Текст книги "Преступление без наказания (сборник)"

Глава 7

Когда мы всей дружной компанией вернулись в редакцию, то первое, что я посоветовала сделать Ромке, так это начать варить кофе. Первый раз пожалела я об отсутствии моей Маринки!

Как великолепно она, разразившись громогласными возмущениями, промыла бы косточки и капитану Зеленцову, и удравшему трупу, и всем подряд! Слушая ее негодующие вопли, я всегда хоть немного, да успокаивалась. А так без нее возмущаться мне пришлось одной и практически с собою наедине. Мужики, которых в редакции без Маринки оказался явный перебор, компанию мне не составили.

Фима, убедившись, что я села в свое кресло, торопливым шепотом спросил, чем я занимаюсь сегодня вечером, и, услышав стандартное «не знаю», посмотрел на часы и сказал, что уже везде и навсегда опоздал, но кое-куда ему еще нужно съездить.

– Я тебе позвоню, а ты постарайся не шляться по подозрительным местам в одиночку. Ладушки? – спросил он, стоя уже в дверях кабинета.

Я пожала плечами.

– Понял, не дурак, – сказал Фима, – но я попрошу Виктора на всякий случай не отходить от тебя ни на шаг.

– Он и без напоминаний так будет делать. Не волнуйся, – буркнула я.

– За Виктора я не волнуюсь, представь себе. – Фима вышел и снова заглянул в кабинет. – Я волнуюсь за тебя, Ольга Юрьевна. До вечера. Я позвоню!

Он исчез и почти сразу же в кабинете появился Ромка с подносом. Его сопровождал Сергей Иванович.

– О разговоре в РОВД будем давать статью? – спросил он.

– Наверное, – я еще и не думала об этом, – сейчас соберемся на совещание и все обсудим. Хорошо?

– Как я понял, срочных изменений в номер давать не будем, – удовлетворенно кивнул Сергей Иванович и вернулся к своему компьютеру.

– А знаете, Ольга Юрьевна, что я однажды читал, – задумчиво проговорил Ромка, ставя поднос на кофейный столик в углу кабинета.

– Поваренную книгу? – попыталась угадать я.

– Не-ет, – Ромка удивленно посмотрел на меня. – Я такие не читаю, на фиг они нужны?

Я пожала плечами.

– Читал про смерть Распутина, – продолжал Ромка свое сообщение.

Включив компьютер, я засмотрелась на монитор, выискивая нужные мне файлы, и вспомнила, что у меня где-то лежали две заготовки к новым статьям. – Надо их просмотреть.

– Вы слушаете меня, Ольга Юрьевна? – спросил Ромка.

– Что? – я взглянула на него и вспомнила. – Ах, да! Распутина, говоришь? Застрелили, отравили, а дышать он перестал только под водой. Потому что под водой дышать нельзя.

– Я не про то! – Ромка подошел ко мне ближе и робко встал слева от монитора.

– Да что же еще? Ты к экзамену готовишься? – я нашла файлы и теперь просматривала их. – Спроси лучше у Сергея Ивановича про Распутина, он наверняка тебе лучше меня расскажет.

В кабинет зашли Кряжимский с Виктором и направились к кофейному столику.

– Интересуешься Распутиным, Рома? – спросил Кряжимский, усаживаясь на свое привычное место около окна. – Любопытный был дядя! Ты что хочешь узнать про него? Он, между прочим, сделал несколько предсказаний…

Воспользовавшись тем, что Сергей Иванович отхлебнул кофе и замолчал, Ромка почти в отчаянии вскрикнул:

– Да я вам всем хочу рассказать, а вы мне не даете!

Я встала из-за стола и, положив руку Ромке на плечо, пошла с ним к кофейному столику.

– Не волнуйся. О чем ты хочешь сказать? Распутин любил кофе?

Ромка обиженно засопел, сел за столик слева от меня и выпалил:

– Его не похоронили, потому что не успели, и его труп лежал в часовне! А когда началась революция, какая-то там, когда снег был на улице…

– Февральская революция началась, – сказал Кряжимский, – дело не в снеге, а в том, что была зима. Я знаю эту историю…

– Да, февральская, – подхватил Ромка, – его труп нашли и сунули в костер, а он сел в этом костре и глаза открыл, вот!

