Текст книги "Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер"

Таскание каштанов из огня

Утром я проснулась крайне злая, ритмичная музыка с улицы звучала примерно так, словно у меня на голове начинались танцы. Я выглянула в окно, приметив у подъезда старый автомобиль и ногу в джинсах, высовывающуюся из его салона. Нога притопывала, и мне захотелось ее оторвать... Я раскрыла было рот, но потом передумала...

– Никто не испортит мне этот день прямо с утра, – сказала я себе.

На ходиках была половина восьмого утра, а моя душа вдруг заболела...

По сути, вчерашний день был добрым из-за новости, что у меня снова скоро появится жилье, но вот смерть виконтессы, я это чувствовала, она каким-то образом зацепила меня... Однако моя душа болела из-за другого. Мне отчаянно хотелось быть на своем месте в жизни, чересполосица последних лет угнетала меня. Конечно, кто ж спорит, работа гадалки и ведуньи лучше, чем работа в сортире на Курском вокзале, но, как ни крути, я все равно бесцельно прожигаю свою жизнь... Из года в год я живу на туманную перспективу, жду счастья, но никогда не дожидаюсь его. Мне достаются какие-то крохи – вся моя жизнь состоит из крошек радости и крошек горя, и ни разу в ней не было полновесного счастья.

– Цели, к которой я движусь по жизни, просто нет, – ворчала я, умываясь. – Ведь страусиная ферма в Рузском районе – это глупая шутка и отмазка типа «купи слона».

Я прислушалась. В квартире было тихо, и мне пришла мысль, что сестры Хвалынские успели до моего пробуждения куда-то уйти.

Кошка Клеопатра широко зевала и ждала, когда я отвернусь от колбасы.

Я спрятала колбасу в холодильник, и пока чайник не закипел, вернулась в свою комнату. Застелив кровать, я закрыла уши руками, чтобы не слышать оглушительную музыку с улицы... Я думала о нас с ним целую мучительную минуту... И откуда-то сам напросился вывод: можно жить счастливо каждую секунду, если любишь давно, и если любят тебя... Давно – главное условие счастья, потому что все, что недавно. – причиняет сильную боль, как пришитая рука или имплантированное сердце... Я давно никого не любила, посчитала в уме я, значит, надо ждать, пока «пришитая рука» и «сердечный имплантат» приживутся. «Рукой» и «сердцем» я называла исчезнувшего из поля моего зрения Петра Мартыновича Чернова (Бобра).

Я вздрогнула, услышав знакомое шарканье. На пороге стояли чисто умытые, причесанные и одетые в новые костюмы сестры Хвалынские. Костюмы были из феерично-зеленого жатого шелка и на дешевку с Черкизовского рынка не походили совершенно.

– Света, – обратилась ко мне абсолютно трезвая и приличная с утра Марианна Юрьевна, у которой зубов во рту было значительно больше, чем у ее родной сестры Эвридики.

– Вы на Ваганьковское кладбище, наверное? – неожиданно вырвалось у меня. – Так я все закрою, когда буду уходить.

Сестры переглянулись.

– В общем-то нет, – начала было говорить Марианна Юрьевна.

– Не говори глупостей, – пробурчала угрюмая, как всегда, Эвридика Юрьевна, в руках у нее был удивительно модный саквояж от Кристиана Диора, потертый и винтажный.

– Мы на кладбище, – тихо прошелестела Марианна Юрьевна и вышла следом за сестрой.

– Не беспокойтесь, я все закрою, когда буду уходить, – пообещала я.

Входная дверь хлопнула, и я побрела на кухню. Заваривая чай, я думала отчего-то о старости. Такой, как у сестер Хвалынских, я не хотела бы.

Машины, из которой оглушительно звучал шансон, у подъезда уже не было. На асфальте растекалось крупное масляное пятно в форме мужского полового органа. Перепрыгнув через него, я направилась в сторону перекрестка. Дорогу мне стремительно перебежала высокая дама в длинном черном платье и туфлях на платформе, на которой она двигалась, чуть нависая над асфальтом... Я отшатнулась – неподвижный взгляд на бледном лице и черные распущенные волосы не оставляли ни малейшего сомнения в том, что дама чересчур увлекается готикой.

