Текст книги "Несмотря на время"

Глава 3

Наши дни

Джиллиан

Есть ли в вашей жизни день, который вы хотели бы стереть? Вот был бы такой ластик, стирающий всё плохое, я бы отдала всё за такую нужную вещицу. Сегодня седьмая годовщина смерти моей мамы. Семь лет мы живём без неё, но не всегда это получается. Столько лет прошло, но каждый год, просыпаясь в этот злосчастный день, мне кажется, что я снова там, в прошлом. Сложно смириться с потерей близкого человека, и не так важно, сколько лет пройдёт. Мы всё так же будем скучать по ней, даже если со временем начнём забывать, как она выглядела. Для меня это, наверное, самый сильный страх, проснуться в один день и понять, что я забыла, как мама красиво улыбалась, как пахла, как смеялась. Это, действительно, страшно.

Ещё слишком рано, солнечные лучи только начинают пробиваться из-за горизонта. В доме стоит абсолютная тишина, нарушаемая тихим тиканьем часов на моём столике. Я лежу и прислушиваюсь к движениям в доме, пытаясь понять, что делают мои домашние. Лиз наверняка только недавно вернулась с очередной вечеринки и легла спать. В последнее время она немного успокоилась, но первые несколько лет после смерти мамы, она была неуправляемой. Из нас троих она, наверное, хуже всех перенесла эту трагедию. В пятнадцать лет остаться без матери – слишком тяжёлая ноша для подростка. Я сама ещё была ребёнком, а папа полностью погрузился в себя. Мне пришлось справляться со всем самой, и поначалу у меня выходило не очень. Лиз стала выпивать, гуляла неизвестно где ночи напролёт, иногда я не видела её по нескольку дней. Я не справлялась, и это меня убивало. Днём я изо всех сил старалась облегчить жизнь папе, вытащить сестру из этой пучины негодования и злобы, а вечером я превращалась в такую же озлобленную девицу. Я злилась на всех и на себя в первую очередь. Я ненавидела себя, и это мешало мне жить.

Трясу головой, стараясь выкинуть из своих мыслей прошлое. Поднимаюсь с постели и иду готовить завтрак. Эта обязанность всегда лежит на мне, наверное, потому что я всегда встаю рано. Папа обычно забывается в работе и засыпает уже после полуночи. А меня будят первые лучи солнца, и это происходит последние семь лет. Ставлю чайник и принимаюсь готовить оладьи – любимый завтрак сестры. Мама считала, что завтрак должен быть плотным и всегда готовила для нас горы еды. Поэтому я стараюсь хоть немного поддерживать эту традицию. Хотя сама всегда обхожусь лишь чашечкой крепко заваренного чая. Постепенно кухня заполняется звуками, пробуждая спящий дом. Сковорода скворчит, а раковина заполняется грязными мисками. Я люблю готовить, но единственный минус этого процесса – мытьё посуды. Никогда не любила это делать, и сейчас это не изменилось. Смотрю на раковину и тут же отворачиваюсь, не желая видеть этот кошмар.

До меня доносится тихое шарканье, и я вижу, как папа спускается по лестнице. За последние несколько лет он постарел, но в целом выглядит прекрасно, даже несмотря на седину в волосах. На нём пижамные штаны и чёрная футболка с логотипом какой-то рок группы. Да-да, папа является любителем тяжёлой музыки, раньше они с мамой часто ездили на всякие рок-фестивали и брали с собой нас с сестрой. Он устало улыбается, и в уголках его коричневых, словно молочный шоколад, глазах собираются морщинки.

– Доброе утро, дорогая, – он подходит ко мне и целует в щёку. – Что на завтрак?

– Доброе утро, пап! Я делаю оладьи.

– Отличное начало такого паршивого денёчка, – он смеётся, но в его смехе нет ни капли веселья. Этот день и спустя столько лет приносит нам боль.

Папа идёт на улицу за свежей газетой, а я накрываю на стол. На сегодня у меня много дел, поэтому нужно скорей разобраться с завтраком. Когда папа возвращается, всё уже готово, и мы приступаем к еде. Папа читает газету, время от времени хмыкая, словно ведёт разговор с невидимым собеседником. Я пью чай и листаю новостную ленту в планшете. Ничего интересного в Аннаполисе не происходит, что не сильно удивляет. Порой мне кажется, что мы застыли во временном кольце, а выхода из него нет. Всё, как вчера и позавчера, лишь туристы разбавляют наши серые будни. Иногда я смотрю на приезжих и завидую им, хочу притвориться одним из туристов и уехать с ними. Но я сделала свой выбор уже очень давно и не жалею. Допиваю свой чай и, подхватив с собой планшет, встаю.

