Текст книги "Смерть приходит с помидором"

Глава пятая. Обычная общебольничная линейка

На общей линейке сначала доклад общего дежурного. Выяснилось, что Смерть посетила еще два отделения – химиотерапию и урологию, но ее прогнали. Потом доклад отделения анестезиологии и реанимации номер один – все более-менее, но Николаева так и не приходит в сознание. Потом вторая реанимация – тоже все нормально, пятеро в реанимации, оба вчерашних переводятся в отделение, без неврологического дефицита после операции, третий (тяжелый, четырнадцатый день в реанимации, из торакального отделения) – без ухудшений, четвертый тяжелый, нейрохирургический, десятый день в реанимации – на вазопрессорах, состояние критическое, но тоже без ухудшения, пятый пациент в вегетативном состоянии, но есть небольшое улучшение. Потом по очереди докладывают заведующие всех отделений. Мите с непривычки неуютно – очень уж страшные диагнозы. Остальные врачи откровенно скучают. Когда двадцать лет каждое утро начинается со слов «рак верхней доли правого легкого», «рак матки», «рак поперечной ободочной кишки с метастазами в печень», это тоже может казаться скучным.

В конце обычно объявления начмеда или главврача. Сегодня выступает начмед. Всем сразу стало интересно, потому что начмед сказал, что теперь врачи по приказу Минздрава не имеют права давать интервью и вообще общаться с любыми СМИ без письменного приказа директора. Потому что предвыборный год, а со здравоохранением все, конечно, очень хорошо (смешки в зале), но журналисты переиначат на плохое, даже если сказать хорошо. Так что с ними вообще запрещено разговаривать. Потом еще интереснее: с этой недели в приказном порядке заведующие всех отделений обязаны в пятницу сказать что-то хорошее, что произошло в их отделении за неделю, чтобы это выставить на сайте онкоцентра – мол, у нас все прекрасно. Пожилой анестезиолог Михаил Исаакович (в обиходе Исаакич) заметил: это уже было, со сталинской каторги писали: «У нас все хорошо. У нас все есть». Все просто: не надо улучшать здравоохранение, надо запретить общаться с журналистами и каждую неделю говорить: «У нас все отлично». Народ, конечно, смеялся – а что делать, не плакать же. Вспомнили, что у нашего завполиклиникой жена журналистка, так ему с ней разговаривать с разрешения директора?

Потом начмед сказал: «А теперь приятное. Благодарственное письмо выписавшейся пациентки: «Очень прошу руководство поблагодарить специалистов нейрохирургического отделения, особенно нейрохирурга Алексея Олеговича и завотделением Максима Владимировича за прекрасную работу и обязательно дать им денежную премию»». В зале грустный смех. Начмед кончает читать и комментирует: «Денежную премию мы им, конечно, не дадим. Мы наложим на них взыскание в наказание и заставим их писать объяснительную, потому что они вовремя не сдали историю болезни такого-то пациента в архив. Всё. Всем хорошего дня. Заведующих клиническими отделениями попрошу остаться».

– А иногда приходят письма с угрозами, – сказал Макс Мите. – Убить, зарезать и так далее. Раньше, в нулевые годы, их было больше. Теперь чаще грозят написать президенту. Очень забавно: пишет недовольный пациент президенту, допустим, жалобу на меня, письмо доходит, и оттуда, из Москвы, поступает сигнал нашему главврачу – разобраться. Главврач пересылает этот сигнал начмеду, а начмед – мне как заведующему. То есть я сам должен разбирать жалобу на себя!

– Не стреляют – и то хорошо, – хмыкнула Варвара. – Между прочим, в тринадцатом веке в Болонье только рыцари и врачи имели право носить оружие и нанимать вооруженного телохранителя. Потому что опасная профессия. Ладно, ребенок, пошли в операционную.

Митя, конечно, считал себя взрослым, но против «ребенка» возражать не посмел. Варвара его чем-то пугала.

