Текст книги "Предать – значит любить"

Глава 3

Юля старалась ездить на кладбище как можно реже. У могильного холма на нее накатывала такая тоска, что впору было окопаться рядышком с Родиком, накрепко прижаться спиной или боком к его еще не тронутому тлением гробу. Та установка на позитив, которую Юля дала себе после возвращения из разрушенного торгового центра, сходила на нет в юдоли печали и скорби. Молодая женщина собиралась начать новую жизнь, но делать это надо было явно не на кладбище. Хотя по всем правилам Юля должна была бы ходить в черных одеждах и посыпать голову пеплом, она отправилась в один из лучших в городе магазинов и решила купить себе что-нибудь празднично-яркое. А окружающие пусть думают что хотят. Ей больше нет до других никакого дела.

Пройдя сквозь крутящиеся двери в холл универмага, Юля сразу ступила на движущийся эскалатор, который вывез ее прямо к черному манекену, наряженному в ярко-оранжевый плащ. Аллегория была очевидна и однозначна: аспидно-черное вдовство, выглядывающее из одежки цвета того самого оранжевого шнура, который погубил ее мужа. Юля обошла недвижимую пластиковую дамочку кругом и поняла, что непременно купит себе именно этот плащ. Назло всему и всем. Лето идет к концу, и сквозь хмурые слякотные дни осени Юля будет нести себя навстречу новой жизни эдаким веселым апельсинчиком.

Продавец, молодой жизнерадостный парнишка, громогласно одобрил ее выбор и даже нацелил покупательницу на соседний отдел, где продавалась по-модному огромная лакированная сумка в тон плащу. Юля отстегнула от своей зарплаты еще одну кругленькую сумму, уложила в новую сумку новый плащ и отправилась домой.

Не успела Юля войти в квартиру, взорвался звонком телефонный аппарат. Молодая женщина вздрогнула, быстрым шагом прошла в комнату, но сразу снять трубку не смогла. Ей почему-то показалось, что звонит Родион. Юля застыла около надрывающегося телефона в надежде, что он сам собой замолчит, но тот униматься не собирался. Молодая женщина по-детски вздохнула, сняла трубку и пробормотала что-то маловразумительное: то ли «да», то ли «я»...

– Юля! Это я, Татьяна! – Из трубки на волю вырвался громкий и резкий голос жены Эдика. – Надеюсь, ты не забыла, что у Ладочки завтра день рождения? Ей уже семь! Она ждет не дождется, когда наконец наступит первое сентября, чтобы стать школьницей, как Лерочка! Тебе даже не надо особенно ломать голову над подарком. Девочка будет рада любому предмету, который пригодится в школе. Я специально не покупала пенал, чтобы ты могла отличиться! Их сейчас в магазинах видимо-невидимо! Покупай в розовых тонах, чтобы все было один к одному: такое гламурненькое, принцессочье! Девчонки это обожают! Договорились?!

– Тань... Что-то мне как-то не до праздников... – пробормотала Юля. – Нет... я, конечно, куплю пенал и еще... что-нибудь... ты не думай... И даже все принесу, но радоваться жизни у меня пока не получается... Зачем вам на празднике моя постная мина?!

– Вот это ты брось, Юлька! Живым – живое! Не языческие нынче времена, чтобы умирать вместе с мужем. Праздновать будем на даче. С шашлычками и все такое... Развеешься, встряхнешься, взбодришься. А народу будет немного! Только самые близкие! Друг Эдика Серега, с женой и пацаненком, моя подруга Ольга с дочкой... ну... родители Эдика да Екатерина Георгиевна. Даже без своего кроликовода! Все будут рады тебя видеть! Особенно девчонки! Они же тебя обожают! Так что даже не думай отказываться! Эдик за тобой заедет завтра, сразу после работы! Будь при параде! – И, не дав возможности Юле перевести дух, Татьяна отключилась, крикнув напоследок: – Ну все! Пока! Целую! Ждем!

