась в правоте друга. Лунного света действительно было достаточно, чтоб разглядывать вершины и склоны сопок, великана Авачу и мерцающую рябь на поверхности бухты. Это было восхитительное зрелище. Авачинский вулкан высился над миром, как задремавший усталый страж, за спиной которого сияла россыпь ярких звезд, но стоило вспомнить, что там, на противоположном берегу, был когда-то город, сгоревший в жаре термоядерного взрыва, как вся это сказочная картина превратилась в нечто ужасное, мрачное и угрожающее. У Оливии даже вздрогнула ладонь, которой она держалась за трубу, от чего смотровой прибор качнулся вниз. Теперь в окуляре был только лунный свет, прыгающий на ленивых волнах сонной Авачинской бухты. Собески стала осторожно приподнимать подзорную трубу, чтоб снова взглянуть на вулкан, но задержала взгляд на противоположном берегу.

– Тони…

– Что?

– Там… что-то… Там что-то есть…

– Где?

Оливия отодвинулась от окуляра:

– В Петропавловске! Посмотри!

Квалья занял ее место и через некоторое время произнес:

– Я ничего не вижу, Оливия.

– Посмотри внимательно!

– Именно так я и смотрю. Что вообще я должен увидеть?

– Подожди… – Собески вернулась к подзорной трубе и снова прильнула к окуляру. – Проклятье, это ведь только что было там.

– Что было там, Оля?

– Тусклый огонек. И он двигался. Очень медленно, но двигался. В Петропавловске… – Она отвернулась от смотрового прибора и взглянула на Антонио. – И это вовсе не лунный свет был, Тони… Я видела…

Где-то в поселке вдруг пронзительно и обреченно завыла собака. И следом еще одна. Через несколько секунд они уже слышали невыносимый, холодящий в жилах кровь хор подхвативших этот вой десятков собак.

– Господи, что это? – выдохнула Собески.

Квалья не знал что ответить, и внезапно к пугающему многоголосому вою присоединились хлопки множества крыльев. Как будто все птицы, что дремали вокруг или занимались своими птичьими ночными делами, в одну секунду решили зачем-то взмыть в небо, подальше от земли.

Тревожная догадка уже стучалась в разум Антонио, когда он повернул голову в сторону бухты и увидел, что отраженный в воде свет луны уже не раскачивался медлительными бликами, а расходился волнами усиливающейся ряби. Финальную точку в понимании того, что сейчас произойдет, поставил стальной шар, который выскочил из чайника и с громким звоном нырнул в латунную гильзу. Устройство, которое Антонио сегодня собрал и установил на лестничной площадке, сработало…

– Оливия, беги! – крикнул Квалья.

– Что?! Что происходит, Тони?!

– Беги на улицу, немедленно!!! – заорал он, хватаясь за трость. – Меня не жди, я сам! Это зем…

В этот момент весь мир содрогнулся.