По лестнице мимо меня пробежал толстый незнакомый мальчишка, показав мне неприличный по размеру язык, а я, сунув ключ в замок, раскрыла дверь и внезапно попятилась, чуя носом опасность.

– Осторожно, – сказала я себе, но в салоне было пусто, и я все-таки вошла.

«Проверка на вшивость продолжается?» – Медленно поворачивая голову, стала оглядываться, ощущая холодок между лопаток.

– Что на вас? – внезапно спросил голос за спиной.

– Панталоны с кружевами, – призналась я.

– Вы с ума-а-а-а сошли-и-и-и? – крикнул мне в ухо невидимый собеседник.

– Отнюдь. А что, нельзя? Так я схожу переобуюсь... ну, то есть переоденусь. Ох... я совсем запуталась, – отшатнулась я.

– Ну уж нет! – крикнул мне некто прямо в нос.

«Самые плохие дни в моей жизни, похоже, еще не закончились, – с горечью подумала я, выбегая из салона и захлопывая дверь. – Колдовство какое-то, не иначе».

Я успела заметить за недолгое пребывание там незнакомую мне коробку с барахлом, оно даже свешивалось из нее на пол... Какие-то вычурные рукава с бантами и тесемками, каких сейчас и не носят уже. Когда я уходила вчера, никакой коробки не было. Кто же притащил ее?!

Я скатилась по лестнице вниз и, оказавшись на тротуаре перед рестораном, огляделась...

Мимо шли люди, ветер носился, как шальной петух, поднимая пыль тучками, я чихнула, ухватив ноздрей тополиного пуха, и не обнаружила над своими двумя окнами флага с надписью «МАГИЯ». Его просто там не было!

– Украли, черти, – пробормотала я, заметно сникнув, и вошла обратно в служебную дверь, но подниматься по лестнице не спешила, а, присев на ступеньку, стала размышлять.

«Бениамин Маркович прошлый раз помог мне, вооружившись зонтом... Так, может быть, попросить у него зонт и вернуться?» – спросила я себя.

Неприметная дверь в углу коридора была приоткрыта, я заглянула в нее и уперлась глазами в круглый зад Баблосова, который сладко спал, прикорнув на кушетке под вешалкой... Я едва слышно вздохнула от досады и огляделась. В маленьком кабинете бухгалтера в воздухе стояла пыль, все бумажки на столе были разложены кучками, а старенький компьютер, похоже, недавно включали...

– Тебя словно за волосы подняли и тащили, – проворчал проснувшийся Бениамин Маркович. – Дать расческу?

Я кивнула и, пока причесывалась, рассказала о полтергейсте у себя наверху.

– У вас такого никогда не было? – поинтересовалась я, отдавая расческу, в которой не хватало трех зубьев.

– Никогда. – Баблосов взглянул на меня с заботой и сочувствием и зевнул. – Ты посиди, я сейчас закончу и что-нибудь придумаю, ладно?

Я кивнула и подошла к окну. Яркая, цвета красного вина, машина остановилась у ресторана, и из нее вылез какой-то древний старик в джинсовом костюме. Высунувшись из окна, я подождала, пока он войдет в ресторан, и зевнула.

В кабинете у Баблосова я сидела уже полчаса, но Бениамин Маркович продолжал что-то быстро считать на калькуляторе и даже не смотрел в мою сторону.

– Чуть не умерла от страха, – повторяла время от времени я. – А у вас случайно оружия никакого нет? А то я сама могла бы...

Баблосов повздыхал, покивал и, подняв палец левой руки, продолжил быстро набирать длинные ряды цифр. Видимо, сводил баланс.

– Вам в ресторан посудомойки не нужны? – еще через полчаса как можно наглее поинтересовалась я, устав ждать. – А то у меня и флаг украли.

– Флаг? – Глаза у Баблосова округлились. – Серьезно, что ли? А чего ты меня на «вы» называешь? От страху?

Я посмотрела наверх и проворчала:

– Боюсь туда идти, а надо!