– Я готовила, ты мой посуду, – говорю я отцу, стараясь улыбнуться как можно милее. Он отрывается от газеты и пристально на меня смотрит. Так он смотрел на меня в детстве, когда я просила ещё одну конфету или новую куклу, хотя у меня уже была точно такая же. На его лице медленно расползается улыбка и он кивает.

– Хорошо, но это в последний раз. Я не для того растил двух дочерей, чтобы самому мыть посуду, – он качает головой и возвращается к чтению.

Я довольно улыбаюсь, целую отца в щёку и иду в свою спальню. По пути заглядываю к сестре, которая спит беспробудным сном в своей безумно мрачной спальне. Не знаю, что с ней делать и с этим её пристрастием к чёрному цвету. Закрываю дверь в её спальню и иду к себе. Время подходит к семи, и я раскладываю свой маршрут по пунктам. Нужно будет заехать и купить букет свежих пионов, чтобы отвезти их на кладбище. А к восьми я должна буду быть на работе.

Привожу себя в порядок, расчёсываю светлые волосы и собираю их в хвост. Подкрашиваю карие глаза тушью, а – губы прозрачным блеском. Надеваю юбку-карандаш и уже на ходу застёгиваю бледно-розовую блузку. Хватаю сумочку, но она вылетает из моих рук и всё тут же рассыпается. Чертыхаюсь, перебирая все нецензурные слова и ползаю по полу, пытаясь собрать всё барахло обратно. И чего тут только нет: зачем мне нитки в сумочке, а изолента? Боже, что тут делает отвёртка? Поднимаюсь с пола и наконец, закрываю сумочку, хватаю планшет со стола и мчусь вниз. По пути смотрю на часы – пятнадцать минут восьмого, должна успеть.

– Пока, пап! – кричу, пробегая мимо него, и вылетаю за дверь.

Утреннее солнце слепит глаза, а свежий ветерок обдувает кожу. Чудесный день, несмотря ни на что. Сажусь в свою тёмно-синюю хонду и завожу двигатель, который как всегда барахлит. Этот монстр вечно чем-то недоволен, не знаю, что ему ещё надо, но я так просто не сдамся. Пробую ещё несколько раз и наконец, двигатель с громким урчанием заводится, и я выезжаю на полупустую дорогу. Город медленно просыпается. Потихоньку выходят люди из своих домов. Открываются магазины и продуктовые лавки. Вокруг так тихо и спокойно, люди даже говорят шёпотом, есть в этом что-то волшебное. Останавливаюсь возле цветочной лавки и выхожу из машины. Здесь меня уже знают как постоянного покупателя. Каждый год, в один и тот же день, одни и те же цветы – трудно не запомнить. Захожу внутрь и словно попадаю в тропический лес с его многообразием и яркими красками. Ароматы цветов смешались, создав свой необычный запах. Слышны звуки оросительной машины и пение соловья, который стал чуть ли не визитной карточкой этого магазина. Его пение добавляет сказочности этому вечно зелёному цветнику.

– Джиллиан, доброе утро, дорогая! – слышу я мягкий голос с лёгким французским акцентом. Прохожу к прилавку и вижу Люсиль, пожилую француженку, которая и заведует всем этим великолепием.

– Здравствуй, Люсиль, как дела?

– Как и всегда, в мои годы ничего уже не меняется. Остаётся сидеть на месте, выращивать цветы, да вязать никому не нужные шарфы, – она обворожительно улыбается и убирает белоснежные волосы за ухо.

Она прекрасно выглядит для своих пятидесяти лет. Стройная и маленькая и совсем не выглядит, как старушка. Люсиль всегда улыбается, что делает её лицо ещё моложе. Она наклоняется вниз и достаёт из-под прилавка огромный букет свежих белых пионов. Я беру его и расплачиваюсь. Люсиль грустно мне улыбается и хлопает по плечу. Она молчит, и я рада, что она не говорит тех банальных фраз. Мне не нужно ничьё сочувствие.

