Текст книги "Волшебное стекло"

Светлана Гершанова
Волшебное стекло

© Гершанова С. Ю., 1995, 2004, 2011, 2020

I

Подарок

 
Все универмаги –
Это много слишком,
Я и без подарков
Счастлива, поверь…
Хочешь, подари мне
Плюшевого мишку.
В детстве не купили –
Подари теперь!
 
 
С чёрным-чёрным носом,
С мягкими ушами,
С капельками солнца
В бусинках-глазах,
Что же ты смеёшься –
Я уже большая,
О других подарках
Ты хотел сказать?
 
 
Видно, повзрослели
Мы внезапно слишком –
Что ж, война прошедшая
Этому виной…
Подари мне мишку,
Плюшевого мишку,
Как кусочек детства,
Взятого войной!
 

Первый снег

 
Ему бы позёмкой
По городу виться,
Висеть у ребёнка
На длинных ресницах,
Под каблучками
Скрипеть у кого-то
И падать с деревьев
От птичьего взлёта.
 
 
А он всё ложится,
Себя не жалея,
И к ночи
Становятся лужи светлее,
А утром,
Не зная о грязи вчерашней,
Кружится над городом
Тот, настоящий,
 
 
Которому
Белой позёмкою виться,
Висеть у ребёнка
На длинных ресницах,
Под каблучками
Скрипеть у кого-то
И падать с деревьев
От птичьего взлёта.
 

«Море – близко…»

 
Море – близко
За окошком просто,
Свежий ветер пляшет по волнам,
И приходит девочка-подросток
На закате
К тёплым валунам.
 
 
К морю –
Величавому и вечному,
К морю,
Что начало всех начал,
Валуны ей согревают плечи,
Бескорыстной щедрости уча.
 
 
И она сидит,
Обняв колени,
Кажется, она вот-вот взлетит,
А прибой спешит,
Весь в белой пене,
Словно добрый конь в конце пути.
 
 
А волна идёт неторопливо,
А луна роняет светлый след…
Научи же, море,
Быть счастливой
Эту девочку в тринадцать лет.
 
 
Научи и чувствовать, и видеть,
Целый мир душою обнимать,
Научи любить, и ненавидеть,
И прощать – а значит, понимать.
 
 
Подари ей добрые приметы,
И она сквозь бездну долгих лет
Благодарно вспомнит это лето,
Море, валуны и лунный свет.
 

Костёр

 
Как мне жилось –
Светло и строго,
И удивительно легко,
Когда бродила по дорогам
С таким нелёгким рюкзаком!
 
 
Какие вёсны есть на свете,
Так и сияют изнутри,
Какие сосны есть на свете,
Закинув голову, смотри!
 
 
А тёплый, терпкий запах гари –
Я помню, как-то до утра
Пришлось одной мне кочегарить
У догоревшего костра.
 
 
Костёр погас,
Костёр не скряга,
Все спят, кому огонь беречь!
Во всём костре одна коряга
Не остывала, словно печь.
 
 
А я подбросила ей ветки,
И благодарна и пестра
Взметнулась стайка вспышек редких,
Как продолжение костра.
 
 
И пламя, нехотя сначала
Наощупь тронув темноту,
Вдруг ожило и заиграло
Цвета меняя налету.
 
 
Как вились искры беззаботно,
Какой стоял весёлый треск!
А мне казалось, будто что-то,
Как будто дорогое что-то
Горит – сгорает на костре.
 
 
И было сердцу тесно-тесно,
И грусть – не знаешь, отчего,
И над костром витали песни
Из давней памяти его.
 
 
И ночь, распахнутая настежь,
Как будто бы для ворожбы,
Предчувствия тоски и счастья,
Предчувствия своей судьбы…
 
 
И плеск реки – ночной, весенней,
И пляска тени – до зари,
Костёр – отличный собеседник,
О чём угодно говори…
 

Тишина

 
Была я мала, но помню –
До прошлой большой войны
На праздниках в нашем доме
Не было тишины.
 
 
Голос весёлый радио
По дому гулял, звеня,
И просыпалась радость
Чуточку раньше меня!
 
