Текст книги "Мера за меру"

Мера за меру
Любовный детектив
Светлана Игоревна Бестужева-Лада

© Светлана Игоревна Бестужева-Лада, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Глава первая. Трехместный номер. Майя

Несколько лет тому назад мне в руки – совершенно случайно! – попала книга какой-то американской писательницы с интригующим названием «Клуб первых жен». Вообще-то я литературу такого рода не жалую, по-моему, подобные книги пишут женщины, у которых имеется одна мозговая извилина, для тех у которых пол-извилины, в лучшем случае. Но этот самый «Клуб» я почему-то прочла.

Суть данного шедевра заключалась в том, что три богатые женщины были подло и нагло брошены своими мужьями ради молоденьких красоток. А четвертая – самая богатая из них – по той же банальной причине взяла и перерезала себе вены. Три оставшиеся подруги решили отомстить и мужу несчастной самоубийцы, и, заодно, своим собственным. Отомстить, естественно, чисто по-американски, то есть наняли хороших адвокатов, разорили негодяев дотла, а сами обрели простое женское счастье с любовниками. Впрочем, в одном из случаев это, кажется, была любовница.

Понимаю, в пересказе сюжет выглядит туповато. Но можете мне поверить, именно таким роман и был, причем включал в себя секс, психоаналитика (куда же без него?!), умопомрачительной красоты интерьеры и череду великосветских раутов… Большой американский набор, короче говоря.

Сколько я ни пыталась понять высокий смысл этой новой американской трагедии, у меня ничего не получилось. Наверное, другое мышление. Или, что гораздо более вероятно, другой образ жизни. У меня нет и никогда не было ни двухэтажной квартиры с видом на Центральный парк в Нью-Йорке, ни особняка на крыше небоскреба, ни даже шикарного дома в пригороде, не говоря уже о лимузине с шофером. И, судя по всему, никогда не будет. От меня не уходил богатый муж. Меня бросил муж с доходом чуть выше среднего по российским, разумеется, меркам. То есть на автомобиль и недельный отдых в Турции нам денег хватало, а на квартиру или собственную фирму – увы, нет.

Собственно у меня самой доход еще ниже: я переводчица. Перевожу, в основном, справочники и энциклопедии, сидя дома за компьютером и изредка, по мере необходимости получения денег, наведываясь в издательство. Так вот я как раз в тот злополучный вечер закончила перевод восьмого (и последнего) тома совершенно невразумительной Энциклопедии ЮНЕСКО. Закончила, отправила по назначению – и предалась сладким мечтам о том, на что, как и когда потратить причитающийся мне гонорар. Тут-то и случилось ЭТО.

Муж пришел с работы поздно, что в последнее время случалось все чаще. Я традиционно осведомилась, будет ли он ужинать. Он не менее традиционно отказался. И добавил:

– Майя, нам нужно поговорить.

– Что-нибудь случилось? – слегка взволновалась я. – У тебя неприятности на работе?

– Нет. Я давно собирался тебе сказать… Тебе не кажется, что мы стали совершенно чужими друг другу людьми?

Я только вытаращила глаза в немом изумлении. Десять лет вполне благополучного брака – и на тебе! Черт, мы же сексом занимались всего пару дней тому назад и получили от этого удовольствие. Вообще в наших отношениях ничего не изменилось! Что происходит?

Все эти мысли вихрем пронеслись в моей порядком уставшей за день голове и выплеснулись в виде ужасающе примитивного и старого, как сам мир, вопроса. Встречного, так сказать.

– У тебя появилась другая женщина?

– Это совсем не то, что ты думаешь, – столь же традиционно ответствовал супруг.

– А что же?

– Нам нужно… Как бы тебе сказать?

– Так, чтобы я поняла.

Определенный налет нервозности в моем голосе, разумеется, присутствовал. Но не до такой степени, чтобы вызвать столь бурную реакцию.

– Я так и знал, что ты устроишь истерику! Мне это все уже до чертиков надоело!