– Ужастик какой-то пересказываешь под кофеек? – поморщилась я. – Что все это значит? Бред какой-то: сел, глаза открыл… Ничего не сказав при этом? Пальцем не погрозив? Нет?

– В том-то и дело! – торжествующе завопил Ромка, и мне даже пришлось немного прикрыть уши пальцами от производимого им шума. – Он был мертвый, но огонь так сработал, понимаете? Огонь заставил мышцы, кости, короче, весь ливер скукожиться, и получилось, будто он сел!

– И что?! – я начала раздражаться. Действительно: что происходит на свете? В кои-то веки выдалась возможность спокойно посидеть и попить кофе, и тут сразу же какой-то бойскаут начинает донимать неаппетитными историями про исторических покойников. – К чему ты нам читаешь эту лекцию? Это имеет отношение к кофе?

– Это имеет отношение к нашему исчезнувшему трупу! – обиженно сказал Ромка. – Пожар был? Был!

Мы с Сергеем Ивановичем переглянулись и одновременно пожали плечами.

– Вы понимаете хоть что-нибудь? – спросила я.

Кряжимский неожиданно улыбнулся и отвернулся. Я заподозрила заговор и решила разобраться с ним одним мановением руки. Повернувшись к Ромке, потребовала:

– Объясняй немедленно, в чем дело!

– Ну как вы не понимаете?! – Ромка чуть не плакал. – Пожар! Пожар в каптерке у сторожей заставил наш труп скукожиться и…

– И он выпрыгнул в окно! – с неожиданным хохотом закончил за Ромку Сергей Иванович, и я, с изумлением посмотрев на него, тоже стала смеяться.

Такой версии даже моя Маринка не выдумала бы.

Ромка покраснел, потом побагровел и, низко склонившись над своей чашкой, что-то обиженно забубнил. А я все смеялась и никак не могла успокоиться.

Ромка с красным лицом пытался что-то говорить про окно, под которым еще надо посмотреть, что лежит, но его уже никто не слушал. Даже наш Виктор, обычно невозмутимый, как индеец Джо, и тот улыбнулся.

Наконец Ромка сдался, замолчал, тяжело переживая обиду и всеобщее осмеяние, и что-то ворчал над своей чашкой кофе.

– Роману нужно писать роман, – сказала я, закуривая, – о весеннем бегстве трупов из города.

– Но ведь убежал же! – сказал Ромка. – Вот вы мне ответьте, куда он убежал? Ну, я имею в виду, куда он делся?

– А вот это вопрос, – посерьезнев, сказал Сергей Иванович. – Вы, Оленька, абсолютно уверены, что он там был? Что до меня, то я только уверен, что меня там не было.

– Да я его видела как вас, извините, Сергей Иванович, – ляпнула я, – мы все видели, в том-то и фокус!

– Был и сплыл, – заметил Ромка. – Если не упал в окно, значит, его унес тот, кто устроил поджог, воспользовавшись пожаром и заметая следы.

– Это единственная возможная версия, – заметил Сергей Иванович. – Пожар, стало быть, был отвлекающим маневром. Тактической уловкой, так сказать. Пока все смотрели на него, труп был вынесен и вывезен. Обнаружить его теперь можно будет только случайно. Мы склонны охотиться за случайностями, Ольга Юрьевна?

Я покачала головой.

– Мне вся эта история уже поднадоела порядком, – призналась я. – Найти бы какое-нибудь противоядие от нее, а то, кажется, что убегающие трупы даже во сне станут нас преследовать. Самое неприятное в этой ситуации то, что Зеленцову показалось, будто он посмеялся над всеми нами. И он будет так думать, пока все не разъяснится.

– Помните, Ольга Юрьевна, какой девиз был у Планше? «Пусть говорят что хотят, будем молчать!»

– Молчать не будем, – сказала я. – Будем писать и расследовать, но не сегодня. Сегодня мне нужно привести в порядок мысли. Подумать.

В этот момент зазвонил телефон.

Ромка, как самый юный и легкий на подъем, подскочил и подбежал к телефону.

