Текст книги "Смерть приходит с помидором"

Светлана Лаврова
Смерть приходит с помидором

Художественное электронное издание

© Лаврова С. А., 2021

© «Время», 2021

⁂

«Написанное имеет свойство давать метастазы в реальность».

Мария Семёнова

Взрослая нейрохирургическая документально-фантастическая книжка. Детям не читать! Подросткам можно.

Все совпадения имен персонажей являются случайностью.

Всё написанное автором – безответственная выдумка, за исключением подлинных разговоров в операционной и историй из жизни, даже про кактус, плодоносящий помидорами.

Пролог. Врага зарезать помидором

– Ну и кто покупает такие помидоры, – ворчала Варвара, пластая на разделочной доске сияюще-красный шар величиной с два кулака. – Твердость 10 по шкале Мооса, как у алмаза. Нет, меньше – нож его все-таки берет, хотя и с трудом.

Помидоры резались со скрежетом.

– Они такие красивые, – оправдывалась Люська, автор покупки. – Такие красненькие.

– На салат надо покупать не красивые, а мягкие, – Варвара дорезала первый помидор и сбросила будущий салат в миску. Ломтики падали со стуком. – Ими же убить можно!

– Как убить? – спросила Люська, проводя пальчиком по атласной кожице еще не зарезанного монстра.

Варвара отобрала его и положила на доску.

– Например, стукнуть им по башке. Получится закрытая черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга, ранение, несовместимое с жизнью. А если таким помидорчиком запустить с расстояния, то череп проломит запросто, и будет открытая черепно-мозговая травма. И тоже несовместимая с жизнью, что характерно.

Люська взяла из миски один уже отрезанный ломтик и продолжила:

– А еще им можно зарезать. Смотри, какой острый край у этого кусочка.

– Зарезать врага помидором – это круто, – согласилась Варвара. – Укроп принеси из холодильника. Знаешь, традиционное изображение Смерти с косой устарело. Теперь ее надо изображать с помидором в руке. Современное орудие убийства, экологически чистое. Вообще, хорошее название для детектива: «Помидор – серийный убийца».

– Нет, это для газетного очерка название, – возразила Люська, филолог по образованию. – Для детектива по-другому надо. «Зарезать врага помидором». Или лучше «Смерть приходит с помидором».

– Нормально, – согласилась Варвара. – Иди и напиши этот детектив. А мне еще к завтрашней лекции готовиться. Вот радость-то – после операции еще и лекция.

– Можно подумать, это для тебя новость, и ты первый раз слышишь, – сказала Люська. – У тебя всегда по вторникам лекции и вебинары.

– Не новость, – вздохнула Варвара. – Но я каждый раз надеюсь, что оно само как-нибудь рассосется. Интересно, откуда родом эти красные монстры. Импортные посланцы врагов нашей великой Родины? Или дети родных полей и нив? Тогда понятно, почему они так могучи и несокрушимы.

– Может, они вообще инопланетные. То есть помидор – это такая летающая тарелка нового фасона, самого модного. А внутри сидят маленькие инопланетяшки, замаскированные под семечки.

– Фу, гадость! Дай масло. Все, салат готов. Надеюсь, твой отец не сломает об него зубы.

– Помидоры так жестоки к людям, – хмыкнула Люська. – Хорошо, что я их не ем.

– Людей? – уточнила Варвара.

– И людей тоже, – подтвердила Люська.

Глава первая. Первое применение боевого помидора

– Кирилл Саныч, а можно я с вами на дежурство останусь? – попросил ординатор Митя.

– Что? Зачем? – Кирилл торопливо листал историю болезни. – Ага, вот тут еще расписаться. Блин, где протокол операции, Макс опять не распечатал? А, вот он, нормально. Тьфу, «Медофис» снова завис. Митя, у тебя «Медофис» работает? Ну, наша больничная программа?

– Работает, – Митя за другим компьютером как раз закончил вводить первичный осмотр. – Так можно?

– Если работает, тогда сделай, пожалуйста, выписной эпикриз Потапченко, у меня зависло. Что можно? А, дежурить. Да пожалуйста. А я еще удивляюсь: рабочий день кончился, все врачи ушли, а ты остался. А на фига тебе это надо?

– Ну в порядке обучения. И мне бы хотелось посмотреть, как вы Смерть отгоняете. Практические приемы.

