Текст книги "Дай погадаю! или Балерина из замка Шарпентьер"

Доля незавидная

«Какая же я растяпа!» – сокрушалась я, пока ехала в метро.

Незнакомые люди толкали меня, и вместе с ними я наконец-то выбралась на поверхность. Я спешила в Бобров переулок, чтобы спросить, что происходит и откуда на меня такие напасти.

– Подожди, прогноз погоды послушаю, – пробормотала мадам Ингрид, когда я постучалась и встала на пороге.

Слушать прогноз погоды представлялось мне не очень умным, ведь намного проще выглянуть в окно и увидеть собственными глазами всевозможные осадки... Всего через год я пойму, какое невыразимое счастье просто слушать прогноз погоды на завтра, слушать и слушать (я не шучу).

– Ну, рассказывай, на тебе лица нет, куда ты его дела? – Мадам Ингрид наконец выключила радио и устало взглянула на меня. – Ага, ага... Ты узнала его, голос был тот же?

– Голос... – удивилась я. – Так и он сам был тот же!

– Как же мне это сразу не пришло в голову? – Мадам Ингрид постучала костяшками пальцев по столу и сморщилась, глаза у нее тревожно сверкнули. – Это Ктор Шульга, ну как же я про него забыла? – хлопнула в ладоши она и уныло вздохнула.

– Шульга, – упавшим голосом пробормотала я. – И что?

Мадам Ингрид кивнула и сделала характерный жест, словно ее душат, и у меня внезапно зашевелились волосы на голове.

– И ничего нельзя сделать? – все-таки поинтересовалась я. – Совсем-совсем ничего?

– Ничего, если он узнал о тебе, – покачала головой магиня. – Возвращайся в обычную жизнь и радуйся, что тебе есть куда вернуться!

– Да кто он такой? – возмутилась я. – Черт...

– Ктор даже ведьму может извести, а тебя и подавно, – мадам Ингрид посмотрела на меня с жалостью.

– А я на него в милицию! – шепотом пригрозила я.

Мадам Ингрид хмыкнула:

– Не городи чепухи, ты заработала хоть немножко?

Я кивнула.

– Ну и хватит тебе, не испытывай больше судьбу, – снова хлопнула в ладоши магиня. – Вон и ухо у тебя в крови!

– Ну, хорошо, – внезапно согласилась я. – Я и сама хотела, если честно, не мое это... А что, если денег ему дать? – все-таки спросила я.

– Ему не нужны деньги, он все добывает волшебством, – магиня улыбнулась.

– Ну а что же он тогда прицепился ко мне? – всхлипнула я.

– Шульга вроде санитара леса. – Магиня сидела пригорюнившись. – Он ненавидит дилетантов, и все несчастья с колдунами его рук дело... Ты еще легко отделалась, поверь.

– Ничего себе легко, – я потрогала кровоточащее ухо. – Порядочки тут у вас!

– Только сумасшедший может пробовать колдовать, я тебе уже говорила, вспомни! – раздраженно заметила мадам Ингрид. – Все, мне некогда, надеюсь, тебе не надо повторять дважды?

– Он обмолвился, что рядом со мной какой-то «мерзавец», – пробормотала я. – Вы не знаете, случайно, кто это может быть?

– Мерзавца я не вижу, а вот отсутствие добрых намерений в отношении тебя – сколько угодно. Ну, что, перечислить от кого именно? – Магиня саркастически улыбнулась.

– Не надо, – смутилась я. – А если я сегодня закончу все дела в салоне, то Шульга отстанет от меня? Насколько он опасен? Или теперь он будет появляться время от времени всю мою жизнь?

Магиня вздохнула и уточнила:

– Точно – сегодня?

Я кивнула.

– Тогда не бойся, твоей жизни ничто не угрожает. – Мадам Ингрид улыбнулась. – Но пугает он отменно...

– Пар в гудок?! – догадалась я.

– Пар в гудок, – задумчиво повторила Магиня.

– А кто он все-таки, если уже не у дел? – обернулась я от дверей.

– Долговечный старичок, – подумав, ответила магиня, – и никто не знает, сколько ему лет.

– Триста или пятьсот?