– Опухоль моторной зоны, то есть нейроны этого участка отвечают за движения руки, ноги, лица, – поясняла Варвара по пути в операционную. – Моя задача – найти зоны коры, которые нельзя трогать, чтобы после операции не было пареза. Опухоль слева, значит, ставлю электроды на кисть справа, предплечье справа, стопу справа и кисть слева на всякий случай, для контроля. У меня старый аппарат, только четыре канала. Позорище. У современных каналов двадцать, вот где развернуться! Но мне не покупают. Два года уже как заказан. Сегодня будет вот что: сначала хирург делает трепанацию, вскрывает дуру, то есть «дура матер» – твердую мозговую оболочку, доходит до коры, потом стимулируем слабым током – биполярный стимулятор. Рука дергается (или нога, или лицо – смотря какая зона на коре). А у меня на миографе получается М-ответ – вот такая загогулина. Иногда рука не дергается, если слабое раздражение, а М-ответ все равно есть. Значит, здесь резать нельзя. Хирург отмечает опасные зоны – кладет маленькие кусочки ватника и их не трогает. Ватник – это впитывающий материал типа марли, может быть плетеный (как ткань) или неплетеный (например, как ватка). Еще есть хвост – марлевая тонкая полоска, тоже кровь впитывает. А при кровотечении тахокомб – кровеостанавливающий препарат в виде желтенькой губочки. И еще есть воск, им замазывают отверстия.

– Да я знаю, – обиженно прервал Митя. – И про дуру, и про ватник, и про хвост.

– Ох, извини, ребенок, это скверная преподавательская привычка – объяснять то, что и так понятно. Итак, после нахождения моторной зоны хирург подходит к опухоли безопасной дорогой, а не через двигательные пути. Если хирург планирует удалять глубоко, то еще проверяем кортико-спинальные тракты, то есть пути, по которым идет нервный импульс, ну, ты это тоже знаешь. Это уже делается монополярным электродом, и ток больше. Основное правило – один миллиампер равен одному миллиметру, то есть если сигнал появился при 7 миллиамперах, то расстояние до опасной зоны 7 мм. Но сегодня к трактам, скорее всего, не пойдем, только кору простимулируем. Все понятно?

– Да, конечно, – кивнул Митя. – А флюоресценция будет?

– Будет. Сегодня маленькая опухоль, без флюоресценции можем не найти. Еще важно, какой наркоз. Если анестезиологи вводят миорелаксанты, вещества, расслабляющие мышцы, то моторные ответы с мышцы ими подавляются, и никакой мониторинг не получается. Еще моторные ответы подавляются газовыми анестетиками, на нашем языке просто «газы» – севоран, изофлуран, форан и прочее. Особенно если транскраниальная стимуляция, то есть электрод ставится не на обнаженную кору, а прямо на голову, на череп. Ты ее тоже увидишь, но не сегодня. Поэтому анестезиолог очень важен: наркоз непростой, релаксанты только на интубацию, потом пропофол и фентанил. Хороший наркоз – половина удачного мониторинга. Усыпить вусмерть любой дурак сможет, а ты сделай неглубокий наркоз, да чтобы я все видела на мониторинге, да чтобы больной на операции не проснулся, а проснулся на раздышке в реанимации сразу после приезда из операционной! Вот это высший пилотаж!

Все, иди переодевайся, девочки налево, мальчики направо. Ты, бесспорно, мальчик.

Глава шестая. Просто операция, каких много

– Ничего, Дмитрий, скоро поинтереснее будет, микроинструментами будет работа, а пока сверлежка, неинтересно. Больной шевелится! Добавь что-нибудь, но не релаксанты. Хорошо. Не шевелится. Где глаз? Это глаз? Разметимся. Дайте мне листочек, где я нарисовал схему разреза. Посмотрим. Вот тут глазница. Распатора нет? 3 сантиметра. Нам надо четко прицелиться, где сверлить голову, мы свои ориентиры имеем. Сейчас точку рассчитаем, 55 и 65 вот здесь. Дай иголку. По внешней стороне сделай. Инструмент 70 тыщ оборотов в минуту дает, в крошку превращает кость, в пыль. Там посмотрим, есть коронарный шов, вот он. Вызывай микроскоп.

– Нам надо для картирования дыру чуть побольше. Картирование – это определение, где какая зона коры расположена. Как бы карту составляем, оттого и картирование называется. Ищем адверсивное поле – у него приступы с поворотами головы и глаз, то есть с адверзией. Жарко, вентилятор включен? Очень жарко. Я сейчас оболочку вскрою, и будем работать. Нам еще отстимулировать стимулятор. Вдруг релаксанты еще действуют.

– Да уже час прошел, нет релаксантов.