– Дурное дело нехитрое, – пожал плечами Кирилл. – Ну вот, вроде комп заработал. Ты все равно эпикриз Потапченко напиши, а я пока закрою сегодняшних выписанных. А потом поедим что-нибудь.

– А Смерть еще не придет? – спросил Митя, быстро стуча по клавиатуре.

– Для Нее еще рановато, но в принципе Она может заявиться в любой момент.

– А мы не пропустим?

– Нет. Ты сразу почувствуешь Ее приход, не беспокойся.

Смерть довольно часто их посещала. Потому что это был онкологический центр, нейрохирургическое отделение, там не насморк какой-нибудь лечили. И дежурные хирурги должны были ее отгонять. Дежурные медсестры присматривали за больными, а врачи отгоняли Смерть. Способы были разные и у каждого доктора свои. Иногда достаточно было сказать «кыш!», и она уходила. А иногда звали реаниматологов и гнали совместно. В особо трудных случаях приходилось стрелять. Каждому хирургу выдавали табельное оружие, классический пистолет Макарова, и набор патронов. Патроны после использования полагалось списывать на конкретного пациента и делать отметки в истории болезни. Смерть, конечно, убить нельзя, но от выстрелов она на какое-то время уходила. Плохо то, что иногда не уходила. Врачи не боги и могли не всё.

– А Смерть… – снова начал Митя, но Кирилл перебил:

– Лучше называй Она. Она же слышит нас. Может прийти на звук своего имени. Тебе это надо? Поесть не даст. Вот перехватим чего-нибудь, истории запишем, сегодняшних оперированных посмотрим в реанимации, тогда пусть приходит. А лучше бы Ее не было. Не на каждое дежурство Она приходит.

– Я сегодняшних уже посмотрел, – сказал Митя, закрывая свой первичный осмотр и открывая файл «Потапченко». – Все проснулись после наркоза, все экстубированы.

– Ближе к вечеру еще сходим, Тимофеева глянем. Он мне подозрителен. Вот не люблю я Тимофеевых: что ни Тимофеев, то сложности. И Варвара говорит, что Тимофеевых не любит. У них мониторинги плохо получаются, с наводкой.

– Варвара – это кто? – спросил Митя. – Я тут три дня, еще не всех знаю.

– Это нейрофизиолог. Она в своем кабинете сидит и не на всякую операцию ходит. На операции прицепляет электроды на разные части тела и смотрит на своих аппаратах, где какие параметры. Чтобы мы, хирурги, чего нужного не отрезали. Называется интраоперационный мониторинг, сокращенно ИОМ. На завтрашний мотор пойдет, вот и познакомишься. Ну, опухоль моторной зоны, по-нашему, мотор. Закончил? Молодец, быстро. Дай я проверю, а ты пока помидоры порежь. Вон там нож и тарелки. Салат сделаем. У меня есть бутерброды.

– У меня тоже, – кивнул Митя и встал. – И картошка. А доска есть?

– Нету, так режь, на тарелке.

– Ух, твердые какие! – удивился Митя. – А на вид красивые, большие. Убить можно таким помидором. Слушайте, какой звук.

Митя постучал помидором по тарелке.

– Да уж, – покачал головой Кирилл, не отрывая взгляд от монитора и спешно что-то доделывая. – Чугунный прямо. Если стукнуть им по голове, получится закрытая черепно-мозговая травма, ушиб головного мозга, ранение, несовместимое с жизнью. А если таким помидорчиком запустить с расстояния, то череп проломит запросто, и будет открытая черепно-мозговая травма. И тоже несовместимая с жизнью. Так. Внимание. Она.

Кирилл обернулся к приоткрытому окну ординаторской. И Митя обернулся тоже. В неширокую щель лезло что-то бледно-белесое, очень тихое и на вид безобидное.

– Кыш! – негромко сказал Кирилл. Бледно-белесое кивнуло, быстро принимая антропоморфный облик, обозначились глаза, рот, очертания печального лица, к столу потянулась рука с длинными пальцами, изогнутыми во все стороны.

– К Потапченко тянется, – спокойно сказал Кирилл. – К его истории болезни. Блин, значит, рецидив будет, а я же всё чисто убрал. Кыш, я сказал! Пошла вон! Не трогай моего Потапченко, я что, зря ему опухоль шесть часов удалял?!

Митя, совершенно обалдевший от происходящего, машинально запустил в пришельца помидором, который не успел порезать. Красное ядро врезалось в бледное грустное лицо, пролетело насквозь. Лицо заколебалось, оплыло потеками и исчезло.