– Вас, Ольга Юрьевна, – сказал он, зажимая трубку в кулак. – Мужчина!

Пришлось мне вставать и тоже идти к столу. Этот мужчина мог оказаться и пожарным, и налоговиком, и возмущенным читателем. Никогда заранее не знаешь…

Однако на этот раз я, извините за великолепный каламбур, романтично ошиблась. Звонил Роман. Тот самый Роман, который накануне вечером спас меня от маньяка и так смешно смущавшийся потом. Я его не сразу узнала, но, когда он объяснил мне, кто он такой, и добавил, что находится у телефона-автомата на противоположной стороне улицы, я пригласила его зайти к нам. Мне показалось, он сам ждал этого приглашения, и я не видела причины отказать ему. Вдруг случится чудо, и Роман сработает противоядием этой «трупной» истории?

Когда я положила трубку, вся моя дружная команда, до этого делавшая вид, что совершенно не интересуется моим телефонным разговором, вдруг дружно встала – оказалось, что все уже напились кофе, – и ушла работать. Я осталась в кабинете одна. Закурив, попыталась вызвать в памяти образ Романа. Вспомнилось только, что он очень большой. «Как слон, – подумала я и, улыбнувшись, вспомнила наш давнишний разговор с Сергеем Ивановичем про шахматы. – «Не офицер, а слон, Оленька».

Живописец Роман, спасший меня вчера… ну, наверное, от смерти, хотя это еще и не факт, вошел, как раз когда я улыбалась, так что он смело мог принять мое хорошее настроение на свой счет. Я не стала его разубеждать.

– Здравствуйте, Ольга Юрьевна, – с озадачивающей меня торжественностью произнес он.

На Романе был длинный черный плащ, шею обхватывал цветастый и «мохрястый» шейный платок, вызывающий почему-то ассоциации с хвостом опоссума, хотя этих экзотических зверей я видела только в мультиках. Ну в общем и целом Роман был похож на представителя богемы, как, наверное, он и стремился выглядеть. В руках Роман держал черный атташе-кейс, закрытый на два больших блестящих замка.

– Рада вас видеть, Роман, – почти не покривила я душой, показывая на стул для посетителей, стоящий напротив меня. – Каким ветром или вы, может быть, по делу?

– Наверное… да, почти, ну в общем… – забормотал гость, усаживаясь.

– Не поняла, – призналась я и, чтобы у Романа больше не оставалось сомнений, вынула из ящика стола пачку сигарет, медленно, со значением выбила из нее сигарету. Путь он видит, какая я своя, демократичная и… продвинутая, что ли. Сама не знаю точно, что хотела сказать этим жестом.

Роман выдернул из кармана зажигалку и протянул ее мне.

– Спасибо, – с достоинством поблагодарила я.

После того как я закурила, Роман поставил на колени свой чемоданчик, робко щелкнул замками и, осторожно извлекая на свет божий, подал мне маленький букетик гиацинтов.

Зрелище было трогательное, потому что и сами гиацинты, тоже весьма трогательные: маленькие, коротенькие, но с сильным мягким запахом. Романтика, блин, и никак она не вписывается в интерьер с курящей девушкой! По этой причине мне пришлось срочно и как можно незаметнее сунуть сигарету в пепельницу, пепельницу отодвинуть в сторонку и только после этого взять букетик и сказать положенное «какие красивые, спасибо». Настроение было подпорчено, но, глядя на довольную физиономию Романа, я понадеялась, что насчет сигареты он ничего не заметил.

– Вам нравится? – спросил он.

– Очень, – сказала я и выкинула из керамической вазочки, стоящей на столе, авторучки, карандаши и прочий мелкий хлам в ящик стола и поставила в вазочку цветы. Получилось неплохо. Нажав кнопку селектора, я попросила Ромку принести мне холодной некипяченой воды.

– Значит, это ваш кабинет, – негромко сказал Роман, осматриваясь.

– Так получается, – сказала я, – если вы не против.

– Ну что вы, Ольга. – Роман застенчиво поерзал на стуле, и тут дверь отворилась и вошел Ромка с чашкой воды.

