Текст книги "СТРАНА ТЕРПИМОСТИ (СССР, 1951–1980 годы)"

Часть вторая

 
Вьюга смешала
Землю с небом.
Серое небо с белым снегом…
Шел я сквозь вьюгу,
Шел сквозь небо,
Чтобы тебя отыскать на земле…
 

(пел Муслим Магомаев)

ЕНИСЕЙСК, город ссыльных и спецпоселенцев

1963-66 годы. Еще в Норильске Ксеня частенько слышала от родителей, что они поедут на юг, купят там дом…

Остановились они в небольшом провинциальном, похожем на Минусинск, городке Енисейске на берегу Енисея. На ее вопрос, почему они не поехали на юг, как собирались, отец веско ответил:

– Так надо.

Мать объяснила более пространно, что после стольких лет на Севере нельзя резко менять климат, что двое из их хороших знакомых уехали из Норильска на юг и вскоре умерли, что им с отцом не хватает два года для того, чтобы заработать надбавку к пенсии, а Енисейск по климатическим условиям приравнен к Северу. Ксеня удивилась, что родители, такие молодые, уже думают о пенсии, но ничего не сказала: Енисейск так Енисейск, надо так надо. Да и городок сразу сделался ей мил тем, что напомнил Минусинск деревянными, изредка каменными домами, пыльными, сонными улицами…

С год они и здесь жили на частной квартире, занимая три комнаты в особняке. И были почти хозяевами с небольшой оговоркой: владельцы особняка оставили на их попечение двух стариков. Дед, довольно еще бодрый для своих восьмидесяти лет, поторговывал на пристани антоновками из своего сада, куда Ксене вход был строго воспрещен. Но она все равно таскала и яблоки, и малину, благо окно ее комнатки – у нее появилась своя собственная – выходило в сад. У деда была подруга жизни – неопрятная, сгорбленная бабка, на лицо – сущая ведьма: острые колючие глазки, тонкогубый, зло поджатый рот и крючковатый нос с волосатой бородавкой на левой ноздре. «Ну, баба-Яга в натуре», – заключила Ксеня, впервые увидев ее.

Ксеня брезгливо морщилась, если ей приходилось есть за столом одновременно с бабкой. У той все валилось из рук. Она просыпала соль, проливала суп, сыпала сахар мимо чашки с чаем и собирала со стола, покрытого старой, потрескавшейся клеенкой, сухонькой, скрюченной ручкой с грязными ногтями хлебные крошки и, широко разевая беззубый рот, кидала их туда и при этом ехидно косилась в сторону Ксени и, конечно же, ловила ее брезгливую гримасу. Ксеня подозревала, что бабка ведет себя так назло ей, выставляя свою неопрятность в пику Ксениной аккуратности.

Их молчаливая вражда, правда, не затянулась. Однажды они разговорились. Бабка и вправду оказалась ведьмой-знахаркой: она умела заговаривать ячмень, чирей, зубную боль. Но, кроме того, что было самым притягательным для Ксени, бабка умела привораживать и отвращать мужчин. Она поведала, что в молодости не была красавицей, но дед, в ту пору самый видный парень в их околотке, полюбил именно ее. «С божьей помощью» – притворно вздохнула бабка, заканчивая рассказ.

Дед до сих пор смотрелся молодцом, особенно когда хлебнет из запрятанной где-нибудь в саду бутылки дешевого винца. Глаза его начинали молодо блестеть, щеки покрывались румянцем: он выпрямлялся и молодцевато расхаживал по садовым дорожкам. Причем, ходил он не просто так, наобум, а держал направление в сторону очередной, спрятанной в саду бутылки. Их обычно бывало несколько. И кружа так по саду, к вечеру он набирался основательно и становился прямо-таки храбрецом – трезвым он побаивался своей супруги – и даже хлопал ладонью по бабкиным юбкам, что означало – заду. Такой игривый становился.

Ксеня пошла в десятый класс. Школа была деревянная, двухэтажная, старой постройки. Классы были тесные, коридоры узкие: в них могли пройти плечом к плечу от силы четыре человека. Посередине небольшого двора стояла уборная «М» и «Ж». К концу учебного года Ксеня и еще четверо девчонок начали покуривать: сначала дамские длинные папиросы «Любительские», а потом болгарские сигареты «Шипка» или «Солнышко».