– Извините, пожалуйста, – растерялся Митя.

– Молодец, – похвалил Кирилл. – Нестандартно мыслишь, это хорошо для нейрохирурга. Помидорами Смерть еще никто не прогонял. Вот только, наверное, обиделась Она. Неуважительно это – помидором в морду. Еще придет. Ничего, справимся. А пока давай поедим, я уже просто сам себя перевариваю. Обедать вечно не успеваешь. Окно, что ли, закрыть, чтоб не лезла? Душно будет. Кто там орет внизу? Аж на четвертом этаже слышно.

Митя встал, чтобы закрыть окно, с некоторым трепетом выглянул наружу.

– Мужик какой-то лежит на газоне и матерится, – объяснил он, прислушиваясь к заковыристому тексту. – Что врачи выбрасывают всякую гадость из окон. Его по макушке чем-то стукнуло вроде камня, аж с ног сбило.

– Это наш помидор, – хмыкнул Кирилл. – Он пролетел сквозь Нее и упал вниз, на охранника. Где мои бутерброды? Вот они. Слушай, может, не будем помидоры резать? Очень уж хорошо они действуют. Сохраним против Нее.

– А вы же сказали – неуважение, – вспомнил Митя.

– Она сама виновата – в ординаторскую лезть некорректно.

И хирурги принялись за бутерброды.

– Вообще-то обычно ситуация под контролем, – жуя, объяснял Кирилл. – Она приходит, мы прогоняем. Не каждый раз и пистолет используем. Но в последнее время участились какие-то нехорошие случаи. Она проскальзывает мимо нас, мы не чувствуем. Обычно чувствуем, даже если она к больным лезет, а не к нам. А тут приходим утром на обход – а человек умер. Как будто Она какие-то обходные пути нашла, мимо нас и мимо анестезиологов. И я вот что думаю – надо бы проверить подвалы. Там гардероб для госпитализированных, всякие подсобные помещения, подземный проход к пищеблоку, коридор к моргу, спортзал… раньше был, а потом закрыли. Потому что ребята в спортзале начали испытывать какие-то неприятные эмоции – то ли страх, то ли просто неуютное какое-то чувство. Как будто кто-то там есть, а никого не видно. Ну и закрыли спортзал, чтобы это, которое не видно, по отделениям не шастало. Может, Она через подземные коммуникации лезет? Там есть выход на первый этаж, около аптеки. Я давно хотел на дежурстве проверить, но не могу же отделение бросить. А теперь нас двое. Вот и можно посмотреть подвалы: один остается в отделении, второй гуляет по подземным ходам. Если что не так – звоним по телефону и сбегаемся. Согласен?

Митя не очень хотел лезть ночью в незнакомые подвалы, битком набитые нечистью, но не признаваться же!

– Конечно, согласен, – сказал он бодро. – Очень интересно.

Глава вторая. Обычное дежурство

– А вот еще случай был, – вспомнил Кирилл, глядя на последний кусок колбасы. – Не у нас, а в другой больнице, в травме, травматолог Андрей рассказывал. Нейрохирурги собираются обедать, порезали колбасу. В это время привезли свежего пациента – какая-то травма головы, но он неплохо себя чувствует, ходячий. Он заходит в ординаторскую, прямиком к столу и начинает есть колбасу. Хирург сразу говорит: «Ага, компьютерную томографию можно не делать, диагноз ясен: травма лобной доли, гематома». Все-таки отправили на КТ – точно гематома лобной доли. Привозят следующего пациента – по закону парных случаев тоже заходит, тоже к столу и тоже за колбасу. Хирурги снова (глядя с грустью на исчезающую колбасу): «Надо же, опять лобная доля». Сделали КТ – снова гематома лобной. С тех пор гематома лобной доли у них в отделении называется «синдром колбасы».

– Ну я понимаю, – кивнул Митя. – Пациенты с поражением лобной доли могут быть фамильярны, неряшливы, без тормозов. Но мне почему-то не смешно.