Бениамин Маркович сидел задумавшись, по лицу его пробегали тени, теней было много. Мой добрый знакомый напряженно думал.

– А, была не была! Только ты со мной не ходи, ладно? Посиди, вон чайник поставь и завари покрепче. – Баблосов встал и, взяв свой старый клетчатый зонт, решительно направился к двери. Я лишь успела перекрестить его спину.

Покосившись на белый электрический чайник в следах варенья, я включила его и стала искать заварку.

– Никого, – донеслось с лестницы, и через секунду в узкую дверь протиснулся Бениамин Маркович, глаза его подозрительно сияли. – Правда, там стояла какая-то коробка с барахлом...

– Да, – кивнула я, поежившись. – Это не мое барахло. И откуда оно взялось, я тоже не имею ни малейшего представления.

– Я потыкал туда зонтом, так вот, ничего страшного, как, впрочем, и ценного. Пахнет помойкой, я бы сказал... И флаг твой там же, в коробке, был... Я уже велел грузчику, чтоб он отнес этот мусор в контейнер, если ты не против, конечно. – Баблосов поставил зонт в угол и повернулся ко мне.

– А там точно больше ничего не было? – пробормотала я. – Флаг-то я выстираю и обратно повешу...

– Точней не бывает. – Бениамин Маркович покосился на чайник.

– Спасибо тебе, Бень, – поблагодарила я.

– Ради благого дела я всегда готов, – с достоинством произнес бухгалтер. – Знаешь, сворачивать тебе надо твою магическую практику, а флаг выкинуть.

– Я тоже так думаю, – кивнула я, с тоской ощущая, что снова подниматься в салон мне совершенно расхотелось. – Последний месяц помытарюсь, раз уж заплатила за офис.

Бениамин Маркович вздохнул и потрогал чайник рукой.

– Вот-вот, хорошо, что ты понимаешь, – улыбнулся он.

– Знаешь, как надоело мне в поезде трястись, но, видимо, это единственное, что я могу, – пожаловалась я, вставая. – Пойду, если ты не против.

Баблосов молчал, о чем-то задумавшись.

– А вот послушай совета доброго дяди, – внезапно сказал он.

Я кивнула.

– Надо бы, перед тем как сворачивать дела, все-таки выяснить, кто к тебе лазит. Я возьму в ресторане мини-видеокамеру и установлю ее, если ты не возражаешь. Камера будет транслировать все нашему охраннику на пульт, хочешь?

Я кивнула.

– Значит, договорились? Пойдем в зал и съедим что-нибудь, чем воду хлебать. Там репетиция с утра, но это не надолго.

В центре зала под музыку шла репетиция стриптиза. Девушка в спагетти-топе и блестящих восточных шароварах медленно раздевалась под музыку.

– Хочешь, сдай ей свой офис на этот месяц, она как раз ищет жилье. – Заказав шашлык, Бениамин Маркович повернулся ко мне.

– А она не из пугливых? – Я мельком взглянула на весьма игривую барышню азиатской наружности, на ней остались одни лишь прозрачные трусики. Зал был пустой, она так и не сняла их и, подмигнув нам, пожелала приятного аппетита.

– Она сама напугает кого хочешь – закашлялся Баблосов, искоса глядя на стриптизершу. – Бархатная текстура твоих губ, Света, говорит, что ты еще молода и, возможно, готова полюбить, – повернулся он ко мне.

Я смутилась и, найдя предлог, быстро попрощалась, не доев шашлык и не допив вино.

Вино с утра даже для меня чересчур, я весь день буду вздыхать и краснеть на каждый обращенный ко мне взгляд, как рядовая, среднестатистическая дура. И потом, Бениамин Маркович никак, даже с натяжкой, не тянул на героя моего романа: маленький, хромой, да еще этот его оранжевый мопед, на котором он приезжал на работу... Согласитесь, мечты о таких славных мужчинах обычно заканчиваются, даже не начавшись. Зря, конечно, ведь надо и им тоже дать шанс на взаимную любовь в каменных джунглях Москвы, но все шансы обычно расхватывают нехромые мужчины, минимум на «Жигулях», и при наличии голубых глаз в тон рубашке... И потом, признаюсь честно, когда я вижу мужчину, который мог бы составить мое счастье, я ощущаю вкус жареного арахиса на зубах. Глядя же на Бениамина Марковича, я ничего такого не ощущала, совсем ничего... Просто полный аут ощущений вызывал во мне этот мужчина средних лет и невыразительной наружности.