Ксеню посадили за первую парту в крайнем ряду возле двери. Рядом с ней позже на пару месяцев подсадили тоже новенькую: Люську Токареву, Торю – симпатичную девицу с большими, слегка раскосыми, приподнятыми к вискам голубоватосерыми глазами, аккуратными темными бровями, изящным прямым носом и полногубым ртом, который в отдельности смотрелся бы несимпатично, но вкупе с остальным придавал лицу особую пикантность. У Люськи были роскошные пепельные волосы, раскинутые по плечам, стройная фигура с небольшой грудью, тонкой талией и прямыми мускулистыми ногами.

Ксеня тоже к тому времени тоже обладала внешностью броской: дерзкий взгляд зеленовато-карих глаз, вздернутый, но аккуратной формы нос, губы пухлые – от природы малиновые, темные брови вразлет, овал лица монгольского типа – с приподнятыми вверх скулами, в деда-бурята. Копна небрежно собранных на шпильки каштановых вьющихся волос завершала ее портрет. Фигура и ноги, что особенно ценилось мальчиками и являлось предметом зависти девчонок, были в полном порядке.

До появления двоих новеньких сразу да еще таких видных в классе были свои авторитеты. Одна из девчонок – Валька Бараковец – считалась первой красавицей. У нее была идеальная фигура, хотя ноги портили слишком полные икры, и пышные, мелковьющиеся пшеничного цвета волосы. Лицо с серыми глазами, прямым римским носом и тонкими, но изящной формы губами лучше смотрелось в профиль, чем фас – тогда оно выглядело плоским. Щеки цвели кирпичным румянцем крепкой, ядреной деревенской девки. Вале же хотелось аристократической бледности. Но против природы не попрешь, и пудра не помогала. Зато в профиль она была неотразима!

Вторым авторитетом по всяческим проказам, типа коллективного ухода с уроков, отказа отвечать домашнее задание, была Лилька Кулакова. На свой день рожденья отличилась тем, что принесла в класс большую, «долгоиграющую» бутылку портвейна. На одном из уроков пустила ее по рядам. В тот момент, когда учитель отворачивался к доске, очередная девица делала глоток – другой прямо из горлышка. Мальчишки в этом мероприятии не участвовали. Они в классе были на вторых ролях: скучные и порядочные, к тому же еще не употребляли спиртного и, за исключением двух отъявленных, не курили. Внешностью Лилька, как две капли воды, напоминала Калягина, только моложе, и когда он в одном из фильмов играл женскую роль.

Не прошло и двух месяцев со дня появления Ксени в классе, как она стала привлекать к себе всеобщее внимание своим внешним видом и вызывающим поведением. Ее школьное платье было чуть короче, чем у остальных. Брюки она надела первая в городе, за ней последовала Люська. Они дерзко шагали по центральной улице, и бабки сыпали ругательствами им вслед. Были и такие, которые плевались. Торя (прозвище от фамилии Токарева) – в серых брючках, Лапка (прозвище Ксени) – в черных. Бабки крыли: – Сучки! Ну, оторвы!

На уроках они часто переписывались стихами, одна начинала, другая продолжала, типа: Кто-то камень положил в его протянутую руку. Какой-то прохожий, видать, пошутил, чтоб разогнать свою тусклую скуку. И нищего лицо окаменело, будто камень волшебную силу имел. Но крик вдруг раздался из высохшего тела: – Спасибо, прохожий, меня ты согрел. И взгляд неподвижный слепца заблестел соленою влагой. Неужель у жестокости нет конца? Неужель к горю еще обиду добавить надо? Иногда это были шуточные пародийные строки: Отелло, негр ревнивый, он Дездемону задушил. Ну, что ты ржешь, мой конь ретивый, и не грызешь своих удил? Демон Тамару хотел завлечь и по небу с ней похилять. Но ангел невинный сумел уберечь, у Демона злого ее отобрать. Татьяна Онегина любила и объяснилась в любви ему. Бежала за ним, как пегая кобыла, и ржала: – Тебя не отдам никому! И сами ржали. Как-то Ксеня написала несколько строк стиха: Я завидую ветру, что целует губы твои, я завидую солнцу, что ласкает тело твое. А небо, жестокое небо взгляд твой ловит оно. Видно, только завидовать мне и осталось. (Смешно, но эти несколько строк были опубликованы в 1975 г. в журнале «Простор», Алма-Ата).

