Текст книги "Общество забытых поэтов. Роман в драме"

Сцена VII

Комната Августа. Август задумчиво прохаживается по комнате.

Август. И что же делать? Столько книг, но где ж ответ в них, когда так нужен? (Подходит к своим книжным полкам и водит по ним пальцем с закрытыми глазами.) Кто из великих даст мне подсказку. (Останавливается и вытаскивает разные книги.) Дарси?! Нет! Совсем он не такой, как я. Хоть твёрд и чист, но душой он ведь не поэт, нечего мне взять. Хитклиф?! Ничтожные то чувства, а не Любовь. Раскольников?! У меня не так всё трагично. Где вся поэзия моя? Вот и Данте в ад спустился, но сделал бы я так? Вот Ромео… эх, Ромео, если б я так умел любить: ты даже жизнь отдал смело ради своей Любви. Ведь живут всю жизнь, не научившись Любви, а вы так ярко, так мило и так быстро… (Отходит от книг, ложится на диван.) Всё не то, всё судьбы, готовые уже, а моя ведь ещё не готова, моя ведь ныне пишется, да пишется ведь… мной! Мной ведь пишется она! (Вскакивает, хватает свои стихи и нервно вычитывает.) Всё туманно Как туманно! Писал я после своих новых чувств уж очень мало – всё здесь старый, глупый взор на жизнь, на её цель. (Раскидывает бумажки, берёт чистый лист и перо.) Сейчас залью я лист чистейшей, бессмысленно парящей поэзией Любви!

Стих

Ты не известна мне пока,

Но о тебе сердца каждый стук,

Каждая чистая строка.

Пишу сие тебе; может, вдруг

Решусь открыть тебе все тайны,

Они смелостью отчаянны.

Расскажу иль мне нет покоя.

Что ни звук от меня – горький стон,

Когда в глубокий впадаю сон,

Ведь вдруг мысль: для тебя чужой я.

И смысла нет после того

Спать, чтоб просыпаться,

И жизнь не стоит ничего;

Может, сну отдаться?..

Хочу теперь моей Любви

Признаться кое в чём – внемли.

Скажу тебе великие три слова:

Я тебя люблю. Ты – моя основа!

(Судорожно дописывает, перечитывает и падает на диван.) Это уже больше похоже на чистую Поэзию. Как же ей о том сказать? Если чувств ей не поведать, то в чём же смысл стиха?! Есть её номер! (Вскакивает.) Позвонить ей должен. (Достаёт телефон, но потом кидает на диван.) Смел я и пьян от Любви, но недостаточно меня опьяняет ведь Любовь. (Достаёт из шкафа виски, наливает и быстро опрокидывает стакан.) Я готов. (Берёт телефон, набирает номер с бумажки и звонит.)

Юля. Алло. Алло… Кто звонит? Вы меня слышите? (Август сбрасывает звонок.)

Август. Нет, не так должно быть. Якопо, я помню твои слова: такие вещи обсуждаются не по телефону – лишь вживую. (Падает на диван.) Но каков голосок у ней! И обращалась ведь ко мне! Завтра поеду в кафе, где вижу я её всегда. Почему ж завтра? Сегодня – уже завтра. Еду!.. Еду! (Берёт стих, выбегает, возвращается, выпивает ещё стакан и снова выбегает.)

Сцена VIII

Кафе, в которое приехал Август.

Август. Отлично, она на месте. (Садится за своё привычное место и слушает её пение.) Закончит эту песню, тогда я к ней подойду. (Она заканчивает.) Не буду же я ей мешать, ещё подожду. (Он весь день сидел, слушал и ждал подходящего момента. Стемнело, постепенно клиенты уходили, кафе уже закрывалось.)

Официантка. Милая, хватит петь, отдохни, ведь все уже ушли.

Юля. Как же все? Там сидит ещё молодой человек. Очень часто я его здесь вижу, грустно ему, поэтому пою всегда.

Официантка. Только чтоб ему грустно не было? (Юля покраснела.) Он никогда не заказывает ничего. сначала мне жалко было, что он зря место занимает, но он быстро смекнул и начал впредь под конец дня, перед уходом, оставлять деньги за дюжину чашек кофе.