– Спасибо, – сказала я Ромке, протягивая руку.

– Ольга Юрьевна, вчера по НТВ говорили, что в одном самарском сумасшедшем доме эпидемия холеры! – грозным тоном заявил Ромка.

– И что же? – не поняла я, на всякий случай держа чашку на расстоянии от себя.

– Сырую воду пить вредно. – Ромка смотрел на меня твердо и решительно. Совсем как у классиков: «Юноша бледный со взором горящим…» Не мальчик, но муж…

Я заглянула в чашку. Вроде вода.

– Из кофеварки налил? – спросила я.

Ромка кивнул. Я передала ему вазочку с цветами и выпроводила вон. Цветам, наверное, холера не страшна, у них кишечник устроен по другой схеме, а вот от кипяченой воды они могут заболеть.

После этого возмутительного вмешательства в мою личную жизнь я снова взглянула на Романа, терпеливо дожидающегося окончания рабочих прений.

Роман, как видно, понял, что меня могут снова отвлечь по любому производственному поводу и на любой срок, поэтому, пользуясь затишьем, перешел к делу. Впрочем, как и положено нормальному, высокому и богемному мужчине.

– Хочу предложить вам, Ольга Юрьевна, культурную программу на сегодняшний вечер, – проговорил он и замер в ожидании моего ответа.

Мне такой заход даже понравился. А что? Конкретно, определенно и многообещающе. Я уже посмотрела на Романа с интересом, но начала прокручивать в голове возможные варианты его предложения и сразу же оценивать свои мнения насчет них.

Ничего не могу с собой поделать: думаю всегда, думаю постоянно и честно признаюсь в этой своей дурной привычке. Иной раз и помечтается – бывает у меня такая дамская слабость, непродолжительная только – помечтается, что все в жизни могло бы быть по-другому и получше, чем есть, имей я на две извилины меньше, а мысли короче. Но видно, уж ничего не поделаешь, планида выписана мне такая в небесной канцелярии. Не иначе как готовят меня в будущей жизни к более высокому воплощению. Не скажу только, к какому, но подозреваю.

Итак, взглянув в ожидающие моей реакции глаза Романа, я спросила:

– И что же это будет за программа?

Если откровенно, то я заподозрила, что Роман собрался писать с меня портрет. Подумав так, я тут же представила себе почему-то «Вирсавию» Рубенса и, кажется, покраснела. А вот это было очень некстати.

Наклонив голову, чтобы не так был заметен этот казус, я нервно стала шарить рукой в ящике стола, словно что-то собиралась там найти, а оно как назло не находилось.

К тому моменту, как вернулся Ромка-курьер с вазочкой, Роман-живописец развернул передо мною вербальную программку своей культурной программы. Он приглашал меня сегодня посетить вместе с ним Дом художника и поприсутствовать на презентации работ некоего приехавшего в Тарасов художника. Был обещан фуршет, знакомства и повышение культурного уровня. На самый поздний вечер предлагался по желанию публики – по моему желанию то есть – либо творческий завис в одной из мастерских фонда с веселой компанией, либо кафе, либо клуб, либо прогулка по набережной.

Как я поняла, многовариантность продолжения зависела от нескольких факторов, главным из которых должно было стать мое личное отношение к Роману. А отношение это должно было выкристаллизироваться на вышеупомянутой презентации.

– Мы же практически не знакомы с вами, Ольга, – констатировал Роман несомненную истину. – Вот я вам и предлагаю совместить полезное с приятным.

– Что из них что? – по въедливой журналистской привычке спросила я. – Что будет приятным, а что полезным?

Вопрос был поставлен каверзный, но Роман неожиданно лихо выпутался из него.

– Полезными будут информация и впечатления от презентации, а приятным – времяпровождение.

Ромка зашел с благоухающими гиацинтами, а я уже договорилась.

Это оказалось делом недолгим, я даже удивиться не успела своей собственной прыти. Маринки на меня не хватало, это ясно.