Они с Люськой были едва ли ни единственными в классе, а может, и в школе, кто читал книги. Потом обсуждали прочитанное, засиживаясь часами на скамейке у Люськиного дома. Подруга жила у тети Лиды, муж которой дядя Петя был директором базы «Золотопродснаб». Он снабжал дефицитными продуктами высших чинов Енисейска. Ксенин отец дружил с ним. Жили тетя с мужем небедно, на кухне стоял огромный холодильник «ЗИЛ». Тетя Лида казалась Ксене суровой дамой, может, из-за очков с толстыми стеклами, и она чувствовала себя неловко в их доме, все-таки репутация у нее в городе была не ахти.

С продуктами в енисейских магазинах было шаром покати, не лучше, чем много лет назад в Минусинске. Одно время даже за черным хлебом мать занимала очередь в пять утра. И это, как заявлял Хрущев, при развитом социализме. Наступил 1964 год… Как Ксеня услышала из разговоров родителей, страной уже правил не Хрущев-кукурузник, а Леонид Ильич Брежнев. Этот правитель ей нравился: очень симпатичный с густыми черными бровями статный мужчина. Он смотрелся внушительно.

В школе дела обстояли по-прежнему неважно. Теперь им постоянно выговаривали учителя за прически (в моде появились начесы), особенно одна – завуч и математичка. У нее была кличка «Коробочка» – из-за бесформенности фигуры.

– Будьте добры привести себя в приличный вид, как положено советской школьнице. У вас слишком короткое платье. А прическа? Я больше не пущу вас с такой растрепанной головой на урок. Вы должны привести в порядок свои волосы, – отчитывала она Ксеню, вызвав в свой кабинет.

– А как мне привести в порядок волосы? – непонимающе спрашивала Ксеня.

– Можно разделить их на пробор – прямой или косой и собрать на затылке в пучок, – не подозревая подвоха, отвечала Коробочка: у нее были жидкие, собранные в пучок волосы.

Тут Ксеня не выдерживала.

– Ну уж нет! На прямой ряд пусть отличницы носят, а я себя уродовать не хочу. Мне так идет, и я буду так носить, – она разворачивалась и покидала кабинет.

Коробочка неслась за ней вдогонку по коридору и кричала:

– Нет, не будете! Я не позволю позорить свою школу! Чтоб завтра мать пришла…

Ксеня стремительно уходила, расшвыривая «клашек», так они называли учащихся младших классов. На глазах сверкали слезы ярости. «До волос добралась… Ну, ладно, поведение плохое… Но волосы-то чем виноваты? Не буду я из себя уродку делать…» – негодовала она. Тут ей в голову пришла дерзкая мысль, и она улыбнулась сквозь слезы.

На следующий день она явилась в школу в платье ниже колен, ее укороченный подол школьного платья тоже преследовался завучем, и в темном, по-бабьи повязанном платке.

– Что такое, Дудина? Вы почему в головном уборе? – едва переступив порог, спросила Коробочка.

– Вы же сказали, чтобы я привела волосы в порядок. Вот я и привела, – Ксеня сдернула платок и вскинула лысую голову.

Класс ахнул. Завуч растерялась: она явно не ожидала таких последствий от своей воспитательной беседы.

– Теперь у меня приличный вид, не правда ли? – дерзко спросила Ксеня под общий хохот.

Дома она выкрутилась, придумав несуществующую кожную болезнь. Даже мазала голову обычным постным маслом, выдавая его за мазь. Волосы отросли быстро – еще пушистее и непокорнее. Правда, замечаний по поводу прически она больше не получала. Коробочка отступилась – до поры, до времени. Выжидала подходящий момент, чтобы наказать строптивицу.

Из дневника: 1963 год (продолжение). Слава Богу, наконец-то добрались до Енисейска. Завтра иду устраиваться в школу.

Учусь в 43 школе в 10 «А», как и в Норильске. Класс – так себе, деревня. Девчата, правда, ничего. Пацаны – лажевые. Вообще в городе есть стоящие пижоны, но я не думаю «сниматься с якоря». Трудовое воспитание: радист. Токарей нет, придется переквалифицироваться, практика будет в аэропорту.