Юля. Думаешь, ему так нравится, как я пою?

Официантка. Да нет, думаю, он просто любит приходить к нам и платить деньги за кофе, что не пил. Мне его даже жалко стало как-то, и я дала ему на бумажке твой номер, да имя забыла подписать. Не звонил он тебе, что ли?

Юля. Нет, такой мне не позвонит. Посмотри, какой ведь важный.

Официантка. Не прибедняйся: этот важный ходит сюда и целыми днями тратит своё важное время на тебя. (Девушка ещё больше засмущалась.)

Юля. Глупости ты говоришь. Смотри, сегодня всё будет, как обычно: я, уходя, пройду возле него, выходя, оглянусь, а он, как статуя, безразличен и слеп. Нет! Я ему сегодня выскажу, как он мне… то есть выскажу всё, что о нём думаю, и попрошу не смущать… то есть не мешать мне, когда я работаю. Посмотрю, как он потом посмеет так гордо на меня глядеть. Ведь я… (Август со спины подошёл к ней и заговорил.)

Август. Извините… а… можно… простите, что прервал вашу беседу. Девушка… можно… могу ли я… проводить вас?.. (Она не ответила и потупила глаза, покраснев.)

Официантка. Молодой человек, не мешайте пока нам. Через пару минут она переоденется и даст вам ответ.

Август. Хорошо. (Садится обратно за свой стол.)

Юля. Ты что? Ты как с ним говоришь? Ужас!

Официантка. Он же не должен думать, что каждый клиент может такую, как ты, провожать.

Юля. Ты меня зачем пугаешь так?! (Пошла переодеться и вернулась.) Как я выгляжу?

Официантка. Для него слишком хорошо, но, если тебе это важно, ты очень мила, как всегда.

Юля. Спасибо, пожелай удачи. (Обнимает её и подходит к Августу.) Извините, что так долго, я готова.

Август. Нисколько. Вы очень быстро. (Они выходят из кафе.) Я бы предложил вас подвезти, но я без машины сегодня. Получилось так, что… мне пришлось… в общем, утром я был пьян. (Она хихикнула.) Нет, не подумайте, будто бы я сильно пьющий… я… мне нужна была смелость сегодня.

Юля (мило улыбается, робость излишняя у неё уходит). Зачем же вам понадобилась смелость такая… сэр?

Август (слегка смеётся). Извините, что забыл представиться и вам из-за этого неловко. Меня зовут Август.

Юля. Какое у вас красивое имя! Меня зовут попроще – Юля.

Август. Не надо вам скромничать. То лишь вам кажется, что имя ваше простое. Оно многое означает: теплый и нежный июль да ещё волны волос такие же, как у вас. Мне очень нравятся кудри рыжие, бесконтрольные и свободные, но извините, если вам кажется, будто я вам льщу.

Юля. Нет, нет. Прошу, говорите со мной на «ты», если вы не против.

Август. Если только вы также будете со мной на «ты».

Юля. Хорошо. Август, так зачем вам, то есть тебе понадобилась смелость?

Август (про себя). Так нежно моё имя никто не произносил! (Вслух.) Извини, что ты говоришь?

Юля (хихикает). Ты такой рассеянный!

Август (шёпотом). Она говорит со мной на «ты». Сон ли это?

Юля. Что? Извини, не расслышала.

Август. Смелость мне нужна была, чтобы поговорить с тобой.

Юля. Со мной? Ты пришёл лишь из-за меня?

Август (шёпотом). Нет, не может всё быть так легко. Точно сон. (Громко.) Знаешь, Юля, ты нынче лишь снишься мне.

Юля. О чём ты, Август?

Август. Я себя знаю: мне бы не хватило смелости с тобой заговорить, хоть выпил бы я даже всю бутылку.

Юля (засмущавшись). Так вправду лишь ко мне… ко мне ты пришёл?

Август. Не бойся: во сне уж трусить я не буду, всё скажу, как оно есть. (Увидел скамейку рядом.) Садись да выслушай, если хотя бы сон даст мне силу и возможность с тобой поговорить. (Юля садится, смущённая, затаив дыхание.) Скажи сама мне, с чего начать.