Я прощаюсь и выхожу, время поджимает, поэтому я сажусь в машину и несусь к кладбищу. Чем ближе я подъезжаю к этому месту, полному смерти, тем сильнее волнуюсь. Нетерпеливо притоптываю ногой и включаю радио, стараясь заглушить грохот своего сердца. Наконец показываются чёрные кованые ворота, и я торможу. Смотрю на кладбище, и сердце словно сжимают стальные тиски. Прошлое накатывает на меня будто цунами, и я не могу выбраться на сушу. Я тону и последние семь лет стираются, возвращая меня в прошлое.

Семь лет назад

Джиллиан

День похорон начинается с сильного ливня. Создалось впечатление, что бог решил повторить всемирный потоп и обрушил на нас все воды этого мира. Дороги превращаются в реки, и наша процессия из одинаково чёрных автомобилей медленно ползёт к кладбищу. Мы с сестрой сидим на заднем сиденье, каждая в своих мыслях. С утра мы не обмолвились ни словом, не знаю, что нужно говорить, поэтому считаю молчание лучшим вариантом. Папа, как приведение, сидит за рулём, немигающим взглядом смотря на дорогу. Мы надели лучшие наряды, мама бы их одобрила, но это не имеет значения, ведь она их не увидит. Мы подъезжаем к красивым чёрным воротам кладбища и высыпаем на улицу, прикрывшись чёрными зонтами. Народа оказалось гораздо больше, чем мы ожидали, многие хотели попрощаться с мамой. Беатрис Морано все любили, её невозможно было не любить. Она притягивала к себе людей будто магнит. Мама, одним словом или жестом могла облегчить вашу боль. Когда она утверждала, что всё будет хорошо, так и было. Она залечивала наши разбитые коленки и разделяла с нами радость победы. Она была идеальной матерью, и её смерть была незаслуженной.

Красивый белоснежный гроб несут впереди нас несколько носильщиков в идеальных костюмах. Так глупо, что похороны обычно проходят так торжественно. Ведь тому, кто умер совсем неважно в каких мы нарядах, какая погода или в каком гробу он будет лежать. Так для кого этот фарс? Я злюсь, и всё внутри буквально клокочет от гнева. Всё это неправильно, и мне это не нравится.

Слышу, как священник начинает свою бестолковую речь. Говорит так, будто знал, какой была наша мама, но на самом деле он ни черта о ней не знал, и не ему о ней говорить. Стараюсь отключиться от его монотонного и немного гнусавого голоска. Крепко цепляюсь за локоть сестры, толком, не понимая, кого пытаюсь поддержать. Элизабет выглядит беззащитно, её большие синие глаза становятся ещё больше на фоне абсолютно белоснежного лица. Ни один мускул не дёргается на её лице, она похожа на фарфоровую куклу, и я боюсь, как бы она не разбилась. Смотрю на папу и вижу, как он украдкой утирает слезу. Его вечно прямая спина сейчас сгорблена, и сам он кажется каким-то маленьким. Выражение лица напуганное и растерянное, как у потерянного ребёнка. Мама всегда была его путеводителем по жизни, а теперь он и правда на распутье. Он сильно переживает и всё держит в себе, отгородившись от нас, и меня это сильно пугает. Мой взгляд проходится по собравшимся, пока священник продолжает бормотать какую-то чушь, и тут я натыкаюсь на него. Меня словно обливают ледяной водой, сердце замирает, и я цепенею. Кэм стоит недалеко от нас в идеальном чёрном костюме и белой рубашке с галстуком. Он выглядит прекрасно, но выражение его лица такое грустное, а взгляд, направленный на меня, пронизывает насквозь. Дождь продолжает лить, но Кэмерона это вовсе не заботит. Он стоит под зонтом, не шевелится и смотрит на меня. Я не выдерживаю и отворачиваюсь, вспоминая вчерашний разговор. Всё правильно, я должна была это сказать, и то, что он пришёл на похороны моей мамы, ничего не меняет. Он уедет, а я останусь, и это решено.

Наконец, священник заканчивает свою речь, и гроб начинают опускать в сырую землю. Лиз начинает плакать, сначала тихонько, а потом постепенно всё громче. Обнимаю её, и сердце больно сжимается. Глаза словно жжёт раскалённое железо, хочу плакать, но ни единой слезинки не проливается. Начинаю задыхаться и крепко сжимаю сестру. Боль съедает меня изнутри, но не может вырваться наружу. Мы цепляемся друг за друга, пытаясь заглушить боль внутри, но я не думаю, что это возможно. К нам подходит отец и уводит к машине. По привычке переставляю ноги, лишь бы не упасть и поддерживаю сестру за талию. Она уже не плачет, лишь изредка всхлипывает. Мы садимся в машину, и Элизабет кладёт свою голову на моё плечо. Стараюсь справиться с болью в груди, но болит так, что хочется вырвать сердце лишь бы избавиться от этого чувства.