– А газы? И газов нет? Севорана нет? Ну ладно. Хорошо. Сейчас вскрою борозду. Вот этот плоский дай. Видно, да? Я могу вот этим, р-раз! Мы еще флюоресценцию можем включить. Там фиолетовым цветом будет светиться, где опухоль. Только в темноте надо. Будем искать извилину, пока даже и не представляю где. Сейчас ватниками закрою. Я не представляю, где тут мотор. На картинке-то все просто, а здесь… 6 см мы с тобой, Лиза, померили. Дай кость мне. Она чистенькая? Так, 76. Вот здесь примерно должна быть моторная зона. Варвара Вадимовна, скажете, когда можно стимулировать.

– Хоть когда можно, я готова.

– Я поставил стимулятор на предполагаемый участок коры. Стою.

– Нет М-ответа.

– Встал на другое место. Стою.

– Нет.

– Стою.

– Здесь с кисти сомнительный М-ответ. Вроде.

– Мне точно надо, да или нет.

– Да. Есть.

– Хорошо, кладу ватник. Ушел на другое место. Стою.

– Нет.

– Стою.

– Да, вот здесь зона предплечья.

– Еще раз.

– Да, предплечье. Точно. Ага, фокальный приступ начался, рука дергается. Воды холодной полей. Полей быстро воды холодной.

– Полила. Все?

– Все. Успокоился. Точно зона руки.

– Хорошо, а то три раза в разных местах.

– Два, а не три, и, может, мы там кортикоспинальный тракт пробили.

– Меня сейчас кора интересует. Я глубоко не пойду. Сколько, 5 миллиампер в сомнительном месте? Значит, 5 миллиметров глубиной. Я туда не пойду. Лиза, ватник. И вот сюда. Значит, у него получилась рука кзади, а я думал, моторная зона спереди, тут коронарный шов. Я сверюсь со своими расчетами. Посмотрим, сколько здесь. По анатомии мотор спереди должен быть. А получилось кзади. Я не могу по анатомии это определить, извилина нестандартная, только нейрофизиология поможет. Я предположил, что это место будет мотор, а стимуляция показала, что нет. Поэтому эти операции анатомически нельзя делать, только под контролем нейрофизиолога. Вот это вскроем и пофлюоресцируем. Сейчас арахноидальную оболочку вскрою аккуратно. Дай ватник. Сейчас я наступлю, а ты отрежь. У тебя крючок есть? Вот здесь, вы сказали, был ответ, но припадка не было, а здесь был припадок. Закроем это место и трогать не будем. Ватник. Вена там, в борозде мешаться будет. Если это глиома, то зафлюоресцирует стопроцентно. Зона руки, а другой горизонтальной извилины вообще не вижу. Я хочу сориентироваться, лучше так, чем не попасть.

– Второй тур сняли, работаем спокойно, не торопимся.

– На МРТ вены почему-то плохо прокрашены. Вскрываем и светим. Сейчас вскроем побольше, она должна засветиться. Выключите свет. Ну что, розовеет? Нет? И я не вижу. Придется немного помучиться. Здесь снимем аккуратно. Она прямо блистать должна, а она не блистает. Ну-ка, вот тут у меня было подозрение на вот эту борозду. Включите свет. Попробую туда зайти. Меня анатомия упорно к этому месту отсылает. Вот эту извилину еще посмотрим.

– Стимулировать больше не будем? Можно анестезиологу дать свободу? Спасибо, Витя, прекрасный наркоз.

– Да, больше не стимулируем, включай все, что надо, мы закончили с мониторингом. Я метки поставил. Выключите свет. Здесь горит? Нет? Если бы не моторная зона, я бы здесь все вынес за пять минут. По анатомическим соображениям она кзади должна быть. Свет включите. Дай шарик. Я бы перчатку поменял, порвалась. Анатомически здесь должна быть, здесь рядом зона, где был припадок. Я все-таки борозду еще раз вскрою пошире. Вот тут должна светиться. Не светится. А аласенс вообще-то давали? Может, забыли? Санитарку позовите. Ирина, позвони в отделение, спроси, давали ли аласенс. Здесь она должна быть, опухоль. Здесь может быть дублирующая извилина, непонятно. Зайти с другой стороны, что ли? Сейчас по аласенсу ответ дождемся. Ткань мозга не должна быть такой слизнявой, видно, что изменена. Сосание уменьши до минимума. Сосание низкое, двадцать, четверть поставь. Сосем. Хотя бы вот тут уберем, пока ждем ответ.