Я не понимала ровно ничего. Истерику? Не мое амплуа. Надоело? Каким образом, если до сих пор мы даже ни разу не ссорились по-серьезному? Так, мелкие дискуссии, мимолетные споры… Но супруг демонстративно развернулся и хлопнул дверью кухни. Я, естественно, поплелась за ним. Хотя, почему естественно? Сидела бы себе в кухне…

Муж курил в гостиной у окна. Я молча прислонилась к притолоке и попыталась найти как можно менее банальную фразу, чтобы возобновить диалог. Первая попытка уже с треском провалилась, и испоганить аналогичным образом вторую мне хотелось меньше всего на свете.

Молчание тем временем затягивалось, муж прикурил вторую сигарету от окурка первой. Я решила просто присоединиться к нему и тоже подошла к окну с намерением покурить.

– Это обязательно? – осведомился муж, не поворачивая головы.

– Что именно?

– Изображать вселенскую скорбь у меня над душой?

– Нет.

– Тогда дай мне побыть одному.

– Мне пойти погулять? – кротко осведомилась я.

– Как хочешь.

– Ты хотел поговорить…

– Хотел. Но мне не нужны истерики.

– Я спокойна, как горное озеро, – отозвалась я, щелкая зажигалкой. – Слушаю тебя внимательно.

Минут десять после этого я выслушивала пламенный монолог супруга, который он произносил практически без пауз. Из монолога следовало, что он устал жить с женщиной без духовных запросов, равнодушной к искусству и природе, всем компаниям на свете предпочитающей книгу или телевизор. Что со мной не о чем говорить, что мне совершенно безразличен его внутренний мир в частности и жизнь вообще, и что даже когда он приходит домой не поздно, а очень поздно, меня это мало волнует.

Последнее, по-видимому следовало понимать так, что я не устраиваю скандалов и допросов с пристрастием. Да не устраиваю, но вообще-то считаю это одним из своих достоинств. Но со стороны, как говорится, виднее.

– У других жены, как жены: домой приходишь – у ненаглядной рот не закрывается. А ты?

– А я?

– А ты сидишь за своими переводами или в игрушки на компьютере играешь.

– Дима, – мягко спросила я, – ты хочешь от меня уйти?

– А есть другие варианты? Уйдешь ты? Куда?

– А ты – куда?

– Как-нибудь устроюсь.

– Хорошо. Но почему так – вдруг?

– Накопилось.

– И… когда?

– Что когда? Когда накопилось?

– Нет, это я понимаю: за десять лет что угодно накопится. Но почему ты вдруг решил уйти?

– Накопилось.

Повтор – начало конца. Да и продолжать беседу мне почему-то расхотелось. А еще я почувствовала, что к глазам подступают слезы, и сейчас действительно начнется та самая истерика, которой меня заранее попрекал муж. Я ушла в спальню, вышла на лоджию и села в одно из стоявших там плетеных кресел. Полюбоваться видом, сделать несколько глубоких вдохов-выдохов, взять себя в руки… Если получится, конечно.

Самое прекрасное в нашей стандартной «двушке» – это вид с лоджии. Прямо перед домом, буквально в полусотне метров начинается зеленый массив – один из самых больших лесопарков в столице. А за ним – башни другого спального района с причудливой россыпью разноцветных огоньков. И совершенно завораживающие закаты, а также ночи – особенно безоблачные и лунные. Жаль, что всей этой красотой нельзя в полной мере наслаждаться в холодное время года, но сейчас, в начале августа…

Я подошла к открытой створке лоджии и облокотилась на подоконник. Седьмой этаж, не так уж и высоко, голова, во всяком случае, не кружится. Это была последняя мысль, пришедшая мне в не кружившуюся голову. А потом…

А потом я открыла глаза и увидела над собой относительно белый потолок. Кроме того, обнаружила, что в моей левой руке торчит игла, а от нее прозрачная пластмассовая трубочка тянется к какому-то замысловатому сооружению. Прошло довольно много времени пока я сообразила, что лежу под капельницей в больничной палате, и что у меня ощутимо побаливает правое плечо. Но как я сюда попала и почему, а главное – от чего меня лечат, так и осталось задачкой с очень многими неизвестными.

Еще через какое-то время рядом с кроватью возникла миловидная молодая брюнетка в белом халате и шапочке, которую, кажется, порадовало то, что у меня открыты глаза.