Мама не должна была умирать, она не имела права оставлять нас с этим бедствием. Смотрю в окно на кладбище в последний раз и отворачиваюсь. Не думала, что когда-то мне придётся похоронить маму. Да и кто об этом думает в свободное время. Но теперь мне кажется об этом стоит думать заранее, чтобы это не застало вас врасплох и не выбило весь воздух из лёгких.

Мы возвращаемся домой, встречаем родственников и людей, которые пришли попрощаться с мамой. Дом наполняется скорбящими голосами. Все едят и пьют, а я слежу, чтобы всем всего хватило. Кажется, что всё происходит с кем-то другим, а не со мной. Со всех сторон слышны соболезнования, и меня то и дело преследуют жалостливые взгляды. Хочется сбежать отсюда, лишь бы не участвовать в этой глупой постановке. Папа снова заперся в своём кабинете, а Лиз сидит в кресле и пьёт явно не сок.

– Что у тебя в кружке? – спрашиваю я тихо, чтобы никто не услышал. Она смотрит на меня пустым взглядом и изгибает губы в глупой улыбке.

– Вино, конечно, – отвечает она и хихикает.

Я столбенею, открываю рот и закрываю. Нужно что-то делать, иначе я потеряю над ней контроль. Хватаю её под руку и тащу за собой наверх. Она возмущается, вино из стакана выливается на ковёр и голоса вокруг стихают. Стараюсь не обращать внимания на их взгляды. Все они пришли сюда за зрелищем, всем интересно, как мы переживаем горе… Так вот смотрите.

С горем пополам мы добираемся до спальни сестры, и я укладываю её в постель. Она протестует, бормочет что-то невнятное, но всё же ложится. Даю ей таблетку аспирина и стакан воды. Не знаю, сколько она выпила, но чую, похмелье у неё будет страшное, и справляться с ним придётся мне.

– Я хочу к маме, – тихо шепчет Элизабет, укрываясь одеялом.

– Знаю, детка, – сажусь на краешек кровати и глажу сестру по светлым волосам. – С нами всё будет хорошо, мы справимся.

– Тебе не стать ей, – бормочет она.

– Никто не сможет стать ей.

И это правда, такой как она, мне не стать никогда. Мама была добрым и покладистым человеком. Она никогда на нас не кричала, всегда находила выход из любой ситуации. Но я не такая и не знаю, смогу ли стать хоть отдалённо похожей на неё.

Слышу лёгкое сопение сестры, поправляю одеяло и выхожу из комнаты. Пусть отдохнёт, а потом мы с ней обо всём поговорим. Нужно решить, как действовать дальше. Жизнь продолжается, как бы глупо это не звучало.

Решаю вернуться к гостям, но внезапно сталкиваюсь с Кэмом. Смотрю на него снизу-вверх и не могу вымолвить ни слова. Он тревожно смотрит на меня, а его руки сжимают мои плечи.

– Как она? – спрашивает он и кивает в сторону спальни Лиз.

– Проспится, всё будет нормально, – отвечаю я и отскакиваю от него подальше. Такая близость с ним сводит меня с ума, а мне нужен трезвый ум.

– Может, поговорим? – осторожно спрашивает он, и я киваю.

Мы идём ко мне в спальню, и я закрываю за ним дверь. Сколько раз он был здесь, но сегодня всё ощущается иначе. Он где-то снял пиджак, и теперь на нём лишь белая рубашка, галстук развязан и уныло висит на шее. Кэмерон засовывает руки в карманы брюк, проходится по комнате и встаёт напротив окна.

– Помню, как мы любили качаться на этих качелях, – произносит он, глядя в окно на задний двор, где висит старая шина. – А там ты упала и сломала руку.

Он кивает в сторону домика на дереве, где пару лет назад я по глупости свалилась прямо на руку. Кэм поворачивается и смотрит на меня глазами полными грусти.