 
Со мною носилась радость:
– Папа, который час?
Идём, а то на параде
Кончится всё без нас!
 
 
Потом у меня слипались,
Совсем слипались глаза,
А в доме не умолкали
Весёлые голоса.
 
 
Дышала сестрёнка рядом,
Куклу мою обняв,
И засыпала радость
Чуточку позже меня…
 
 
Что пожелать вам, кроме –
С детства до седины
На праздниках в вашем доме
Не было б тишины.
 

Дождь

 
Дождь идёт,
Звеня и гудя,
Крышами проходя,
И дом, словно остров среди дождя,
Остров среди дождя!
 
 
Вспыхнет молнии быстрый нож,
По листьям пугливая дрожь –
Когда-нибудь кончится этот дождь,
Кончится этот дождь?
 
 
Наверно, не надо
Смотреть в окно,
А я смотрю всё равно –
Как пламя костра,
Как ночное дно
Притягивает оно.
 
 
Твержу и не верю,
Что это не ложь,
Не верю, что это не ложь –
Когда-нибудь кончится
Этот дождь,
Кончится этот дождь.
 

«Деревья облетают…»

 
Деревья облетают,
А улицы чисты…
Мне в мире не хватает
Осенней пестроты.
 
 
С утра,
Весь город вычистив
За совесть, не за страх,
Осень, как язычницу
Сжигают на кострах!
 
 
Брожу, мне видеть горько –
Горит её листва…
Осень, фантазёрка,
Лихая голова!
 
 
Осенняя палитра
Пестра, пестра,
И дворник деловито
Хлопочет у костра.
 
 
А осень поражает
И на кострах горя,
И пламя подражает
Всем краскам сентября,
 
 
И запах горьковатый
Преследует меня –
Была же я когда-то
Поклонницей огня!
 

Реквием Моцарта

Домский собор

 
Да, жизнь баюкает живых,
Особенно в лесу.
Ловлю я блики синевы,
В себе её несу,
 
 
От радости,
Что я жива,
Что тишь и синева,
Я глажу елей рукава
В еловых кружевах.
 
 
И вдруг – раскованна, вольна,
И музыкой полна
Над безмятежностью моей
Тревожная волна.
 
 
Как я из леса набрела
На музыку твою!
Светла мелодия, светла,
А ведь про смерть поют…
 
 
И под волной, и под волной
И брызгами её
Лесной мой месяц отпускной,
Лесное забытьё.
 

«Ходите чаще…»

 
Ходите чаще
В гости к старикам,
Их писем не кладите
В долгий ящик!
Ах, эти письма…
Каждая строка
В них просит между строк –
Пишите чаще!
 
 
А мы кружимся
В сутолоке дел,
А мы живём,
И не желаем верить,
Что вдруг они
В один тяжёлый день
Неслышно за собой
Прикроют двери.
 
 
О, как нам
Будет память нелегка
Об этих днях –
Плывущих и летящих!
Ходите чаще
В гости к старикам,
Поверьте мне,
Ходите чаще…
 

«Опять мороз по памяти рисует…»

 
Опять мороз по памяти рисует
Какой-то странный лес…
В нём все деревья
Полны такою молодою силой,
Как будто бы огромный груз веков
Ещё не лёг им тяжестью на плечи,
Не научил жить сдержанно и тихо,
Не распускать невиданные листья
И не растить гигантские стволы.
 
 
Мороз рисует на оконных стёклах
В свободной и размашистой манере,
Лес только так и можно рисовать!
Давным-давно мороз убил деревья.
И каменными чёрными пластами
Они лежат на сердце у земли.
И вот теперь, боясь, что постепенно
Они совсем из памяти исчезнут,
Рисует этот белый лес на стёклах,
На всех подряд…
 

Журавли

 
Осеннюю пору почуя,
Вдогонку за прошлой весной:
– Лечу я,
лечу я,
лечу я,
Кричат журавли надо мной.
 
 
Почудится вдруг, что понятны
Мне крики протяжные их:
– Осилят ли путь журавлята? –
Тревожно сердцам журавлих.
 
