Текст книги "Странница в ночи"

Что оставалось Виктору? Он кивнул, соглашаясь с предложением несчастного старика, искренне надеясь, что его рассказ не затянется надолго. Тем более что, бросив взгляд на часы, убедился, что время хождения по магазинам жены подходит к концу. Но старик уже начал свой рассказ, и Виктор увлекся, как теперь увлеклась я.

Глава 3

Сначала Володя даже и не понял, что его пытались убить. Произошло все довольно глупо – он сдал кассу, оставшиеся кассеты, а на заработанные проценты затаривался едой, как вдруг что-то острое резко ткнулось ему в бок. Володя отпрыгнул и посмотрел в ту сторону. Никого там, кроме пожилой дамочки, не было, но Володе показалось, что рядом с ним стоял раньше мужик в майке «Титаник» и широких брюках.

Теперь же сей мужик приценивался к сливам в отдалении от Володи, но Володя был готов поклясться, что он посматривает в Володину сторону. Володя постарался забыть про этот случай и спокойно возвратился домой, где обнаружил, что у него кончились сигареты. Делать было нечего, несмотря на то, что сигареты в ночном киоске стоили в два раза дороже, Володя отправился за ними.

Возле дома его чуть не сбил «Мерседес». Слава богу, Володя успел отскочить и, пропахав носом асфальт, упал. Боль была нестерпимой. Володе даже показалось, что он что-то сломал – он боялся пошевелиться, но, осторожно ощупав ногу, убедился, что только ушиб ее.

– О господи! – Володя осмотрелся. Редкие прохожие старательно делали вид, что собственных проблем у них не меньше, чем у Володи, и им недосуг помочь этому странному парню подняться.

«Как будто я похож на пьяного. Или их расстреляют за то, что они мне помогут…»

Подняться ему помог симпатичный дядечка лет тридцати пяти, с усами.

– Господи, ну и уроды! Совсем ездить не умеют – обнаглели!

Володя поднял глаза на своего спасителя.

– Кажется, они нас преследуют, – несмело пошутил он, содрогаясь от собственного юмора. – Мою бабушку Тоню сшиб точно такой же «мерин». Может быть, у них пролетарская ненависть к потомкам дворянства?

– Постойте, как ваша фамилия? – живо заинтересовался мужчина.

– Моя? Баринов. А что?

– А бабушку вашу звали как?

– Антонина.

– Ивановна? В девичестве – Карнилова?

Володя кивнул, удивленно наблюдая, как на лице его собеседника возникает улыбка.

– Надо же, я должен отправить владельцу этого, как вы выразились, «мерина» букет роз! Именно вас я и ищу. Позвольте представиться – Виктор Сергеевич Воронов.

Вот так они и встретились, и то, что рассказал Виктор Володе, повергло того в шок. Сначала он никак не мог понять, почему бабуля, собирающая бутылки, так понадобилась миллионеру из города Брешии. А когда до него дошло, что и он теперь вроде как является миллионером, только бы найти завещание бабушки, ему стало страшно.

Потому что он совершенно не мог представить себя в этой – такой новой для него – роли!

* * *

– Собственно, когда я с ним познакомился, я был в растерянности. Ну, сами представьте себе убогую комнатушку и перепуганного насмерть парня, которому сообщают, что его бабуля – наследница огромного состояния.

Виктор Сергеевич рассмеялся.

Я уже была в плену этой истории. Ах да, я же не рассказала о самой Тонечке. Именно эта часть истории пленила меня, как всякую женщину, своей простотой и романтичностью.

Итак, Тонечка. Маленькая девочка с каштановыми кудрями и небесно-голубыми глазами была дочерью лейб-медика Его Императорского Величества. А Шлендорф был помощником этого лейб-медика.

Главным сокровищем в семье почитались книги, а то, что госпожа Карнилова, в девичестве Браусбери, с истинно английской простотой воспитывала дочь, не было в то время в диковинку. Правда, молодой госпоже Карниловой не нравилась Россия, которую она находила очень странной и дикой страной, но ее муж наотрез отказывался уехать отсюда, и Анне приходилось все терпеть. И лютую стужу зимой, и отвратительную жару летом, и сквернословие извозчиков, и склонность к сплетням высшего общества.