Дни рождения дочерей Эдика все семейство Кривицких всегда праздновало бурно и пышно. Юля, не имевшая своих детей, любила племянниц и, как могла, баловала. Ладочка с Лерочкой платили ей такой же преданной любовью. Конечно же Юля не сможет огорчить ясноглазую хохотушку Ладочку. Завтра в обеденный перерыв она непременно забежит в соседний книжный магазин, купит там не только пенал, но еще каких-нибудь веселых тетрадочек, блокнотиков, закладок и прочих милых штучек, которые так любят все на свете маленькие девочки. Ладочка будет довольна. Юля даже представила, как девчушка повиснет у нее на шее и станет целовать в щеки влажным и наверняка липко-сладким от конфет ротиком и называть любименькой тетечкой Юленькой. Да, все это, конечно, будет очень приятно, если не считать того, что на дачу ее повезет Эдик. После того винно-сливового секса, который между ними случился, брат Родиона больше ни разу не приходил и даже не звонил. Это было Юле на руку. Она и сама не жаждала его видеть. Но как вести себя, когда они окажутся в машине вдвоем? Впрочем, она ведь уже решила, что сделает вид, будто между ними ничего не было или, в крайнем случае, что она ничего постыдного не помнит, а потому будет резко пресекать все его попытки к новому сближению. А может, он уже и сам не рад, что поддался искушению, переспал с Юлей, и потому будет вести себя предупредительно и корректно.

* * *

Хорошо, что новая оранжевая сумка оказалась такой огромной. В ней уместились и большая подарочная коробка разноцветного зефира, и заказанный трехэтажный пенал в розовых блестках, и блокноты с нарисованными на обложках принцессами, и точилки в виде собачек, кошечек и птичек, а также два веселых пушистых зайчика, чтобы и именинницу порадовать, и Лерочку не забыть. Поскольку небо было затянуто тучами и накрапывал мелкий дождик, Юля решила, что яркий оранжевый плащ на ней будет вполне уместен. Он явит собой дань дню рождения девочки, а траур будет соблюден тонким черным свитером и черными брюками. Со своими темно-русыми волосами она будет выглядеть почти как тот самый магазинный манекен, на котором она этот наряд приглядела. Возможно, ее новый имидж Эдику не понравится, и они доедут до дачи тихо и мирно, как родственники.

Когда брат мужа вошел в Юлину квартиру, она сразу поняла, что надеялась зря. Эдик моментально оценил ее новый прикид и даже выставил вперед большой палец левой руки.

– Классно выглядишь! – похвалил он ее и долгим взглядом посмотрел прямо в глаза, с явным значением.

Юля, как и собиралась, сделала вид, что никакого значения не поняла, схватила набитую сумку, сквозь зубы буркнула: «Поехали!» – и прошла к дверям. Эдик перехватил невестку за руку и явно собрался притянуть ее к себе. Юля неожиданно для себя самой влепила ему звонкую оплеуху, что оказалось верным тактическим ходом, поскольку Эдик даже не подумал возмутиться, а как-то сразу скукожился и пробормотал:

– Ну даешь... А чего я сделал-то?

В машине всю дорогу ехали молча. Эдик периодически бросал на Юлю тревожные взгляды и, казалось, хотел что-то сказать, но она упорно смотрела в окно, а потом вообще закрыла глаза и задремала.

На даче стоял дым коромыслом. По участку, украшенному разноцветными воздушными шарами, блескучими жатыми гирляндами из фольги и чуть ли не карнавальными масками, радостно носилась виновница торжества с сестрой и еще двумя маленькими гостями. Как и предполагала Юля, Ладочка тут же бросилась к ней на шею, и весь новый плащ мгновенно оказался захватан коричневыми от шоколада пальчиками. Татьяна стащила с невестки попорченную обновку и отправилась замывать липкие пятна, а девчонки уже копались в Юлиной сумке, выуживая подарки и лакомства. Сладкого они, видно, уже переели, а потому зефир на них не произвел ровным счетом никакого впечатления, зато с пеналом, под завязку наполненным карандашами, фломастерами, маркерами и разноцветными шариковыми ручками, вся детская компания тут же унеслась в дом, чтобы немедленно опробовать предметы в действии.

Женщины уже почти накрыли праздничный стол, Юля предложила свою помощь, но ей посоветовали отдохнуть с дороги в гамаке, повешенном между двумя березами. Юле, чуть вздремнувшей в дороге, отдыхать не хотелось, и она решила пройтись по участку, спуститься к озеру и посидеть там над водой на мостках. Она только успела спустить ноги вниз, около нее появился Эдик.