– Аласенс давали, сказали в отделении.

– Хорошо. Ватник дай. Вот здесь надо убирать. Где-то рядом ходим. Выключай. Полей воды. Свет включите, я еще раз снимки посмотрю. Получается раз, два, две цистерны. Дай мне хвостик и микропинцет. Воду полей. Это самая плотная извилина. Воды еще. Ребята, у кого какие версии? Не вижу опухоли ни в флюоресценции, ни в обычном изображении. Дайте схему. 2,7 и 3. Ну правильно. Вот здесь и надо искать.

– Может, она добрая, вот и не светится?

– Она копит контраст на МРТ. Должна быть злая. Микропинцет.

– А глазом вы видите?

– Да ни хрена я не вижу измененную ткань. Вот тут чуть-чуть измененная, и все. Так иногда ведут себя метастазы. Метастаз не будет ярко светиться, только слегка розоветь. Но я должен его увидеть. Может, она и вправду не копит. Контраст на МРТ копит, а аласенс нет. Видно в телевизоре ткань? Измененная. Мозг не должен быть таким слизнявым, он поплотнее. Вот сюда зайду. Что, светится?

– Вон там слегка светится, слабо-розовым.

– Он и должен слегка розоветь, если он метастаз, а не глиома. А тут? Да, это он, смотрите, шариком. Ультразвук на минимум. Да, это метастаз шариком. Я постараюсь его из маленькой дырочки убрать. Ток. Ток. Ток. Если это метастаз, значит, где-то должен быть рак. Видите, обрисовывается шарик? Метастаз. Вот сосуды патологические, питающие метастаз. Мы в XXI веке живем, все-все ему сделали, все обследования, но первичного рака не нашли. Пока версия, что метастаз. Гистология покажет точно. Опс, какая-то артерия. Ток. Ток. Ультразвук. Там сколько, на двадцати? Хорошо. Ток. Вот плотная ткань. Да, не повезло мужику, во-первых, метастаз из неизвестного источника, а во-вторых, в такое место прилетело. Вот сосуд, на котором метастаз живет, его подцепим, сразу хорошо будет. Ток. Стоим. Стоим. Ток. Потом надо отследить хвосты, чтобы не остались. Так, а где у нас тут сосуд оказался? Да, вот он.

Это ультразвук, он все превращает в кашу и высасывает. Некоторые опухоли мы высасываем полностью, а тут надо по кругу обойти. Нет, не опасно, я каждый миллиметр контролирую. Тут какой-то сосуд идет, и она, собака, на нем растет. Вытащить не получится. Ну, разрушим изнутри. Вон артерия проросла. Видите, я в маленькую дырочку полез, единым куском его не вытащишь, будем уменьшать объем. Сейчас я его вскрою. На гистологию это отдать. Капсула хорошо вскрылась. Ток. Ток. Ток. Вон как сдулся. Варвара Вадимовна, вы можете идти, сейчас я тут приберусь в ране, я уже почти закончил. Ток. Ток. Ток. Хвост. Ток. Свежий хвост. Ток. Микропинцет. Ток. Вот он! Вытащил. Фитюлька какая-то, а там осталась аж пещера. Ну, половину всосали, он уменьшился, конечно. Нашли иголку в стоге сена. Гемостаз.

– Гемостаз – это прекрасное слово, наполняющее восторгом операционную бригаду, – пояснила Варвара Мите. – Значит, хирург сейчас остановит кровь, посмотрит, не подкравливает ли где, и все зашьет. Конец операции. Интересно, это вправду метастаз или нет.

Варвара еще не знала, что гистология подтвердит предположение хирурга. Метастаз, предположительно почки.

Глава седьмая. Опять подвалы

– Кирилл Саныч, а мы пойдем в подвал смотреть дырку? – спросил Митя.