Но когда случилась эта проклятая революция и извозчики начали вламываться в дома и мочиться в супницы мейсенского фарфора, – о нет! Этого Анна вынести уже не могла и потребовала от Карнилова немедленного отъезда.

Они уже собирались уезжать – надо было только забрать из Тарасовской губернии дочь. Там она гостила у родного брата Карнилова, священника. О нем надо бы рассказать особо.

С юности молодой Карнилов твердо решил связать свою судьбу со священством, оставил блеск светской жизни и уехал в тогдашнюю тарасовскую глушь. Тонечка его очень любила, как и все его многочисленное семейство, – у отца Андрея рождались исключительно девчонки, поэтому Тонечке было весело.

Ехать за малышкой было назначено именно Шлендорфу, тогда еще совсем молоденькому. Но…

Обстоятельства сложились так, что родители в Англию выехать не успели. Все для них закончилось в тот самый день, когда Шлендорф должен был отправиться в Тарасов. В планы новой власти бегство Карнилова совершенно не входило, в дом ворвались солдаты, а потом… Банальная для тех дней история! Перед своим арестом Анна успела только попросить Шлендорфа позаботиться о маленькой Тоне, а Иван Михайлович передать все ценности для девочки. Больше об их участи Шлендорф ничего так и не узнал, хотя пытался. Следы затерялись в анналах страшного времени, когда слово «расстрелять», увы, было одним из самых привычных…

Шлендорф сначала честно поехал в городок Ахтырск Тарасовской губернии. Поехать-то он поехал, но оказался вместе с заветным сундучком вовсе не там, а в городе Брешия, в Италии. Правда, случилось это по его вине лишь отчасти, но всю жизнь не давал ему покоя образ маленькой девочки с каштановыми локонами и ясными глазами.

А случилось это так. Встреченный по дороге приятель Шлендорфа почти силой заставил его влезть в эшелон, увозящий за границу представителей английской державы, и, так как этот приятель был сыном дипломата, Шлендорфу удалось беспрепятственно вывезти из России Тонечкино наследство. К чести Шлендорфа нужно отметить, что об истинной ценности благословенного чемоданчика он узнал только в Англии. И был в ужасе оттого, что произошло с ним, и всю жизнь пытался Тонечку отыскать, но – увы! Он смог только проследить ее путь до пятнадцати лет, а потом ее след безнадежно терялся, и Шлендорфу даже пришло в голову, что бедняжки давно нет в живых. Сам он благодаря драгоценностям очень быстро разбогател, продав часть изумрудов и открыв свое дело, но так и не женился, и наследников у него тоже не было. Хотя он-то считал совершенно иначе. Он был свято уверен, что одна наследница у него есть.

Тонечка Карнилова.

* * *

– Но я все равно не понимаю, в чем ваши проблемы… – Я перевела растерянный взгляд с Ларчика на Виктора. – Ведь этого Володю вы нашли, разве нет? Значит, можно выполнить последнюю волю Шлендорфа, и уж вовсе не нужны никакие бабушкины завещания. Внуки-то у нее есть.

– В том-то и дело, что у старой Антонины Ивановны было двое сыновей. И внуков тоже двое. Поэтому без завещания обойтись трудно.

– А если его просто разделить поровну? Это баснословное состояние.

– Да можно было бы поступить и так, только вот проблема в чем. Володю пытались убить. В его квартире что-то искали. Дело приняло уже уголовный характер, понимаете, Саша? Да и случай со старушкой я бы не назвал просто трагической случайностью. Вот почему я и решил на свой страх и риск продолжить расследование обстоятельств ее смерти – слишком странным мне показался этот случай. И вот что я обнаружил. Этот «Мерседес» видели не раз возле дома, где проживали Бариновы. До смерти Антонины Ивановны. А после нее…

Он сделал эффектную паузу.

– После, само собой, он исчез, – закончила я за него. – Фьють – и нету… Понятно. А кому он принадлежит, владельца не приметили соседи?