– Юля, тут такое дело... – начал он, но она резво вскочила на ноги, заткнула уши руками и прошипела:

– Заткнись!

Дома она намеревалась косить под дурочку, но здесь, на даче, поняла, что надо раз и навсегда поставить зарвавшегося Эдика на место. Она посмотрела в его глаза, невыносимо напоминавшие глаза мужа, и четко, чтобы он все и сразу понял правильно, произнесла:

– Ты взял меня обманом, когда я была несчастна и пьяна! Мне казалось, что я была не с тобой, а с любимым мужем! Так-то вот! Ты для меня всегда был пустым местом, а теперь я тебя просто ненавижу!

– Ты не все знаешь, а потому... – начал он, но Юля резко перебила:

– А я с некоторых пор и не жажду никаких дополнительных сведений! Пусти! – Она оттолкнула его с дороги и побежала по мосткам на берег.

Тут же она услышала крик Татьяны, которая требовала, чтобы Эдик немедленно шел к мангалу, потому что древесный уголь как раз дошел до нужной кондиции.

В результате к большому, врытому в землю столу Юля с Эдиком подошли вместе. Юля, как на острый сук, напоролась на чрезмерно пристальный взгляд Татьяны. Провинившейся перед невесткой Юля себя не чувствовала, а потому с самым невозмутимым лицом взяла нож и принялась без всяких просьб со стороны хозяйки дачи нарезать буханку круглого черного хлеба, которая будто специально дожидалась ее на расписной деревянной дощечке.

Дальше торжество покатилось обычным порядком. Пока Эдик колдовал над шашлыками, гости слегка приняли на грудь, поздравили счастливых родителей с днем рождения Ладочки, закусили салатами из свежих овощей и загомонили на разные голоса. Разговор крутился в основном вокруг одуряющего запаха, который уже начали источать шашлыки. Гости старались говорить не слишком развязно и громко, поскольку семья Кривицких официально находилась в состоянии траура. Но алкоголь делал свое дело, и скоро улыбками расцвели даже лица родителей погибшего Родика. Одна Екатерина Георгиевна улыбалась скупо, и глаза ее были печальны.

Конечно же каждый из присутствующих считал, что улыбается только детям, которые веселой стайкой вывалились из дачи, видимо устав рисовать, присоединились к взрослым и тут же полезли прямо ручонками в разнообразные миски и тарелки, которыми был густо уставлен стол.

Юля посадила рядом с собой Ладочку и с удовольствием занялась девочкой. Это давало ей возможность не участвовать в общих разговорах. Даже о шашлыках и разнообразных соусах к ним ей говорить не хотелось. Она как раз расспрашивала Ладочку, в каком платье она пойдет первый раз в первый класс, когда Эдик принялся раздавать шашлыки. Он нес их в обеих руках двумя румяными и дымными букетами. Каждый из гостей, к которому он подходил, брал один шампур, укладывал на тарелку и дежурно говорил, что одного будет, пожалуй, маловато. Эдик несколько раз сказал, что мяса навалом, что он сделает этих шашлыков видимо-невидимо и все наедятся до отвала. Гости хвалили предусмотрительность хозяина и с аппетитом, подогретым обильными возлияниями, вгрызались в сочное, истекающее жиром мясо.

К Юле Эдик подошел с последней порцией шашлыка и преподнес его ей, будто цветок. Она протянула руку за шампуром и тут же отдернула ее обратно, с ужасом уставившись на указательный палец правой руки Эдика, вытянутый вдоль витой ручки шампура. На загорелой коже нижней фаланги белел тоненький витой шрам. Это был отличительный знак... Родиона... Он однажды поранился острой кромкой стеклянной бутылки кетчупа, от которой вдруг отвалился кусок горлышка. Ранка оказалась очень глубокой, долго не заживала, даже слегка нагноилась, образовавшийся впоследствии шрам получился очень причудливой формы и даже под самым жарким солнцем всегда оставался голубовато-белым.