Условившись с Романом встретиться около редакции после окончания рабочего дня и выяснив, что он приедет на своей «Ауди», а следовательно, мне личный транспорт будет не нужен, я после ухода Романа распорядилась, чтобы «Ладу» забрал Виктор и, если не лень, прокатился бы с нею на СТО. Ничего не понимаю в моторах-сальниках и прочем металлоломе, но если машина недавно вернулась из СТО, то доверия у меня к ней больше, как и спокойствия тоже.

Выслушав мои пожелания, Виктор склонил голову набок и внимательно посмотрел на меня. На языке его искусственно выведенных глухонемых это означало вопрос. Я сразу призналась во всем, и Виктор кивнул, принимая и мое безусловное право на личную жизнь и свое относительное доверие насчет моей судьбы на этот вечер.

Из редакции мы вышли, как обычно, все вместе и разошлись в разные стороны. Виктор с Ромкой сели в «Ладу», Сергей Иванович неторопливо пошел направо, а я, перейдя улицу, подошла к «Ауди» Романа. Как я заметила из окна, он уже целый час стоял на этом месте и, очевидно, в который раз перечитывал толстенную «Комсомольскую правду», вплоть до программы телепередач.

Между прочим, замысливая свидание с главным редактором «Свидетеля», я считаю, что неприлично читать что-либо другое, кроме самого «Свидетеля». Ну да ладно, это я Роману объясню в следующий раз. Если он будет.

Я села в «Ауди», Роман удовлетворенно кивнул каким-то своим мыслям, и мы поехали.

Выясняя мой вкус, Роман сменил несколько радиостанций и наконец по взаимному согласию остановился на «Ностальжи». Едва запел полузабытый мною Африк Симон, оказалось, что мы уже приехали.

Дом художника располагался в старинном купеческом доме, наверное, бывшем в свое время доходным, а потом ставшем муравейникоподобной коммуналкой. Несколько лет назад, не знаю, что нашло на городские власти, но они вдруг как-то в одночасье выселили всех жильцов, а дом взяли, да и отдали Художественному фонду.

Не иначе как нашу мэрию сглазили. Но она быстро оклемалась от нездорового забалдения, потому как со всеми религиозными конфессиями была в дружбе и те пошуршали по своим связям наверху, сглаз пропал, и больше никаким художественным союзам, насколько я знала, ничего не досталось.

Дом был построен квадратным в плане, со двором внутри и въездом через ворота в арке, выходившим на Московский проспект. Точнее, перекошенные старинные ворота были при коммуналке. При художниках они просто исчезли, да это и правильно: реставрировать их было не на что, а оставлять неприлично. Найденное решение устроило всех: власти, потому как вид стал приличный, и художников, потому что после сдачи ворот в металлолом зеленый змий сутки бил хвостом, стимулируя в них вдохновение.

Оставив «Ауди» слева от арки, Роман вышел из машины, обошел ее и, подав руку, выпустил и меня тоже.

– Машины во двор не заезжают, – как бы извиняясь, сказал он. – Существует такая негласная договоренность.

Я кивнула, и Роман, заперев машину, предложил мне прогуляться, обещая, что это совсем недалеко и буквально рукой подать. Пришлось ему поверить. Оказалось, и на самом деле недалеко и достаточно живописно.

Двор за аркой был небольшим, неасфальтированным и дурно пахнущим. Роман постарался меня побыстрее провести через него, занимая каким-то разговором, а я ради приличия делала вид, что когда разговариваю, то все остальные способности у меня не работают – ни зрение, ни обоняние.

Когда-то по такому принципу работал первый пароходик Фултона. Вся сила его парового котла уходила либо на вращение колеса, либо на свисток. Получалось, что, когда пароходик плыл, он не мог свистеть, а когда свистел, то не мог плыть.

Я сыграла в пароходик Фултона, Роман придержал узкую деревянную дверь на тугой пружине и пропустил меня вперед к узкой лестнице.

Мы поднялись на третий этаж. На лестничной площадке каждого этажа, миниатюрной, буквально в полшага площадью, находилась только одна дверь. Как объяснил мне Роман, за каждой дверью скрывалась мастерская на одного семейного художника.

– А несемейным мастерские не положены? – наивно спросила я. – В чем здесь подвох?

– Это не подвох, а жизнь, Ольга, – улыбнулся Роман. – Мастерская одновременно является и квартирой, хоть это и не положено, но руководство фонда смотрит сквозь пальцы на такие вещи.

