Текст книги "Я колдую белый свет"

Светлана Машевич
Я колдую белый свет: стихотворения

В оформлении обложки использовано фото Александры Трубиной

© Машевич С.В., 2019

© Оформление, серия, Издательство «У Никитских ворот», 2019

«В моей каморке, на краю…»

 
В моей каморке, на краю
У мироздания благого
Я песенки себе пою
О невозможности другого
 
 
Житья-бытья. Почтенный ход
Часов да спутанные нити
Вязанья брошенного – вот
И всех делов. А верный кот,
Свернувшись, сны седьмые видит.
 

«Ночь покойная, тёмная, сонная…»

 
Ночь покойная, тёмная, сонная,
Повозилась подушка в углу,
Одеяло раскинулось, сонное,
Мягкий коврик сопит на полу.
 
 
Звёзды кружатся, подымаются
К чёрной башне всю ночь напролёт,
Зелье булькает, зелье варится,
И певунья песни поёт.
Глаз не сомкнёт.
 

«Ты точно сон, ты словно сон прекрасный…»

 
Ты точно сон, ты словно сон прекрасный,
Какой-то ослепительный обман.
И, выйдя из тумана, месяц ясный
Поглаживает потайной карман.
 
 
И никогда ещё не пах так сладко вечер,
Таким безоблачным не лился горизонт.
И, снова юная, отважно и беспечно
Спешу и падаю в твои объятья, сон.
 

«Шар огромный завис между ёлок…»

 
Шар огромный завис между ёлок.
Сладко пахнет цветущей водой.
В эту тропку из прелых иголок
Лёгкий след не впечатался мой.
 
 
До чего же всё вышло глупо!
И колючих касаясь ветвей,
Я иду. Я смеюсь.
Почему бы
И не стать мне любимой твоей?
 

«По тонкой ниточке, прочерченной твоим…»

 
По тонкой ниточке, прочерченной твоим
Карандашом решительным, весёлым,
Иду, цепляя воздух. И под ним
Всё зыбким видится и невесомым —
 
 
Не то что пар, сгустившийся вокруг
До самых плотных атмосфер, до плоти.
И стайка бабочек – моих подруг —
Летит ко мне на ветре-вертолёте.
 

«В дурман-траве лежу, дурман-травою…»

 
В дурман-траве лежу, дурман-травою
Дышу одной. Кружится и поёт
Летучий мир над сонной головою,
Облюбовавшей райское жильё.
 
 
Кузнечик вёрткий знает своё дело:
Трещит не хуже верного сверчка.
Беспечная крапивница уселась
На львиный зев. Нарядней башмачка
Не сыщешь ты ни летом, ни зимою.
Не улетай, побудь ещё со мною.
 

«В подушках утопает шёлк…»

 
В подушках утопает шёлк.
Сижу я, туфелькой качая,
Средь шума в комнате большой
И думаю себе, скучая,
 
 
Как одиноко в этом тесном,
Земном пространстве бытия.
Пусть мне приснится сон чудесный,
Что ничего не знаю я.
 

«Да потому что лето. Потому что…»

 
Да потому что лето. Потому что
Прохладой полон мой пустой балкон.
С ветвей в саду слетела стайка дружно
И унеслась куда-то в небосклон.
 
 
Поставить столик, полистать газеты,
В качалке старой помечтать часок,
Облечься ветром – потому что лето
И потому что огненный песок
 
 
Прилип к ногам босым, и каждый пальчик…
Не тронь меня! Я глиняный болванчик.
 

«Солнце кочегарит, и который день…»

 
Солнце кочегарит, и который день
Духота-парилка и жара-жарень.
 
 
Кто там на хозяйстве у больших верхов? —
Сини много в небе, нету облаков.
 
 
Что он – сумасшедший или просто спит? —
Даже тень сияет и глаза слепит.
 
 
Птицы не летают, птицы не поют,
Скоро пепел станет веселиться тут.
 