 
И мне начинает казаться,
Не осень их гонит – война
В далёкую эвакуацию,
Как нас угоняла она.
 
 
По залам разбитых вокзалов,
На чёрных каспийских волнах,
Куда только нас ни швыряла
И вновь настигала война!
 
 
И болью своей и тревогой,
Неведомой силой сильны,
Хранили нас мамы дорогой
От этой беды – от войны.
 
 
Куда мне от памяти деться,
Что делать с живучею, с ней?
Встаёт беззащитное детство,
Погибшее в прошлой войне.
 
 
Давно журавли пролетели,
И лишь по лицу моему
Скользят журавлиные тени,
Не видные никому…
 

Боги

 
Да, горшки обжигают боги.
А берутся все – чудаки!
Все берутся, но слишком многие
Обжигаются о горшки!
 
 
Обжигаются, и ругают
И богов, и весь белый свет,
– Мол, не боги горшки обжигают,
Мол, на это запрета нет!
 
 
Но работают боги, как боги,
Без бахвальства и суеты,
Их движения скупы и строги,
И законченны, и просты…
 
 
Я ещё обжигаться буду,
Я ладони у щёк стужу,
И без зависти,
Как на чудо,
На творенья богов гляжу.
 

Несмеяна

 
Разлюбил Иван-царевич Несмеяну.
Вот и стало ей, сердечной, не до смеха.
Разлюбил Иван-царевич Несмеяну,
На коня – в страны дальние уехал.
 
 
А она бродила тихо по палатам,
Невесёлые бродили с нею мысли,
И поблекло её кос литое злато,
Рукава её расшитые повисли.
 
 
Старый царь ударил посохом сердито:
– Эй, зовите-ка шутов и скоморохов!
Что-то дочь моя печальна – поглядите!
Рассмешите! А не то вам будет плохо!
 
 
Ах, родители – цари ли, не цари ли,
Одинаковой они болеют болью:
Что полцарства, даже царство подарили б,
Только б дочь была счастливой и весёлой!
 
 
Только грустные глаза у Несмеяны,
Бродит молча, без улыбки и без жалоб,
От шутов, таких весёлых да румяных,
На край света бы, наверно, убежала!
 
 
Понаехали! Полцарства – разве плохо,
Не пахать, не сеять, этакое диво!
…Царь, послушай – от шутов и скоморохов
Не бывать ей ни весёлой, ни счастливой.
 

«У деревьев медленные думы…»

 
У деревьев медленные думы,
Далеки они от суеты,
Никогда деревья не угрюмы,
Если не угрюм под ними ты.
 
 
Хрустнет под ногой сухой валежник,
Я щекою прикоснусь к сосне,
Знаю я – шершавой этой нежности
В городе не встретить мне…
 
 
И не гость я в городе, не зритель,
Но скажу тебе, сосна, как другу:
Город – он огромный ускоритель,
Где частицы носятся по кругу.
 
 
И секунды нет – остановиться,
Приглядеться к дереву, к цветку…
Сосны, я такая же частица,
Только я – частица в отпуску.
 

«Мы все давно повырастали…»

 
Мы все давно повырастали,
Своих отцов мы старше стали,
Погибших на войне.
И может, годы виноваты,
Что та, давнишняя утрата,
Чем дальше, тем больней.
 
 
Забвенья нет, прощенья нету,
Пусть сотни лет пройдут по свету,
Дорогами пыля,
Но плач сирот и вдов о павших,
О павших, без вести пропавших –
Как сносишь ты, земля!
 
 
Вслед за девчонкой-почтальоном
Врывался плач над похоронной,
Шло горе по пятам,
И шла война, считая вёрсты…
Светланка, мы с тобою сёстры –
Отец мой тоже там.
 

Баллада о кактусе

 
Я не подходила к окну,
Уже уходила,
Когда он цветок протянул
Ко мне сквозь гардину.
 
 
Мне некогда было стоять,
И я осторожно
Спросила – ты думаешь, я
Свободный художник?
 
 
Ты видишь – спешу, мне пора,
Пора на работу!
Я вечером, я до утра!
И скоро суббота…
 
 
Был свет за окном, и не свет –
Мерцание снега.
Ну как передать этот цвет
В ладони побега?
 