– Это называется не сквозь пальцы, а достижение здорового компромисса, – хмыкнула я. – Черт с вами, живите, если ничего поделать нельзя, но только семьями.

– Может, и так, – согласился Роман.

На третьем этаже все было то же самое, только дверь на площадке открыта. За нею стоял полумрак и слышалась музыка на фоне голосов. Или, наоборот, голоса на фоне музыки. Не суть важно.

Роман зашел первым, я – за ним и сразу же окунулась в истинно богемную атмосферу.

Глава 8

Во-первых, здесь царил полумрак, поэтому сразу невозможно было даже понять, каков размер помещения, в которое я попала. Оно освещалось маленькими фонариками, красными и квадратными вроде китайских. Фонарики были укреплены на стенах почти под самым потолком, и некоторые из них я приняла за отражения в зеркалах, потом постаралась приглядеться и сообразить, что к чему, но снова запуталась.

Людей собралось тьма-тьмущая. Казалось, даже намного больше, чем это помещение могло вместить для приличной презентации. Слева хихикала какая-то группа, обволакиваясь табачным дымом; справа негромко, но настойчиво гремели посудой.

Я сделала два шага вперед, оглянулась на Романа, и тут кто-то подошел ко мне вплотную спереди и притянул к себе.

Я отпрянула, но поздно, и оказалась в объятиях высокого и пьяного парня, выдохнувшего на меня что-то из коллекции отравляющих веществ. Я почувствовала, что мне становится дурно.

– Ого, новая лялька! – высказался парень и прижал меня к себе так, что у меня в спине что-то хрустнуло.

– Эта девушка со мной, – Роман, со свинским опозданием показавшийся слева, положил руку на плечо парня и немного отжал его. Я получила возможность перевести дух и затрепыхаться.

– Не-а, уже со мной! – куражисто высказал парень, но тут на него сзади с веселым смехом навалились две девушки, и парень, отпустив меня без лишних слов и, кажется, без сожаления, повернулся и, покачиваясь, ушел с ними.

– Извините, Ольга, – пробормотал Роман, беря меня под руку и отводя чуть в сторону, ближе к стене, где никого не было, – не уследил, моя вина.

– Однако, – проговорила я, нащупывая сигареты в сумочке. Если здесь курили местные аборигены, следовательно, и мне было можно. – Однако, Роман, ваша презентация какого-то нового стиля и направления. Мы вообще туда попали? Я ожидала увидеть что-то совсем другое.

– Мы немного опоздали, – смущенно произнес Роман, – официальная часть уже закончилась и, короче…

– Ясно, – сказала я, еще не понимая, хочу ли я здесь остаться или нет. – Но мне была обещана культурная программа, а, кроме пьяной гориллы, пока еще ничего не показали. Горилла – ничего, почти как настоящая, спасибо.

– Это Лелик, очень талантливый скульптор. Вы, Ольга, разумеется, знаете про Эрнста Неизвестного? – спросил Роман.

Я немного обиделась за вопрос и поэтому отреагировала соответственно: ахнула и с придыханием произнесла, словно была на грани истерики:

– Так это был он?!! Не узнала, вот досада!

Роман покосился на меня и, не зная точно, шутила я или нет, быстро закончил свое сообщение:

– У Неизвестного, по сути, талантик масенький, об этом даже и говорить смешно… А вот Лелик – звезда мирового уровня.

Роман повел меня дальше вдоль правой стены, на этот раз идя первым и первым на себя принимая удары судьбы и резвившихся живописцев и их гостей.

Пока мы пробирались неизвестно куда, глаза мои привыкли к скудному освещению красных фонариков, и я разглядела, что зал был большой, приблизительно метров тридцать площадью. Стены завешаны картинами разных размеров – от совсем небольших до огромных. Одна была просто неприлично большой, от пола до потолка, и изображала что-то облачно-простыночное с рельефно выступающим скрипачом, скрученным из гнутой проволоки. В чуждом мире шестидесятых годов это называлось поп-искусством, ну а у нас в Тарасове, похоже, было последним писком на уровне гениальности.