– Проснулись? – прощебетала она, ловко освобождая мою руку от иглы, – вот и чудненько. Сейчас доктора позову.

– Где я? – не без труда удалось мне выдавить из себя связный вопрос.

Идеально очерченные черные бровки выгнулись двумя домиками.

– В больнице, конечно.

Почему «конечно»? В какой больнице? Я постаралась осмотреться кругом и обнаружила, что нахожусь в довольно большой и светлой комнате с еще двумя кроватями. В данный момент – пустыми, но хозяйки у них определенно были. На тумбочках стояли цветы, бутылки с минеральной водой, лежали какие-то фрукты. На лично моей, надо полагать, тумбочке красовалась одинокая кружка с какой-то жидкостью.

Пить хотелось отчаянно, я приподнялась и схватила вожделенный сосуд. Вода в нем оказалась с каким-то странным привкусом, но этой мелочью вполне можно было пренебречь, что я и сделала. Напилась – и буквально рухнула на свое ложе, все еще слабо соображая, что на самом деле происходит со мной и вокруг меня.

Появление еще одной фигуры в белом халате я восприняла как-то равнодушно. Но врач – а именно им фигура и оказалась, – был, судя по всему, настроен на обстоятельную беседу.

– Как мы себя чувствуем? – осведомился он.

– Никак, – честно ответила я. – Почему я в больнице?

– А зачем было из окна выбрасываться, голубушка? Чудо, что вы вообще живы остались и даже ничего не сломали. Очень у вас под балконом деревья и кусты хорошо расположены.

– Я не бросалась из окна, – с искренним изумлением ответила я. – С какого перепугу мне из него бросаться?

– Ну, с какого – это мы определим. Пока имеется как бы временное помутнение рассудка и частичная потеря памяти. Ничего, это лечится. Вы ведь больше из окон прыгать не станете? Или еще осталось такое желание?

– Как оно могло остаться, если его вообще не было?

– То есть вы настаиваете на версии несчастного случая? Или, может быть, вас кто-то выбросил из окна?

Последнее предположение показалось мне настолько диким, что я даже улыбнулась. Кто мог выбросить меня с лоджии? Муж? Абсурд!

Внезапно я вспомнила, что муж вроде бы собирался от меня уходить. Кажется, у нас с ним состоялся не очень приятный разговор. Кажется, я собралась разреветься и ушла на лоджию, чтобы успокоиться. Дальше, как говорится, тишина. И никаких подробностей нашей с мужем беседы я вспомнить не могла.

Вот тут-то я и заплакала.

– Ну-ну, голубушка, успокойтесь. Сейчас укольчик сделаем, поспите, головка прояснится. Наговориться мы с вами еще успеем, у нас пациенты лежат долго…

– Где – у вас? – сквозь слезы спросила я.

– В психиатрическом отделении, голубушка. Попытка суицида, сами понимаете…

Беда заключалась в том, что ничего не понимала не только сама, но даже и с посторонней помощью.

Врач ушел, вместо него появилась давешняя медсестра и очень ловко вкатила мне обещанный укол. Я так и провалилась то ли в сон, то ли в беспамятство, успев только подумать, что я – в сумасшедшем доме. Как говорится, «приплыли».

Не знаю, сколько я проспала, но когда очнулась, в палате уже сгущались сумерки. Как и обещал врач, в «головке» у меня прояснилось, я приподнялась на локте и обнаружила, что уже не одна. На одной из коек, повернувшись лицом к стене, совершенно неподвижно лежала женская фигура, на второй сидела особа примерно моего возраста, почему-то в туго завязанном платке, покрывавшем всю голову. Она читала какую-то порядком замусоленную книгу, но, по-видимому, почувствовала мой взгляд и оторвалась от этого занятия.

– Здравствуйте, – негромко сказала она. – Меня зовут Ниной.

– Майя, – так же негромко ответила я.

Меньше всего эта самая Нина походила на душевнобольную. Хотя… до сегодняшнего дня я пациентов дурдомов только по телевизору видела.