В субботу в школе был вечер, почарльстонили. Вот тебе и деревня.

Прошло два года и три дня с того момента, как я впервые обратила внимание на Гивку. Мое чувство к нему действует на меня подавляюще. Влюбиться в кого-нибудь другого, чтобы забыть его навсегда. Собираюсь на ноябрьские каникулы слетать в Норильск. Виктор-летчик, сын друга отца, обещал помочь. Неужели получится? Полечу тайком, оставлю предкам записку.

Вот и прошли каникулы. Из поездки ничего не вышло. В Норильске была нелетная погода. 7 ноября справили у Павловой. Напилась я в поряде. 8 ноября ходила к тете Фине, тоже слегка кирнула и вечером с нашими хозяевами налакалась в доску. От неудачи. Какая скука на любовном фронте! Серость вокруг, никто не нравится, живу прошлым.

Между прочим, не так уж в Енисейске плохо. По крайней мере, не затеряешься, как в большом городе. Гивка, чем ты заполонил мое сердце, мою душу, всю меня? «Поцеловал ее – и умерла воля в твоем сердце. Привяжет она тебя к себе чем-то, чего не видно, а порвать нельзя, и отдашь ты ей всю душу», Горький «Старуха Изергиль». А у нас с Гив-кой наоборот: он привязал меня, а не я.

Вчера ходила второй раз на «Дождливое воскресенье», фильм очень понравился, напомнил «Опасный возраст». Не пойму, зачем Гивка пишет мне? Ведь он дружит с другой девчонкой. Я уверена, что никаких чувств он ко мне не имеет. У меня не хватает смелости не ответить ему. Но, увы! Хватило смелости сжечь все его письма. Если бы можно было сжечь чувства…

Не писала уже две недели, а сегодня что-то захотелось поразмышлять. Мне все больше начинает нравиться здесь. Да, ничто на земле не вечно. Уже начинаю колебаться насчет новогодних каникул: лететь или нет в Норильск. Морозы там за 40, а у нас около 30. Пока мне не нравилось здесь, я без ума хотела в Норильск. А теперь? Все девчонки шьют костюмы, а я? Ума не приложу, что делать. Гивка постепенно и неотвратимо уходит из моего сердца, но, я знаю, стоит мне увидеть его, и моей любви хватит до следующего свиданья.

Это уже пятая тетрадь. Как ни странно, не порвала ни одной. Все-таки интересно потом, когда перечитываешь написанное. Разнообразные чувства: и смешно, и чего-то жаль. Быть может, того, что ушло безвозвратно. Мне уже 17. Сейчас каникулы. До чего медленно тянется время! Скучно! Школьный вечер 30 лично для меня прошел плохо. Не могу влиться в общество, как ни пытаюсь. Все как будто в сторонке и наблюдаю, а не участвую. На 31 пригласили Бармина и Островских из 10 «б». Они согласились. А у нас в кодле разлад. Лидка сказала, что не придет. Девчонки расстроились, мне было все равно. Мальчишки пришли в 12-м, до 12 играли в карты. Вели себя неловко и скованно, собрались первый раз. Потом в спешке сели за стол, Володька пролил шампанское. Выпили, неловкость прошла, все почувствовали себя свободней, стали танцевать. Куз скромничала: ни разу не пригласила Витальку. А ведь она давно в него влюблена. И кажется, серьезно. Не то, что я, то один, то другой, а на самом деле никто. Вечеринка прошла без поцелуев. Скушновато, конечно, никто не напился, родители были дома, да и не напьешься шампанским.

Потом я заболела, мать тоже. От Гивки получила письмо, сожгла. Кажется, любовь растаяла в тумане льдинкою, а мне оставила тоску и грусть…

Я постоянно читаю, много сплю, вижу сны. Как все-таки интересно все в книгах. Завидую. Почему в жизни не так? Почему мне ничего не хочется? Ни к чему не стремлюсь, ни о чем не мечтаю. Как-то нехорошо даже. Ведь столько вокруг интересного!