– Ты же три дня только в нейрохирургии. Привыкнешь. У нас плохо работать, если не смеяться. Знаешь, у меня есть знакомый, он военный, боевой офицер, последняя награда за Сирию. Он мне сказал: «На войне гораздо больше смешного, чем страшного. Потому что война настолько противна человеческой природе, что люди начинают чудить, чтобы не сойти с ума». Так у нас то же самое. Онкология ведь тоже противна человеческой природе. Поэтому мы смеемся. А говорят, медики – циники. Мы не циники. Мы так живем, отстреливаясь от Смерти. Иногда это смешно. Вот был случай. Дежурил Владимир Николаевич. И ему медсестра сказала, что уже полночь скоро, а один пациент стоит в коридоре и не уходит спать. Николаич пошел, спрашивает, в чем дело. Пациент объяснил, что ждет электричку на Каменск, а электрички стали очень плохо ходить. Николаич сразу сообразил и сказал: «Так сегодня электрички отменили. На Каменск поезда не будет». Больной поблагодарил и пошел спать. Тоже не смешно?

– Немножко, – вздохнул Митя, фальшиво улыбаясь. – Они у вас что, все такие психи?

– Да они совершенно нормальные! – возмутился Кирилл. – Вполне умные, только у них опухоль в голове. Ну немножко странные получаются. Доел? А сейчас пойдем глянем сегодняшних оперированных в реанимации.

Хирурги поднялись на пятый этаж, где реанимация, замерли перед приоткрытой дверью.

– Погоди, – прошептал Кирилл. – Слышишь? Разговаривают…

В затемненной палате один пациент говорил другому:

– Задолбало уже лежать в этой реанимации!

Второй ответил:

– Да не говори! Сплошная жопа!

– Всё в порядке, – заулыбался Кирилл. – Если такие разговоры, значит, операция прошла хорошо. Один с опухолью мосто-мозжечкового угла, невринома слухового нерва, на нашем сленге «муму», второй с глиомой виска. Оба в палате не больше пяти часов. А им уже надоело! Отлично!

Хирурги зашли в палату, пациенты притихли. Кирилл проверил лицевой нерв у первого мужчины («Глаза зажмурьте. Зубы оскальте. Отлично, лицо ровное, никакого пареза нет. Не тошнит? Не болит? Хорошо»), потом поговорил со вторым («Сожмите мне руку. Ногой пошевелите. Слышите меня хорошо? Не болит? Если заболит, не терпите, скажите сестре, она укольчик сделает. Нет, сейчас в палату еще рано, полежите ночку здесь. Нет, вставать тоже еще рано, полежите немножко, отдохните после операции. Хорошо, вы оба молодцы. Нет, свет на ночь совсем не выключат, надо же за вами приглядывать. Да, я понимаю, что вы уже почти здоровы, но все равно, так положено. Да, мы бюрократы. Спокойной ночи»).

Зашли в ординаторскую реаниматоров, рассказали дежурному Олегу про помидор.

– Зовите, если что, – сказал он. – Ко мне Она еще не заходила.

– И не зайдет, – сказал Кирилл. – Сегодняшние больные хорошие, ничего у тебя плохого не будет.

– Тьфу-тьфу, – сплюнул реаниматор. – Не говори такое перед дежурством. У меня трое тяжелых, кроме ваших свеженьких.

– Теперь пошли Тимофеева глянем, – сказал Кирилл Мите. – Больных с операциями на позвоночнике мы обычно в реанимации не оставляем. Раздышка, и потом сразу в палату.

Спустились обратно на четвертый этаж, зашли в палату.

– Ногой пошевелите. Еще. Поднимите ногу. Стопу на себя. От себя. Немеет? Где немеет? Ничего, отойдет. Болит? Не терпите, жалуйтесь, мы обезболим. Сейчас сестра укольчик сделает. Конечно, болит, живое же резали. Наркоз отходит, вот и болит немножко. Не немножко? Прямо сильно? Марина, трамадол. Сейчас обезболим, а потом посмотрим. Если сильно будет болеть, утром МРТ сделаем, поглядим, что не так. Нет, вставать пока не надо. Утром я подойду и вас вертикализирую. Без меня не вставайте.

– Я же не зря Тимофеевых не люблю, – вздохнул Кирилл, когда они вышли из палаты. – Вот ничего особенного, молодой здоровый парень, обычная грыжа межпозвонкового диска, L4L5, сужения позвоночного канала нет, даже титан не ставили, не фиксировали, просто убрали грыжу. Чисто убрали, ничего не тронули. А нога болит и немеет. В идеале не должна. Болеть еще рано, наркоз недавно был, и неметь тоже не должно, если все в порядке. Может, конечно, к утру все пройти. А может, снова лезть придется. Подождем. Сейчас я буду все дневники заполнять, а ты сходи в подвал, проверь, нет ли где отверстия, через которое Она лезет в отделение. Там свет горит, но ты фонарик возьми.