 
Но с пернатым людом мы друзья и братья,
Вот и достаю я ливневое платье.
 
 
Хмурься, высь пустая, позавидуй мне:
В небе много сини, а оно синей.
 

«Конечно, я уйду. Да я уже ушла…»

 
Конечно, я уйду. Да я уже ушла.
Есть у меня и важные дела,
Не только глупости. Не то чтобы сама —
За легконогой мчусь, она веселий ищет.
Мне тихий смех почудился и шорох
Её шагов у твоего жилища,
Вот и зашла. Но мне уже пора:
Нельзя надолго же оставить без дозору
Растрёпанных пионов аромат,
Безделье гулкое и посреди стола
Бумаг моих неистребимый ворох.
 

«Ах, еду, еду – очень далеко…»

 
Ах, еду, еду – очень далеко.
С тобой, с тобой – куда глаза глядят.
В гостиной комнате тревожно и легко
Секунды ходят. Воробьи галдят
На липе ветреной, как будто бы сороки:
Дождь собирается. У всех приспели сроки.
 
 
Что взять с собой? Здесь все мои года,
Флакон духов и шляпная картонка.
Мне слаще мёда слово навсегда!
А никогда… – ведь это слишком долго.
 

«Укрылось солнце тучею, остыть…»

 
Укрылось солнце тучею, остыть
Боясь. Куст трепетал стоустый.
В такой вот день мне был дарован ты
Наградою за все безумства.
 
 
Прощай, мой друг. Прошу ещё… Вот только
Чего бы мне ещё желать?
И было ливня столько, сколько
Один лишь он умел послать.
 

«Тогда сам бог дождя пролился на жару…»

 
Тогда сам бог дождя пролился на жару,
На раскалённый камень подо мною.
И если я когда-нибудь умру,
Пусть не забуду этот день с тобою,
Как воздух плыл кругом, и как рекой
Гудели лужи в люках водосточных;
Как ветер распахнул рукой балкон
В небесной горнице, и с голубиной почтой
Пришло письмо: «Люблю навеки точка».
 
 
И грады сыпались в ладони целиком,
И золотой песок в часах песочных.
 

«Как руки, ветки тянутся ко мне…»

 
Как руки, ветки тянутся ко мне,
Лица коснутся, обнимают плечи.
Иду тропинкою, как в сладком сне,
В том самом сне, в котором ты навстречу
 
 
Бежишь, смеясь, летишь и близко ты,
Кружится куст, наломанный у дома, —
Дурман знакомый, белые цветы…
Любой дурман мне кажется знакомым.
 
 
Дрожит сплетённая для мошек паутина,
И близится загаданный мне год,
Как лапы елей, аромат жасмина
И ласточки стремительный полёт.
 

«Мы страшный перешли рубеж…»

 
Мы страшный перешли рубеж —
И веры нет пока, что живы
И вместе что.
Нет клятвы лживей,
Чем клятва жизнью.
 
 
Ветер свеж
И голову назад относит,
Но не перевернуть главы.
Давай у Господа попросим
Немного солнца
и травы,
Благоухающей дурманом сладким
Того желанного навеки сада,
И тот покой, какой
доступен смертным.
 
 
…И окна взгляд бросают незаметный
На нас с тобой, ещё идущих рядом.
 

«Ещё тепло, но день счастливый каждый…»

 
Ещё тепло, но день счастливый каждый
Уже прожит, уже отсчитан мной.
Разбита гладь свинцовая одной
Рукой неосторожною, и важный
Паук ведёт хозяйский смотр сетям,
И дождь холодный листья окропил
Перед паденьем долгим, и сентябрь
Не на ногу, а просто наступил.
 

«Стемнело очень рано почему-то…»

 
Стемнело очень рано почему-то,
И ничего не видно из-за туч.
Но вот сверкнул, сверкнул во тьме кому-то
Последний солнечный, последний луч.
 
 
Он осветил тебя, но не заметил,
Что корчится неладное с тобой.
По небу чёрному летит холодный ветер
В прозрачной – призрачной – накидке голубой.
 