– Мы должны всё решить. Я знаю, что ты уже придумала план действий, но поверь мне, он идиотский. Мы справимся со всем вместе, вот увидишь, – он подходит ко мне и берёт за руки. Его ладони обжигают мои ледяные руки, и по коже бегут мурашки. Не знаю, что мне сделать, хочу убежать от него, но так же отчаянно хочу его поцеловать.

– Кэм, я не могу поехать с тобой, они не справятся без меня.

– Ты можешь приехать через месяц, как и хотела. За это время они придут в себя, а ты должна ехать. Не думаю, что твоя мама хотела, чтобы ты забросила своё будущее. Ты сильная и переживёшь это.

– Не говори мне, чего бы она хотела! – кричу я и отхожу от него. – Она не спросила, чего хотим мы, она умерла, и ей нет ни какого дела, что буду делать я со своим будущим! Её больше нет, и мне нужно разгребать этот бардак самой!

Кэм застывает на месте, потирает лицо и подходит ко мне. Меня обдаёт запахом его одеколона, и в голове мелькает миллион приятных воспоминаний. Он тянется ко мне и заключает в свои объятия. Я хочу отстраниться, но не делаю этого. Мне так хорошо, впервые за сутки я чувствую спокойствие. Мне хочется остаться тут навсегда. Слышу, как размеренно бьётся его сердце, и закрываю глаза. Я до безумия люблю этого парня, но могу ли я пожертвовать своей семьёй ради него? Меня разрывает на части, и я не знаю, как поступить, что выбрать и какой выбор будет правильным. Кажется, что здесь нет правильного решения, и любой шаг понесёт за собой крах.

– Останься, но обещай, что приедешь, – шепчет Кэм, поглаживая мои волосы. Его голос проникает глубоко внутрь меня, задевая самые чувствительные струны души.

– Я не знаю…

– Всё будет хорошо, они справятся.

– Ты не можешь знать наверняка, никто не может. Тебе не понять, как болит всё внутри. Я не думаю, что эта рана может затянуться так быстро, – я отстраняюсь от него, и мой взгляд падает на его безымянный палец. Тату такая же, как у меня, обручальное кольцо нашей любви. Мы поклялись, что будем вместе. Но иногда у судьбы свои планы на нас. Иногда мы просто не имеем право выбора.

– Я не знаю, каково тебе, но я хочу облегчить твою боль. Если бы я только мог, я забрал бы всю твою боль и скорбь. Но я не хочу, чтобы ты ставила крест на себе и на нашей любви. Мы справимся со всем, я обещаю тебе.

Он берёт мои руки в свои, глядя на меня любящим взглядом. И я таю, знаю, что ступаю в пропасть, но сейчас я не могу сказать «нет».

– Хорошо, давай попробуем.

Лицо Кэмерона тут же озаряется улыбкой, и он целует меня в губы так, словно делает это впервые после долгой разлуки. А я наслаждаюсь этой небольшой передышкой. Моё серое небо снова озарилось маленьким лучиком света.

Наши дни

Джиллиан

Встряхиваю головой и смотрю в зеркало, поправляя макияж. Взгляд снова падает на чёрные ворота, и я тяжело вздыхаю. Я делаю это уже семь лет подряд, но каждый раз для меня как первый. Хватаю букет цветов и выхожу из машины. Твёрдыми решительными шагами ступаю по мощённой камнем дорожке. Здесь так тихо, что становится не по себе. Тихий прохладный ветерок гуляет в листве могучих деревьев, шелестя листьями. Вижу вдалеке могилу своей матери, возле которой растут пышные кусты с плотными бутонами белых роз. У надгробия лежат несколько букетов с маргаритками, немного завядших и один свежий, почти такой же, как у меня. Может, Лиз заходила сюда ночью? Нужно будет спросить у неё. Кладу свой букет к остальным и присаживаюсь на небольшую скамеечку. «Беатрис Морано – любимая жена и мама» гласит эпитафия. Провожу рукой по холодной поверхности и закрываю глаза. Столько лет прошло, а боль никуда не ушла, лишь притаилась где-то глубоко. Чувствую, как по щеке стекает горячая слеза, и быстро стираю её ладонью. Закрываю глаза и набираю полную грудь воздуха.