Были на катке, от нечего делать. Пошли по домам, на дороге остановились, стали разговаривать. Подошла Баракуша. Стоим, едет грузовик. Все отошли, я осталась стоять: испытание храбрости. Или дурость? Шофер остановился, их было двое, стали с матами заталкивать меня в кабину, чтобы отвезти в милицию. Не получилось. Тогда один пошел за милиционером, привел, и тот повел меня в милицию. Мои попутчицы молчали, не вмешивались. Трусишки-зайчишки! Хотели оставить меня на ночь в камере, но потом сжалились, спросили фамилию и адрес. Я наврала, Баракуша подтвердила. Отпустили. Пошли по домам. Сижу дома и трясусь. Боюсь. Но вчера я вела себя довольно дерзко, хотя была неправа.

Прочла книгу «Путь через ночь». Какая была девушка Татьяна! Сильная, независимая и вдруг стала верующей, баптисткой. Мне кажется, я бы ни за что никогда не стала сектанткой. Как бы трудно ни сложилась жизнь. Терпеть не могу подчиняться. Сегодня ходила на стрельбу с мальчишками. Да, я дошла до ручки, то один нравится, то другой, но все не то. Не хватает влюбленности, пусто все, если пусто на сердце, если нет предчувствия чего-то хорошего. Как хочется ревновать, надеяться, ждать, томиться, пусть даже страдать. Но чтобы жизнь была заполнена чем-то. Не знаю, что со мной. Может, мне просто 17 лет и хочется любить? Последнее время у меня какое-то смутное настроение. О, как я завидую всем, кто любит и любим. Почему я все время одна? Почему?

На практику сегодня опять не ходила. Слушала оперу «Риголетто» у Вал. Станисл. Ходила к ней в общежитие. Все думаю и думаю. Я же не уродка, но почему-то никому не нравлюсь. Наверно, сама виновата. Я сама отталкиваю от себя всех, слишком разборчивая. Но разве моя вина в том, что нет человека, от взгляда которого я потеряла бы разум? Чтобы одно его слово я повторяла без конца, одно прикосновение хранила до следующего раза. «Хочется к груди твоей прижаться, хочется обнять, поцеловать. Хочется с тобой не расставаться…» До чего же хочется!!! О боже! Неужели ты бессилен сделать меня счастливой? Молю тебя, всевышний! Ты ведь все можешь! Все! Сжалься надо мной! Дай мне жизнь, счастье, ожидание, томление, страдание – все, только, чтобы я любила и была любимой. Молю, о боже! Никого и ничего, кроме Гивки, его писем, не любовных, а никаких, равнодушных, безликих, безразличных, фразы такие короткие, бездушные.

Скорей бы лето! Дружу с Людкой Даниловой. Она немного грубовата, но в остальном хорошая девчонка. Вчера был вечер в школе. Мы с Людкой пришли, а там девчачий батальон. Мы смылись. Сегодня все девчонки говорят, что было очень здорово. Но я не завидую – подумаешь! Из мальчишек я ни с кем, и мне никто не нравится. Только Гивка, милый, хороший, но не мой. Дружит с Алкой, все пишут. Не будет же он один. Я, конечно, ревную, но что толку на расстоянии?

Купили спальный гарнитур. Теперь у нас в квартире довольно здорово, особенно в моей комнате уютно. Папка по моей просьбе принес откуда-то деревянные полки и сделал стенку. Буду собирать книги. Мой любимый Лермонтов уже занял первое место наверху. Сегодня весь день думала о Гивке, вспоминала. Мамка сказала, что они боятся отпускать меня одну в Норильск, потому что я люблю Гивку. Прямо так и говорит, что «люблю». А мне кажется, как бы я ни любила его, «этого» я не позволю ни за что. А я на самом деле люблю его. Мне уже 7-й месяц никто не нравится. Это мне-то, такой влюбчивой? Я все пишу в дневнике так откровенно, как будто никто никогда не прочтет его. А вдруг? Нет, это невозможно. Такая откровенность только для меня одной. Скорей бы пришло письмо от Гивки.

Ходили с Торей в кино «По газонам ходить разрешается». Ничего особенного, понравилась любовь Ю. и Л. Как чудесно, нежно, хорошо. Но так бывает только в фильмах, на самом деле все проще, дешевле. А Торя неплохая девчонка. Только не разочароваться бы в ней, как в «троице». Поживем – увидим. Интересно, будет в субботу вечер? Л., наверное, опять будет иметь успех. Она довольно симпатичная.