 
В нём таинство было огня,
И таинство тени
Но ждали вахтёры меня
В таком нетерпеньи!
 
 
А здесь – неуклюжий цветок,
Совсем несуразный –
И времени выбрать не мог
На этот свой праздник.
 
 
Не лета,
Хотя бы тепла,
И дня подлиннее…
Но нежность по жилам текла,
Что сделаешь с нею!
 
 
Не знаешь,
Когда, почему
Случается это,
Пригрезится что-то, чему
Названия нету.
 
 
И хмеля бурливый поток
Кружит и морочит,
И вот, словно чудо –
Цветок
Расцвёл зимней ночью!
 
 
Гляди на него, не дыши –
Малиново – ало!
И в зимних потёмках души
Светало, светало…
 

«Я вдруг себя почувствовала рыжей…»

 
Я вдруг себя почувствовала рыжей,
Одной – на все соседские дворы…
Я опускаю голову пониже,
Иду сквозь строй орущей детворы.
 
 
Такие безобидные вначале,
Игрой объединённые одной,
Всех громче рыжеватые кричали,
Чтоб их не перепутали со мной.
 
 
Достаточно не рыжим быть,
И только!
И вам уже, считайте, повезло!
Бывает безотчётная жестокость?
Бывает неосознанное зло?
 
 
Ну что ж, пускай,
Я даже очень рада,
Что я такою рыжей родилась!
Так узнают, наверное,
Что надо
Идти сквозь строй, не опуская глаз.
 
 
Чтобы взглянули пристально девчонки,
Чтобы у них сползла усмешка с лиц,
Чтоб побежали в рыжий красить чёлки
И тоненькие хвостики косиц,
 
 
Чтоб замолчали пацаны пристыжено
И отступили бы на шаг назад…
Я вдруг себя почувствовала рыжей.
Сейчас, сейчас я подниму глаза!
 

Туман

 
Город полон туманом,
От зари до зари
Нити светлые тянут
Сквозь туман фонари,
 
 
Всё так призрачно,
Странно,
И кричи не кричи,
Заблудились в тумане
Звёзд далёких лучи.
 
 
Не черты – очертанья,
Город весь невесом,
Расплываются зданья,
И деревья, как сон,
 
 
Всё такое нечёткое –
И ни днём, ни в ночи
Я от белого чёрное
Не могу отличить,
 
 
И от правды – обмана,
Даже свет ото тьмы…
Город полон туманом
Посредине зимы.
 

Осенние фонтаны

 
Как странны поздней осенью фонтаны –
Пустынны облетевшие сады,
Взлетают, и становятся туманом,
Своим дыханьем,
Капельки воды.
 
 
Какая щедрость – могут не поверить,
Какое безрассудство – вдруг мороз!
И тихо отстраняются деревья,
Уже не принимая их всерьёз…
 
 
Они другого времени примета,
И от зимы на самом волоске
Всё кажется, что их забыло лето,
Как детскую игрушку на песке…
 

Песня за стеной

 
Скупой гостиничный уют,
И тихо, и темно,
И песню долгую поют
Два парня за стеной.
 
 
Куплетов в песне – без числа,
Но в каждом две строки,
Как два весла,
Как два крыла,
Как две большие руки.
 
 
Менялась первая строка,
Так новые пути,
Что человек из тупика
Пытается найти.
 
 
Мечта и ласка,
Боль и гнев –
Я сделал всё, что мог!
И неизменен был припев,
Как горестный итог.
 
 
Как две руки, как два весла,
Как два больших крыла…
А может быть, совсем не так
Я песню поняла?
 
 
А может, просто вдалеке
От дома загрустив,
Своё я пела
На её
Бесхитростный мотив.
 

«Мы были на редкость беспечны…»

 
Мы были на редкость беспечны…
Автобус, наш старенький «ЗИЛ»,
На маленькой станции Вечность
Привычно притормозил,
 
 
Пофыркал и двинулся снова,
И вновь потянулись поля,
Десятки других остановок,
В дорожной пыли тополя.
 