– Приметили. Этакий коротко стриженный малый в широких брюках и майке с идиотской надписью и портретом красавчика Ди Каприо. Вообще он им запомнился потому, что нисколько не соответствовал своей машине.

– Понятно, – кивнула я, представляя себе образ подозреваемого. Прямо скажем, образ получился такой распространенный, что в глазах зарябило от обилия подобных юношей на наших многострадальных улицах.

– Скорее всего, наемник. Даже не киллер, простая шестерка, – проговорил задумчиво доселе молчавший Ларчик.

– Или человек, желающий таковым казаться, – заметила я. – Не надо отметать и такой вероятности.

– Ну, и что мы будем делать? – спросил Виктор. – Оставим парня в беде, не сумев ему ничем помочь, или…

– О чем разговор? – воскликнули мы. – Конечно, или! Еще как – или!

На том и порешили. Встречу с Володей мы назначили на следующее утро, а с его теткой, то есть вдовой умершего старшего брата Володиного отца, решили поговорить попозже. Правда, первым к ней должен был отправиться Ларчик.

Сначала я кивнула, соглашаясь, но потом посмотрела на Ларчика и поинтересовалась, почему в его фразе прозвучало слово «первым». И кто отправится к ней вторым, к тому же почему Ларчик думает, что он не вернется от этой женщины живым?

– Как это? – не понял меня босс.

– Ну, если ты предполагаешь, что ты отправишься к ней первым, а потом туда должен будет идти другой человек, значит, ты не уверен, что останешься в живых. А вторым человеком явно намереваешься послать меня. Давай уж тогда договоримся и с третьим, а то я тоже могу пропасть.

– Александра! – Лариков воздел руки к небесам. – Иногда мне кажется, что ты нарочно устроилась ко мне на работу, чтобы свести с ума своими шуточками!

– Неправда, я устроилась из чисто меркантильных соображений, – честно призналась я. – Моя алчная натура никак не могла согласиться с маленькой зарплатой учительницы, и я попала в твою дурную компанию…

– А кто вы по специальности? – наконец-то спросил Виктор Сергеевич. – Я думал, что вы, как и Андрей, из юридического.

– Ну что вы… Я специалист по старофранцузскому языку, единственный в своем роде, между прочим. Для того, чтобы я подобным образом удовлетворила свое тщеславие, мне пришлось найти старенького преподавателя… Постойте!

Воспоминание о Юрии Аристарховиче заставило меня вскочить.

Я же еще раньше почувствовала, что фамилия «Баринов» где-то когда-то уже звучала… И именно сейчас, благодаря моему невинному хвастовству, я отчетливо вспомнила, с чем это связано.

Баринов. Михаил Нилович Баринов.

«Был очень талантливый человек, Сашенька, необыкновенно способный. Он мог бы помочь вам лучше, чем я. Не хочу рассказывать вам всего, но один человек сыграл в его жизни роковую роль. Поэтому вам придется довольствоваться моей скромной персоной…»

Насколько я знала, мой старенький преподаватель был еще жив!

– Что с тобой? – спросил меня Лариков.

– А?

Я не была уверена, что мои сведения окажутся бесценными. Надо сначала все разузнать хорошенечко, а уж потом оглоушить моего несчастного шефа важной информацией.

– Нет, ничего. Так почему ты предлагаешь отправиться мне к этой даме?

– Мне она может ничего не сказать. А тебя мы к ней пристроим в качестве ученицы.

– Она швея? – с надеждой спросила я. Шить я никогда не умела, но страстно хотела научиться.

– Нет, у нее школа топ-моделей…

– Что? – воскликнула я. – Ты с ума сошел, Лариков! Какая из меня топ-модель? Ты посмотри на мои параметры!

Ларчик осмотрел меня, явно пользуясь разрешением, с огромным, я бы сказала, интересом и удовлетворенно произнес:

– Вполне приличные параметры.

– Вот именно – чересчур приличные! Ты бы меня еще в балет отправил, ей-богу!

– Саша, успокойся, я же тебя не в бордель отправляю…

– Нет уж, – свирепо сказала я, – лучше отправь меня в бордель! И то, знаешь ли, приличнее, чем в топ-модели! Не хочу, чтобы надо мной смеялись!