– И одноглазый может видеть, и хромой наступать! – Магиня невесело рассмеялась. – Света, у тебя мудрая душа, и ты никому не навредила за эти два месяца, но лучше тебе не испытывать судьбу и не гадать больше никогда... Согласись, ты же дурака валяла, по большому счету, а с этим шутить нельзя!

Я кивнула и попрощалась. В тот момент мне очень хотелось узнать – умрет ли когда-нибудь долговечный старичок Шульга? И что это за звание у него – «долговечный»?

Я медленно шла по Боброву переулку к метро.

«Бабки, наверное, уже вернулись, – размышляла я. – Загуляли у знакомых после кладбища, пьянчужки старые... Надо забрать свои вещи из салона и срочно подыскивать другую работу!»

Всего через полчаса я уже стояла на перекрестке напротив ресторана «Ганнибал»; светофор, похоже, сломался, и машины все ехали и ехали... Из люка лимузина, который проплыл мимо белым «Титаником», неожиданно показалась смеющаяся невеста в голубой фате, она подмигнула мне и, размахнувшись, кинула огромный букет в мою сторону... Который всего через пару секунд чуть не сбил меня с ног.

– Черт, до чего же девушкам идут свадебные платья, – поднимая увесистую связку цветов, проворчала я.

В квартале от ресторана, как всегда, пахло шашлыком, я взглянула на свои окна наверху и вошла через служебный вход, ежась от нехороших предчувствий...

– Там дверь открыта, Света, – высунулся из своего кабинета Бениамин Маркович. – Это я туда ходил, так что не бойся... Ты чего так поздно?

– Я за своими вещами, – вздохнула я. – Вам посудомойки не нужны?

– Света, что?! – переспросил Баблосов, поворачиваясь ко мне левым ухом. – У меня тут радио работает... Зайдешь на обратном пути?!

– Зайду, – как можно громче пообещала я. – Камера что-нибудь сняла?

Баблосов покачал головой.

– Охранник никого не видел, тихо было всю ночь... А ты грустная, не грусти, ладно? Откуда у тебя свадебный букет, замуж вышла? – Баблосов фыркнул.

– У меня чрезвычайно много оснований для грусти, Бень. – Я махнула букетом и не спеша поднялась по лестнице.

Дверь в салон была приоткрыта, я вошла и, не раздумывая ни одной лишней секунды, сложила все свои нехитрые пожитки в два пакета и спешно покинула помещение, закрыв дверь на ключ... Встречаться с колдуном Шульгой у меня не было ни малейшего желания.

– Садись. Ты молинаро будешь? – поинтересовался Баблосов, когда я заглянула к нему попрощаться.

– А что это, не слабительное, случайно? – Я с размаху села на предложенный стул, потому что ноги меня неожиданно перестали держать.

– Винный напиток, – покосился на пыльную бутылку Бениамин Маркович. – Ты посиди, а то вдруг больше не увидимся.

– Да, – кивнула я. – Вот возьму и уеду!

– Про посудомойку ты пошутила, наверное, а то могу спросить? – Баблосов вонзил штопор в пробку и стал ее медленно раскручивать, а я обратила внимание, что компьютер, обычно покрытый кружевной салфеткой, работает.

– Не знаю, а может, мне в артистки пойти? – пошутила я. – Или у вас в ресторане песни петь, для стриптиза-то я уже старовата!

– А ты грузинские какие знаешь? – серьезно спросил Бениамин Маркович. – Ну, хотя бы одну...

– «Тбилисо... Цвети под солнцем, Грузия моя...» – пропела я от души.

Баблосов поморщился.

– Лучше не надо, – пробормотал он, – у тебя кахетинский акцент, он не всем по душе.

– А в посудомойки не хочется, Бень, – призналась я. – Ну, наливай своего молинаро, только не полный стакан!

– Пей, – налив вино в бокал, подвинул его мне Баблосов.

– А ты?

– На работе почти не пью, ну, ладно уж, за встречу! – И Баблосов плеснул вина себе в чашку.

– А ты женат, Бениамин Маркович? – просто так спросила я.

От выпитого у меня сразу поднимается настроение и хочется всех обнимать, я даже примерилась, как мне лучше обнять плешивого бухгалтера, но быстро передумала.

– Был. – Баблосов продолжал набирать на клавиатуре цифры.

Я заглянула в монитор и присвистнула, потому что меня чрезвычайно впечатлили нули... Бениамин Маркович поднял глаза, и я вдруг заметила, что они серые, как и мои.