В школе сегодня настоящий байкот. Но лично мне наплевать! Мы с Люс не теряем присутствия духа. Было 4 урока. Ура! Пошли ко мне, Люс читала мои старые дневники, наржались с ней. Смотрели «Путь на арену». Дрянной фильм. Жалко 40 копов. Письма от Гивки нет. Пожалуй, я не буду жечь его письма и фото. Не стоит. Это просто временная злость и слабость. Пусть лежат. Приятно будет когданибудь вспомнить свою «былую юность». А пока в сердце пусто, не «горит огонь желанья». А мне жалко Л., она никого еще не любила. Сегодня у нас опять гуляют, а я сбежала и пишу. Ох, какая скука! Надоело все до чертиков.

По «тришке» отхватила пятак. Сочинение написала зверски плохо: совсем разучилась.

Сегодня проспала и не пошла в школу. Ужасная скука. Людка так и не приходит: вот кляча! От Гивки, наконец, пришло письмо. Как всегда, оправдался. Все же я была рада и почти счастлива.

Я сегодня во сне видела, как целовалась с ним. На самом деле этого никогда больше не будет. Да, на меня снова нашла поэзия. Сочинила 8 стих. Хохма! Есть удачные фразы. Скорей бы в Красноярск! Скука!!!

Сегодня с Людкой нафотались, я в субботу напечатала. Я себе почти на всех фотках нравлюсь, а Людка к себе слишком «строго» подходит. Сегодня на 9 ходили с ней в кино «Голый среди волков», дикая дрянь! Зато наржались на 40 коп.

Вот и май. Каникулы прошли ерундово. Вечер был дико плох. Правда, под конец мы «заправились» и похамили. После вечера пошли шляться по Броду(пр.Ленина). 1 мая я дико болела. Пришли Танька М. Лидка К. Ольга В. Ну, глюкнули и точили лясы.

2 мая были в ДК, были бесплатные танцы. Никто из нас не имел успеха. После вечера пошли в церковь. Она была вся облеплена молодняком. Я кое-как пробралась. Ничего интересного. Я начинаю халтурно учиться: все надоело до «чертиков». Ужасно долго ни от кого нет писем. Как глупо на земле устроено. Обязательно нужно ждать, волноваться. А я не хочу!!! Надоело.

Ну, кажется, наши мучения подходят к концу, осталось два дня учиться. Я безумно рада. Дружу с Людкой. Мы, кажется, нашли друг друга. Она хорошая девчонка, и я люблю ее. Бабка научила меня (заговор) привораживать парней. Я решила произвести опыт над Вовкой С. из параллельного класса. Сделала приворот. Так он бросил свою девчонку, с которой дружил, и стал оказывать внимание мне. Получилось. Но тут я встретила Вовку Битникова и забыла об С.

Что интересно, он полюбил ее, писал долго письма, когда она уехала, а он учился на летчика. Даже приезжал к ней дважды в Алма-Ату. Дважды был женат, но всегда, как сам признался, любил только ее по-настоящему. Жил в Минусинске, городе ее детства, и умер там слишком рано. Больше она никого не привораживала, поняла, что это грех: насиловать чужую волю. Ведь сама же не терпела насилие.

Между прочим, Борик и В.О., по-моему неравнодушны ко мне. Ой, ну, почему мне так дико наплевать на всех? Просто странно и непонятно, что со мной случилось.

Гиви наконец проявил благородство и написал. Как я ненавижу его сейчас! Что он гнет из себя? Болван. Господи, какая я тупая. Скажите, как возвышенно звучит: «Она влюблена в осла». Чумазый питекантроп. Я буду не уважать себя, если в этой тетради еще раз напишу, что люблю его. Нет уж, хватит! Подумаешь, сколько небрежности и одолжения в его письме. Баран безрогий. А на улице чудесно: зелень жгуче-зеленая. Даже порою не верится, что может быть такая красота.

Почти месяц не писала: напала великая лень. Сегодня сдала практику. Чуть с ума ни сошла от радости. Получила 4, принимала 75 знаков. Все были дико удивлены, как и я сама. Получила от Гивки письмо. Ах, он меня целует… Какие нежности.

Опять были на танцах: я, Галка, Лидка и Мака. Я снова имела успех, меня многие приглашали. Опять ползала солдатиков. Ко мне не подходят, одного отшила, остальные поняли, что я не их поля ягода. Многие девчонки танцуют, но не из нашего класса. (За городом располагалась воинская часть, в ней служили мальчики из Москвы, Питера, Подольска. Некоторые девчонки встречались с ними, повыходили замуж и уехали покорять столицы).