Кирилл вздохнул умученно. После операции он сходил на вскрытие (конечно, обширный инфаркт передней стенки левого желудочка), потом проконсультировал двух амбулаторных больных с болью в спине, направленных из поликлиники (одного записал на госпитализацию, второму посоветовал лечебную гимнастику и плавание), потом попытался пропихнуть вне очереди на МРТ Тимофеева, у которого нога так и не успокаивалась (не сумел, записал на завтра). А ведь еще истории заполнять! Дневники, этапные эпикризы, протоколы, выписки…

– Ладно, – кивнул он. – Пошли. Погоди, я молоток захвачу и дощечку какую-нибудь. Сразу забьем дырку. Она какого размера? Не померил? Плохо. Ладно, возьмем побольше. В раздевалке у меня оставалась пара фанерок с тех времен, когда новый стол привезли.

Они спустились в подвал. Лужа на полу сделалась намного больше, но по краю у стенки можно было пройти к окошку. Кап… кап… кап…

– Значит, сантехники не приходили, – сказал Кирилл. – Ого! Ну мы вовремя, ничего не скажешь.

В узкую, не толще двух пальцев, щелку в забитом окошке деловито лезло нечто беловатое, уже знакомое Мите, отозвавшееся холодком по спине.

– Помидор взял? – шепотом спросил Кирилл.

– Нет, забыл.

– Жаль. Ну ладно. Патроны лучше сэкономить. А-а-а-а!

Ой, Митя и не предполагал, что спокойный интеллигентный Кирилл может так жутко орать. Смерть вздрогнула, но вместо того, чтобы вылезти обратно в окно, метнулась вперед и вверх и втянулась в крохотную дырочку на водопроводной трубе, откуда капала вода.

– Вот зараза, – сказал Кирилл, хрипло откашливаясь. – Теперь все ясно, как Она ускользает от нашего контроля и появляется у больных. В каждой палате есть водопроводный кран, Она оттуда капает в палату. Так Она до Потапченко и добралась.

– Перекрыть воду, – предложил Митя.

– Невозможно. Еще работают ургентные операционные, вода нужна в процедурках, да и кормить больных надо. Этот тайм мы проиграли. Давай все же забьем дырку в окне, а потом доложим заведующему, дежурным врачам, вызовем еще раз сантехников, чтоб запаяли отверстие. Кто у нас сегодня дежурит? Павел Борисович? Думаю, Она сегодня не к нам придет.

– Почему?

– В дежурство Павла Борисовича Она обычно не приходит. У него такой тяжелый характер, что Смерть с ним предпочитает не связываться.

Митя пока не заметил какой-то тяжести характера Павла Борисовича, он так подробно и по-доброму все ему объяснял на операции, но возражать не стал – он тут человек новый. Может, просто Павел Борисович – такой классный хирург, что его и Смерть боится?

– А почему Смерть уходит от крика? Или помидора? – спросил он. – Она же сильнее всех людей, она самая могущественная сила – и сбежала, как нашкодивший котенок, когда вы на нее закричали.

– Еще в каменном веке люди прогоняли Смерть громкими звуками, – преподавательским тоном начал Кирилл, прилаживая к отверстию принесенную дощечку. – Вот доисторического охотника подрал саблезубый тигр, и он лежит и стонет в пещере, а вокруг шаман, наш древний коллега, прыгает, завывает и бьет в бубен – отгоняет Смерть. И в Средние века в эпидемию чумы врачи ходили в специальных страшных костюмах с огромными носами – пугали Смерть. Она, конечно, сильнее. Но когда Ее отгоняют, Она чувствует сопротивление. И уходит – зачем ей напрягаться, Она возьмет того, кто не сопротивляется. Врачей Она особенно не любит, потому что в мединститутах учат прогонять Смерть разными приемами. У вас на пятом-шестом курсах был предмет мортэксидерции?

– На четвертом, – поправил Митя. – И только факультатив. Десять часов в первом семестре.