Юля решила, что ей опять мерещится Родик, потому что она выпила не только шампанского за рождение Ладочки, но еще и какого-то вина за ее удачу в школе, а также за счастливых родителей будущей ученицы. Ловя ртом воздух, словно издыхающая рыба, Юля подняла глаза на все еще стоящего около нее Эдика... или не Эдика... Тот уловил изменения в лице невестки, сам положил шампур ей на тарелку и быстро отошел к мангалу, поскольку гости, которые получили шашлыки первыми, уже требовали добавки.

Ладочка продолжала рассказывать любимой тетушке, какие у нее красивые складочки на новом синем платье и замечательный карманчик на груди, где золотыми нитками вышита эмблема школы, но Юля уже не могла слушать. Она вдруг вспомнила похороны и поняла, что не понравилось ей в руках покойника. На указательном пальце его правой руки, которая находилась сверху, не было этого извилистого шрама. Не было! Теперь эти руки прямо так и стояли перед Юлиным мысленным взором: гладкие, будто восковые, без всякого шрама. Вряд ли его стали бы специально замазывать... Какой в этом мог быть смысл?

И как же теперь быть со шрамом? Что же получается? Получается, что... Нет, этого не может быть... Это же жизнь, а не какой-нибудь кинематографический хоррор... Да и зачем Эдику притворяться Родиком? То есть нет... наоборот: Родику – Эдиком? Нет... все не то... Стоп... Она совершенно запуталась. Может быть, все-таки у Эдика нет на пальце никакого шрама, возможно, это как-то прихотливо свесилась с кусочка мяса отслоившаяся жировая полоска? Как бы незаметно оглядеть его руки еще раз, чтобы он ничего не заподозрил?

Продолжая разговор с племянницей, Юля отыскала глазами Эдика, который с большим усердием обмахивал свои шашлыки куском прокопченной дощечки. Конечно, издалека было совершенно невозможно рассмотреть его мельтешащие руки. Отведя взгляд от Эдика, Юля вдруг опять совершенно неожиданно натолкнулась на острый, изучающий взгляд Татьяны. Она показалась Юле абсолютно трезвой. У всех, сидящих за столом, лица прилично осоловели, а Татьяна выглядела свежей и очень сосредоточенной. Мало того, она вдруг выскочила из-за стола и принялась помогать мужу разносить готовые шашлыки. Таким образом, увидеть еще раз руки Эдика Юле не удалось. Но ни о чем другом она думать уже не могла. Она уверила себя в том, что шрам на пальце есть. Об этом знает Татьяна, именно потому бросилась на подмогу тому, кто является то ли Эдиком, то ли Родиком. Хотя... если этот человек – со шрамом, то, значит, сейчас, на этой даче, абсолютно живой и невредимый Родион Кривицкий зачем-то усердно разыгрывает роль мужа Татьяны и отца ее детей. При этом они оба: и Родион, и Татьяна – не могут не знать, что на городском кладбище, в могиле, на кресте которой значится «Кривицкий Родион Григорьевич», на самом деле лежит Эдуард. Знают и молчат? Но почему? И почему Родик, в любви которого Юля никогда не сомневалась, оказался вдруг возле Таньки? И что случилось с Эдиком? И при чем тут оранжевый шнур, на котором на самом деле никто не вешался?

Голова Юли пухла от вопросов, ответов она не находила. Хорошо, что Ладочке не понравился шашлык и она, схватив со стола огромную алую помидорину, спрыгнула со скамейки и побежала в дом. Ее сестра и маленькие гости мгновенно сделали то же самое.

– Ну вот и отлично! – обрадовался Сергей, старинный друг Эдика. – Без ребятни как-то посвободней! Наливай, Эдюха!

Юля вздрогнула. Неужели Сергей и впрямь не замечает подмены? И вообще – никто не замечает? Ни Ладочка с Лерочкой... Ни родители, ни Екатерина Георгиевна... Юля посмотрела в сторону бабушки братьев Кривицких. Она мгновенно повернула голову к невестке и как-то бодрячески улыбнулась. Ее улыбка Юле не понравилась. Жалкая. Хотя, возможно, Екатерина просто стареет. Не все же ей гордо носить свою породистую голову. Когда-то придется и согнуться, и губой дрогнуть. Не вечная, поди. Интересно, сколько ей лет? Впрочем, она, Юля, не о том думает. Сейчас нет ничего важнее вопроса: почему похоронили Эдика и выдали его за Родика? Может быть, об этом знают вообще все сидящие за праздничным столом, кроме нее, безмозглой дуры, все принимающей за чистую монету?