«…И нет уже ни правых, ни виновных…»

 
…И нет уже ни правых, ни виновных.
Уже темнеет рано.
Звёзд и тех
Не видно в небесах, таких покойных,
Что неприличен даже вздох во сне.
 
 
А утром – чай, на травах заварённый.
Потом – морозный воздух, белый снег…
Как небеса, ты вечный и спокойный.
И нет вины.
И невиновных нет.
 

«А ведь на улице зима…»

 
А ведь на улице зима
И снегу, снегу – по колено.
Какое счастье из окна
Глядеть и наслаждаться пленом
Жилища ветхого и рук,
Скрещённых на груди холодной.
Превыше всех щедрот и мук
Есть упоенье – быть свободной.
Быть ро вней – ветру; снегом белым
На землю падать. Из окна
Глядеть и наслаждаться пленом
Сугробов, выросших с дома.
 

«Последний солнца луч скользнул на столик…»

 
Последний солнца луч скользнул на столик,
На мандарины в яркой кожуре —
Всё жертвы ждал. Страданий ждал и боли.
Но рассиялись звёзды во дворе.
 
 
А боги, даже мёртвые, тиранят
Ослушницу, и нестерпим их дар.
И радужной свивается спиралью
От зелья сонного тревожный влажный пар.
 

«Она уже не улыбнётся. Свиток…»

 
Она уже не улыбнётся. Свиток —
Весь перечень обид – в руке её.
А у меня свои богатства свиты
Из паутины дней. И в сундуке моём
 
 
Накоплены мильоны оправданий —
Всё кесарю добро. Но что с того,
Когда предстанет высеченным в камне
Предначертаний зыбких торжество.
 

«Марионеточный и звонкий…»

 
Марионеточный и звонкий,
Ты, голос, невесомым стал.
И балаганные постройки
Холодный ветер разметал.
 
 
Как будто бы, в сопровожденьи тени
По лестнице взбираясь со свечой,
Ступаешь в высь, а там – там нет ступени,
Там звёзды разлетаются в смятеньи
И только ночь подставила плечо
 
 
Безмолвное,
как преданный лакей,
Хранящий под ливреей ужас знанья;
И чувствуешь на собственной щеке
Истории горячее дыханье.
 

«Пылает дух – ему везде просторы…»

 
Пылает дух – ему везде просторы.
И хоть бы хны ему живые муки
Живой меня. —
Окостенеют скоро
Мои уже немеющие руки,
 
 
Распахнутые – словно для полёта,
Увязшие в еловых душных лапах.
И в этаких ветвях, сетях, тенётах
Мне невозможно колдовать и плакать.
 
 
Пылает дух. Синицы верещат.
И шишки обожжённые трещат.
 

«Я знаю всё…»

 
Я знаю всё:
что любишь ты меня
И что с тобой расстанемся мы скоро.
Что купишь ты прекрасного коня.
А я уеду в свой далёкий город.
 
 
Я знаю, сколько слёз во мне бессильных,
И сколько силы устоять в тебе.
Мы рождены быть вместе до могилы.
Зачем не покоряемся судьбе?
 

«Ты нынче – здесь. Весь, во своей плоти…»

 
Ты нынче – здесь. Весь, во своей плоти,
Откинувшись, сидишь на табурете
И улыбаешься. Как будто жизнь – почти
Тебе родня, и ни к чему все эти
 
 
Приличия, прошения, долги —
Когда весь мир перед тобой открыт,
И новый день приходит лишь к таким,
И чайник на плите уже шумит!
 
 
Пускай котлы небесные кипят
И конь храпит. Пускай простимся скоро,
Ты нынче – здесь. И юная Аврора,
Зардевшись, смотрит на тебя.
 

«Я мечтала всю неделю…»

 
Я мечтала всю неделю
Быть твоей, быть половинкой.
Только ветры мне напели,
Только петли наскрипели
Про заросшую тропинку.
 