– А снова не хочешь жениться? – отвела я взгляд.

– Не хочу, – Баблосов задумчиво пожевал губами. – Вот сколько мне дашь? – внезапно спросил он.

– Лет? – пожала я плечами. – Шестьдесят. Ну, туда-сюда...

– Сорок пять, – без улыбки вздохнул Баблосов.

– Сколько-сколько? – привстала я. – Так мы ровесники почти... Бень, правда, что ли?

– Ага, – Бениамин Маркович пригладил руками лысину, словно это были кудри, и улыбнулся. – А развелся я десять лет назад, ну и постарел тогда же...

– Это как?

– Может, не будем о грустном? – Баблосов снова стучал по клавиатуре и на меня не смотрел.

– Нет уж, ты расскажи, сделай перерыв... А потом, если хочешь, я тебе про своего мужа расскажу, – пообещала я и осеклась.

Передо мной сидел все тот же маленький хромоногий бухгалтер, которого я знала все два месяца... Никакого бубнового интереса я к нему не испытывала. По-прежнему не испытывала. За окном на стоянке машин маячил его старый оранжевый мопед, а рядом вздымался черный «Гелентваген» владельца ресторана «Ганнибал» Георгия.

Бениамин Маркович поднял на меня грустные глаза и пожал плечами.

– Не хочу, – буркнул он.

– А зачем тогда наливал? – привела я последний аргумент и, что удивительно, попала в точку.

Баблосов уныло кивнул.

– Ладно, слушай и больше не пей, любопытная, – убирая от меня молинаро, пробормотал он. Потом вздохнул и поставил бутылку на место.

– Люблю послушать истории из жизни, – сказала я и уселась поудобнее. – А ничего молинаро-то, и где его можно купить, скажешь адресок?

Баблосов как-то странно посмотрел на меня, пробурчав под нос так тихо, что я едва услышала:

– Это прямые поставки.

– Да? – задумчиво переспросила я, с трудом скрывая зевоту.

– Да.

– Ну и ладно, – поспешно согласилась я. – Так что там с твоей семейной жизнью?

Баблосов вздохнул и, не глядя на меня, за несколько минут пересказал грустную историю, в которой сначала долго холостяковал, а под тридцать лет выбрал из большого количества милых его сердцу барышень самую «серую мышку» и женился, чтоб уж раз и навсегда... «Серая мышь», по его словам, не будь дурой, быстро разродилась «мышонком» и укрепилась в роли жены.

– А дальше-то что? Почему ты развелся? – глядя, как Бениамин Маркович неспешно тянет из треснутой чашки молинаро, поторопила я.

– Однажды я нечаянно влюбился, – с грохотом поставив пустую чашку на стол передо мной, вздохнул Баблосов. – Жена моя сидела дома с грудным ребенком, а я влюбился, причем по-дурацки, безответно...

– Вот так прямо взял и влюбился? – опешила я, снова подавив зевок. – Как интересно, а в кого? И где ты ее встретил? – Я изо всей силы мысленно прихлопнула рукой рот, внезапно услышав ревность в своих словах.

Баблосов с интересом покосился на меня.

– Я работал в одной из транснациональных компаний...

– Где ты работал? – помотала я головой, подумав, что ослышалась. – Снова интересно!

– Вот-вот, – Баблосов вздохнул. – Я ведь не всегда носил дешевые брюки и ездил на мопеде, Свет, – Бениамин Маркович улыбнулся, – далеко не всегда... хе-хе.

И в абсолютной тишине Бениамин Маркович покатывался от веселого смеха с минуту... Я тоже вежливо улыбалась, прикрыв рот рукой, меня в это время раздирали противоречивые мысли.

– Она работала в дочерней компании, и ее звали так же, как тебя. Вдобавок она была старше меня на девять лет, но хороша необыкновенно. Похожа на рябину... зимой.

Я икнула и поинтересовалась:

– То есть твоя возлюбленная годилась твоей жене в мамы?

Баблосов задумчиво кивнул.

– И при этом ты утверждаешь, что влюбился? – вздохнула я.

– Она была очень красивой, – упрямо повторил Бениамин Маркович и разлил остатки молинаро в две емкости на столе. Мне он по-джентльменски плеснул даже больше. – Ну, раз оно тебе так пришлось по вкусу, – убирая бутылку под стол, сказал он.