Заметив мой интерес к произведению, Роман наклонился и объяснил:

– Это «Скрипач» Косульского. Он его отказался продать за десять тысяч марок.

– Плохо видно, – посетовала я, – но мне кажется, что я бы отказалась купить эту картину даже за десять марок. Почтовых.

– Ольга, это новое искусство, и тут нужен опыт в оценке, – наставительно сказал Роман. – Он талантлив. Вы Шемякина знаете?

– Он ничто в сравнении с Косульским? – догадалась я.

– Ну примерно.

Роман даже не обиделся, хотя уже и мог бы.

– Сейчас я сориентируюсь и познакомлю вас с моими друзьями, – обрадовал меня Роман, – но для начала хотелось бы определить, где тут фуршет…

– …был, – закончила я его фразу.

Мне здесь начинало нравиться. Давненько я не окуналась в такое искреннее разгильдяйство.

Роман не расслышал моей реплики. Он героически оттолкнул от меня трех сцепившихся друг с другом живописцев, выясняющих, кто у кого что украл, и я подумала, что пока отпускать его на разведку нельзя: чревато…

– А здесь только художники? – спросила я, начиная разговор и видя, что Роман сам до этого почему-то не поднимается.

– Ну что вы, Ольга, – ответил Роман, тоже закуривая. – Общество здесь самое смешанное, если не сказать смешное. Можно встретить кого угодно. От артистов до бомжей. Хотя между ними иногда и не существует разницы. Все зависит от периодов финансовых и творческих.

– Любопытно, – сказала я, отметив литературность фразы, и подстегнула Романа дальше. – Ну, например.

– А вот посмотрите во-он туда. – Роман, вытянув руку с сигаретой, оттолкнул очередного нетрезвого покусителя на мое спокойствие и показал куда-то в толпу, плотно тусующуюся перед нами. Второй рукой он очень легко обнял меня за плечи, поворачивая влево, надо думать, чтобы мне было лучше видно, да и оставил ее на плече, словно позабыв об этом. Я промолчала, будто не заметила. Мне стало еще интереснее, хотя все равно сие действо на презентацию было похоже, как наша карасевская самодеятельность на Малый театр. Ну, да назвавшись гостем живописцев, отбой давать было поздно.

– А что там такое? – спросила я, не понимая, куда мне смотреть: то ли на повизгивающих девочек в коротеньких юбчонках, то ли на промелькнувшего в полумраке знакомого гориллообразного скульптора.

– А вон видите, Ольга, почти напротив нас, у картины седого нечесаного старика рядом с девушкой? Это наш местный суперстар по фамилии Альтшайзер. Знаете такого?

– Вообще-то слышала, – пробормотала я, вглядываясь в суперстара и думая уже совершенно о другом. Я и не ожидала в этом злачном двусмысленном месте такой встречи. А Роман продолжал:

– Интересная личность, между прочим, по-своему, конечно. Не знаю, почему, но его считают нашим тарасовским Райкиным, однако общего между ними только национальность и не более того. Так вот этот, прошу прощения, артист, считает себя несомненно творческой личностью и известен как коллекционер живописи. Вам это интересно?

– Да, да, – проговорила я, делая шаг в толпу и беря курс на Альтшайзера, беседующего с высокой девушкой и размахивающего перед ней руками. Сразу и непонятно было, то ли он репетировал Отелло, то ли рассказывал анекдот. Однако я продолжала внимательно слушать, потому что как женщина имела интерес к точной информации, а как журналист питала страсть к сплетням.

Роман, угадав направление моего движения, тоже врезался в толпу, и мы пошли через нее как два ледокола.