– Ну да, ты же позже учился. Нас еще учили качественно, а вас уже как получится, – кивнул Кирилл. – А у нас мортэксидерцию – смертепрогоняние – преподавали два года длинными циклами, и экзамен в конце. Это был самый смешной экзамен – все орут, руками размахивают, швыряются туфлями и стульями… Мне четверку поставили вместо пятерки, потому что я нечаянно промахнулся и кроссовкой залепил прямо в нос декану вместо Смерти. Он подумал, что я нарочно, а я правда не хотел. Но Смерть все равно убралась, потому что декан так заорал, как у меня в жизни бы не получилось, вот Она и удалилась в недоумении. Я доказывал, что это тоже метод, причем оригинальный – заставить кого-нибудь другого вместо себя прогнать Смерть. Но все равно четверку влепили. Алло! Это сантехническая служба? В подвале вода протекает. Да, это я вчера звонил. Но вы ничего не сделали. Мне все равно, кто у вас на больничном, потому что вода уже по щиколотку, и она все прибывает. Сверху капает… то есть льется, как Ниагарский водопад. Наверху в трубе дырка. Я уже доложил начмеду, что вас вызвал, и если госпитальный корпус затопит, вы будете виноваты. Все. Теперь они придут и будут ругаться, что я наврал насчет воды по щиколотку. Но на меньшую протечку они не приходят. Главное – чтоб починили. Пойдем, Митя, истории писать. Ты будешь дневники заполнять и этапные эпикризы. А я проверю, как ты этому научился. Да, я знаю, что рабочий день кончился, а мы после дежурства, ну и что?

Глава восьмая. Опять линейка в отделении

– Да нормально. Работал в узехоньком канале, провалился в дыру, затолкал туда жир и ушел к черту.

– Вовремя ушел. Великое искусство – вовремя уйти из операционной раны.

– Медсестра Лена мне рассказала, что подслушала разговор двух наших пациенток: оказывается, «рак бывает только у мужчин, а саркома – только у женщин. С саркомой живут две недели, поэтому не надо ходить к врачу. Лучше пойти к бабке, она пошепчет, и проживешь два месяца». Супер. Макс, тебя к телефону.

– Да. Да, слушаю. Да, скажу. Конечно, заберет. Звонили из морга. Кирилл свой мозжечок в морге забыл.

– Ну да, вчера суматошный день был, тут все на свете забудешь. Заберу после операции. Это для студентов.

– Понятно, что не с женой любоваться. Да, что там с Ведерниковым? Посев брали? Пришла пора посеять пациента.

– Забыл. Сейчас скажу девочкам.

– Завтра в первой операционной что?

– Две головы. Нет, одну голову сняли, у нее сердце. Спину Алексея Олеговича поставили вторым туром. Он как раз вернется из своей Германии.

– Кирилл Саныч, можно я сегодня с вами на эпендимому?

– Можно. Варвара Вадимовна, вы тоже со мной.

– Конечно, отныне и навеки. Навеки – потому что раньше семи, я думаю, не закончим. Там опухоль дли-и-и-инная. Вдоль шести позвонков растянулась. С третьего поясничного по третий крестцовый.

– Кстати, никто не забыл, что сегодня в два часа летальный разбор? Кирилл, конечно, не закончит к этому времени, а остальные чтоб были.

– Наш?

– Нет, из отделения «голова-шея».

– Ох, мне Марат, заведующий «головой-шеей», такой чудный случай рассказал. Около месяца назад больной откуда-то из медвежьего угла типа Ивделя на приеме у Марата жалуется: «Вот я был полгода назад у нас в Ивделе на приеме у онколога…»

– В Ивделе нет онколога, – поправил Макс.

– Ну из какого-нибудь Мухосранска-Уральского. «И он сказал, что все нормально, а через полгода уже рак и надо оперировать. Я хочу на него жалобу написать. Очень сильную жалобу». Марат посмотрел, подумал и говорит: «Нет, жалоба – это ерунда. Вы его вызовите из кабинета и повесьте».

Больной (ошалело): Что?

Марат (еще подумав): Или вот еще можно лопатами забить.

Больной: Что?

Марат: А что? Тогда к вам в Мухосранск-Уральский больше никакой врач не приедет никогда. И не будет у вас врача. На оклад 15 тысяч кто поедет.

Больной: Сколько?

Марат (еще подумав): Ну, может, 14 500, я не уверен. Давайте действуйте.

Больной ушел в задумчивости. Жалобу не писал.

– А в сущности не смешно.

– А кто смеется? Все грустно.

– Эй, а что, воды в кране нету?

– Не знаю, – ответил дежуривший ночью Павел Борисович. – Вчера с вечера была. А потом оказалось, что в подвале потоп, приходили сантехники, воду выключили и что-то там запаяли. Но утром я умывался, значит, воду уже включили. Нормальное было дежурство, только твой Тимофеев жалуется, что ногу как когтями дерет.

– Я уже его на МРТ записал. Видимо, придется второй раз идти и винты ставить. Хотел обойтись без фиксации, но не вышло. По неотложке возьму, если что, тянуть не буду, раз такие боли. А Смерть не приходила?