 
От ворот
Поворот.
Поворот всегда налево.
 
 
Там в конце тропинки верба
И, конечно, кот случайный.
А над вербой вместо неба
Туча белая с лучами.
 
 
Вот мы и пришли.
 

«Свет приглушён. Ни выдоха, ни вдоха…»

 
Свет приглушён. Ни выдоха, ни вдоха.
Ну что же ты стоишь, беги, беги!
Там колесницы триумфальный грохот.
И Командора гулкие шаги
 
 
На лестнице.
А небосвод картонный,
Как будто гильотины лезвиё,
Простёр над головою обнажённой
Владычество надменное своё.
 

«Тот день был так похож на все другие…»

 
Тот день был так похож на все другие:
Текла вода холодная из крана,
И друг мой зеркало скрывало возраст мой…
Кусты друг к дружке жались; листьев рваных
Насыпало с деревьев, и нагие
 
 
Как небеса они свисали надо мной.
И, как на службу, на служенье – к дому
В четыре этажа, где купол звёздный
Вздымается, где торжествуют вёсны
И где незримая струится тишь.
 
 
Чудесная соперница! Горгона!
Окаменевший, ты стоишь.
 

«Я думала, ты шутишь – невозможно…»

 
Я думала, ты шутишь – невозможно
Отнять всё то, что сам сказал: Держи.
Твоей рукою слеплена, о боже,
Была твоей забавой эта кожа
Змеиная, и дуновеньем – жизнь.
 
 
А мой ответный вдох был жалким криком,
Молитвой жаркою, безумьем. Вдох был страх
Увидеть торжествующей улыбку
На милых и предательских губах.
 
 
Таким родным, таким невозвратимым
Ты не был и не будешь никогда.
И круг поёт, вращая эту глину,
Выдавливая горло и года.
 

«Теперь мне можно всё начать сначала…»

 
Теперь мне можно всё начать сначала,
Глазеть в окошко и считать ворон,
Да что угодно, лишь бы не торчало
В чернильнице проклятое перо.
 
 
В глаза сто тысяч звёзд небесных светят,
И ветки ходят, ходят, отпусти.
День простоять и утром солнце встретить:
Ответ написан, и гонец в пути.
 

«Два креслица, четыре тома…»

 
Два креслица, четыре тома,
Подушки, сушки и ключи:
Тебе полдома, мне полдома —
Мы очень-очень богачи.
 
 
Поделим ночи и рассветы
И разойдёмся по домам:
Тебе полсвета, мне полсвета —
Не встретиться вовеки нам.
 

«Как на горы те мгла падёт…»

 
Как на горы те мгла падёт.
Как искрошится в пыль стена.
То не я у дубовых ворот,
То не я у резного окна.
 
 
Это тени ведут хоровод,
Белых свечек кружится свет.
Как меня уж никто не ждёт.
Как мне горлинке веры нет,
Как мне горлинке веры нет.
 

«Раствор, кирпич огнеупорный…»

 
Раствор, кирпич огнеупорный —
Упор для сердца моего.
Толчок в груди – и углем чёрным
Начертано: люблю его.
 
 
О, даже взгляд туда не кинуть —
В два отвернувшихся окна.
И хоть стена всего лишь глина —
И мёртвая пройду я мимо:
 
 
Ты не один на свете, милый.
А я, естественно, одна.
 

«Когда-то всё пройдёт – но лучше не сегодня…»

 
Когда-то всё пройдёт – но лучше не сегодня,
Когда светло ночам, а день, как вечер, мглист;
Когда кривит рогами месяц-сводня
И клонится к земле казнённый лист.
 
 
В такие призрачные леты, в леты эти,
В дому, забытом небом и людьми,
Наверное, ещё живёшь на свете,
С улыбкой провожаешь дни и дни.
Ты позабыл – забудутся они.
Ты позабыл меня, и грустно мне, счастливой,
Сжигать тебе дарёные труды.
Мне в помощи лукавой нет нужды!
Я всё пройду – и грустно мне, счастливой.
 