Юля (преодолев смущение). С самого начала…

Август. И даже во сне не всё так просто. Хорошо, пусть будет так. Где-то полгода назад я впервые зашёл в кафе, где ты работаешь. Мне надо было взять кофе для нас с братьями; войдя, я увидел тебя; вместо пяти минут, я провёл в кафе, как мне потом сказали, два часа, пока ребята не пришли за мной. Знаю: они тебе покажутся не очень торопливыми. А дальше… не припоминаю всё в деталях. Помню: поехали домой, потом я приехал сюда вновь, а затем ещё раз, а между тем услаждало горечь сердца лишь время, что с братьями своими я проводил. Я говорил им о тебе, но рассказать ничего не мог, ведь сам тебя не знал. Но нынче Провидение сжалилось надо мной и дало мне возможность высказать всё, чтобы не взорваться. Теперь яснее вижу, что это сон: как может моя Любовь иметь такое прекрасное имя, как Юля?! Всё он, всё Морфей!

Юля (всё более смущаясь и еле-еле выговаривая). Твоя… твоя Любовь?

Август. Да-да, к этому и вёл. Сейчас дойду. В общем, я был потерян, но братья всячески меня поддерживали, хотя я понимал, что нет мне утешения, ведь Любви твоей мне точно не видать.

Юля. А почему?

Август. Сон какой ведь интересный. Сон вроде мой, а весь как будто против меня, всё из меня выжимает. Потому что ты… ты чиста, я это увидел по глазам, по улыбке, разговору, взгляду: со всеми ты мила, после тебя любой светлее станет, и… и всё в тебе!.. Всё есть!.. Через тебя как будто ближе к Богу… Не было никогда в тебе наигранной вежливости, но всё лишь настоящее; не было никогда на лице грязной мины горделивой, никогда!

Юля (кое-как сдерживая слёзы тихой радости, тронутая его речами). То есть ты хуже меня?..

Август. Намного! Как же не быть?! Я грязный грешник. Мне бы больше у братьев учиться, хотя они говорят, что я стал сам на себя не похож: чуткий, кроткий, тихий и смиренный. Льстят мне.

Юля (про себя). Нет в том лести.

Август. А если ж нет, то знаю я, что именно со мной – ты. Ты со мной случилась! Я понял вдруг тогда: Богом ты мне была послана, чтобы научился я быть человеком. Спасибо тебе, и слава Богу! Я тебе всё сказал, мне пора просыпаться, но ещё кое-что. (Достаёт бумажку со стихом.) Вот, это я тебе написал; звонил, чтобы прочесть, но потом… Якопо… ну неважно. (Отдаёт ей лист.)

Юля. Так это ты мне звонил?

Август. Да, с того момента уже сплю, но всё равно прошу за то прощения. Пойдём, доведу тебя до дома, а потом пора мне уж проснуться.

Юля (медленно приходит в себя). Я… я тут живу.

Август. Какое совпадение! Закончил свой рассказ, и путь наш закончился – сон великолепен. Жаль, что от него проку нет, хотя… расскажу братьям, и мы сочиним, может, стих. Всё, милая Юля, до свидания! Я знаю, что это сон, но мне по-другому всё равно неудобно, не могу я без согласия, поэтому хотел спросить – надеюсь, сон мне не откажет, – можно ли тебя поцеловать?

Юля (всё ещё смущённая). Да, Август, целуй. (Целуются.)

Август. Как реалистичен сон! Прощай! Не забудь прочитать стих, а то, когда я проснусь, он исчезнет! (Уходит.)

Юля. Уж не сон ли это вправду?! Такое счастье не выпадает ведь так внезапно. (Идёт домой.)

Сцена IX

Братские Земли. Входит Август.

Август. Как шёл я по пути сновидения своего, так по нему и вернулся. Теперь готов проснуться. (Падает на пол в гостиной и засыпает.)

Акт третий

Сцена I

Братские Земли. Август спит на полу, входит Якопо, поедая йогурт.

Якопо (заметив Августа). О, вот он где! Пьян, что ли?! Дурачок, так и почки ведь можно простудить, совсем себя не бережёт. Стёпа! (Входит Стёпа.)

Стёпа. Слушаю, господин.