– По-моему, вы немного недооцениваете свою внешность, Саша, – мягко вступил в разговор Виктор Сергеевич. – Вы очень красивая девушка, честное слово.

– Спасибо, – буркнула я.

Больше всего на свете я ценила мужскую вежливость.

Как любит говорить моя подруга Людка, мелочь, а приятно…

Глава 4

Этого молодого человека Татьяна вычислила сразу – стоило только ему появиться у входа в кафе, где Татьяна пила кока-колу в ожидании важной встречи, как она уже поняла – это именно тот, кто назначил ей эту встречу.

Во-первых, он близоруко щурился, пытаясь распознать, «которая ж Татьяна». А во-вторых, наметанный глаз Татьяны быстренько определил принадлежность этого высокого парня к сыскарям. А следовательно – это и есть Андрей Юрьевич Лариков.

Только не подумайте, что Татьяна была в неладах с законом – упаси боже! Просто в Татьяниной жизни было столько разнообразных мужчин, что она научилась с ходу определять, кто перед ней. А уж про бизнесменов и сыщиков и говорить не приходится – этих Татьяна определяла моментально, как если бы на них стояли определяющие профессию тавро.

Она взмахнула рукой. Андрей Юрьевич улыбнулся ей, и она призналась себе, что у него очень обаятельная улыбка.

– Доброе утро, – сказал он, опускаясь на соседний стул.

– Доброе утро, Андрей Юрьевич…

Они помолчали, не зная, с чего начать разговор. Андрей украдкой рассматривал эту потрясающе красивую женщину, но – бог ты мой, сколько же в ней было шарма! Любая красотка умерла бы от зависти. Когда Татьяна махнула ему рукой, он уже тогда заметил изящество и плавность жеста. Татьяна отличалась способностью извлекать пользу даже из собственных недостатков. Даже то, что ее глаза немного косили, она сумела превратить в необходимое дополнение к общему сногсшибательному впечатлению.

Сомнений не было – перед Андреем Лариковым сидела настоящая женщина, и он, к собственному ужасу, начал обнаруживать в себе первые признаки легкой влюбленности.

– Так вас интересует моя родственница Баринова…

Ее голос был низким, с легкой хрипотцой. Когда она достала изящную сигаретку и задумчиво посмотрела вдаль своими очаровательными глазами, Андрей уже таял как свеча, даже не пытаясь сопротивляться. Даже то, что она была лет на пятнадцать старше его, срабатывало сейчас в ее пользу – Ларикову казалось, что женщина его мечты должна быть именно старше его.

– Да, – сказал он, радуясь, что голос прозвучал нормально, как ему казалось, не выдавая его истинных чувств. Легкая улыбка тронула чувственные Татьянины губы.

– Я, знаете ли, очень плохо знаю ее маленькие тайны. Видите ли… Я могу быть с вами откровенной?

– Конечно.

– Так вот, Андрей Юрьевич, вся беда в том, что мы никогда не находили общего языка с Антониной Ивановной. Не скрою, я тоже была в этом виновата. Поэтому мы с Дмитрием предпочли уехать на квартиру и встречались с ней крайне редко, а уж после смерти Дмитрия…

Она махнула рукой с плохо скрываемой горечью.

– После его смерти мы вообще не виделись. Никита никогда не брался ею в расчет, она посвятила себя воспитанию Володи.

– Простите, а ваш муж… Он умер естественной смертью?

– Нет, – она подняла на него глаза. – Он попал под машину.

Андрей вздрогнул. Что за рок тяготеет над этой семьей? Автомобильная катастрофа… Смерть под колесами. Случайность – или нет? Пока он не мог этого понять, но внутренний голос призывал его обратить внимание именно на странные стечения обстоятельств, преследующие семейство Бариновых.

– Так что я не смогу помочь вам в открытии фамильных тайн. Все, что я знаю, это то, что Антонина Ивановна росла у своего дяди, священника, а ее муж, которого мне не довелось увидеть, был, судя по фотографиям, красивым мужчиной и уж никак не являлся сыном сибирского крестьянина, за которого тщился себя выдать. Поскольку я никогда не встречала сибирских крестьян, прекрасно владеющих пятью языками и умеющих играть на трех инструментах.