XXI век: Донька, кстати, тоже оказалась в Москве, через много лет они отыскали друг друга. А Люська Токарева вышла замуж за военного, жила в Кондопоге, Чернобыле, Донецке, ныне из-за войны выехала в Рубежное, где нет военных действий.

Вчера наши мальчики из класса помогали мне полоскать белье на Енисее. В 8 девчонки собрались у меня: Людка, Галка, Томка. Кирнули. Галка с Людкой были пьяны. Заявляются Мака, Гулька, Юрка, Женька. Я их угостила винным ассорти. Пошли на улицу. Господи, как я хочу видеть Вовку. Просто невозможно. Неужели я его так и не увижу сегодня? Нет, я не на шутку втрескалась. И надо же – перед самым отъездом.

Пошла к Лидке. Стащила у нее фотки С.В. и С.Петрова. Потом пошла к Людке. Ее дома не было, я и у нее взяла без возврата несколько фоток наших «красоток». Пошли с мамкой билеты брать, а 2-го класса нет, пришлось мамочке раскошелиться на 1 кл. На пароход меня провожали девчонки. В каюте мы вдвоем с девушкой Леной. Видела дикий сон (на новом месте приснись жених невесте): целовалась безумно с Гивкой. Только этого не хватало. Странно, но мне сейчас хочется, чтобы он уехал куда-нибудь из Норильска. Не хочу его видеть.

Плыву уже вторые сутки. Скоро Дудинка. Дрыхну без задних ног, отсыпаюсь.

Наконец в Норильске. Иногда мне кажется, что это сон, а иногда, что я вообще не уезжала. А вообще хочется домой! Здесь такая погода ужасная, дождь моросит, ветер. С Зойкой сегодня промотались день. Она дико красится, но ей идет. А вообще она нисколько не изменилась. Я ее по-прежнему люблю. Такая же ехидна и подлиза, милая лиска. Видела Нинку Крец. Она изменилась. Красится, ругается, грубая до невозможности. Томка Х. заб… Гивка уехал в Сухуми. Это к лучшему. Ужасно соскучилась о В. Все время вспоминаю встречу на пристани. Нет, он чудный. Милый мальчишка. Жди меня, думай обо мне, хороший мой. Я бы, кажется, сейчас полетела в Енисейск, чтоб скорее увидеть тебя, мой голубоглазый Вовчик. Шарик, ты меня уваж-ж-жаешь?

Я подстриглась. Мне очень идет, помолодела на 2 года, по крайней мере. Зойке тоже понравился мой причесон. Вчера ночевала у нее, трепались до 3 часов ночи, а потом клопы жрали мое бренное тело, еле уснула. Утром спали до 12. Завтра у нее последний экзамен. Молю Бога, чтобы она сдала. Тогда мы кутнем на всю катушку.

 
Бац динг-буги – самый модный танец.
Бац динг-буги – сказал американец.
Эта песня хороша, от нее поет душа.
Буги лабают в США.
 

Уже взяла билет на 14. Не вынесла душа поэта… Надоело здесь до чертиков. Скорей, скорей в Енисейск. О, Господи! Вчера кирнули с Зойкой бутылку «шимпанзе» и еще какой-то дряни. Крутили маг. Целую пленку истратили на свои милые голосочки. В общем в поряде. Вечером дурили на Броде. Ночевала у нее. Опять не могла спать из-за клопов. Вот гадость неумирающая.

Хочу видеть Вовку, оченно. Просто невыносимо. Скорее всего, из-за него так рано уезжаю.

Давненько не писала, все лень. ДОЕХАЛА, КАК ВСЕГДА С ПРИКЛЮЧЕНИЯМИ. Села не на тот самолет. Пришлось сойти в Подкаменке. Целые сутки сидела, потом кое-как села на ЛИ-2. Летела в кабине с пилотами, как заяц.

В среду с девчонками ходили на танцы. Гнусно. Какие-то кретины приглашали. Шла домой, меня, оказывается, ждал Вовка. Я была рада. Сидели возле моего дома на лавочке, болтали.