Якопо. Помоги мне переложить Августа на диван. (Якопо кладёт йогурт, они вдвоём берут нежно Августа и кладут на диван.) Подкинь дров в камин и принеси одеяло. (Стёпа подкинул дров и принёс одеяло, которым Якопо накрыл Августа.) Ещё что-нибудь, сэр?

Якопо. Отнеси мой йогурт и позови вниз остальных. (Стёпа поклонился и ушёл.) Что ж, Август, соберу всех, и ты нам поведаешь, я уверен, что-то очень интересное, когда проснёшься. (Садится в кресло рядом с ним и закрывает глаза.)

Сцена II

Покои Генриха. Генрих, Вильгельм и Лоренцо сидят за нардами.

Лоренцо. Видел, Вильгельм, радость ты моя, видел?

Вильгельм. Как ты почти выиграл? Видел: так близко и вправду редко мы можем к победе подойти.

Лоренцо. Давай, Милорд, ему ты покажи, как его положение шатко, чтоб не возгордился.

Вильгельм. Как же Графу покажу то, чего нет?

Лоренцо. Всю его тактику я пока не понимаю, но вот что тебе скажу: его козырь – всегда выкидывать желаемое число на зарах.

Вильгельм. Спасибо, брат. Это, конечно, интересно, но как мне это поможет? Мне ему зары сбивать во время броска?

Генрих. Не издевайся над ним: он лишь пытается тебе как-то помочь.

Вильгельм. Лори, без обид.

Лоренцо. На братьев не обижаюсь никогда. А где Якопо? Он вроде сказал, что ненадолго. (Входит Сеня.) Да, Сень, что случилось?

Сеня. Прошу прощения, что потревожил вас, господа, но господин Якопо вас ожидает внизу.

Генрих. Прости, Виля, в другой раз. (Все втроём идут.)

Сцена III

Гостиная. Те же, входят трое поэтов.

Лоренцо. Зачем решил ты нас от игры отвлечь?

Якопо. Видишь, спит.

Лоренцо. О, вернулся!

Якопо. Позвал вас, чтобы вы ничего не пропустили из его рассказа, когда он проснётся: чувствую, что ждёт нас что-то интересное.

Лоренцо. Хорошая задумка.

Генрих. Да, но зачем сидеть нам без дела? Я же не хочу, чтобы Виля грустил из-за игры. Лиза! (Входит Лиза.)

Лиза (тихо). Слушаю, сэр.

Генрих. Не бойся: говори громче, ведь сон Августа крепкий. Не знаешь, где нарды здесь лежали?

Лиза. Боюсь, что нет, сэр. Вы их куда-то унесли.

Генрих. Ладно, принеси те, что в моих покоях.

Лиза. Хорошо. (Поклонилась и ушла.)

Генрих. Поесть бы нам чего-нибудь.

Лоренцо. Нет, во время игры я не люблю. Разве что кофе да конфет.

Генрих. Оля! (Входит Оля.) Четыре крепких кофе и конфет. (Она молча поклонилась и вышла.) Люблю, когда молча выполняют, а то все эти «господин» да «сэр» иногда смущают.

Вильгельм. Да, я тоже так думаю.

Лоренцо. А я наоборот.

Якопо. Согласен я с Лори.

Вильгельм. Конечно: два гордеца. (Лоренцо и Якопо рассмеялись и дали друг другу пять. Оля принесла кофе с конфетами, а Лиза нарды, и обе ушли. Вильгельм и Генрих начинают играть, а Лоренцо и Якопо смотрят, пьют кофе и обсуждают игру.)

Сцена IV

Квартира Юли. Юля дома.