Он улыбнулся.

– Значит, вы думаете, что все это было легендой?

– Я не думаю, – передернула она плечиком. – Я стараюсь последнее время вообще ни о чем не думать. Но вполне может случиться, что фамилия Баринов никакого отношения к нашей семье не имеет. Почему он решил сменить свою фамилию – боюсь, нам этого уже не дано узнать… Кстати, можно поинтересоваться, чем вызван ваш интерес к бабушке Тоне?

– Наследство, – сказал он, внимательно глядя в ее глаза.

Она отшатнулась, удивленная сверх всякой меры.

– Насле-едство? – переспросила она. – У кого – у Антонины Ивановны?

Она рассмеялась.

– Вы хоть знаете, в какой они жили бедности? Что, бабушка оказалась миллионершей Корейко?

– Нет, причитающееся ей наследство нашло ее немного поздно, – грустно заметил Лариков. – И теперь мы пытаемся найти ее завещание, дабы этим ее наследством распорядиться дальше.

– И большое там наследство? Может, вам не стоит так утруждать себя?

Она не скрывала иронии.

– Стоит, Татьяна Витальевна. Общая сумма составляет двадцать пять миллионов долларов, не считая великолепного палаццо в итальянском городе Брешия.

– Она что, оказалась мадам Морган? – с замиранием сердца спросила Татьяна. – Дедушка Миша действительно носил чужую фамилию, а на самом деле был потомком царского рода?

– Нет, – не смог удержать улыбки Лариков. – Думаю, что он вряд ли относился к царскому роду. Единственное, что нам известно, что наследство это оставил некий господин Шлендорф.

Она вздрогнула. Он удивленно посмотрел на нее. Татьяна провела по волосам рукой, пытаясь скрыть волнение. Губы ее повторили беззвучно «Шлендорф… Не может быть».

– Вы слышали эту фамилию?

Андрей подался вперед, рассчитывая на ее откровенность. Но она как-то немного испуганно посмотрела на него и, облизав пересохшие губы, покачала головой.

– Нет, я просто немного потрясена. Рассказанное вами настолько удивительно, что никак не укладывается в моей голове. Шлендорф… Кто это?

Он внимательно смотрел на нее, прекрасно понимая, что она лжет и уже слышала эту фамилию. Именно поэтому она так испугалась – но чего? Не безобидного же старикана, который к тому же уже умер?

– Помощник отца Антонины Ивановны, – пояснил Андрей. – Он умер.

– О, какая жалость.

– Он был очень стар, до ста лет ему не хватало всего одного года… Так что, мне кажется, смерть была для него избавлением. Хотя, по рассказам очевидца, он неплохо выглядел и держался молодцом.

– И что… у него не было родственников?

Андрею показалось, что Татьяна задала этот вопрос не из праздного любопытства. Она слишком нервничала, сжав руки так сильно, что забыла о производимом впечатлении.

«Стоп, Андрей. Почему женщина, главным условием существования которой является успех, сейчас начисто забывает о производимом эффекте? Что ее так напугало?»

– Нет, – ответил он, не сводя с нее взгляда. – Он был совершенно одинок. Почему вы так испугались?

– Я? – почти вскрикнула она. – Вам показалось. Все нормально. Значит, наследство… А как вы думаете, мой сын… Он имеет право на часть этого наследства?

* * *

Чашечка кофе с утра способна поднять и мертвого. Таково было мое убеждение, а если к чашечке кофе прибавить хорошенький блюз, то можно смело рассчитывать на жизненный успех…

Ура, мой старенький преподаватель был сегодня дома, и я спешила к нему, поэтому блюз я дослушала только до половины. Чашечка же кофе выпилась стоя, при этом я понаблюдала жизнь голубей на соседней крыше и поняла, что голуби очень симпатичные и спокойные существа – с утра они мирно расхаживают взад-вперед, совершенно игнорируя всяческую суетность нашей с вами жизни. Просто Соломоны какие-то, а не птицы!

Однако пора было лететь стремглав в старенький дом на набережной, где в коммуналке доживал свой век мой Юрий Аристархович.