– Сейчас на ужин позовут, – продолжила Нина. – А нам сюда принесут. Первое время в столовую не ходят.

Есть мне не хотелось совершенно. Хотелось пить. Спасительная же кружка, увы, оказалась пустой. Что ж, подождем ужина, к нему, наверное, какой-нибудь чай полагается.

Ждать пришлось недолго. Дверь открылась. Вошла санитарка с подносом и скомандовала:

– Девчата, ужинать. Вика, вставай, ночью отлежишься. Вставай-вставай, нечего голодовки устраивать.

Неподвижная фигура с глубоким вздохом приняла сидячее положение, оказавшись очень молодой женщиной, скорее даже девушкой. Я увидела лицо такой красоты, что у меня от неожиданности дыхание перехватило. Тонкие, точеные черты, высокие скулы, рот, как пишут в плохих романах, «созданный для поцелуев» и огромные глаза какого-то необыкновенного фиалкового цвета, обрамленные очень густыми и длинными ресницами.

Когда она встала, то даже не слишком элегантный, явно больничный халат не скрыл того, что фигура полностью соответствует лицу. Добавьте к этому черные пышные локоны до лопаток… Ей бы на конкурсе красоты короны получать, а не в больничной палате отлеживаться. Вот только тонкие запястья обеих рук были перебинтованы…

Я так загляделась на Вику, что и не заметила, как санитарка поставила рядом со мной на тумбочку тарелку с какой-то размазней и кружку, прикрытую куском хлеба.

– Сидеть можешь? – спросила она меня.

Я кивнула, хотя была не слишком в этом уверена. Зато была совершенно уверена в том, что кормления с ложечки не желаю категорически.

– Ну и ладно. Туалет при палате, в коридор выходить не нужно.

Санитарка ушла, причем я заметила, что дверь она отперла ключом, а запирать не стала, просто захлопнула за собой. Странно, право…

Я заставила себя проглотить несколько ложек совершенно безвкусной каши, сваренный из неизвестно чего, зато жидкий чай выпила с жадностью. После чего попыталась встать на ноги. Голова слегка кружилась, меня пошатывало, но до санузла, который действительно находился у входа в палату, я добралась без приключений. Там даже оказалась совершенно мне в данный момент ненужная душевая кабинка, зато не было возможности запереться изнутри.

И моя попытка выглянуть в коридор, увы, не увенчалась успехом. Ручки на двери не было, имелась только замочная скважина странной треугольной формы. И, уже возвращаясь на койку, я заметила на окне, распахнутом настежь в связи с очень жаркой погодой, самую что ни на есть настоящую решетку. Сказано же мне было: психиатрическое отделение. Похоже, я действительно поехала по фазе, если не запомнила такого яркого факта собственной биографии, как полет с седьмого этажа.

Мысль о том, что покинуть квартиру таким экстравагантным способом мне помог муж, я отмела с ходу. Не его стиль. Интересно, он обнаружил, что меня нет дома? Или ему это безразлично, поскольку он сам хотел уйти?

Я снова расплакалась, даже не понимая, по какому, собственно, поводу проливаю слезы. Наверное, потому, что не понимала ситуации, в которой оказалась. Хотя… я пока вообще-то не очень старалась е понять. И еще мне смертельно хотелось курить, но тумбочка рядом с моей койкой была пуста: ничего похожего на какие-то мои личные вещи там не наблюдалось, а уж сигарет и подавно.

А без табачной палочки я не то что в этой замечательной палате – в номере-люкс отеля «Хилтон» сойду с ума максимум через три часа. Причем теперешнее плаксиво-подавленное состояние на фоне никотиновой абстиненции покажется веселым праздником в кругу друзей. Если только меня не станут лечить от пагубной привычки в принудительном, так сказать, порядке. Но и этот процесс явно не сулил мне положительных эмоций.

Мои соседки к ужину практически не притронулись, так поковырялись в мисках чисто символически, только чай пили. Вернулась санитарка и вопрос вырвался у меня прежде, чем я успела подумать об его уместности. Равно как и о его последствиях.

– А где здесь можно покурить?

– Выпить не хочешь? – беззлобно отмахнулась от меня санитарка, собирая грязную посуду с тумбочки. – Или мужика в койку?