 
И я забуду, что за время года,
И годен ли на что, и есть ли – ты.
И тень ложится каменно у входа
И сторожит неверные следы.
 

«Когда короткий день короче чем…»

 
Когда короткий день короче чем.
А ночь длиннее всех ночей холодных.
Когда у птиц небес, у лилий водных
Не спросишь где, не выспросишь зачем.
 
 
Когда не знаешь – было ль что в начале.
Когда труды покоятся в золе.
Когда утехой верной на земле
Остались мне одни мои печали.
 
 
Когда короткий день короче дня,
Когда нет друга больше у меня.
 

Незнакомой кошке

 
Бедняжка, дурочка, ты тоже никому
Не нужная. С тобой мы горемыки.
Сюда пришли бог знает почему,
Но драгоценный твой с окна не спрыгнет.
 
 
Лишь полюбуемся – я в зеркальце, ты в лужу,
Соринку с глазу вынем и пойдём
В другую дверь, в другую жизнь. Ведь с кем-то нужно
На лавочке хоть посидеть вдвоём.
 

«Он верный мне как пёс, пусть дни проходят…»

 
Он верный мне как пёс, пусть дни проходят
В разлуке долгой. Только жизнь длинней
Всего лишь жизни. Если в рёбра бьётся,
Кружась по клетке, узник; если солнце
 
 
И дней поток он за собою водит.
Но видано ли где отринуть будни
С нытьём, бытьём, копанием в саду —
И умолять о милосердье судном
И встрече, уготованной в аду?
 
 
…Хоть мне собаку приручить нетрудно,
Но я, пожалуй, кошку заведу.
 

«Раз навсегда – то навсегда…»

 
Раз навсегда – то навсегда.
И никаких мне встреч не надо.
Пусть будет каменной преграда,
Кипящей – в озере вода.
 
 
Пусть лес меж нас дремучий станет,
А смелых вороны клюют.
 
 
Пусть сердце заново обманет,
И я другого полюблю.
 

«Без десяти. Груздей из леса…»

 
Без десяти. Груздей из леса
Ведра четыре до краёв
Доставил мужичок. С навеса
Слетела стайка воробьёв.
 
 
Без трёх. И заводской трубы
Дымы белеют за рекою.
Действительно, что может быть
Дороже твоего покоя?
 
 
Шпиль серебрится. Без одной.
Вот и осталось так немного:
Взмахнуть приветственно рукой
Да бросить под ноги дорогу.
 

«Слоняюсь целый день я по квартире…»

 
Слоняюсь целый день я по квартире,
А утомившись, в креслице сижу.
Как мне спокойно в этом новом мире!
Я больше нипочём не накажу
 
 
Себя надеждой – самой окаянной
Из всех, что мне отчаянье сулят.
Пусть буду я вовеки безымянной,
Но не уйдёт с-под ног моих земля.
 
 
Ты думаешь, как тяжко мне без солнца,
Без ветра буйного и без сердечных тайн.
А вот и нет! Мне легче всех живётся
За пазухой у доброго Христа.
 

«Кот Вася шляется в цветах…»

 
Кот Вася шляется в цветах,
Скандально выросших за лето,
И пылью пышною одеты
Все листья в стриженых кустах.
 
 
И быть счастливой – оттого,
Что на земле живёшь —
безводной
И безнебесной.
И свободно
Моё дыханье
от его.
 

«Здесь всё спокойно, как в раю…»

 
Здесь всё спокойно, как в раю.
Но и лучистое сиянье
Из окон в комнату мою,
И кружев лёгких колыханье —
 
 
Всё стук. Биенье крыл больших,
Сумы ль пустой, дыханье вьюги…
Открой, и ты
увидишь их —
К тебе протянутые руки.
 