Я выбежала из подъезда и сразу натолкнулась на своего друга Пенса, болтающегося возле своей «Судзуки».

– Привет, – бросила я на ходу. – Простите, сэр, что не могу приостановить свое движение для приятной беседы с вами, но – увы! Жизненные обстоятельства вынуждают меня двигаться в бешеном темпе…

– Встретимся вечером, – коротко кивнул мой все понимающий друг.

Я внедрилась в переполненный автобус и наконец-то позволила себе подумать. Например, почему Шлендорф так поздно решил облагодетельствовать Антонину Баринову? Ну, это более-менее понятно… Он все-таки составил свое состояние – фу, какая ж фраза дурацкая! – благодаря Антонининым камешкам. Но на тот свет все это не утащишь, поэтому он решил совершить акт благородства, ничего ему не стоящий.

Не нравился он мне. Что-то было здесь не так. А что?

Даже мелькнула мысль, что он хотел кому-то насолить.

И почему старушка так скоропостижно попала под «мерина», стоило только ей стать «наследницей»? Или я, как всегда, по словам Ларикова, будоражу свои нервы разгулявшимся воображением?

Автобус двигался медленно. Мы то и дело попадали в пробку, и я уж начинала нервничать.

Времени у меня было не очень много, и зачем столько машин, если передвижение по городу превращается в какой-то сумасшедший катаклизм? Лучше бы все ездили автобусами, тогда было бы куда легче!

Наконец мы все-таки вырулили на центральную улицу, по которой довольно быстро домчались до Набережной.

Дом, в котором жил Юрий Аристархович, находился в самом ее конце, и там делали ремонт. Поэтому, когда я подошла к подъезду, меня обдало облаком пыли и я чихнула. Подняв глаза, я увидела растерянную физиономию, молвившую:

– О, простите…

– Бывает и хуже. Например, когда на тебя падает кирпич, – философски заметила я.

Он фыркнул.

– Как же – я испачкал такую хорошенькую девушку!

Я решила, что, несмотря на обаяние этой личности с ярко-голубыми глазами, у меня нет времени на счастье, и, напустив на себя вид несокрушимой добродетели, шагнула в подъезд.

* * *

Володя только что продал очередную кассету. Неожиданно в толпе мелькнуло знакомое лицо.

Он напрягся, пытаясь понять, почему ему вдруг стало так противно. Возникло какое-то неприятное ощущение. Где он мог видеть этого лощеного типчика, рассматривающего газеты у Люськиной стойки?

Из соседнего ларька выполз мучающийся похмельем Леха, и Володя обрадовался:

– Леха, подежурь у моего лотка!

– Десятка на пиво, – меланхолично согласился Леха.

Володя сейчас был согласен на все. Поэтому кивнул и бросился к Люськиной газетно-журнальной выставке.

Типчика там уже не было. Он двигался вдоль прилавков, к скверу, и Володя побежал за ним.

«Ну зачем тебе это нужно? Ты даже не можешь вспомнить, кто это, – только одни ощущения… Что ты задумал?»

Голос рассудка заставил-таки Володю ненадолго остановиться. И в этот момент он вспомнил.

Водитель.

Только сейчас на нем респектабельный костюмчик.

Водитель «мерина».

Володя побежал за ним, пытаясь догнать, но за его спиной прогремел ужасный взрыв, заставивший Володю остановиться.

Он оглянулся. В воздухе запахло гарью, раздались человеческие крики. Резко развернувшись, Володя бросился назад и вдруг замер.

Его лоток дымился, напротив вопила как ошпаренная, Люська, а на земле лежал Леха.

– Леха! – закричал Володя, подлетая к своему приятелю. Тот сел, поддерживая разбитую руку, и пробурчал:

– Слушай, у тебя что, шуточки такие, да? Хорошо, что я прыгучий, как заяц, а то бы тебе пришлось устраивать мне похороны.

Володя перевел глаза на свой лоток. Нижний ряд кассет выглядел несчастным погорельцем.

– Что тут случилось?