– Не хочу, – сохраняя максимум спокойствия из отпущенных мне минимальных для этого возможностей, ответила я. – Без сигарет я тут у вас загнусь.

– Попроси принести, – услышала я в ответ, и дверь захлопнулась.

Красотка Вика молча полезла в свою тумбочку и протянула мне пачку каких-то дорогих сигарет и зажигалку. Я вопросительно посмотрела на нее: дальше-то что? В постели я даже дома не курила, да и пепельницы поблизости не наблюдалось.

– Идите в туалет, Майя, – пришла мне на помощь Нина. – Нам там курить… Ну, скажем, не запрещают. В принципе.

– А вообще?

– А вообще нужно доказать, что ты больше не собираешься самоубиваться. Тогда переведут в открытую палату, а в отделении есть специальная комната для курения.

– Я вообще не собиралась… – начала было я, но Нина меня перебила:

– И я не собиралась. Идите курить, скоро вечерний обход.

Первая затяжка сладко ударила в голову, и на какую-то минуту я почувствовала себя совершенно счастливой. Как мало, оказывается, нужно человеку для счастья! Но на вторую минуту в кое-как заработавший мозг пришла мысль: а где я вообще буду брать сигареты? Если меня привезли сюда из дома… то есть со двора нашего дома, то должны же были установить мою личность и прихватить с собой хоть какие-то вещи, необходимые в больнице. Хотя бы сумочку с документами, деньгами и теми же сигаретами. О тапочках, халате, зубной щетке и прочих мелочах тоже никто не позаботился. И – что дальше?

Я вернулась в палату и застала уже знакомую картину: Вика лежит на постели лицом к стене, Нина сидит на стуле возле подоконника и любуется «небом в клеточку».

– Спасибо за сигарету, Вика, – сказала я, кладя пачку и зажигалку на тумбочку. – Вы меня просто спасли.

Вика не шелохнулась. За нее ответила Нина:

– Она у нас святая, ей ничего не нужно, все раздает. Так что не бери в голову, Майя… Ничего, что я на «ты»?

– Нормально. Так даже проще. А когда здесь передачи принимают?

Похоже, я с завидной скоростью вписывалась если не в тюремный, то очень близкий к нему режим.

– Каждый день до обеда. Мне мама уже кое-что приносила. А у Вики с этим вообще проблем нет, сама видишь. Муженек грехи замаливает…

– Помолчи, Нина, – услышала я негромкий голос, такой же красивый, как и его обладательница. – Или говори о себе.

– О кей, – покладисто согласилась Нина. – В общем, когда тебе начнут передачи приносить…

В этот момент дверь отворилась и вошел врач в сопровождении медсестры, так что Нина оборвала начатую фразу на полуслове. Вика даже не шелохнулась, хотя именно к ней врач обратился в первую очередь:

– Ну, как мы сегодня? Все еще молчим? Виктория, красавица моя, ну, нельзя же так! Депрессия депрессией, но те лекарства, которые мы вам даем, должны помогать. А вы третий день рот не раскрываете. Как вас лечить прикажете?

Ноль реакции.

– Хорошо, добавим еще одно средство. Оно, правда, вызывает некоторое возбуждение, но, я думаю… Завтра с утречка и начнем. Спит она нормально?

Этот вопрос был адресован уже Нине. Та пожала плечами:

– Не знаю, я-то сплю, как убитая, пока утренние процедуры не начинаются. А то бы еще спала.

– А вы сегодня как?

– Как и вчера! – неожиданно резко отозвалась Нина. – Сюда нужно было не меня, а моего супруга определить, тут ему самое место. А я бы и дома в себя пришла, быстрее, кстати, чем в вашем заведении.

– Нина, но ведь попытка самосожжения…

– Обычно заканчивается летальным исходом. А тут все здорово красиво: волосы сгорели, кожа на голове слегка пострадала. А остальное – в целости и сохранности.

– Милиция определила это как попытку суицида…

– Ах, Петр Андреевич, – с неожиданной горечью отозвалась Нина, – милиционеры, как и все люди, могут ошибаться. И ошибаются.