– Когда Альтшайзер появляется у нас в фонде, то словно предупреждающий крик проносится как сигнал о землетрясении. Понимаете, Ольга, художники – люди небогатые, и им часто бывает важно продать картину хоть за какие-то деньги, чтобы купить краски и батон хлеба. Альтшайзер же никогда не платит. Он прилипает как банный лист к одному месту и цыганит до тех пор, пока ему хоть что-то не подарят. Вся его так называемая коллекция производит сильнейшее впечатление халявы, и, так как он сам ничего не заплатил ни за одну картину, так она ничего и не стоит… Хотите с ним поговорить? А, понимаю, журналистский профессионализм заговорил…

Роман все-таки опустил руку с моего плеча, потому что, если бы он продолжал ее там удерживать, мы были бы похожи на слепого с поводырем. Роль поводыря в данном случае предназначалась мне. Мы практически без потерь пересекли человеческие заграждения, и Роман, не переставая развлекать меня беседой, продолжал:

– Однажды завалился и ко мне. Представляете: буквально выпросил Христа ради, невзирая на свое еврейское происхождение, один этюд… Я нарисовал как-то вечер в парке и неплохо поймал цветовые пятна в луже… – Роман замолчал и отпихнул от себя одного из талантливых скульпторов, попавшегося на пути. Я заподозрила профессию по фигуре: и этот парень был такой же небольшой гориллой, как и предыдущий.

До Альтшайзера осталось уже метров пять, и Роман немного сбавил скорость. Наклонившись ко мне, заговорил быстрее и тише, стараясь закончить до того, как мы подойдем к нему:

– А потом он пригласил меня к себе в гости пива попить, в благодарность за этюд, значит. Я, как дурак, пошел, будто не знал, чем это могло кончиться.

– И чем же кончилось? – рассеянно спросила я, продолжая буравить взглядом размахивающего руками Альтшайзера и уговаривая себя, что мне померещилось и такого быть не может.

– Чем, чем, – буркнул Роман, – он выставил на стол бутылку пива, чебурашку, налил из нее себе, жене и дочери, а остальное предложил мне…

В этот момент мы как раз и приблизились к цели нашего перехода.

– Привет! – сказала я.

Девушка, разговаривавшая с Альтшайзером, вздрогнула и повернулась. Ею оказалась… моя Маринка. Я не ошиблась!

– Ого! – весело воскликнула она. – А что ты тут делаешь? Тоже решила стать культурной?

– Что значит «тоже»? – возмутилась я.

– Ну, как я, – невозмутимо пояснила эта швабра. – Вы не знакомы, Эмиль Эмильевич? Это моя начальница! Главный редактор газеты «Свидетель», Ольга Юрьевна Бойкова.

– Не доводилось, но очень-очень рад! – Альтшайзер обшарил меня взглядом и, увидев Романа, растянул рот в профессиональной улыбке. – Рома, здравствуйте! Как я рад вас видеть, дорогой вы мой человек! А вы знаете, ваш великолепный этюд совсем зачах от одиночества в моей коллекции. Просит найти ему родственников, чтобы его навестили.

– И повесились рядом, – пробормотала я, но тут же испуганно прикрыла рот рукой.

– Где же я найду ему родственников? – угрюмо спросил Рома, опуская голову и внимательно рассматривая носки своих ботинок.

– А напишите, вы же такой талантливый! Прямо Бакст! – Альтшайзер двумя руками вцепился в плечо Романа и заулыбался еще шире. Рома, полуотвернувшись, поморщился, потом, словно махнув рукой, попер в отчаянное сопротивление.

– Бакст занимался цветной графикой! Он вообще был прикладным художником. Для театра работал очень декоративно. А я…

– А вы гораздо интереснее Бакста, – быстро согласился Альтшайзер. – Я нарочно вспомнил о нем, чтобы оттенить ваше дарование. На фоне Бакста вы выглядите монолитом, глыбой! Ваши цветовые находки смелы, смелы!.. – Потеряв всякий интерес к Маринке и совершенно не обращая внимания на меня, он прицепился за руку Ромы.

Я попробовала обойти эту пару, но у меня не получилось. Альтшайзер, не отпуская Романа, умудрялся так вертеться на месте, что занимал места больше, чем ему было отпущено природой. Я взглянула на Маринку, она мне подмигнула и пожала плечами.

– Ах, Рома, Рома! – продолжал умилительно бормотать Альтшайзер. – Вам ведь нужно паблисити, а кто, как не я, сможет вам его устроить? У меня завтра в гостях будут два ведущих искусствоведа из Израиля, из города Эйлата, один профессионально занимается строительством, у него в подчинении целая бригада эфиопов…