Я не сразу пошла домой – дома было пусто. Я отправилась к магине, но не застала ее.

– Мадам Ингрид в Пхукете, – улыбнулась мне остроухая секретарша.

– Отдыхает? – спросила я.

– Что вы, мадам никогда не отдыхает, она там работает. Но завтра обещала вернуться. Так что заходите, если нужно. – Секретарша сделала пометку в еженедельнике: – У нее есть пара минут вечером.

– Ага, зайду, – кивнула я.

Я спустилась по крутой лесенке, не вызывая лифта, и подумала, что надо бы сходить в магазин. С этой магической работой я так давно не ела самый обычный борщ со сметаной.

«Добрая, романтичная, жизнерадостная... Темные волосы, средней комплекции. И что мне так не везет?» – рассуждала я, покупая капусту и свеклу.

Нагруженная пакетами, я устало шагала к дому, в котором протекала моя московская жизнь. Радовало, что мои хозяйки вернутся не скоро – я представляла, как сварю борщ, наемся и накормлю двух вернувшихся с кладбища бабок, но моим мечтам не суждено было сбыться.

Я насторожилась, как только вошла в подъезд. У дверей квартиры стоял какой-то полноватый парень в джинсах и клетчатой рубашке и жал на звонок. Его побелевший палец и кислая физиономия говорили сами за себя.

– Участковый Оскар Березовый, – отрекомендовался он женским голосом, когда я поинтересовалась, кого он ищет.

– Мурзюкова Светлана, – представилась я, взяв пакеты в одну руку.

– А кем вы приходитесь сестрам Хвалынским? – кивнул участковый на обшарпанную дверь, у которой мы стояли.

– П-п-племянницей, – проблеяла я, и мне стало вдруг не по себе. – Скажите, а вы наш новый участковый? – уточнила я, доставая ключ. – А старый где?

– На повышение ушел, – улыбнулся мне Березовый. – Я могу вам задать несколько вопросов?

У меня, несмотря на его широкую улыбку, снова по спине пробежал холодок.

– Конечно, но сестер не будет до вечера. – Я посторонилась, пропуская участкового в квартиру. – Если вы не против, то пойдемте на кухню.

– Я даже не знал, что люди так живут, – пробормотал Березовый, заглянув в туалет. – А вы в курсе, что их сестра жила в настоящем старинном замке?

– И что? – улыбнулась я, доставая из пакета мясо и две луковицы. – Вообще-то, в туалете не живут... Знаю, конечно.

– Кстати, они знают, что их сестра умерла? – Березовый присел на табурет в центре кухни. – Я закурю?

– Извините, – решительно запротестовала я, – дым просто ненавижу!

Березовый поморщился, убирая сигареты.

– Кстати, где они? Я хотел бы с ними поговорить.

– На кладбище поехали. – Я поставила кастрюлю с мясом на огонь и оглянулась на участкового.

– А вы давно с ними живете? – задумчиво спросил он.

– Нет, недавно. У меня квартира сгорела, ну и они пустили меня пожить, пока я не определюсь, – как можно дружелюбнее соврала я, ведь сестры, когда пускали меня к себе, сразу оговорили условие, чтобы я называлась их родственницей во избежание кривотолков.

– Скажите, а их комнаты закрыты? – неожиданно спросил меня участковый, поднимаясь и выглядывая в коридор.

– Да, – кивнула я, не на шутку струхнув.

– А вы были там? – зачем-то спросил он, явно ожидая, что я ему отвечу.

По правде говоря, я не знала, что сказать, потому что к сестрам специально не заходила. В основном это они заходили ко мне.