Юля пыталась несколько раз поймать взгляд Родика... или все же... Эдика, который давно оставил продолжающий слегка дымиться мангал и с аппетитом уписывал свою порцию шашлыка, сидючи под бочком у Татьяны. Эдик-Родик на взгляды не реагировал. Ел себе – и все. Даже головы от тарелки не поднимал. Зато Татьяна совершенно переменилась лицом. Стала какой-то синюшной и заострившейся, как давно и прочно болеющий человек. Юля заметила, что Ладочки-Лерочкина мамаша возле своей тарелки искрошила кусочек хлеба почти в труху. Хлебные крошки сыпались на траву, в которой радостно копошились воробьи.

Юле вдруг стало душно. К лицу прилила кровь, на висках выступила испарина. Она рванула высокий ворот свитера так, что где-то треснули нитки, глухим голосом объявила присутствующим:

– Я сейчас вернусь, – и, стараясь идти четким строевым шагом, отправилась к мосткам. Рядом с ними была устроена кабинка туалета. Пусть думают, что у нее живот схватило или еще что-нибудь в таком же роде...

Почти дойдя до озера, Юля услышала торопливые шаги и резко обернулась. Ее догоняла Татьяна. Юля остановилась, впилась глазами в приближающуюся невестку.

– Юль, я подумала, что тебе плохо, – фальшивым голосом начала Татьяна. Ее руки нервно скручивали в жгут белоснежный шарфик – нежное украшение синего нарядного платья.

– Да, мне плохо, Таня, и похоже, ты точно знаешь отчего!

– Ну... все знают... смерть мужа – это непросто пережить...

Юля в один прыжок подскочила к Татьяне, схватила ее за изрядно измочаленный шарфик, притянула к себе и прошипела в лицо:

– Ты ведь отлично знаешь, Танька, что мой муж жив-здоров и даже не похудел ни на грамм!

Юля думала, что Татьяна испугается ее словам, ужаснется тому, что она наконец-то обо всем догадалась, но невестка аккуратно высвободила шарф, сочувствующе погладила ее по плечу и тихо сказала:

– Я понимаю, как тебе тяжело, Юлечка! Хочешь, мы найдем самого лучшего врача и тебе станет легче?

– Врача?!! – Юля сатанински расхохоталась. – Это тебе нужен врач, если ты живешь с моим Родионом и не замечаешь этого!

Татьяна немного помолчала, будто подбирая нужные слова, а потом почему-то спросила:

– А ты сама-то замечала?

Юле показалось, что вопрос Татьяны прозвучал как-то не так. Она отнесла это насчет Татьяниного волнения и ответила:

– Сегодня, представь себе, взяла да заметила!

– Сегодня?!! – Татьяна даже пошатнулась на мостках, Юля вынуждена была удержать ее за плечи, чтобы та ненароком не рухнула в воду, холодную уже совсем по-осеннему. – Что значит «сегодня»?

– Сегодня и значит – сегодня! – Юле очень хотелось заплакать, но почему-то никак не получалось. Слезы всегда приносили облегчение, а нынешнее каменное напряжение за грудиной очень не нравилось и мешало. – Я могу доказать, что шашлыки жарил не твой Эдик, а мой Родик! Не зря я никак не могла поверить в смерть Родиона! Уж и на могильном кресте написали, что под ним покоится Родион Кривицкий, но я ни одной минуты этому по-настоящему не верила! А ты... Ты... – Юля окатила невестку презрительным взглядом, – посмела пригласить меня сюда, чтобы я удостоверилась, как хорошо вам живется с Родионом! Только почему?!! Родик всегда любил меня! Я это чувствовала! В чем же дело, Танька? Что случилось с Эдиком?! Я, как ни силюсь разобраться в этом кошмаре... никак не могу...