– Ничего винцо... кисленькое, – не стала возражать я. – Скажи, но почему же ты влюбился и что тебя не устраивало в жене? Мне, как женщине, интересно! Ведь причина должна быть? Ага, догадываюсь, она была полено? – шепотом уточнила я. – Ну, я права или нет, Бень?

Баблосов, игнорируя вопрос, кинул на стол передо мной горсть ирисок из кармана и посоветовал:

– Ты закусывай и, пожалуйста, не делай больше таких глупых предположений. Все дело в любви!

Я развернула сразу пять ирисок, засунула их в рот и откинулась на спинку кресла в ожидании продолжения.

– И что дальше? – устав ждать, не выдержала я.

– Ничего... Света на меня внимания не обращала, я за ней по пятам ходил, а все напрасно. Зато жена стала догадываться, что со мной происходит, и устроила дома тихий террор... Потом – громкий домашний террор! Потом стала вешаться, затем травиться и даже совать пальцы в розетку... Она у меня дипломированный психолог, знаешь ли, – Бениамин Маркович вздохнул и, подумав о чем-то, добавил: – МГУ окончила.

– Сочувствую, ну а ты что?

– А я подал на развод, потому что любовь у нас с ней закончилась, ну и попытался разменять квартиру, чтобы было где жить одному...

– Бедолага ты, бедолага, – констатировала я. – А дальше-то что?

– А жена моя родная сперва наняла колдуна, а потом киллера, так она говорила на суде. – Баблосов потер лысину и достал из ящика стола свой паспорт. – Смотри, какой я был пятнадцать лет назад...

Я ахнула, с первой страницы улыбался симпатичный молодой человек, похожий на Раджа Капура, и лишь глазами он чем-то напоминал бухгалтера Баблосова, который печально посвистывал перебитым в двух местах носом.

– Не может быть! – воскликнула я, прочитав фамилию. – Эх, сочувствую...

– Вот так, – Баблосов присвистнул, забирая паспорт. – Был женат, называется.

– И как же, – поинтересовалась я, – посадили ее?

– Да нет, дали условный срок за покушение на убийство, но даже тогда я не смог развестись. – Баблосов пожал плечами. – И тогда я стал носить туфли на каблуке.

– Что-о-о?

– В один не совсем прекрасный день я выкинул все свои ботинки и накупил женских туфель на шпильках, – Баблосов фыркнул, искоса глядя на меня, – и стал ходить в них на работу, гулять с ребенком и даже на приемы в посольство, вместе с женой... Кстати, я тогда и ногу сломал, ну хромаю-то я из-за этого. Не веришь?

– Подожди, но там же дресс-код, – ахнула я. – И как тебя пускали в сабо в посольство?

– Ты верь, пускали. – Баблосов махнул рукой. – Месяц в туфлях на шпильках, и меня быстро попросили с работы и перестали всюду приглашать. Жена дала развод, и даже квартиру мы разменяли. – Бениамин Маркович, наклонив голову, смотрел на свои потрепанные босоножки. – А затем я очутился на бензоколонке, а потом уже попал сюда...

– Везет тебе, а твоя любовь-рябина знает, что ты развелся?

– А черт ее знает, знает или нет... Я ей не докладывал. – Бениамин Маркович внезапно подскочил и пробежался по кабинету. – Света, развод был таким долгим. Потом я болел, а после болезни стал плешивым и старым... И я совсем про нее забыл.

– Как жаль, – пробормотала я, – а давай выпьем за нее?

И мы чокнулись.

– Знаешь, а я ненавижу любовь, – призналась я. – От нее одни слезы и неприятности!

Мы сидели и молчали, больше разговаривать было не о чем.

– Ну, что ты решила насчет работы? – спросил Баблосов. – Хочешь, я спрошу у знакомых и подыщу тебе что-нибудь?

– Давай, – согласилась я, вставая, чтобы уйти. – Ты мой мобильный знаешь? Звони, как только что-нибудь нарисуется, но только диспетчером в публичный дом я не пойду, а то мне предлагали, так вот я против. – И, взяв в руки пакеты, я вышла. Потом вернулась. – Сочувствую, ты держись и не влюбляйся больше, Бениамин, – сказала я, подмигнув.

Баблосов вздохнул.