Но, безусловно, из открытых дверей я выхватила глазами что-то в каждой из комнат, хотя в целом обстановку описать бы не смогла.

– Конечно, – кивнула я, – никаких богатств там нет, а почему вы спрашиваете?

Участковый смотрел, выпучив глаза, как я стремительно шинкую капусту, и я постучала ножом по разделочной доске, чтобы привлечь его внимание.

– Мне повторить? – сердечно спросила я.

– Я бы попросил вас поехать со мной, но вы только не волнуйтесь, хорошо? – внезапно очень буднично произнес он. – На опознание.

– Что?! – Нож выпал из руки, и я наклонилась, чтобы поднять его. – Что-нибудь случилось?

Березовый покосился на кипящий в кастрюле бульон и выключил газ.

– Ну что, поехали? – улыбнулся он.

– Что ж вы сразу-то не сказали? – вскричала я, запутавшись в фартуке. – Они хоть живы?

Оскар Березовый молчал, пока я поспешно мыла руки и собиралась.

Возвращение

Я возвращалась из морга, насвистывая. Было около полуночи.

– Ох уж эти участковые, – ворчала я, открывая дверь квартиры...

Пьяный мужчина, упавший с платформы станции «Таганская» вместе с двумя пожилыми дамами, отделался сломанным носом, а обе дамы погибли, упав кулями на контактный рельс... Кто-то первый предположил, что это сестры Хвалынские, понять почему – не представлялось возможным, обе старушки даже весьма приблизительно не походили на Эвридику и Марианну Хвалынских.

К тому же трагедия в метро произошла вчера вечером, а сестер Хвалынских я видела утром, разговаривала с ними и даже желала им доброго пути на кладбище... Или – не желала? Кажется, все-таки желала!

Итак, я вошла в квартиру, и мне сразу не понравилась тишина всего жилого помещения, причем до такой степени, что, закрыв рот ладонью, чтобы не было слышно дыхания, я прислушалась. У меня даже уши заболели, я вам скажу...

Обычно в эти часы мои квартирные хозяйки Эвридика и Марианна всегда были дома. Они отдыхали, смотрели телевизор или готовились отойти ко сну... Одна из них выходила, смотрела на меня и, убедившись, что это я, подмигивала.

В этот раз тишина была какой-то нереальной, словно за дверью одной из комнат стояли сто человек и ждали момента, чтобы выпрыгнуть... Я включила свет в прихожей и быстро проверила каждую дверь, но они были закрыты на ключ, как и утром, лишь моя была слегка приоткрыта. Обычно хозяйская кошка открывала ее лапой, чтобы поспать на моей кровати.

– Не робей, – приказала я себе, входя и нащупывая рукой выключатель.

Вроде все было как всегда. Я снова выключила свет и пошагала на кухню, чтобы доварить борщ. Шум у холодильника заставил меня попятиться, но вылезшая из-за него заспанная кошка успокоила меня окончательно. Зажигая газ, в голове я держала, что надо дошинковать капусту и пожарить лук.

Бульон уже закипал, я посолила его и начала вытирать тряпкой стол, приводя его в божеский вид. И тут в полной тишине меня словно кто-то окликнул:

– Света!

Я обернулась и... пребольно получила по носу.

– Ой! – воскликнула я, в ужасе пятясь к плите. – Кто здесь?

Рядом со мной уже стоял неочевидный, словно сотканный из воздуха старец в очках и при бороде... но борода как бы висела сбоку... А очки парили над его лицом! Я никогда прежде не видела его и, мгновенно считав информацию с весьма поношенного лица, уверилась в этом окончательно. Старец чем-то смахивал на злющего Деда Мороза, только наряд подкачал: костюм из парусины, ботинки без шнурков и лакированная трость, которой он помахивал у меня перед носом.

– Не своим делом занимаешься, дура-а-а-а, – почти ласковым шепотом пробубнил старец и повторил: – Дура-а-а...

Похоже, он наслаждался, произнося слово «дура».

– Сам дурак, – машинально ответила я, потому что всегда так отвечаю.