– У меня в телефоне фонарик есть, – сказал Митя. – Но я не знаю, где подвал.

– Я тебя провожу. Да, помидорку не забудь на всякий случай. Будешь отбиваться от Смерти помидорами.

«Хитрый какой, – подумал Митя. – Сам в безопасной ординаторской будет бумажки заполнять, а меня – в подвал к Смерти!»

Но ничего не сказал. Ординаторы хирургам не возражают. Особенно на третий день работы.

Глава третья. Самые обычные подвалы

Митя боялся, что подвал будет как в фильме ужасов: темные своды, с которых капает подозрительная жидкость, осклизлые стены, паутина, свисающая до полу и усеянная мохнатыми пауками размером с кулак, кровавые пятна на полу, кривые бетонные плиты, которые так и норовят повернуться и сбросить тебя вниз, в секретное подземелье, утыканное отравленными кольями. Но ничего подобного строители онкоцентра в проекте не предусмотрели. Подвальные переходы были запутаны, но освещены тусклыми лампочками и вполне себе сухи и опрятны. Митя шел наугад, вдоль труб центрального отопления и водопроводных труб на стенах, и радовался, что ничего страшного не видит. Вот указатель «Гардероб для пациентов», там оставляют одежду те, кто госпитализируется в отделение. Вот указатель «Спортзал». Вполне обжитый подвал. И нигде нет ни окошка, ни щели. Неоткуда лезть этой… неназываемой.

Кап… кап… где-то капает. Наверное, протекает труба, вон их тут сколько. Митя осмотрелся. Нет, еще не здесь, дальше. Совсем не страшно, подумаешь, капает. Надеюсь, это вода. А что еще может капать в подвале, не кровь же. Кап… кап… кап… Митя зажег фонарик, хотя и так было не темно. Кап… кап… звуки доносились из левого коридорчика. Он почему-то совсем не освещался. Ну понятно почему: этот коридорчик, наверное, никуда не ведет, а лампочки горели на тех путях, которые вели в важные отделы онкоцентра: гардероб, пищеблок, гистологическую лабораторию, морг… ой, Митя совсем забыл, что здесь есть проход в морг, чтобы не по улице умерших возить, чтобы их живые не видели и не огорчались. Ну и ладно, подумаешь – морг, никто из врачей не боится мертвых. И Митя тоже совершенно не боится.

Митя свернул в темную кишку коридора, откуда доносилось капанье, осветил стены фонариком. Ничего особенного. Коридорчик короткий и заканчивается тупиком. Оттуда потянуло холодком. Ага, окошко! Оно находится ниже уровня земли и выходит, наверное, в яму с бетонными стенками, Митя не знал, как называются такие прямоугольные ямы перед подвальными окошками. Окошко забито досками, но между досками есть щели. Может ли сквозь такую щель пролезть эта… которую Митя отогнал помидором? Надо сказать Кириллу Санычу. Цель экспедиции достигнута, найдено отверстие, можно возвращаться, ура! Приободрившийся Митя повернул было назад… но что это все-таки капает? Фонарик телефона обвел круг по темноте. Ага, вот тут немного протекает труба. Совсем чуть-чуть, и лужа на полу маленькая. И никакая не кровь, обычная вода, которая в кранах онкоцентра течет. Все нормально. Помидор не понадобился. И Митя, очень довольный, пошел обратно в отделение.

– Течет? – переспросил Кирилл. – Нехорошо. У нас уже несколько раз подвалы затапливало. Я передам дежурному по онкоцентру, может, сантехников вызовет. Но к нейрохирургии это не относится. А щель в окошке надо днем осмотреть. Она в любую трещину может пролезть. Но если Она проходит через подвал, то все равно должна как-то добраться до палат. И мимо нас не пройдет. А Она как-то проходит! Словно прямо в палату есть проход, минуя коридоры, где мы сторожим. Кстати, Она опять заглянула. На этот раз рвалась в 412-ю палату. Точно тебе говорю – к Потапченко. Ну прогнали, конечно. Я завтра Потапченко уже выписывать собрался, у него все хорошо. Опухоль убрана полностью, и послеоперационный период протекал на удивление гладко. Не пущу Ее, хоть сам сяду в коридоре.