– Юль... Я понимаю, что у тебя от горя все в голове помутилось, но... С Эдиком все в порядке! Вон он... там... за столом... Ты же видела...

– Дура! Это не Эдик! Неужели ты и впрямь не видишь?!

Татьяна, лицо которой побелело почти до цвета шарфика, срывающимся голосом проговорила:

– Этого... не может быть...

– Нет, вы только посмотрите на эту аллегорию изумления! – Юля даже всплеснула руками и пребольно ударила себя по бокам. – Чего ж ты тогда за столом на меня пялилась и хлеб воробьям крошила?

– Да потому, что ты только что сказала чистую правду, только... не всю...

– Это в каком же смысле?!

– А в таком, что тебя любил не только Родик, но и... к моему несчастью, Эдик. Когда я увидела, как ты в него всматриваешься, подумала...

Татьяна замолчала, но Юля тут же ее подбодрила:

– Ну и?.. Что же ты такого ужасного могла подумать?!

– Я подумала, что если тебе вдруг захочется, чтобы Эдик... В общем, он даже не подумает сопротивляться...

– То есть ты решила, что я собралась увести у тебя мужа? – расхохоталась Юля. – Чтобы вместо почившего в бозе получить практически идентичный вариант?

– Ну да... примерно так я и подумала...

– Идиотка! Я повторяю тебе, Эдика давно нет в живых! В могилке он! Под крестом! А к тебе почему-то ушел мой Родик! А раз уж ушел, то... – Юля хотела сказать, что Родион теперь вряд ли вернется, раз по какой-то совершенно непонятной причине переметнулся к Татьяне, но вдруг вспомнила, что совсем недавно у нее был самый натуральный секс... неизвестно с кем... Она была уверена, что с Эдиком, а теперь получается... В общем, совершенно непонятно, что теперь получается.

Татьяна, лицо которой по цвету стало напоминать старый газетный лист, вдруг полоснула Юлю жестким взглядом и очень по-деловому потребовала:

– Так! Объясняй, с чего ты решила, что Эдик – это Родик.

Юля как раз успела рассказать про шрам на указательном пальце Родиона, когда к мосткам начали спускаться несколько хорошо подгулявших гостей.

– Э! Девчонки! Вы чего там затихарились?! – послышался совершенно пьяный голос Сергея. – Не утопли, часом?! А то мы уже...

– Чего несешь, дурак! – оборвала его жена. – У них еще траур, а ты, как кретин, опять намекаешь...

– А я че? Я просто беспокоюсь... Там, значит, уже чай наливают, а девки все в гальюне да гальюне... Мало ли что?

– Да идем мы, – отозвалась Татьяна и потянула Юлю к гостям. – Действительно, пора пить чай. Свекровь столько пирогов напекла – за неделю не съесть.

И Юле, так ни в чем и не разобравшейся, пришлось снова идти к столу, за которым опять восседали довольные смешливые дети, разливали чай и резали пироги. Первым делом Юля, конечно, отыскала глазами Родиона. В том, что это никакой не Эдик, а именно ее муж, она вдруг как-то одномоментно перестала сомневаться. Он бросил на нее невыразительный взгляд и продолжил о чем-то беседовать с родителями и бабкой.

Никакие пироги не лезли в рот ни Юле, ни Татьяне. Юля вдруг поняла, что Татьяна действительно не догадывалась, с кем имеет дело. Понять это было трудно. Вот она, Юля, знает любимое тело мужа до последней клеточки. Она вообще все про Родика знает. Она никогда не смогла бы дать такого маху, как Татьяна. Хотя... Все эти рассуждения не стоят нынче и выеденного яйца. Оказалось, что она совсем не знает собственного мужа, раз он сейчас не с ней, а с Татьяной и даже готов называться именем погибшего брата. А погибшего ли? Может, убиенного?

Юля с трудом досуществовала до конца праздника. Расцеловавшись с племянницами, резво забралась в машину Эдика-Родика вместе с его родителями. Она знала, что ее завезут домой первой, потому что Григорий Сергеевич и Маргарита Васильевна жили в районе, который находился гораздо дальше от шоссе, ведущего в город с дачи.

– Я завтра к тебе заеду часов в семь вечера, – шепнула Юле на прощание Татьяна.