Юля (легла на диван). А вдруг он был прав и это был лишь сон? А как такое может быть, что единый у нас сон? Как часто я мечтала, чтобы он обратил на меня внимание, и вдруг он сам говорит, что сидел часами в кафе ради меня… Это сон ведь точно! Да только чей? А поцелуй?.. Никогда до этого не было такого поцелуя у меня. Хоть это было лишь во сне, но все другие, реальные поцелуи мужчин просто меркнут; как будто только этот… как он говорил… настоящий… да, настоящий! Какое хорошее слово. Раньше я не замечала его силу. Мил мне сей обман, хоть невозможен он в жизни. Да, милая далёкая мечта. Странный сон, он ещё идёт или нет? (Ложится спать, но внезапно вскакивает.) Бумага! Он дал мне лист. Если есть он, значит, это был не сон. (Быстро лезет в одежду искать и, нащупав, вытаскивает.) Вот он… (Разворачивает.) Стих… для меня… Он сказал, что здесь описана его Любовь ко мне. (Читает.) Это правда. Он любит меня! Я – его Любовь! Есть ли у меня чувства? Конечно! И всегда они были. Я просто, как он сказал про себя, боялась… Славься, Боже, за такое счастье! Недостойна я его. (Запнулась.) Если стих реален, значит, и поцелуй… лучший поцелуй, настоящий! Значит, и вправду он мне звонил. (Ищет в телефоне номер.) Вот номер неизвестный… но теперь он мне известен. (Звонит.)

Сцена V

Гостиная в Братских Землях. Всё те же.

Лоренцо. Ну как, Граф, с кем тебе сложнее было играть: со мной или с Вилей?

Вильгельм. Ты создавал ему во время игры больше забот.

Лоренцо. А я увидел на его лице на миг сомнение в своей победе, когда он с тобой играл.

Генрих. Господа, о глупостях вы спорите: одинаково легко мне было, если это вас утешит. (Все хохочут.)

Лоренцо. Однако ж удивительно, право.

Вильгельм. Что именно?

Лоренцо. Про нашего Дон Жуана я думаю: неужели и вправду он влюбился? Не могу никак это осознать. То есть конец всем его похождениям?

Генрих. По-твоему, это плохо? Я рад, что он понял бессмысленность своих прежних привычек, хотя мы все с ним слегка привычки те делили; мы и теперь продолжаем делать то же.

Вильгельм. Нет, брат, не то же: он был отчаянным гулякой, страстям всецело отдавался.

Якопо. Но сохранить он умудрился всё же чистоту души, Виля; он не Дориан.

Вильгельм. И рад я этому.

Лоренцо (смеясь). Однако ж его историй постельных теперь мне будет не хватать.

Генрих. Их мы столько знаем, что всю жизнь будем перебирать и не закончим, поэтому страшного в том нет ничего.

Якопо. Помню, помню! Когда к нему пришли парни тех студенток, которых, как им казалось, Гуся соблазнил; хотели то ли побить его, то ли спугнуть; а он, в шёлковом халатике одной из тех девок, ведь в её же доме его застали они, радушно принял их, чайку налил, поговорил и ситуацию объяснил: «Парни, не дурите: в чём смысл вам портить мне лицо да и самим от меня неплохо получить лишь оттого, что я спал с вашими девушками? Поймите, что глупо бить меня за то, ведь я их не заставлял – чувства, значит, к вам у них слабые были, а я в том виноват? Как бы вы ни ревновали, ни подозревали, ни следили, та, кто хочет изменить – изменит, а любящая – никогда, сколько её ни склоняй такой, как я!». Потом, они к Августу стали ходить за советом, а он их искусству своему обучал. (Все смеются.)

Генрих. Ты забыл упомянуть, что они сделали из него кумира и создали братство на основе его учений. Как они назвали себя?

Вильгельм. Они стали зваться августистами. Но это переросло скоро в какой-то фанатизм, хотя они и сделались довольно серьёзной организацией.

Лоренцо. У них была и программа, и иерархия должностей, а также униформа и правила. Август сначала обучал лишь семерых, но дальше это стало бесконтрольным. Сколько их там было через месяц?

Генрих. Сотни две, если правильно я помню. Но Август не считал, что они поняли его учение. Они его копировали пуще, чем в своё время Оскара Уайльда: так же слепо и бессмысленно.

Якопо. Он к ним относился снисходительно, питая жалость к их глупости, пока они его не достали своим обожанием: у них же считалось, что если Август воспользуется твоей «добычей», то ты будешь среди других августистов в почёте.

Вильгельм. В итоге не вытерпел он этого идолопоклонства, ушёл в другой вуз, а там новые сторонники якобы его идей уже собрались вокруг него.