– Ты тоже осторожнее дорогу переходи, а то тут свадебные кортежи из-за угла вылетают! – напомнил он. – А давай я тебя до дома провожу?

– Да нет, сама, – уронила пакеты я.

Очень мне показалось стремно, что хромой и малорослый Маркович везет меня, пьяную и веселую, к дому, еще соседки увидят, будут потом интересоваться: кто да кто привез на мопеде? Лишнее это... И я решительно помотала головой.

«Не дам испортить себе настроение!» – подумала я.

Баблосов опустил плечи и снова сел, мне даже на секунду стало его жаль, но потом все прошло.

Идти домой не в пример было веселее, молинаро оказалось крепким. Старух Хвалынских в квартире по-прежнему не было, и тут я подумала: «Странно это все-таки...»

Поставив пакеты в угол, я проверила обе закрытые двери, потом села на свою кровать, чтобы подумать, как мне жить дальше, и быстро заснула в обнимку с кошкой.

Большая прогулка по кладбищу

Я проснулась от жуткого ощущения, что все пропало, а я – главная подозреваемая. «Вот только в чем я подозреваемая-то? Неужели в колдовстве?» – Открыв глаза, я отпрянула, потому что на моей подушке лежала рука.

По большому и среднему пальцам я узнала ее, это была рука Чернова Петра Мартыновича.

«Как же Петр Мартынович оказался в моей кровати, ведь у него нет ключа от входной двери!» – возмутилась я, но вдаваться в подробности не стала, а, нежно прижавшись, спросила:

– Петь, снова ты? Давно пришел?

Ответом мне было страстное объятие и встречный вопрос:

– А эти две старые нимфоманки еще не вернулись?

– Знаешь, они никогда так надолго не уходили, Петь. – Я села на кровати, свесив ноги, и посмотрела на часы. – Их нет уже третий день. Где их можно поискать, а? Как считаешь, может, в ФБР позвонить, агенту Малдеру? – глупо пошутила я.

– А зачем? – удивился Петр Мартынович и притянул меня к себе. – Будь умницей, Света.

И нас застигли любовь и страсть.

– Отдыхай без них, явятся еще, алкоголички, – поздним утром, когда мы пили кофе, настоятельно порекомендовал Чернов.

Я кивнула, не переставая думать:

«На кладбище? В психушке? В морге? Или в вытрезвителе?»

– Кто это? – испуганно перебил Петр Мартынович, заглядывая под стол.

– Клеопатра. – Я с усилием вытащила кошку из-под стола за лапу.

Клеопатра, распушившись, выглядела угрожающе.

– Длина почти метр, включая хвост?! – пошутил Петр Мартынович.

Он был в ударе, но мне было отчего-то не до смеха, когда Чернов вытащил из кармана увесистую связку ключей и предложил:

– Знаешь что, я думаю, надо открыть обе комнаты и проверить, что там у них!

Именно в эту секунду я поняла, что со старыми пьянчужками случилось нечто необратимое и срочно надо идти в милицию.

– Слушай, а не заявить ли мне о пропаже старух? Я сегодня же схожу к участковому! – воскликнула я, но Петр Мартынович, улыбнувшись, посоветовал мне этого не делать.

– Ты ведь живешь на птичьих правах у них, – привел он убийственный на первый взгляд аргумент.

«Что в нем особенного, почему я его слушаюсь?» – спросила я себя, покосившись на курившего Петра Мартыновича.

– И все-таки я посмотрел бы, – хмыкнул Чернов, нервно расхаживая по кухне.

– Не лучшая идея, – замахала я руками. – И потом, я не хочу знать...

– Кого – меня? – Петр Мартынович закурил и подошел к окну, смахивая пепел в горшки с бегониями.

Я внезапно разозлилась.

– Не кого, а что! Я не хочу знать чужие тайны, ну их подальше...

– И много ты их знаешь? – Глаза Чернова весело блеснули.

– К счастью, нет, хотя они стали приплывать ко мне последние пару месяцев...

– Что значит приплывать? – Чернов снова сел.

– Почему-то люди думают, что их тайны кому-то нужны! – проворчала я.

– А разве нет?