«Зияет небо гулкою прорехой…»

 
Зияет небо гулкою прорехой,
Не настежь, а врасплох, и из щелей сквозит
Живым дыханием и хриплым смехом
Схороненный забавный реквизит:
 
 
Колода карт растрёпанных и сальных,
Перо совиное, янтарная смола,
Хрустальный шар, волна цыганской шали,
Огарки чёрные и от костра зола.
 
 
И будто завязь, немощная рухлядь,
Послушная и воле и руке,
Проявится, очертится и вспухнет.
 
 
И прочный занавес дрожит на сквозняке.
 

«Кузнечики трещали от жары…»

 
Кузнечики трещали от жары,
Спускались наземь кудри, душный воздух
Наполнен мятою душистой, из коры
Янтарь сочится. И, пока не поздно,
Друзья мои!
Друзья мои, бегите:
Верховный грянул гром
и пробит час,
Когда натянуты серебряные нити
И выбран путь, где обойдусь без вас.
 

«Уже годна для обжига. Рука…»

 
Уже годна для обжига. Рука
Последний камень вмяла в эту глину.
Тот, где споткнусь. И забурлит река
Забвения из дивного кувшина.
 
 
Тот, что опорой станет и одром
Во дни изгнанья из объятий милых.
Тот на развилке, что, поросший мхом,
Укажет путь. Тот, на хвосте павлина
 
 
Сияющий, как яхонты. Ночам
Не знать ли жара камешков небесных?
Уже годна для обжига, гончар.
Уже не страшен мне огонь Зевеса.
 

«И пахнет солнцем, и… ещё не завтра осень…»

 
И пахнет солнцем, и… ещё не завтра осень.
И много дел сегодня у меня.
Хозяйство крепкое цветёт и плодоносит.
Дано владеть, но не дано понять,
 
 
Что всё потом: земля и снег на ней,
Что выпал снег и то, что я осталась,
Что сосны вместо межевых камней —
Не гнев твой, а божественная жалость.
 

«На тихой улочке да за моим окном…»

 
На тихой улочке да за моим окном
Живёт одна хорошая подруга.
Мы вместе выросли, мы в возрасте одном.
Как в зеркало, мы смотрим друг на друга
Сквозь дверь балконную. Уже дрожат листы,
Прожилки стекленеют, ожидая
Сверженья с высоты. Моя родная!
Ведь это просто первые морозы
Да ветер с севера – как будто белой розы
Порастрепали дивные кусты.
 

«Сезон дождей и туч. Покамест не видать…»

 
Сезон дождей и туч. Покамест не видать
Ни злачных пажитей, ни тучной животины
На собственном подворье. Благодать
Вся – за стеною ливневой, над тиной
Дремотною, под слякотною глиной
Иль где-нибудь ещё, вот только не видать.
А эти, с крыльями, – придумал же создатель
Затеять целый мир для ветреных персон:
Тут и вода с куста, и гроздь рябины красной —
Пожалуйста! А нам с тобой… Для нас
Глупейшую из всех своих проказ,
Забав и шалостей устроил он:
Такой сезон, что…
Просто не сезон,
И надо ждать, и надо ждать и ждать,
Что завтра!.. Завтра будет всё прекрасно.
Всё хорошо, ты возвращайся в сон.
 

«Пусть скуден свет – но поделён на всех…»

 
Пусть скуден свет – но поделён на всех
Шар огненный. И воздухом дрожащим
Наполнен куст. И выпал первый снег
На шар земной, в галактике летящий.
 
 
И знаю я, что быть нельзя печальным
Потомку Ноя. Каждому из нас
Отмерен край земли обетованный,
И розы на обоях, и алмаз
Гранённый – в перстне обручальном.
 

«Ты так и не простил меня, мой милый…»

 
Ты так и не простил меня, мой милый,
Мой милый, милый друг. Дорога эта
Теперь длиннее будет во сто крат.
Ну смилуйся, во что ты превратил
Обещанный мне тихий листопад?
Они, как птицы, носятся по свету,
Они кромсают мглу, и в корни, ниц,
Они не падают. Они теперь как птицы
Строптивые. Всё перепутал дворник
И выдал каждому по помелу.
Не я ль просила, облачный затворник,
Не посылать мне огненных зарниц,
Не ворошить остывшую золу.
Всё предано, что предано забвенью,
Ожесточенью предано и злу.
Но как забыть напутствие синиц,
Ветвей приветствие, травы прикосновенье
И ветра нежного нежнейший поцелуй.
 