Лоренцо. Они же потом между собой ещё рассорились и разделились на левых и правых Августистов. Август, не вытерпев и устав от этого, объявил роспуск всех течений этого учения, сказав, что никто не понял его идей: «Вы превратили чистое искусство в глупую бюрократию; сладостное вино из водопада, которое надо пить, черпая руками, ныряя в него и утопая в нём, вы взяли и законсервировали в аккуратных и удобных упаковках. Я объявляю всё это ложью». После этого кто-то ещё старался сохранить влияние среди них, но без авторитета Августа это было невозможно, и движение, на радость Августу, прекратилось. Идеи Августа понимаем только мы.

Генрих. Помню другой случай: как-то лежит в кровати он очередной студентки, её ждёт, пока она то ли просто раздевается, то ли красивое бельё надевает – неважно. Лежит один, задумался, увидел книгу, решил полистать, берёт, а это какая-то современная глупость была, так он не вытерпел и со стыда быстро оделся и убежал оттуда, пока рассудок цел! (Все смеются.)

Лоренцо. А помните, когда ещё одна его к себе пригласила, а ему как раз одной не хватало, чтобы месячную норму выполнить, а время было уж на исходе. Они идут к ней, он сразу идёт в её комнату, а она чуть позже заходит; начинается дело, а в дверях вдруг – снова она, это сестра! И та говорит: «Не трогай его! Он ко мне пришёл!», а другая: «Кто успел, тот и съел», а потом они меж собой драться начинают; он им говорит: «Сегодня не получится, но можем втроём в следующий раз», и они обе кричат «Хорошо!», а Гуся уходит, удручённый невыполненной нормой, а перевыполнять не хотел. (Все смеются.)

Вильгельм. Это ещё нормально. Самый странный случай, как по мне, был тот раз, когда уже он с кем-то был в непосредственном процессе и вдруг, прервав молчание, говорит: «Извини, мне с тобой скучно как-то стало», молча одевается за минуту, уходит, а она в своей позе от удивления и застыла! (Все смеются.)

Якопо. А помните, когда… (Замечает, что Август просыпается.) Наконец-то. Здравствуй, милый, а мы тут о тебе говорим.

Лоренцо. Лиза, ещё кофе!

Генрих. Яша считает, что ты нам сейчас захочешь рассказать что-то интересное.

Август. Это, братцы, рай, а не сон! Сколько спал я?

Вильгельм. Полчаса уж мы играем, а ты спишь. Расскажи нам.

Август. Мне снилась моя милая. Я узнал во сне её имя, разглядел её поближе: глазки добрые, красные на вечернем холоде ланиты и уста, и носик вздёрнутый. Она со мною говорила на «ты», а что потом, так я не помню. Волосы кудрявые и рыжие… рыжие, огненные волосы. Во сне я подарил ей накануне написанный стих, сказав, чтобы прочитала поскорей, а то он скоро исчезнет. А ещё… ещё я её поцеловал, поцелуй такой… настоящий! Будто то и не сон был совсем. (Лиза принесла Августу кофе.)

Якопо. Друзья, записали ль вы? Только что лилась Поэзия! А поцеловал ты её резко и с огнём?

Лоренцо. И крепко прижав к себе?

Август. Нет-нет. Целовал я её тихо, нежно.

Генрих. Говоришь, как её зовут?

Август. Представляешь, забыл! Слишком хорошее у неё было имя, чтобы помнить.

Вильгельм. Может, Франческа?

Август. Нет-нет, оно простое, привычное.

Лоренцо. Бьянка?

Август. Да уж, привычно.

Генрих. Как у Данте, Беатриче?

Август. Братцы, слышите вы меня?! Простое! Хотя очень мне нравится всё равно ход ваших мыслей.