– Привет, мам! Я снова тут и снова одна. Нам так тебя не хватает. Иногда я закрываю глаза и не помню цвет твоих глаз. Это так неправильно, я боюсь тебя забыть, – в горле встаёт ком, и я замолкаю на мгновение. Ветер шелестит листвой деревьев, словно поддерживая меня этим шёпотом. – Папа, кажется, справляется, иногда он всё ещё грустит, но не так, как прежде. Он скучает по тебе, мы все скучаем. Лиз пытается найти себя, но всё это слишком сложно. Иногда я хочу опустить руки и ничего не делать. Вот бы хоть на крошечный миг увидеть тебя. – Вздыхаю и поднимаюсь со скамьи, в последний раз глядя на надгробие. – Я люблю тебя, – шепчу я и ухожу.

Чуть ли не пулей вылетаю с кладбища, сажусь в машину и уезжаю подальше от всей этой боли. Солнце слепит глаза, поэтому надеваю очки и подъезжаю к своему магазинчику. Как всегда долго ищу в сумочке ключи и чуть не кричу от счастья, когда их нахожу. Открыв дверь, прохожу внутрь, включая везде свет. Меня окружает запах старинных вещей со всего света – запах, который я так люблю. Наша семья владеет антикварной лавкой уже много лет. Это не просто магазин, это наследие, причём очень дорогое. Раньше всем заправляла мама, но после её смерти, папа не мог здесь находиться. Так что теперь он полностью погрузился в работу на ранчо. А я занимаюсь магазином, и мне это действительно нравится. В летнее время у нас большой наплыв покупателей, благодаря туристам, так что эти дни для меня самые сложные, но и интересные одновременно. Как только я разбираюсь со всеми товарами и привожу всё в порядок, звенит колокольчик на двери и заходит молодая пара. Улыбаюсь им и принимаюсь за работу. Мне всегда нравится видеть радость и счастье у покупателей, когда они находят то, что ищут. Они становятся похожи на детей, а я в их глазах становлюсь настоящей волшебницей. Главное в моей профессии – найти подход к людям и понять, что им нужно, даже если они сами ещё не решили.

Весь день я бегаю от одного посетителя к другому. Перебираю старинные книги, зеркала в кованых оправах, табуреты с резными ножками и прочие сокровища нашего магазина. Удаётся продать множество отличных вещей и, пересчитывая выручку, я довольно улыбаюсь. Ноги гудят от усталости, в животе урчит от голода и я уже в десятый раз чихнула от пыли, но я счастлива. День выдался удачным, несмотря на его нелёгкое начало. Смотрю на старинные часы, которые показывают шесть вечера, и начинаю собираться. Пока складываю все вещи в сумочку, до меня доносится звон колокольчика. Смотрю на входную дверь и чувствую, как на моих губах расцветает улыбка. Мужчина улыбается в ответ и идёт ко мне. Он как всегда выглядит идеально в своём светло синем свитере и белых брюках. Коричневые ботинки начищены до блеска, а в руках чёрный портфель. Он опирается о прилавок, и меня окутывает пряный запах его одеколона. Он криво усмехается и смотрит на меня своими тёплыми карими глазами. Он не брился несколько дней, но эта щетина добавляет ему какой-то элегантности.

– Как поживает моя невеста? – спрашивает он немного хрипловато и прочищает горло.

– Прекрасно, – отвечаю я и улыбаюсь.

Он кладёт портфель на стол и обходит прилавок. Его взгляд становится страстным, и он жадно смотрит на мои губы. Одной рукой он берёт мою ладонь и целует каждый палец нежно, едва касаясь. От этих прикосновений всё внутри начинает трепетать. Он доходит до безымянного пальца, на котором красуется кольцо с бриллиантом и улыбается.

– Надеюсь, сюда никто больше не придёт, – шепчет он, придвинувшись ко мне вплотную. Его карие глаза напротив моих, и от одного взгляда, я уже знаю чего он желает. Он обхватывает моё лицо руками и приникает к моим губам. Опускает руку на мой зад, приподнимает лёгкую ткань юбки, но я отодвигаюсь от него. Не хочу заниматься сексом здесь. В любой момент может кто-нибудь зайти, но Итана это лишь заводит. И я вижу по его взгляду, что он огорчён. Он привык получать то, что хочет. И хоть я очень по нему скучала, я не готова переступить через свои границы, чтобы удовлетворить его желание.

– Прости, – целую его в уголок губ, – давай, я закрою магазин, а ты подожди меня в машине.

Он кивает, целует меня в щёку и уходит. Колокольчик на двери печально звенит, и я остаюсь наедине со своими спутанными мыслями.