– Да ничего особенного, – поморщился Леха. – Какие-то козлы, проходя, сунули сюда какую-то зажигательную смесь. В бутылке из-под пива. Хорошо, что я успел ее отшвырнуть в кусты и отпрыгнуть, а то тут бы живого человека не осталось… Люська, прекрати орать, бои закончились, опасность миновала… Неделю назад здесь вообще разборка была, ты и то так не надрывалась.

Где-то раздались завывания милицейской машины.

– Ну вот, – расстроился Леха. – Теперь нас утащат в качестве свидетелей, и нам выручки не видать. Все из-за тебя, Вовка. Ты что, в туалет так захотел, что ли?

Володя не мог прийти в себя, рассматривая искореженный лоток, и, хотя Леха упорно твердил про конкурентов, Володя почему-то связывал происшедшее с человеком, недавно торчавшим возле Люськиного лотка, и в голове его упорно стучала одна и та же мысль:

«Меня опять хотели убить…»

* * *

Господи, как быстро идет время! Когда-то я была совсем девчонкой, а Юрий Аристархович был очень привлекательным мужчиной. Теперь же передо мной был старый человек, но глаза его были все такими же – ясными и умными.

– Здравствуй, Сашенька, – улыбнулся он мне так широко и ласково, что я устыдилась того, что так долго к нему не приходила. В конце концов, если бы не этот человек, я была бы не редким спецом по редкому языку, а простой училкой французского. Единственным, кто владел мертвыми языками в совершенстве, являлся именно Юрий Аристархович.

Он провел меня в комнату и отправился заваривать свой чай – замечательную смесь листьев смородины, мяты и лепестков розы, который я так любила еще в студенческие времена.

– Как поживает моя девочка? – спросил он из кухни. – Все так же увлечена висельником Франсуа?

– Ага, – кивнула я. – Вам помочь, Юрий Аристархович?

Вопрос мой был чисто риторическим – в священнодействие над чаем посторонние не допускались.

– Нет-нет, деточка, я сам…

В это время я заметила, что ремонтники зависли как раз перед окном моего учителя и та самая физиономия, которую я приметила при входе в подъезд, разглядывает меня самым бессовестным образом и даже корчит мне умильные рожи.

Не сдержавшись, я скорчила ответную и отвернулась.

Юрий Аристархович появился в комнате и, заметив непрошеного гостя за окном, укоризненно покачал головой:

– Ах, Ника! Опять ты устраиваешь свои спектакли! Лучше зайди выпить чаю, будет куда приличнее…

– Не могу, – ответил тот, кого назвали Никой, – в данный момент я благоустраиваю ваше жилище. Если только минут через пятнадцать.

– Мы будем тебя ждать.

После того, как этот нахал напросился в гости, он отчалил вместе со своей люлькой вниз, а Юрий Аристархович спросил меня:

– Ну, Сашенька, так почему вас так заинтересовал мой учитель?

– Учитель? – удивилась я. – Какой?

– Михаил Нилович Баринов. Это именно он заставил меня когда-то обратить внимание на старые романские языки… За что я весьма и весьма ему благодарен. Ведь в нашем телефонном разговоре вы упоминали его имя.

– Да, но я не знала, что он был вашим учителем.

– Ну, неважно. Так что конкретно вас интересует?

– Его судьба. Что с ним произошло? Кто он? Какой он был? И почему он исчез из университета?

Юрий Аристархович помрачнел. Он размешивал сахар в чашке и смотрел вниз. Наконец он поднял на меня глаза и сказал:

– Ну хорошо. Я расскажу вам эту гнусную историю. Дело в том, что Михаил Нилович Баринов был вынужден покинуть университет из-за своего лучшего друга. Вы, наверное, помните мемориальный кабинет Ивана Евграфовича Потырина? Так вот, именно он поставил в известность всевластные тогда органы, что отцом Михаила Ниловича никогда не был сибирский крестьянин, – это была легенда. Кажется, Иван Евграфович хотел отомстить своему «другу» за что-то, мне неизвестное. Но…

Он развел руками.

– Тогда лучше было исчезнуть самому, чем допустить, чтобы тебя «исчезли». Мне кажется, Михаил Нилович именно поэтому уехал из Тарасова вместе с семьей и долго скитался в далеких отсюда краях. Насколько мне известно, они вернулись сюда только в пятидесятые годы… А вот какова была его настоящая фамилия… Я не знаю. Честно, Саша, не знаю. Знал бы – сказал.