– Но признаки депрессии-то налицо…

– Точнее, на лице, – усмехнулась Нина. – Знаете, женщины – странные существа, очень трепетно относятся к своей внешности. А у меня волосы были – все бабы от зависти дохли. Такие только в рекламе по телевизору можно увидеть, и то – редко. Теперь нужно ждать, пока отрастут, да не останется ли проплешин. Да будут ли прежними… Как же тут без депрессии? Без депрессии тут никак не обойтись.

– Вылечим, – бодро обещал Перт Андреевич. – Сон наладили и с депрессией справимся. Вместе, конечно.

Нина только хмыкнула и махнула рукой. Доктор же переключил внимание на мою персону.

– Как самочувствие, Майя?

– А никак. Не понимаю, где я, что я, что делать и кто во всем этом виноват. И откуда вам известно мое имя, если документов при мне не наблюдается?

– Ну, где вы, мы, кажется, прошлый раз определили. А имя ваше назвал тот человек, который вывал «Скорую». Назвался вашим соседом по подъезду. Вы одна живете?

– Нет. С мужем.

– А где же вечером был ваш муж?

– Насколько я помню, дома. Это он меня сюда определил?

– Не думаю. Милиция звонила к вам в квартиру, никто не открыл.

Н-да. Чем дальше, тем интереснее…

– Ничем не могу помочь, – сухо ответила я. – Когда выходила на лоджию, муж точно был дома, сначала мы беседовали на кухне, потом он курил в гостиной.

– О чем беседовали?

– О том, что он от меня уходит.

– Вы были поражены? Или это был уже не первый подобный разговор? Как вы отреагировали?

– Такой разговор первый, мы вообще жили очень мирно. Я пыталась что-то лепетать, потом поняла, что сорвусь в истерику и ушла на лоджию.

– И…?

– И очнулась в вашем заведении.

– У вас была мысль покончить с собой прямо в тот же вечер?

– У меня вообще такой мысли не было. Я плакала, кажется. А потом подошла к открытому окну, из него вид очень красивый, успокаивающий.

– И…?

– И все, – уже с некоторым раздражением отозвалась я. – Возможно, муж собрал вещи и ушел, решил разговор не продолжать. Впрочем, не знаю.

– Завтра к вам придет дознаватель. Обычная процедура, ничего страшного. А мы вас пока полечим. Приведем в порядок, пообследуем…

– Не получится, – покачала я головой.

– Почему?

– То, что я без документов и денег – это полбеды. Но я без сигарет и без мобильника…

– А вы без них жить не можете? Кстати, мобильники у нас запрещены. С шести до восьми вечера можно позвонить с поста дежурной медсестры, если врач позволит.

– Я без сигарет жить не могу.

– Так пусть вам принесут. Передачи принимают ежедневно.

– Кто мне их принесет, если никто не знает, где я?

Против моей воли в моем голосе уже отчетливо слышались истерические нотки.

– Скажите, кому позвонить, мы сообщим.

– Мужу, – буркнула я.

– Кому еще?

Помимо названой кандидатуры у меня имелась еще только одна: Марина, моя единственная настоящая подруга еще со школьных времен. Но она в данный момент наслаждалась морем и солнцем в Испании вместе с очередным бой-френдом. В издательстве, где я получала переводы и деньги за них, у меня были только хорошие знакомые, которые вряд ли обрадуются перспективе снабжать передачами коллегу в психушке. Но сообщить, конечно, придется, иначе будет нарушен контракт, а это, как говорится, чревато…

– Нужно сообщить на работу, иначе меня уволят. Но передачи оттуда мне никто носить не будет: я не состою в штате, работаю по контракту.

– А родители?

Хороший вопрос. Отца я не помнила вообще: они с мамой развелись, когда мне двух лет не было. После моей свадьбы, убедившись, что я уже достаточно взрослая и вполне замужняя женщина, мама нашла себе спутника жизни через международное брачное агентство и с тех пор мирно живет со своим Гансом в Дании. Не звонить же ей туда с моими новостями! Впрочем, звонить ей все равно придется: через пару-тройку недель, не получая от меня даже писем по электронной почте, мамуля поставит на уши всех, кто окажется в пределах ее досягаемости.