– Нет, ни к кому сегодня не приходила, ни в одно отделение. Впрочем, на моих дежурствах Она никогда не показывается. Уметь надо. К хорошему хирургу Смерть не ходит.

«Все понятно, – подумал Митя. – Воду перекрыли, и Смерть оказалась заперта где-то в подвальных трубах. Вот и не приходила».

Он подошел к крану – хорошо бы попить кофе перед операцией, вон стоит открытая банка растворимого, для общего пользования. А в чайнике вода кончилась, дежурный доктор выпил. Митя открыл кран. В кране тихо заурчало.

– Нет воды, – сказал Митя и осекся.

Из крана медленно выползала бледная тягучая капля, становилась больше, больше. Мите показалось, что вид у капли возмущенный, хотя как может возмущаться капля?

– Эй, Дмитрий, ты что творишь? – окликнул Кирилл. – Она откуда-то лезет, я чувствую!

Митя, совершенно не думая, подставил под каплю пустую пластиковую бутылочку из-под жидкого мыла, положенного для обработки рук. Капля втянулась в бутылочку, Митя закрутил крышку.

– По-моему, я ее поймал, – неуверенно сказал он.

– Ну ты даешь!

– Силен мальчик!

– Кирилл, ты его куратор? Поставь зачет по мортэксидерции. Поймать Смерть в бутылку! Свежо и оригинально.

– А что теперь с ней делать? На мусорку?

– Кто-нибудь, сходите за меня на общую линейку, – сказал заведующий Макс. – Я отнесу добычу в отделение радионуклидной диагностики. Пусть уничтожают как радиоактивные отходы. Сообразим, какие бумажки для этого надо заполнить.

И ушел с бутылкой. Заведующий всякие противные обязанности обычно на себя брал.

– Я ничего не понимаю, – признался Митя. – Теперь Смерти вообще, что ли, не будет на земле? Я читал такую фантастику, где герой уничтожил Смерть, и все перестали умирать, и течение жизни прекратилось.

– Да прямо, – фыркнула Варвара. – Не переоценивай себя, ребенок. Смерть живее всех живых. Вылезет.

– Понимаешь, это просто закон природы – мы ее прогоняем, она уходит, а потом приходит, – пояснил Кирилл. – Если бы не гнали, она бы больше людей забирала, намного больше. А так мы ее держим в среднестатистических рамках, иногда снижаем смертность заметно, иногда – нет. Это как будто игра по правилам, только жестокая. Правило первое – она нападает, мы сопротивляемся. Правило второе – мы никогда не выиграем.

– Зачем тогда играть, если выигрыш невозможен? – тихо спросил Митя.

– Человек умрет сегодня или проживет еще два года, пять лет, тридцать лет – есть разница?

– Ради тридцати лет стоит стараться, а два года… – пожал плечами Митя. – И ради двух лет тратится столько сил, денег, умения…

– Ты вообще ничего не понимаешь, потому что это не твои два года! Это очень много! Когда только-только открыли темодал, лекарство для химиотерапии, весь мир ликовал: жизнь больных со злыми глиомами достоверно продлевается на два месяца! Не года, а только месяца!

– Доброкачественные опухоли вообще можно удалить так, что человек выздоровеет, – добавила Варвара утешающим тоном. – И проживет сто лет. А некоторые злые опухоли тоже не очень злые, и возможно выздоровление. Опухоль головного мозга – это не приговор, это просто болезнь, ее можно и нужно вылечить! Это надо понять сразу, в ординатуре. Иначе зачем работать?

– Все равно грустно, – сказал Митя.

– Нам иногда тоже, – вздохнул Кирилл. – Но – гнали, гоним и будем гнать!

– Сдал, – сказал заведующий, заходя в ординаторскую. – Я чувствовал себя как в советском детстве, когда ходил сдавать бутылки из-под молока в «Прием посуды». Но тогда посуду принимали без документации. А сейчас пришлось подписать пять бланков. Сказали, что против всех правил, но вошли в положение и выдали за отходы класса Г (радиоактивные). Теперь Ее будут уничтожать как атомную бомбу. Орлы, а почему вы до сих пор не на линейке? Поймали Смерть в бутылку, так можно и на линейку не ходить?