В это время в дверь позвонили.

Юрий Аристархович пошел открывать и вернулся с тем наглецом, который твердо решил лишить меня покоя на ближайшее время.

– Знакомьтесь, – сказал он. – Это Сашенька. А этого нахального парня зовут Никой.

Он протянул мне руку и так улыбнулся, что я, к собственному раздражению, мгновенно подпала под его обаяние. Все-таки надо что-то делать со своей проклятой женской сущностью!

Уже через пять минут я чувствовала себя отвратительно и вообще забыла, зачем я здесь нахожусь.

– Вы, Юрий Аристархович, по-прежнему увлекаетесь утонченными девицами, – усмехнулся он, нахальным образом разглядывая меня.

К моему удивлению, мой учитель спустил ему наглый прикол и развел руками:

– Кому что, милый мальчик. В твоем возрасте я тоже искал телесного, забывая о духовности…

– Ну вот. Значит, я пошлый и невыносимый тип, – обиженно заявил Ника. – Не слушайте его, милая барышня, вовсе не такой уж я плохой. Просто Юрий Аристархович пытается меня очернить в ваших глазах, так как явно вами увлечен.

Я понимала, что они препираются так в шутку, но меня немного удивили их взаимоотношения.

Как и то, что этот Ника явно не был кретином, судя по тому, как он довольно бойко обсудил с Юрием Аристарховичем «Потерянный Рай» Мильтона. Я все это время молчала, впитывая каждое слово их беседы, – для меня такие разговоры, увы, последнее время были редки. Я не могла позволить себе позиции «чистого интеллектуала» в связи с новой работой, хотя…

Вон этот Ника болтается на стене в качестве маляра-штукатура, и ничего!

Представив, как я веду с Лариковым тихие беседы о Вордсворте, я не сдержала улыбки. Нет, этот номер у меня не пройдет – бедный Ларчик и так с трудом соображает, когда я прикалываюсь, а когда говорю серьезно, а после этого у него и вовсе начнется сильнейшая мигрень!

Ника посмотрел на часы, поднялся и поцеловал мне руку.

– Надеюсь, мы еще встретимся? – подмигнул он мне, быстро превращаясь в обыкновенного ловеласа.

– Как повезет, – изобразила я на своем лице полное равнодушие.

– Надеюсь, что мне повезет…

Многозначительно посмотрев на меня, он исчез в дверях.

– Кто это? – поинтересовалась я. – Мой ученик, – рассмеялся Юрий Аристархович. – Только самородок. В университет он не хочет – утверждает, что ему хватает его профессии, а все остальное нужно ему для развития личности.

– Ну да. Образованный маляр, – понимающе кивнула я.

Юрий Аристархович ничего не сказал, но рассмеялся.

– Давайте продолжим наш разговор, – предложил он.

* * *

Если бы Андрея Ларикова спросили, почему Татьяна вызвала в нем такие противоречивые чувства, он не смог бы ответить. Наверное, притягательность ее натуры страннейшим образом сочеталась с негативными чертами ее характера – так в одном человеке уживаются непостижимым образом ангел и бес, и не мог бы Андрей Юрьевич определить, чего в ней больше. Но именно эта двойственность и заключала в себе ту таинственность, из-за которой многие женщины становятся счастьем и одновременно проклятием твоей жизни.

Андрей не был абсолютным профаном по части женских ухищрений и на девяносто процентов распознал в Татьяне характер, который я бы определила как «стервозно-изысканный», что, увы, немногим лучше «стервиоза обыкновенного», но меня рядом с ним не было, а посему бедняге Ларчику пришлось справляться с налетевшей на него убийственной страстью одному.

Он пришел в «офис» необыкновенно мечтательный и все никак не мог сфокусироваться на проблеме, вспоминая эти странные глаза с легкой косинкой и изысканность жестов.

– И все-таки, – спросил он меланхоличное свое отражение в зеркале, – почему ее так напугало упоминание о господине Шлендорфе?