– Нет. У меня самой очень насыщенная жизнь, и потом, мне интересно счастье. Откуда оно, и как жить, чтобы оно было. А больше меня ничто не интересует! Ну, зачем, скажи, мне чьи-то убогие тайны? Их на хлеб не намажешь, а вот аппетит они могут испортить надолго. Я уже сыта по горло чужими тайнами... И вообще, мне надо принять ванну. – Я решительно встала. – Так ты уходишь или остаешься?

– Нет, – произнес Петр Мартынович, и я не стала уточнять, что он имел в виду.

Когда я вышла из ванны, меня ожидал сюрприз. Я поняла, что в квартире никого нет – Петр Мартынович ушел по-английски. А комнаты сестер Хвалынских были открыты.

– Черт, когда же он успел-то? – рассердилась я, представив, какие именно слова мне предстоит выслушать от сестер, когда они наконец вернутся.

Сначала я заглянула в одну забитую вещами комнату, а потом – в другую, не замешкавшись ни там ни сям... Моим глазам предстал бедлам из накиданных по углам вещей, на подоконниках, как и ожидалось, уже начали увядать бегонии... Догадаться, что в комнатах живут две бывшие балерины, не смог бы и сам Шерлок Холмс. Потому что ни одного пуанта или пыльной балетной пачки я так и не увидала... Мое внимание привлекли лишь часы со стрелками в виде сердец, чрезвычайно дорогие на вид, вот, пожалуй, и все.

Я аккуратно прикрыла двери и убралась в своей комнате, уничтожив абсолютно все следы недавней страсти, лишь после этого села и ненадолго задумалась.

«Магия может изменить женскую жизнь, но не обязательно в лучшую сторону», – подумала я.

Мысль была странной лишь на первый взгляд.

Я внезапно обрадовалась, что совершенно свободна, ведь одна моя работа закончена, а другую я еще не нашла. В моем распоряжении чужая трехкомнатная, пусть и порядком захламленная, квартира. К тому же у меня есть некоторая сумма денег и даже любовник на «Бентли». И практически на днях мне предстоит поездка в Дракино к мировому судье по поводу сгоревшей квартиры, за которую мне, скорей всего, причитается равноценная жилая площадь от состоятельной матери поджигателя.

– Ты в плюсе, Светка! – пробормотала я, потому что душа моя была не на месте...

«Что-то не стыкуется. – Невесело зевая и показывая своему отражению в зеркале язык, я вымученно улыбнулась. – Ну, зачем я Петру Мартынычу? Ему нужна максимум двадцатитрехлетняя девушка... Он – обольститель? Да! Нет? Низкий поставленный голос, весьма уверен в себе... Вот только зачем бы ему меня обольщать? Смысл? И та, в кофейне, в рваных джинсах, ну та, что не сводила с него глаз, почему он выбрал меня, а не ее? Почему меня? Пресыщен? Наверное».

Я походила по комнате, так и не решив ребус «Петр Мартынович и я», и снова подошла к зеркалу. Подняла юбку, опустила, подняла блузку и долго глядела на грудь. Мои годы отпечатались абсолютно на всем, чем я была богата к этому дню: на лице, животе, груди и ляжках! «Ничего не понимаю, – вздохнула я, и у меня заболела голова. – Я бесподобно умна и красива? Даже если буду молчать, чтобы казаться умной, и втяну живот – нет и нет. А может быть, лучше об этом не заморачиваться, а расслабиться и жить? Мне нравится, как Петр Мартынович шутит и как смотрит на меня, мне нравится все, даже то, что мне не нравится... Меня это почти не возмущает, просто Петр Мартыныч такой, и все, – остальное неважно... Я знаю миллион невлюбленных женщин, которые кричат на каждом углу, что любви нет. И ее правда нет. Откуда ей взяться среди равнодушных людей, любящих лишь себя. Но грабли, на которые мы наступаем, все время маячат в пределах видимости женских глаз, да, да, странно...»

Я снова села и прислушалась.

«Можно подумать, они третий день проводят на кладбище, заблудившись среди могил и склепов... Чушь! Так и не вернулись, их нет уже третьи сутки», – посчитала на пальцах я, потом поправила покрывало на кровати и, подойдя к зеркалу, стала накладывать макияж. Я люблю краситься – накладывать тональный, выбирать тени и помаду, мазать золотым блеском ложбинку на груди...

«Жили две никому не нужные старухи, бывшие балерины, и вдруг пропали... Да, только не пропали они, а пошли на кладбище, как всегда!» – размышляла я, выходя из дома.