Юля угрюмо кивнула. Она специально села на заднее сиденье, чтобы не находиться рядом с Родионом. Она даже принципиально не смотрела в зеркало на лобовом стекле, чтобы случайно не встретиться с ним взглядом. Но как ни старалась, в поле ее зрения все время попадала рука Родика с белеющим на фаланге указательного пальца извилистым шрамом. Если бы она не отворачивала голову, когда ехала на дачу, многое можно было бы прояснить...

С трудом улавливая смысл болтовни свекра со свекровью, Юля что-то отвечала им и понимала, что делает это не всегда впопад, но старшие Кривицкие не обижались. Григорий Сергеевич изрядно выпил и в конце концов, с трудом сцепляя одну нарождавшуюся фразу с другой, принялся обсуждать с сыном какой-то футбольный матч. Юля каждый раз вздрагивала, когда свекор называл Родиона Эдюхой. Маргарита Васильевна, чутко уловив ее конвульсии, обняла невестку за плечо, притянула к себе и шепнула в ухо:

– Что же делать, Юлечка... нам с тобой остается только терпеть... Ты молодая еще, найдешь свое счастье, а у меня вот другого сыночка уж не будет... Она смахнула слезинку и начала вдруг вспоминать, как покойный Родичек, когда был маленьким, очень смешно вместо звука «л» говорил «в», и у него получалось не «ложка», а «вожка», не «лодка», а «водка».

Юля молча слушала воспоминания Маргариты Васильевны и никак не могла понять, почему мать близнецов столько времени не может разобраться, кого похоронила – Родиона или Эдуарда. Неужели она так и не почувствовала подмены? Подозревать простую добрую женщину в сговоре с Родионом Юля была не в силах. Она чувствовала, что свекровь совершенно искренне принимает Родика за Эдика. В этом тоже была какая-то неправильность, ненормальность.

Маргарита Васильевна конечно же потребовала, чтобы Эдик проводил Юлечку до квартиры, а то «мало ли что», но Юля самым решительным образом отказалась. Закрывая дверцу машины, она все-таки встретилась взглядом с Родионом. При этом у нее чуть не подогнулись колени. Не было никакого сомнения в том, что мнимый Эдик не сомневался: Юля точно знает, кем он является на самом деле.

Кое-как открыв дверь квартиры дрожащими руками, Юля прямо с порога упала на пуфик, привалилась спиной к стене, закрыла глаза и задумалась. Как же так получилось, что ее муж, которого она любила больше всего в жизни, считала самым лучшим мужчиной на земле, вдруг оказался способен на такой по меньшей мере странный поступок? Что он такого ужасного натворил один или вместе с братом, если посчитал возможным жить в его личине? И почему все родственники так просто повелись на этот обман? Неужели Танька не понимала, что в ее доме поселился совсем другой человек? Конечно, братья были близнецами, а значит, были очень похожи, но ведь не во всем! Родик, например, не любил кофе, а Эдик, даже направляясь в гости к брату, брал с собой баночку любимого напитка, поскольку считал, что Родион с Юлей в кофе не секут, а потому, если и купят чего для гостей, непременно какую-нибудь бурду в красивой упаковке. Неужели в угоду созданной легенде Родик теперь каждый день пьет ненавистный кофе? Да что кофе! Танька, как жена, должна знать кучу мелких деталей, которые отличали одного близнеца от другого. Не может такого быть, чтобы она не заметила за Эдиком каких-нибудь странностей. Да и девчонки, Ладочка с Лерочкой! У них наверняка были с отцом какие-то свои, особые дочерние секреты. Как со всем этим справляется Родик?