– Ты мой ужин... Предупреждена и свободна. – Старец подмигнул и начал пропадать, как сигаретный туман. А напоследок я услышала странную фразу: – Юн, но не вечен... Но если встречу в ведьмах еще раз – бойся меня!

– Да какая я ведьма? Я ж не умею ничего, – неожиданно всхлипнула я. – Бросила уже, достали вы меня все! Вот, борщ варю на ужин! – И я взяла в руку поварешку для обороны.

– Ты мой ужин... Предупреждена и свободна. – Старец снова вынырнул из воздуха, подмигнул и исчез уже по-настоящему.

Я покосилась на кипящий борщ, потом быстро обежала с поварешкой квартиру, заглядывая во все углы, – в ней было по-прежнему пусто, лишь зеленели в углу глаза кошки Клеопатры... Я насчитала восемь кошек! Затем, громко читая вслух «Отче наш», я уселась на табуретку в кухне и заплакала от смеха, потому что мой личный фальшивый мистический опыт ничего мне не подсказывал в тот момент.

– Как была дилетанткой, так и осталась ей! – вытирая слезы фартуком, вскрикнула я в последний раз, вспоминая только что увиденный зловредный фантом.

Борщ меж тем потихоньку варился, распространяя аромат уюта, и я налила себе полную тарелку... На часах было четверть второго ночи. Я дула на борщ, а сестер Хвалынских все не было.

– Подзадержались где-то. Может, к утру приползут пьяные? – вслух размышляла я, глядя на кошку, которая нюхала воздух рядом со мной.

От грустных мыслей нас отвлек борщ.

– Куда же делись обе пьянчужки? – вновь задала я себе вопрос, пока мыла тарелку.

Кошка умывалась, благодарно поглядывая на меня. Похоже, борщ она ела в первый и последний раз, подумала я и пошла спать.

Уже прошла половина ночи и начало светать, когда я услышала шум мотора с улицы. «Подари мне ночь, Света», – внезапно услышала я... чью-то мысль. «Интересное предложение», – решала я, почти заснувшая на тот момент, и, сказав вслух: «Я подумаю» – проснулась.

В комнате было тихо, лишь кошка ворочалась и кашляла в моих ногах, но я уже не могла спать... Накинув халат, я влезла на стул и высунулась в форточку... Из-за облака на меня глядела луна, а под окном, показалось, остановился и стоит очень грязный «Бентли», на котором прошлый раз уехал Бобер... Но, приглядевшись как следует, я увидела обычный «УАЗ» и какого-то неинтересного человека в нем. Человек курил, зевая, и на Петра Мартыновича Чернова походил разве только мужской принадлежностью.

«Хроническое состояние любви не проходит, похоже, оно застряло во мне надолго, как бы не подавиться», – думала я, слезая со стула.

Услышав звонок в дверь, я не удивилась. Обычно так дребезжаще тыкала в кнопку звонка только Эвридика Юрьевна, когда была сильно на взводе и не могла сама открыть дверь.

– Бабки вернулись! – второпях открывая дверь, восклицала я. – Ну что? Где? А я...

На пороге стоял Петр Мартынович Чернов в своем светло-сером костюме в синюю клетку и улыбался, а когда вошел, то обнял меня по-хозяйски, словно я его жена или, к примеру, другая какая родственница.

«У меня к нему влечение? Ну почему у меня к нему так расположена душа, ведь это иллюзия, от которой за версту воняет дешевым пластиком!» – успела подумать я, пока он всасывал меня большим и мягким ртом.

– Чтобы понять мужчину, надо с ним поужинать, – сказала я, отстраняясь. – Будешь борщ?

– Уже поздно. То есть рано. Давай, – все-таки разрешил себя покормить Бобер. – Ты сексуальна. Я – плохой парень. – Поев, Петр Мартынович облизал ложку и, схватив меня за руку, посадил к себе на колени. Потом поднял и понес, о чем-то задумавшись, а я, боясь, что он меня сейчас уронит, томно предупредила:

– Налево, – имея в виду расположение комнаты.