– Мама живет за границей, – ответила я. – Сообщить ей, конечно, нужно, но вопрос с передачами по-прежнему остается открытым.

– Так, – задумчиво сказал Петр Андреевич, и воцарилось молчание.

Потом он достал из кармана почти полную пачку сигарет, зажигалку и положил на мою тумбочку.

– На первое время хватит, – прокомментировал он свой рыцарский поступок. – А там что-нибудь придумаем.

У меня предательски защипало глаза, и это от него не укрылось.

– Вот это уже лишнее. Минеральной воды вам принесут, я распоряжусь. Засим, милые дамы, желаю вам доброй ночи. Я сегодня дежурю, так что…

– Остается уколоться и упасть на дно колодца, – достаточно внятно пробормотала Нина.

– Именно, – улыбнулся Петр Андреевич и вышел.

Улыбка у него была очень приятная, от нее чересчур уж чеканные черты лица становились мягче и… притягательнее, что ли.

– Курить пока потерпи, – посоветовала Нина. – После укола подымим – и в койку. Впрочем, Вика уже там. Вика, растормозись хоть на несколько минут, в молчанку с персоналом поиграешь. А то Майя тебя, по-моему, боится.

К моему глубокому изумлению, Вика отреагировала на призыв Нины вполне адекватно: села, обхватив колени руками и… улыбнулась. Нет, губы у нее даже не дрогнули, просто каким-то немыслимым образом лицо точно засветилось изнутри.

– Какая же вы красавица! – совершенно непроизвольно вырвалось у меня.

И лицо Вики тут же погасло. Снова передо мной была неподвижная маска или лик мраморного изваяния, кому что больше нравится.

– Простите, пробормотала я, совершенно растерявшись, – я не хотела вас обидеть.

– Я не обиделась, – негромко ответила Вика. – Только никогда больше ничего не говори о моей внешности. И не «выкай». Мы тут все – одного поля ягоды.

– Хорошо, – кивнула я.

– Ну, будем считать процедуру знакомства законченной, – подытожила Нина. – Майя, а ты действительно не сама прыгнула?

– Не помню. Но такого желания у меня точно не было, могу поклясться. И потом: как можно навернуться с седьмого этажа и отделаться ушибленным плечом?

– И не такие чудеса случаются, – хмыкнула Нина. – Возьми мой случай. По словам врачей, меня нашли в бессознательном состоянии на кухне, причем одежда на мне была мокрой от бензина, и по всему полу растеклись бензиновые лужи. А обгорели волосы… Ты кто по профессии?

– Переводчик, – ответила я.

– Допустим. Детективы переводила?

Я покачала головой.

– Ну, хотя бы любишь их?

– Люблю, – совершенно искренне ответила я.

Детективы я действительно люблю, особенно классические: Агату Кристи или Конан Дойла. Но и современными, в том числе, и женскими не пренебрегаю: прекрасное релаксирующее средство. Прочла – а через неделю можно читать заново, в голове практически ничего не застревает. Кстати, еще один пункт, по которому мы с мужем категорически не совпадали: он признавал только «интеллектуальное чтение», то есть такое, о котором дискутируют действительно интеллигентные люди. Например, какого-то современного японца (хоть убейте, не могу запомнить имя!) или «Парфюмера», от которого меня стошнило – физически! – где-то на пятой странице.

– Ну, так вот тебе задачка для детектива-любителя. В помещении, залитом бензином, лежит женщина с зажигалкой в руке. Помещение в полном порядке, никаких следов возгорания. Любящий супруг обматывает голову женщины мокрым кухонным полотенцем, предотвращая тем самым трагедию. Как при таком раскладе могли полностью сгореть волосы?

Я очень четко представила себе всю картинку. Меня, естественно, передернуло, но основную мысль Нины я уловила: о какой попытке самосожжения может идти речь при таком раскладе? И почему, а главное, как сгорели волосы?

Я ничего не успела сказать: пришла медсестра, вкатила нам каждой по уколу, и я даже не могла потом вспомнить: курила я перед сном или вырубилась практически мгновенно.