 
И так эта Вечность
Миражем
Исчезла, пропала в пыли,
И люди в автобусе даже
И бровью не повели.
 
 
А слово меня оглушило,
Его не брала я в расчёт:
Земля, небо, солнце –
Как было,
И Вечность.
И Вечность ещё…
 
 
Ну кто так назвал остановку –
Шутник?
Сумасшедший?
Поэт?
Ну как, улыбаясь неловко,
До Вечности
Спросишь билет?
 
 
И я ничего не сказала,
Закрылась от солнца рукой –
Наверно, мне всё показалось,
И станции нету такой.
 

«Растеряла листья осина…»

 
Растеряла листья осина,
Запылали кроны берёз…
Это только внешне красиво,
Это грустно, если всерьёз.
 
 
Ветви клёнов, огненно-красные,
Разметались, словно в жару,
Осень все встречают по-разному
На одном холодном ветру.
 
 
Хочется сказать – не тужите,
Будет вам зима по плечу,
Хочется сказать им – держитесь!
Только я стою и молчу.
 
 
Роща вся горит-догорает,
Горькие осины стоят…
Бродит где-то, не за горами,
Золотая осень моя.
 

«Слова…»

 
Слова…
Они такое зло
Порой в себе таят!
Сбегаю в музыку от слов,
В которых мёд и яд.
 
 
И пусть слова меня простят –
Я больше не могу,
Я знаю, музыкой не мстят,
Не ранят и не лгут,
 
 
Уходят в музыку, как в храм,
И служат ей одной,
Разноголосый шум и гам
Оставив за спиной…
 
 
Но через день, но через два
Я стану тосковать,
И верить в добрые слова,
Обычные слова.
 

Апрель

 
Подай мне весточку, апрель,
В моей душе такая вьюга,
И я прошу тебя, как друга –
Подай мне весточку, апрель!
 
 
Пусть не подснежником в дому,
Капелью с чьей-то тёплой крыши!
Не беспокойся, я услышу,
Не сомневайся, я пойму.
 
 
Подай мне весточку, апрель,
Сквозь все завесы снегопада,
Поверь, мне это очень надо,
Подай мне весточку, апрель!
 
 
Пусть не ручьи, не птичья трель –
Лучей мне горстки не хватает,
И всё пройдёт, душа оттает,
Подай мне весточку, апрель!
 

«И надо же было случиться…»

 
И надо же было случиться
На том повороте Земли,
Что пели какие-то птицы,
И тихо деревья цвели,
 
 
И море так странно гудело,
И волны – то в плач,
А то в пляс,
А вроде, какое им дело,
Какое им дело до нас!
 
 
А мы всё ходили кругами,
И мне всё казалось – я сплю,
И гравий шуршал под ногами,
И шло неразлучное с нами,
Несказанное – «люблю»…
 

«Чего я хочу…»

 
Чего я хочу –
Я так много хочу,
Как будто на свете
Мне всё по плечу,
Я так не боюсь
Ни воды, ни огня,
Как будто бы
Создан весь мир для меня!
 
 
А что я могу –
Я так мало могу,
Снежинкой
Горю на высоком снегу,
Но солнце пригреет,
Всю толщу снегов
Я светлой слезою
Прожгу…
 

«Уже картина кончена почти…»

 
Уже картина кончена почти,
Последние мазки на полотне,
Свети, огарок, на неё, свети,
Пока не стала в ряд лицом к стене.
 
 
Он может голодать на чердаке,
Но денег нет на краски и холсты,
И моет он посуду в кабачке,
Чтобы, зажав монеты в кулаке,
Стоять у лавки с самой темноты.
 
 
Скользит по узким улочкам рассвет,
И первые лучи уже слепят,
А краски – за витриной, красок нет,
Как поздно эти лавочники спят!
 
 
И ляжет на подрамник новый холст,
И ни еды, ни отдыха, ни сна –
И новую картину в полный рост
Увидит та же серая стена.
 
 
Но только дай им Бог не потускнеть,
Чтоб краски не утратили тепла,
Чтобы душа живая в них жила,
Пока они стоят лицом к стене!
 