Якопо (встаёт, со значением и с ухмылкой оглядываясь на всех и начиная свой театр). Что ж тут гадать, дурни?! Знаю я уж имя: зовут её Евгения, Евгения Онегина. (Начинает драматизировать и преувеличивать каждую фразу, расхаживая по гостиной, активно жестикулируя и играя.) Знаете ли, родилась в Петербурге; пресыщенная светской пустотой, желала найти избавление от скуки в своей деревне, что от дяди получила. Пару дней ей было там хорошо, но вновь к Чайльд-Гарольдихе пришёл сплин. Соседи все её бесили, но была одна невеста, на которую все соседские молодые господа заглядывались – Влада, Влада Ленская. Она была поэт, чьё сердце воспламенили Шиллер и Гёте, и муз возвышенных искусства счастливица не постыдила. От соседства также изнывая, в той пустыне лишь с Онегиной она желала знакомство покороче свесть. Они сошлись: волна и камень, стихи и проза, лёд и пламень не столь различны меж собой. Сначала: от делать нечего подружки, но дружба их всё же углублялась, хоть Женя давно не верила в дружбу, но с молодой девицей она была нежна, и тепло ей было от наивности Ленской. (Все слушают заворожённо, периодически смеясь, но стараются не перебивать, присоединяется к спектаклю Лоренцо.)

Лоренцо (Читает шутливо переделанный стих).

Влада к себе в сердце поселила

Ещё с детских лет свою музу —

Милого Олега! Каков он!

Русые локоны, крепкий стан!

Откройте и найдёте верно его портрет.

Он очень мил, я прежде сам его любил,

Но надоел он мне безмерно.

Читатель также будет рад,

Рекомендую – старший брат.

Его брат звался Татий.

Впервые именем таким

Страницы нежные романа

Мы своевольно освятим.

Ни красотой брата своего,

Ни его свежестью румяной

Не привлёк бы никого.

Дик, печален, молчалив,

И, как лань, он боязлив.

Якопо. Лори, милый, прекращай! Умру я со смеху!

Остальные. Да, мы тоже! (Якопо и Лоренцо сели к остальным и продолжили вместе громко смеяться.)

Якопо. Если чуть серьёзней насчёт имени, то путь будет она Джульетта.

Август. Нет, но очень близко будто бы. Что-то есть, но не вспомнить пока что мне. Забыл сказать: я ведь во сне ей позвонил, а потом, вспомнив слова Якопо, решил вживую ей признаться.

Якопо. Как же мне приятно!

Август. Право, сон был долгий, но теперь, думаю, всё кончено, и пора бы… (Звонит телефон Августа.) Как занятно: незнакомый номер, но я именно по нему звонил во сне. А может… погодите, а почему я здесь спал?

Якопо. Я захожу, ты на полу лежишь, откуда-то пришедший, уложил тебя на диван.

Август. А где ж я мог быть?

Генрих. Ответь ты уже! (Август отвечает, все смотрят на него.)

Юля. Алло, вы мне сегодня звонили утром, то есть вчера утром. Извините: всё спуталось у меня в голове. Скажите, пожалуйста, кто вы?

Август. Я… я Август.

Юля. Так это и вправду вы, то есть ты, Август.

Август. А ты и вправду говоришь со мной на «ты».

Юля. Если тебе не нравится, я перестану, но я помню, что ты мне разрешил, но я боялась, что это сон.

Август. Прошу, всегда говори мне «ты», если это не сон.

Юля. Нет, теперь точно знаю, что это не сон, ведь есть у меня твой номер, твой стих и твой… твой обжигающий поцелуй всё ещё на моих губах!

Август. Значит, всё, что говорил я, всё услышала ты и всё приняла, и стих мой прочитала?

Юля. Не просто услышала, приняла и прочитала. Я теперь со смелостью, что видела в тебе, хочу открыть свою Любовь… Но прошу, хоть есть и стих, и поцелуй, и всё-всё помню, но прошу: скажи, правда ли я – твоя Любовь?

Август. Да.

Юля. А ты – моя… (Она слышит шум и суету с другой стороны линии.) Август?

Якопо (отвечает через телефон Августа). Алло, извините, но он сейчас не может говорить: он потерял сознание. (Раздаётся хохот, поэты говорят, и всё слышно в телефоне.)

Вильгельм. С другой стороны поднимай.

Лоренцо. Давай, Генрих, ты слева.

Генрих. Якопо, помоги уже!

Якопо (по телефону).Извините, мне пора. Вы не беспокойтесь: Это верный знак, что его чувства искренни, радуйтесь пока что этому, а потом он, когда сможет, перезвонит. (Громко.) Стёпа!