У дома стояла низкая, цвета миндаля, машина с густой тонировкой, я уже прошла мимо, но что-то заставило меня оглянуться.

– А это не «Мазератти» случайно? – спросила я у проходящего мимо неряшливого толстяка в домашних тапочках и с ручным хорьком на поводке.

– Где? – повертел он головой. – Эта? Да вроде да.

Из автомобиля тем временем высунулась нога, и кто-то окликнул меня. То, что окликнули именно меня, сомнений не вызывало. Вылезший из «Мазератти» седой, с черными бровями господин сердито сверкнул на меня глазами из-под очков и с заметным акцентом осведомился:

– А вы не знаете, где сестры Хвалынские? Вы не соседка, случайно? – несколько напыщенно спросил он, повернув ко мне ухо. – Вы не знаете, где они? Я никак не могу до них дозвониться.

– Они уехали на кладбище, – пояснила я. – А почему вы их ищете? Может быть, вы представитесь?

– Я душеприказчик Эмилии Юрьевны Тавиани, Борщук Витольд Иванович, – с достоинством пробормотал джентльмен, и снова я услышала заметный акцент при чистом, без ошибок, русском языке. Что-то подсказывало мне, что так говорят иностранцы.

– Я слышала, что она умерла, – смущенно кивнула я и замолчала, внезапно разглядев, что передо мной стоит весьма преклонных лет старец. – Я снимала комнату у сестер, так вот, они три дня назад уехали на кладбище. Скажите, а вы звонили им?

Но душеприказчик перебил меня, не дослушав:

– Кха-а-ааа, – закашлялся он и сделал пару шагов с солнцепека в тень. – Сегодня я привез останки Эмилии Тавиани, кха-а-ааа... По завещанию виконтесса должна быть похоронена в России. – Борщук вытянул из кармана пиджака носовой платок и вытер рот. – Вы не знаете, зачем они поехали на кладбище? Я предполагал, что сестры будут дома, – несколько разочарованно закончил он.

– Вы привезли тело Эмилии Тавиани так быстро? – пробормотала я, потому что услышанная новость не укладывались в моей голове.

– Есть люди, обожающие все сложное, обычная смерть кажется им чересчур пресной, такой была Эмилия... В какой-то степени она превзошла саму себя, ведь приковывать внимание к себе до самого последнего дня, согласитесь, удается единицам. – Душеприказчик вдруг подозрительно покосился на меня. – К тому же Эмилия давно решила, что после смерти будет покоиться в России. Все формальности были соблюдены еще при жизни Эми, не удивляйтесь...

«Разве такое возможно, голубчик, – подумала я, – еще при жизни самой обо всем договариваться?»

– Все переговоры, разумеется, вел я, это фамильный склеп Хвалынских на одном из московских кладбищ, – развеял тем временем часть моих сомнений Витольд Иванович. – Кстати, я звонил в начале июня сестрам Эмилии, но каждый раз у меня было такое ощущение, что я говорю с пьяными, – проворчал Борщук и возмущенно глянул на меня.

– Ну да, возможно, – не стала вдаваться я в подробности.

– А вы кто по профессии? – внезапно спросил Борщук. – Не сиделка, случайно? Они здоровы?

– В некотором смысле, я маг, то есть провидица... Хотя, впрочем, я безработная сейчас, – пробормотала я.

– Ну, это неважно. Магам тоже надо жить, – кивнул тем временем Борщук. – Я правильно понял, что вы занимались полтергейстом?

– Нет, не полтергейстом. Я просто гадала за деньги, – вынуждена была признаться я. – У нас это обычное явление. Женщине за сорок найти приличную работу не представляется возможным, а кушать-то хочется.

Борщук смерил меня тяжелым взглядом.

– Кем вы приходитесь сестрам Эвридике и Марианне? – внезапно спросил он, и тут я разозлилась.

– Мне некогда, и всего вам доброго. Извините. – Я помахала сумочкой и сделала пару шагов в сторону от машины, у которой мы вели непринужденный, как мне казалось, разговор, но ошиблась, потому что пожилой джентльмен повел себя далеко не по-джентльменски, догнав меня и схватив за рукав.

– Я вас прошу, помогите мне, пожалуйста, найти сестер, – быстро выговорил Борщук, – если вы хотя бы что-то знаете о них... У меня гроб в камере хранения лежит.