– А ты испорченная девочка, – послушно свернул налево Петр Мартынович и чуть не упал вместе со мной, наступив на кошку. – Не смущайся, не надо... У тебя шелковая кожа, о чем ты сейчас думаешь? – тем особенным тоном спросил он, подходя к кровати.

Я закрыла глаза рукой, когда мы уже лежали на ней.

– У меня есть ровно три минуты, вот так! А потом мне надо бежать, любимая, – внезапно услышала я и в изумлении открыла один глаз, Петр Мартынович спешно снимал брюки и зубами рвал фольгу презерватива. Я закрыла свободной рукой рот, чтобы не сказать какую-нибудь страшенную глупость, как прошлый раз, но смех меня все-таки разобрал... Так я и смеялась все три с половиной минуты. И когда Петр Мартынович направился в ванную, я села на кровати и прислушалась.

Было раннее утро, и в квартире стояла та особенная тишина, когда тихий шум воды в ванной кажется нескромно уютным. Я встала и выглянула в коридор, Петра Мартыновича там не было, и я зашла на кухню.

Чернов стоял у окна и курил. «Широкие плечи все-таки красят мужчину», – подумала я. Петр Мартынович потянулся, мне показалось, что я даже услышала хруст его косточек, потом наклонился над подоконником и с глубокомысленным видом плюнул в горшок с самой толстой бегонией.

Сперва я не поверила глазам, но он плюнул и в соседний горшок!

– Света, – как ни в чем не бывало обернулся он, не заметив, что щеки у меня пылают от негодования, а глаза зачем-то ищут сковороду.

– Что? – ответила я.

– А мы кофе будем пить? – Чернов фыркнул и добавил: – Надеюсь, у моей любимой есть кофе?

– Не называй меня любимой, а то меня стошнит, – сквозь зубы попросила я, вспомнив совсем некстати своего прежнего кавалера.

Петр Мартынович кивнул.

– Легко, – пообещал он и слово сдержал. – А у тебя шелковая кожа, – допив кофе, погладил он меня по руке. – Я зайду вечерком, если ты не против, конечно? Кстати, а где две старые грымзы?

Я пожала плечами и через несколько минут осталась одна. Петр Мартынович теми же губами, которыми плевал в бегонии, поцеловал меня и ушел, и я стала решать, что мне делать в первую очередь: идти ли в свой салон или поехать к мадам Ингрид, чтобы узнать про фантом зловредного старца, который появился вчера в квартире и изрядно меня напугал. Но было слишком рано. Я тоскливо покосилась на смятую кровать и решительно вернулась в нее через несколько минут... А когда я открыла глаза, на часах было уже половина одиннадцатого.

Густой шлейф запахов старушечьей квартиры тянулся за мной из подъезда, когда я вышла и встала под козырьком. Сегодня мне было не до прогулок и не до горячего шоколада в кофейне на углу.

Мимо, сигналя, промчался кортеж свадебных лимузинов, и я, утоляя жажду любопытства, пошла по дороге в ту сторону, обнаружив через два квартала самый настоящий загс в ампирном доме и с красной дорожкой на сбитых ступеньках... Понаблюдав за невестами, я повернула обратно... Внезапно воздух сгустился надо мной, став седым, как волосы. Я попятилась, но не успела. Кто-то невидимый схватил меня за ухо и дернул изо всей силы.

– Снова за старое?!

От неожиданности я рванулась вправо, оставив маленький кусок уха в руках врага!

– Я за вещами, последний раз, – пискнула я. – Не губите!

– Имей в виду, – проскрипел мне в ухо уже знакомый старикашечий голос, – с тобой рядом – настоящий мерзавец, самозванец и мошенник! Надеюсь, ты поняла?

– Вы про себя? – спросила я, зажав ухо и не попадая зубом на зуб.

– Нет. И не перечь мне... Еще раз увижу, что занимаешься не своим делом, оторву правое ухо-о-о-о...

И голос исчез.

– Хорошо, что не левое, – держась за уши двумя руками, всхлипнула я.

На меня с сочувствием взглянул мимо пролетавший воробей.

Я отдышалась и побрела в сторону метро, останавливаясь то и дело и пересчитывая уши.

Вот так!