В воскресенье ездили с отцом в Подтесово. Я снова вела машину, кажется, не плохо получается, папка уже не рычит. От Гивки письмо, будет только проездом. Ну, и черт с ним! Страсти какие…

Ну, вот был у меня Гивка. Ладно, начну по порядку. Во вторник сшила свое черное платье и пошла на танцы. Были все девы наши. Мне понравился один мальчик. Он почти все танцы простоял в одиночестве, как Гамлет. Потом смотрю, с Донькой танцует. Я даже расстроилась. Потом второй танец с ней. Когда я встретила его взгляд, мы улыбнулись друг другу. Он пригласил меня на танго. Мы сразу заговорили, как старые знакомые. В конце танца он прижал меня к себе близко-близко. У меня по телу сразу пробежала дрожь. Донька имела успех у Набедо. Он пошел провожать ее.

В 4 утра будит меня бабка и говорит: – К тебе мальчик пришел. Я, конечно, дико удивилась. Выхожу – Гивка. Обнялись. Сидели, трепались до утра. Вообще было весело и хорошо с ним. Дичайше бесились, ходили в кино, на танцы. Немного пообнимались, поцеловались, но все не то. Я, оказывается, уже не питаю к нему никаких чувств. Так, немного приятна близость любимого когда-то мальчишки. Даже странно. Видела Вовку С. К нему тоже ничего нет. Все прошло. Зачем только отбила его у Людки С.? Гивка читал мои стихи, ему посвященные. Что ж!.. Что было, то быльем поросло. Вчера была у Люсси. Немного читала ее дневник. Неглупо. Мне оченно понравились ее стихи. Довольно броские. Люсси Гивка понравился, как мальчишка, а на внешность нет, сказала, что не любит грузинов. Ну, какой он грузин? Так, серединканаполовинку.

В понедельник шлялись по Броду, встретили наших мальчиков. Разошлись во 2-м часу.

Скотство, авторучка не пишет. Зла не хватает. Давненько не писала. Шляюсь почти каждый день на танцы. Какие-то мимолетные чувства, а вообще все лажа. Становлюсь непонятной самой себе. Гивка совершенно разонравился. Мне не может нравиться человек, над которым можно смеяться. Кстати, у него дикий нос, еще хуже, чем я ожидала. Вот и снова конец тетради. Возможно, я слишком откровенна. А что делать? Чем бояться писать, лучше вообще не пачкать бумагу. Скоро в школу. Идут последние деньки свободы. До свиданья, еще одна рукопись.

Десятый класс остался позади. Норильск не отпускал ее. Можно сказать, что она духовно жила письмами одноклассниц и Гивки, а еще книгами. Впереди был одиннадцатый год обучения. Получилось так, что лето предстояло провести в городе. И не ей одной. Ксеня давно замечала, что им скучно. Но не знала, чем заполнить дни, как бороться со скукой. Она наблюдала за гостями, которые изредка собирались у них дома. Приходили и усаживались за стол скучные, вымученно улыбались, говорили нехотя, будто пережевывали что-то. Но вот они выпивали рюмку-другую и менялись на глазах: говорили оживленно, перебивая друг друга, часто смеялись, затягивали песни и затевали танцы. «Это из-за вина. Точно. Надо и нам попробовать. От скуки ведь помираем», – о выпивке они между собой даже и не говорили.

Ее идею одобрили все пять девчонок: Людка Данилова (Донька), Галка Кузьмина (Кузя), Танька Макарова (Мака), редко Торя. С ней у Ксени были другие интересы, к тому же тетя у Люськи была строга до невозможности, из дома не выпускала. Остальные одноклассницы были попроще, их никто особо не контролировал. До Тори, она появилась в школе позже Ксени, подружкой была Донька. Высокая светловолосая, с высокой грудью, которой она стеснялась, Донька была своей в доску. Жили они недалеко друг от друга, и Ксеня частенько бывала в их квартире. Отец где-то работал, а по вечерам спал дома пьяный в другой комнате. Как у Зойки в Норильске. У Людки была своя комната, где они часто собирались на танцы. Мать была настоящей цыганкой, но оседлой, хозяйничала дома, держала на кухне кур. Иногда она гадала им на картах. Вот такая у них сложилась компания после окончания десятого класса. Распив бутылку вина и выкурив по сигарете – они впервые собрались у Ксени, когда родителей не было дома, – девушки пошли на танцы в парк на берегу Енисея.