«Там…»

 
Там,
где река течёт, а всадник смотрит,
Где башни нависают над водой, —
Стою. Холодный камень.
Мне сегодня
Разрешено увидеться с тобой.
 
 
И тень твоя блеснёт светлей алмаза,
Где для тебя благоухает сад,
Пышнеют розы, и в гранитных вазах
Темнеет и дымится виноград.
 
 
Ты распахнёшь узорчатые двери
В сияющий зеркальный тронный зал.
К моим ступням потянутся ступени,
Как сотни, тысячи, мильоны лет назад.
 
 
Но не взойдут мои босые ноги.
Некоронованные очи не глядят.
И свечи, равнодушные как боги,
В тяжёлой бронзе весело горят.
 

«Я стану ветром, полечу проведать…»

 
Я стану ветром, полечу проведать
Одну сторонку, и в сторонке дом
Один-единственный. Я стану ветром,
И полечу, и тыщи километров
Я наверстаю за ночь; за верстой,
За этой дальней и за этой ближней,
За тыщей той, за непроглядной той
Мне всё простится, я тебя увижу,
Одну сторонку, и в сторонке дом.
 
 
Я погоняю в небе тучу злую,
Я разбужу каких-нибудь синиц,
И с ними песенку спою простую
Про ночь и день, про ночи все и дни.
Я свистну зо рю, я растормошу бельё
На бельевых верёвках, и братанье
Устрою с листьями опавшими. Я стану
И прилечу, но даже и дыханье,
Но даже и дыхание моё,
Как прежде, до тебя не долетает.
 

«Пускай мы бедствуем, пускай беспечны…»

 
Пускай мы бедствуем, пускай беспечны
И малодушны мы, и не увенчан
Никто из нас, и время как вода
Застынет вскорости – но в слове вечность,
В сиянии всепобедимом льда
 
 
И мы блеснём: вот я живу на свете,
Вот сон мой о тебе, вот ты – везде,
Где свет нездешен, где гуляет ветер
И боги милосерднее людей.
 

«Они пришли, забрали и зарыли…»

 
Они пришли, забрали и зарыли
Вчерашней осени живое торжество,
И листья ржавые чадят в костре, сырые,
И за скамейкою чернеет мокрый ствол.
 
 
Их тьма была, сверкающих на ветках
И зеленью, и золотом гирлянд.
И тянет гарью, сладкою и едкой,
Уныния запретная земля.
 

«Вгрызаясь в камни, в камни, в камни…»

 
Вгрызаясь в камни, в камни, в камни
Своей системой корневой,
Терзая облачные ткани
Ветвями, воздвигая свой
Передо мною столб живой, —
 
 
Они стоят. Они, нагие,
Шумят листвой и без листвы.
О сердце, сердце, и другие
Конечности! Увы, увы.
 
 
Как жизнь, воспоминанья тают.
На них земля, трава, репьи.
А небо… Что же, в нём летают
Лишь ангелы да воробьи.
 

«Печаль не утоляет сердца мне…»

 
Печаль не утоляет сердца мне.
Смятенною повитый тишиною,
Воздвигнутый! – в каком-нибудь окне
Глядят и ждут.
И дышит за спиною,
 
 
И дышит в спину ночь. От фонарей
Потоки пыли падают на плечи
Пудовым камнем. В этом ноябре
Так трудно верится. А звёзды всё далече,
 
 
Как и тогда, хотя и голубым
Ещё сияло небо; на пороге
Ещё усталый не клубился дым;
Не остужался лоб свинцом перил
И лёгкие
мои летели ноги
Поближе к солнцу – этажа на три.