Глава четвертая. Обычная линейка в отделении

Утром Потапченко нашли уже остывшим. Спокойно так лежит на боку, ладошка под щечкой. Позднее, на вскрытии – обширный инфаркт миокарда.

– Я же следил! – бушевал Кирилл. – Я же смотрел! Пистолет вообще в кобуру не убирал! И кардиограмма была хорошая перед операцией! И я же Ее отгонял! Как пролезла? Митя, после операции сразу пойдем в этот твой подвал, посмотрим, что за отверстие.

– Ладно. – Устало кивнул заведующий, Макс. – Не в первый раз и, увы, не в последний. Этот исход мы предупредить не могли при всем желании, нашей вины нет. Давайте, девочки.

– В отделении 33 человека, – начала дежурная медсестра Марина. – С вечера температурили Холодова – 37,2 и Иванцов – 37,6. Утром температурящих нет. Сенцов, первые сутки после операции, жалоб не предъявляет, мочится самостоятельно, по дренажу 100. Демидов, первые сутки после операции, жалобы на слабость в левой ноге на дооперационном уровне, ухудшения нет. Тимофеев, первые часы после операции, жалобы на боль в послеоперационной ране, обезболен, ночью спал. Утром снова жалуется. Ну и Потапченко. Эх…

– Помните, как на разборе смертного случая Кузин сказал: «Состояние больного не позволило ему выжить»?

– Тут совсем другое. Состояние больного позволяло жить до ста лет!

– Ночью заходили к нему?

– Заходила ко всем, да что толку. Он лежал, спал, руку под щеку подложил. Я же не буду его трясти да спрашивать, жив или нет. Тем более он сегодня на выписку шел. Да! Надо разделить Сеченникова и Ложкина. Они в двухместной палате лежат и так друг с другом спелись, что куда бежать. Честное слово, я к ним каждый час заходила, они куролесили всю ночь. И ведь оба лежачие! Самое безобидное – это когда они песни пели хором. С утра у Сеченникова лицо в крови – это он всю ночь брился. Одну бритву успели отнять, так у него вторая была! А Ложкин свой катетер то ли отгрыз, то ли отрезал, вот такусенький кусочек остался. Говорит, катетер унижает его человеческое достоинство. Давайте их по разным палатам разведем, а то они нам онкоцентр сожгут или взрыв устроят, даром что лежат и не встают. Сегодня на операцию подготовлены Петров, Нигматуллин и Ложкарева. На ангиографию Варданян. Аласенс Петрову выпоен.

Митя знал про этот метод флюоресцентной навигации: пациенту с утра давали волшебный препарат аласенс, и когда на операции хирург доходил до опухоли, то она начинала светиться радостным розово-фиолетовым цветом. Ярко светилась, если опухоль злокачественная, особенно глиома. Более тускло – если метастаз. А доброкачественные не светились вообще. Правда, существуют еще злокачественные опухоли, которые не копят контраст и не светятся, но все-таки обычно метод работал хорошо, и хирургу видно: розовое – значит, удаляй здесь. Митя еще не видел такие операции, он только четвертый день в нейрохирургии. Вот бы сходить! Наверное, разрешат. Сегодня Павел Борисович делает такую операцию.

– Кого сегодня на МРТ? Хорошо, записал. Кого завтра оперируем? Паша, сделаешь затылок? Хорошо.

– Зуева давно лежит. Готова на операцию.

– У Зуевой что-то реаниматологам не нравилось. Кровь? Перебрали? Хорошо. Ладно, я ставлю в план. В первую операционную.

– Мониторинг нужен?

– Да. Кортико-спинальные тракты посмотрим, Варвара Вадимовна?

– Посмотрим, что же не посмотреть.

– Теперь еще что-нибудь маленькое вторым туром.

– Поставь мне биопсию этой… как ее. С непроизносимой фамилией. Как раз на второй тур.

– Эндоскопы не пришли?

– Нет. Хотя заказаны год назад.

– Я однажды искал эндоскопом сережку жены, закатившуюся за плинтус в ванной.

– Да, у нас проблема. Варданян отказывается от ангиографии. То есть не она сама, а муж отказывается. Говорит: «Что же она голая, что ли, будет лежать перед всеми? Не разрешаю». Я наврал, что на ангиографии все врачи – женщины. Так что смотрите, если он будет спрашивать – подтверждайте. Ей без ангиографии вообще никак нельзя. Там аневризма, похоже.