Сзади кто-то настырно закашлялся, – у подъезда стояли две бабушки – Жужжалина с Моргалиной.

– А балеринки не возвратились? Про какой гроб речь? – перебивая друг друга, осведомились они.

– Пока нет, – бодро ответила я. – Зато гроб при... – Я хотела добавить жизнерадостный глагол «привезли», но Витольд Иванович чувствительно дернул меня за рукав.

– Что еще? – обернулась я.

– Садимся в машину, – прошипел старец. – Я вас прошу.

– Какая неудобная, – возмутилась я, имея в виду свое место пассажирки.

Я покосилась на душеприказчика, который ловко выруливал с тротуара и напомнила:

– Нам на Ваганьковское.

Борщук кивнул и повернул направо.

– Ваганьковское кладбище находится в северо-западной части Москвы, в районе площади Краснопресненская Застава. Основано в 1771 году во время эпидемии чумы... Постройки у входа образуют архитектурный ансамбль в стиле московского ампира, одна из церквей – Воскресения Словущего – построена двести лет назад, – Борщук покосился на меня и добавил: – Давненько я там не был, лет двадцать.

– Я там вообще не была и не знаю, где их искать, так что вам лучше ехать одному... А оно большое?

– Кладбище? – переспросил Борщук. – Нет, всего пятьдесят гектаров.

Я ахнула.

– Даже не знаю, зачем они туда пошли? – бормотала я, представляя, как брожу вдоль огромного погоста в поисках двух нетрезвых бабок.

– У Хвалынских там похоронены родные, насколько мне известно, но где именно, не скажу, потому что с ними туда никогда не ходил. Я их вообще ни разу не видел. Не имел чести, так сказать. – И, помолчав с минуту, Борщук вкрадчиво поинтересовался: – А почему вы все-таки жили у них, Света? Согласитесь, что мой вопрос не праздный.

– Я уже ответила вам, – рассердилась я. – Снимала комнату.

– Вы правы, – старик кашлянул. – Но зачем двум небедным дамам сдавать вам ее? Так вы их родственница или нет?

– Дальняя, – вырвалось у меня, и я благоразумно умолкла.

– Родственников у Хвалынских наперечет. – Борщук остановился на светофоре и вытащил платок, чтобы высморкаться, я это поняла по тому, как он угрожающе задышал носом в мою сторону. – Сейчас мы зайдем в контору при погосте и узнаем, где находится захоронение Хвалынских, – сворачивая, пробурчал он. – Удивительно, что они поехали на Ваганьковское, а не на Новодевичье, где у них склеп.

Душеприказчик продолжил ворчать, а я смотрела в окно и нервно размышляла о том, что мне вообще-то нужно искать работу, а не по кладбищам разъезжать.

– Скажите, а Эмилия Юрьевна оставила своим сестрам хоть что-нибудь? Вы тут намекнули, что сестры Хвалынские богаты, так вы попали пальцем в небо насчет этого, – вырвалось у меня в ответ на ворчание.

Борщук молчал, и я снова подумала, что он глух, как тетерев, потому что молчал он довольно долго.

– Оставила, а как же. Собаку Чекиту и кота. – Борщук лихо притормозил на очередном светофоре. – Эвридика и Марианна теперь их опекунши. Знаете, хотя в замке Шарпентьер проводятся по пять экскурсий каждый день, но жить две опекунши будут в жилом крыле, как королевы, да... Ну, что вы улыбаетесь? Я вам точно говорю.

«Господи, а что я знала и знаю про сестер Хвалынских? – внезапно подумала я. – Очень мало... Я считала, что две старые алкоголички, каких миллион, коптят свои последние деньки на Плющихе... Выходит, все совсем не так?»

– В замке, да будет вам известно, есть прекрасные картины, в том числе два шедевра Франциска Гойи. Так вот, после смерти Чекиты и кота сестры Марианна и Эвридика становятся их полноправными владелицами, да... – закашлялся Витольд Иванович.

Тут я внезапно вспомнила, как в мае гадала сестрам на картах и нагадала им неслыханные богатства, которые они получат со дня на день, но смущать их этим известием не стала, потому что пожалела.

– И большое состояние – в придачу к замку? – как можно равнодушнее поинтересовалась я.