Юля вдруг нервно выпрямилась и широко открыла глаза. Ведь у Родиона есть ключи от квартиры, и он «после своей смерти» уже бывал здесь. А вдруг придет снова? Конечно, с одной стороны, это будет хорошо, можно потребовать от него ответы на все мучающие вопросы. С другой стороны, Юле почему-то хотелось для начала переговорить с Татьяной. Невестка явно вспомнила что-то очень важное... Это надо обсудить до разговора с самим Родионом. А он ведь уже порывался что-то сказать Юле на даче, на мостках. Он проговорил что-то вроде «Ты не все знаешь...» – а она не захотела его слушать, поскольку думала, что он – Эдик и непременно заговорит об интиме. Вот ведь что!!! Она тоже думала, что он – Эдик, пока не увидела знакомого шрама на пальце! Значит, и она обманулась, как все! Да, обманулась, но ей ведь даже в страшном сне не могло присниться, что ее муж поменяется местами с собственным братом. Она ведь даже жизнью рисковала, когда хотела узнать о нем что-нибудь важное в жуткой трущобе недостроенного универсама! Но! Надо быть честной с собой: в смерть мужа она никогда не верила. Она вынуждена была согласиться со всеми, чтобы ее не считали сумасшедшей, и даже принять решение о соблюдении траура и регулярном посещении кладбища, хотя в глубине души всегда чувствовала, что муж жив. И вот сейчас, когда она убедилась в правильности своих чувств, радостно ей от этого не стало. Более того, Юля поняла, что ей завтра же надо сменить замки на дверях. Родион сможет сюда зайти только с ее разрешения. И хорошо бы, чтобы при этом в ее доме находился какой-нибудь мужчина. На всякий случай. Да, но где же на подобный случай найдешь мужчину, да еще в такие сжатые сроки? А Бэтмен? Да! Бэтмен, который ее однажды уже спас, мог бы пригодиться и в нынешних условиях. В конце концов, ему можно даже все рассказать. Незнакомым людям всегда легко рассказывать о собственных драмах. Вряд ли между ней, Юлей, и Родионом когда-нибудь восстановятся былые отношения. Им безусловный конец! Кирдык! А Бэтмен сможет что-нибудь посоветовать. Только вот где его найти, этого Бэтмена? Он, кажется, назвал свое имя, но оно почему-то никак не вспоминается... Какое-то очень простое имя... Артем, что ли? Да и лицо у этого Артема было уж очень невнятное. Среднестатистическое! Не человек, а натуральный милицейский фоторобот! Собака у него – и то была выразительней! Точно! По псу его и можно найти! Он же выгуливает своего Джека на пустыре перед недостроем, значит, именно там может быть обнаружен!

Юля обрадовалась, что хотя бы один вопрос как-то разрешился, и внимательно оглядела прихожую и часть видневшейся с пуфика кухни. Нельзя ли найти в этих помещениях что-нибудь эдакое, чтобы забаррикадировать входную дверь? Родик не должен переступить порога этой квартиры, пока она, Юля, к его приему как следует не подготовится!

Она встала с пуфика, когда решила, что некое современное изделие из прихожей, стилизованное под старинный комод, вполне подойдет для того, что она задумала. Юля чувствительно приложилась к нему собственным боком, но комод даже не подумал сдвинуться с насиженного места. Раздосадованная Юля пару раз пнула его в наказание ногой, но потом догадалась вытащить из него ящики. При этом она убедилась, что ящики забиты таким хламом, который не жалко и выбросить, а потому совершенно неясно, зачем они с Родионом вообще покупали этот комод. Видимо, для стиля, потому что ни для чего другого он явно раньше не был нужен. Неужели его предназначение как раз и состояло в том, чтобы в будущем перегородить вход в квартиру? А ведь Родион сам предложил его купить... Какой ужас! Все, что было связано с мужем, теперь казалось Юле кошмарным и вымороченным.

Без ящиков комод сдвинуться с места пожелал, но Юле все равно пришлось затратить на его перемещение определенные усилия. На новом линолеуме под мраморную плитку остались безобразные полосы, но Юля нисколько не огорчилась. У нее вся душа исполосована и изранена, а потому царапины на полу не имеют никакого значения. После того как в ящики вместо полиэтиленовых крышек и пакетов, мотков бечевок и прочей ерунды, которая так и осталась валяться на полу, были положены самые тяжелые книги из библиотеки, которую они любовно собирали с Родионом, Юля прошла в комнату, рухнула в джинсах и свитере на кровать прямо поверх покрывала. Прежде чем заснуть, вспомнила, что оставила на даче свой апельсиновый плащ, который находился на просушке после того, как Татьяна отстирала шоколадные отпечатки детских ладошек.