– Ладно, будем врать хором. А помните ту цыганку? Ей надо было глиому убирать, большая опухоль, большой доступ, а муж запретил брить ей голову. «Нельзя, – говорит, – голову брить, это позор. Пусть лучше умирает».

– И что? – вытянул шею Митя.

– Немножко с краешка побрили, работать было зверски неудобно. Но удалили. И волосы оставили. Мы вообще стараемся оставлять волосы по максимуму, для женщин это почему-то важно.

– А помните того таджика из дальнего кишлака? У него брат на заработки приехал к нам в город и заболел. Опухоль большущая, уже не помню какая, но продолженный рост в ствол, все страшно запущено, он сам дышать не может, лежит у нас на ИВЛ в реанимации. Брат из кишлака приехал, спрашивает: «А когда вы его выпишете?» Реаниматор отвечает честно: «Вряд ли он выздоровеет. Опухоль очень большая, растет в ствол, он не может дышать». Брат советует: «Так вы его от аппарата отсоедините, он и задышит. Вы же ему все заткнули, вот он и не дышит. А уберете аппарат – он будет дышать».

– Да, я его помню. Красивый был парень, прямо как с иллюстрации к «Шахнаме».

– Хорош болтать. С Тарасовым что делать будем?

– Да уже все договорились, переводим на реабилитацию, машину заказали.

– На вскрытие Потапченко кто пойдет? Автор? Кирилл, пойдешь?

– Я и пойду. После операции.

– Выписывается кто?

– Тарасов в реабилитационный центр. Ликеева и Соболева домой. Ну и Потапченко… понятно куда.

– Выписки?

– После двенадцати. Нет, Соболевой выписка готова. Хоть сейчас пусть выписывается.

– Поступают?

– Две женщины и четверо мужчин. Женщины помещаются, а мужчина один лишний. Хоть сверху клади.

– Ничего. У нас кто-нибудь до завтра в реанимации задержится?

– Ложкарева и Петров точно.

– Блин, надо еще одно мужское место!

– Ну, может, Точкин в реанимации задержится. А завтра выпишется Назимов, вот на его место и положим Точкина, а сегодня на место Точкина положим сегодняшнего мужчину. Отделение на 30 человек, и так 33 лежат.

– Завтра поступают еще двое мужчин и одна женщина.

– Завтра и будем думать. Все, я пошел писать оперплан.

– Смотрите, кактус зацвел!

– Помидорами?

– Нет, обычным цветочком.

– Почему помидорами? – шепотом спросил Митя. Он вообще-то Кирилла спросил, как наиболее знакомого доктора, но ответила женщина, до этого молча сидевшая на диване, – Варвара.

– Это эпическая история. Когда-то хирургу Л. подарили кактус. Дело было еще сильно до тебя. Хирург Л. – своеобразный человек, если не вдаваться в подробности. Кактус на его столе рос, жирел, но не цвел. Хирург Л. уволился – кактус стал бурно цвести, освободившись от тлетворного влияния хозяина. Его получил в наследство севший на место уволившегося доктор Алексей Олегович (ты его еще не видел, он сейчас на конгрессе в Берлине, завтра вернется). И вот однажды Алексею Олеговичу благодарный пациент подарил банку с солеными помидорами. Поставили банку на окошко, где похолоднее. Мы что-то сомневались в этих помидорах и сомневались долго – помидоры вздулись и лунной ночью взорвались со страшным грохотом. Утром приходим – вся ординаторская в помидорах. Отмыли и забыли. Прошло какое-то время – в горшке у кактуса обнаружился подозрительный росточек. Мы посмеялись – соленые помидоры проросли, да не может быть, это сорняк какой-то. Прошло еще время. Росточек все выше и все больше похож на помидор… за зиму помидорный куст на окне разросся и обзавелся потомством – две помидорки покраснели к апрелю. Еще три зелененькие висят. Решили снять урожай – торжественно сорвали их и принесли бутылку шампанского, чтобы запить закуску. Две помидоринки размером с ноготь разделили на пятерых. Глеб сказал, что это гораздо вкуснее, чем та фигня, что продается в магазинах. Владимир Николаич прочитал стихи: «Еще в полях белеет снег, томаты уж листвой шумят». А я… ой, уже пора на общую линейку.

– Да, – кивнул завотделением. – Пошли к демонам.

– Почему к демонам? – не понял Митя.

– Чтобы это понять, надо быть завотделением, – вздохнул завотделением.