 
Он пропадёт или сойдёт с ума,
Но только б им, недвижным, повезло,
И замерла пред ними смерть сама,
И не коснулась их своим крылом…
 

«Я совсем заблудилась…»

 
Я совсем заблудилась
В лесу одиночества,
Но молчу, но молчу –
Я ведь слишком горда!
Надо мной над одной
Все земные пророчества,
Что отсюда не выбраться
Мне никогда.
 
 
Где-то там, в стороне,
Все тропинки проторены,
Где-то там, в стороне,
И закат, и рассвет,
Как же я, что же я –
Словно я заговорена,
Словно вправду отсюда
Дороги мне нет!
 
 
Ты же рядом совсем,
За деревьями этими,
И друг друга
Едва не касаемся мы,
Но расходимся снова
Тропинками летними,
Но теряемся снова
В сугробах зимы.
 
 
Докричаться бы нам
Друг до друга, как хочется,
Но мы оба молчим –
Мы ведь слишком горды!
И растёт, разрастается
Лес одиночества,
И твои, и мои
Заметая следы…
 

«И ликуют птицы в сини…»

 
И ликуют птицы в сини –
Загляделись мы…
Будто даже и в помине
Не было зимы!
 
 
Так беспечен,
Полон силы,
Радостен полёт,
Будто впроголодь не жили
Зиму напролёт,
 
 
Будто не было морозов,
Не была пурги –
Чертят в небе виртуозно
Петли и круги!
 
 
Будто не было метелей –
Зиму не виня,
Всё забыть они успели
За два вешних дня…
 

«На острове Шикотан есть мыс…»

 
На острове Шикотан есть мыс
Край Света.
 
 
Мыс Край Света – это да!
Край из края,
Грань из граней,
Я пьянею от названья:
– Как добраться мне туда?
 
 
– Как добраться?
Да никак,
Все дороги поразмыло,
И зачем вам?
Там уныло,
Утром солнце,
Ночью мрак,
 
 
Я вот слово вам даю –
Ничего там нет такого,
Бродят берегом коровы
Там, у света на краю…
 
 
Там обычного печать,
Скалы и морские дали –
Мне бы хоть немного дали
Там, у края постоять!
 
 
Но с машинами беда –
На Край Света рейс порожний!
Что ж он так неосторожно
Поманил меня туда?
 
 
Убедить себя, что нет
В самом деле этой грани,
Пусть останется бескрайним
Для меня мой белый свет!
 
 
Убедить, что не резон
Ехать в эту даль напрасно –
Света край,
Он лишь подразнит
И уйдёт, как горизонт…
 
 
Закружат меня дела,
Но останется осадок,
Что была я рядом, рядом,
А до края не дошла!
 

«Что белке померещилось во мне?..»

 
Что белке померещилось во мне?
Проснулись древние инстинкты разом,
Она прижалась к ветке на сосне,
Кося насторожённым круглым глазом.
 
 
А я ей всё внушала, как могла,
Что я ружьё не спрятала за спину,
Что я уйду – не причиню ей зла,
Не закричу и шишкою не кину.
 
 
Не шевелились ни она, ни я,
Насторожённо замерли деревья…
Мы вышли из доверья у зверья,
И у деревьев вышли из доверья.
 

«Мы расстаёмся…»

 
Мы расстаёмся…
Это слово
Незримой тяжестью гнетёт!
И вспоминается мне снова
Дальневосточный теплоход.
 
 
Прожектора пересекались,
Прогнать не в силах темноту,
И расставались, расставались
У теплохода на борту.
 
 
Там смех звучал,
Тут были слёзы –
Неодинаков оргнабор!
И в красном свитере заноза
Плясала всем наперекор.
 
 
– Не забывай!
Пиши!
И песня,
И репродуктор – что есть мочь,
И неизвестность,
Неизвестность
Стоит вокруг стеной, как ночь…
 
 
И отошла баржа в сторонку,
И развернулась, и уже
Та, в красном свитере, девчонка
Отплясывает на барже,
 
 
И голоса звучат всё глуше,
И песни простенький мотив,
И теплоход – кусочком суши –
Стал, как земля, невозвратим.
 
 
Ещё стоял,
Гудя протяжно,
Ещё светил,
Светил в упор –
Но выбросил моряк бумажку
С девчачьим адреском за борт!
 
 
И на волне она взлетала,
И не брало её водой,
И всё белела,
Всё блистала
Одной-единственной звездой…
 

«Мне бы идти своей дорогой…»

 
Мне бы идти своей дорогой –
И музыки-то никакой!
Там, в зале, кто-то просто трогал
Чуть слышно клавиши рукой.
 
 
И звуки были очень слабы,
И удивительно нежны…
Чья тихая рука могла бы
Их извлекать из тишины?
 
 
За нотой нота,
Так несмело,
Так осторожно, не дыша,
Как будто высказать хотела,
Но не умела, не умела,
Всё, чем печалилась душа.
 
 
И потихоньку отошла я,
И шла в смятении таком,
Будто слыхала, не желая,
Чужую исповедь тайком.
 
 
А звуки плыли, провожая,
За нотой нота,
По одной,
Как будто бы печаль чужая
Всё шла за мной,
Всё шла за мной…
 

Ярмарка

 
Пусть поговорки старые
Твердят всю жизнь подряд,
Что юность лишь – на ярмарку,
А прочие – назад,
 
 
Но еду я на ярмарку, на ярмарку!
 
 
Всё еду я на ярмарку,
И солнышко в глаза,
Уже мои ровесники
Поехали назад!
 
 
Пошли, пошли, поехали –
Верхом, пешком, ползком,
Кто цугом, да нагруженный,
А кто – с пустым возком,
 
 
Но еду я на ярмарку, на ярмарку!
 
 
Всё еду я на ярмарку,
И шум слышней уже,
Но подломилось колесо
Возка на вираже,
 
 
И кто-то злобно крикнул вслед,
Что ярмарки-то нет!
…Как блёстки праздничных ракет,
Сквозь слёзы – солнца свет.
 
 
И еду я на ярмарку, на ярмарку!
 
 
А ветер, ветер бьёт в лицо,
Расцвечивает сны,
И треплет волосы мои
Девчоночьей длины,
 
 
А что везу на ярмарку –
Не мёда туеса,
Лишь ожиданье радости,
Да веру в чудеса!
 
 
И еду я на ярмарку, на ярмарку!
 

«А сосны там в море смотрели…»

 
А сосны там в море смотрели,
И были их тени длинны,
Как долгие параллели
И как продолженье сосны.
 
 
А море – оно без умолку
Им пело о давней любви,
И сосны роняли иголки –
Счастливые слёзы свои.
 
 
И двигались тени по кругу,
Как стрелки на вечных часах,
И все понимали друг друга –
Деревья, волна, небеса…
 

II

«Ни слова не скажу тебе…»

 
Ни слова не скажу тебе
И не попомню зла.
Кем я была
В твоей судьбе?
Не знаю, кем была.
 
 
Не знаю,
Сможешь ли забыть,
Сочтёшь ли за беду,
Когда я из твоей судьбы
На цыпочках уйду.
 
 
И половица подо мной
Не дрогнет ни одна,
И будет в комнате ночной
Слепая тишина,
 
 
Я по ступенькам побегу –
Скорей, скорей, скорей,
От рук твоих,
От глаз, от губ
И от твоих дверей!
 
 
И словно в мире никого –
Все улицы пусты…
И сам не зная, отчего
Во сне заплачешь ты.
 

«Пила одна я…»

 
Пила одна я
Из Источника любви
На Пантеоне,
На горе Мтацминда.
Да минет чаша!
Но она не минет,
Пила одна я из
Источника любви.
 
 
Была такая ранняя весна,
Что и весной себя не сознавала,
И только где-то в вышине звучала
Весенняя-весенняя струна!
 
 
В себя вобрав
Все горести мои,
Вода горчила.
Терпко пахло хвоей…
Любовь прекрасна,
Если любят двое!
Пила одна я
Из Источника любви.
 
 
И с вышины спускалась я одна,
И только где-то
Эхо повторяло –
Не зачеркнуть
И не начать сначала,
Не минет чаша,
Пей её до дна.