Текст книги "Невеста Черного Медведя"

– Помню, – согласился Джек и стал серьезным, – а еще я отлично помню, кто открыл нам ворота и первым оказал помощь. В тот момент это было единственно важным.

– Как бы странно это не звучало, – вздохнула я, – при своих верных действиях, я не имела права принимать это решение. Вам бы открыли, Джек, не сомневайтесь, но чуть позже, с разрешения матери-настоятельницы, как полагается.

Джек исподлобья посмотрел на меня и медленно сказал:

– Вы умнее многих, кого я встречал, леди Элизабет, но, похоже, Вы не поняли – если бы не Ваш порыв тогда, нас никто бы сюда не впустил.

– Вы не правы, Джек.

– Считайте, как хотите, но я бы не стал говорить этого безосновательно. Вчера нам дали это понять. Так что мы с бароном обязаны своими жизнями исключительно Вам, юная леди.

И, поднявшись, он поклонился мне. Это был первый раз, когда мне кто-то кланялся, хотя ни о каком благородном происхождении я никогда не упоминала. От его восторженности мне стало не по себе, и я сменила тему разговора:

– Хорошо, Джек, давайте закроем эту тему и, пожалуйста, не кланяйтесь мне больше. Вас здесь ни в коем случае не должны видеть.

– Я согласен на Ваши условия, если Вы напишете моему господину.

– Но это… уже шантаж какой-то, – рассмеялась я, – я даже не представляю, о чем писать. Вы точно думаете, что он ждет от меня каких-то слов?

– Я привык не думать, а выполнять приказы, леди Элизабет, – сказал Джек и улыбнулся.

Я смутилась – значит, барон отдал ему приказ «вытребовать» от послушницы письмо! Возможно, называть Оливера Хэдли нахалом еще слишком рано, и мне следует подождать. Но при этом нужно держать руку «на пульсе», ведь я играю роль послушницы в монастыре.

Пробыв лишь пару недель в Средневековье, я не без труда научилась говорить на их языке, он слишком отличался от современного английского. С чтением было сложней, разве что повторение заученных молитв по книгам, а вот письменность я вовсе еще не освоила.

Вот так, девушка с высшим образованием из будущего оказалась необразованной для Средневековья.

– Я, конечно, пожелаю барону Хэдли скорейшего выздоровления, но лишь в нескольких словах. Понимаете, Джек, все должно быть в рамках приличия, мы же в монастыре.

– Конечно, госпожа, как пожелаете.

– Скажите, Джек, а Вы сами сможете написать под диктовку?

– Конечно, я обучен грамоте, я же оруженосец господина Хэдли! – гордо возвестил Джек.

Я спрятала улыбку, поскольку не хватало только «указующего перста» Джека для полного театрального эффекта.

– Пусть мое послание будет написано Вашей рукой, а то сами понимаете, мать-настоятельница, наказание и все такое… – прошептала я, оглядываясь по сторонам.

Джек, решив, что это конспирация, восхитился моей изобретательностью и начал писать под диктовку. Я пожелала барону скорейшего выздоровления и выразила сдержанную радость по поводу его жизнестойкости в данных обстоятельствах и попросила больше не упоминать обо мне при других монахинях. Также я намекнула, что любой рыцарь был бы рад сопровождению такого верного оруженосца. И этой похвалой я приобрела в лице Джека Глота верного друга. Я, и правда, была поражена преданностью вассалов своим господам.

А вечером того же дня я уже держала в руках ответное письмо от барона Хэдли.

Всю следующую ночь я пыталась “расшифровать” средневековые письмена. Именно поэтому я не смогла ответить на его письмо утром. Но еще до наступления новых сумерек я получила второе послание. Не выдержав, я попросила свою приятельницу Мэгги, помочь мне их прочесть. Она испугалась и начала отговаривать меня от таких греховных дел, но всеже ее любопытство взяло верх.

Первое письмо было написано осторожным языком и весьма немногословно. Правда, в конце барон позволил себе пошутить: не переманиваю ли я на свою сторону его смелого слугу подобными отзывами. А во втором послании рыцарь выразил свое опасение, – не обидел ли он, грубый воин, каким-нибудь невежественным словом добрую леди Элизабет в предыдущем письме, отчего я замолчала. Ну вот, теперь я обязана была ему ответить!

Полночи я уговаривала Мэгги помочь мне написать барону, и столько же времени мы вдвоем ломали головы, как ответить. Я поняла, что мне уже гораздо сложнее написать сэру Хэдли, увидев его расположение ко мне. Но, Господи, это было так приятно!

Свое письмо я смогла отдать Джеку только ближе к полудню. Однако вечером я не получила ожидаемого ответа от сэра Хэдли. А утром Джек сообщил мне, что самая опасная рана сэра Оливера воспалилась, и лихорадка со вчерашнего дня уже не покидает барона.

– Мы даже не были уверены, переживет ли он эту ночь…

– Но он ведь еще жив? – выпалила я.

– Да, но боюсь, что ненадолго, леди Элизабет, – казалось, он изнутри медленно умирал вместе с господином.

Меня же, словно ударили головой о камень – настолько неожиданным было это известие. Оливер Хэдли мог умереть этой ночью, а я обижалась на его молчание в ответ! Его душа уже могла покинуть этот мир, а я бы так ничего и не узнала.

Из своего небольшого запаса лекарств, привезенных из XXI века, я вынесла подходящие Джеку и рассказала, как ими следует поить больного. Еще я попросила оруженосца во избежание порицаний со стороны настоятельницы держать в тайне мое вмешательство в лечение барона. Я очень надеялась, что смогу помочь Оливеру Хэдли. Очень надеялась.

В одну из последующих ночей мне даже приснился аллегорический сон о том, что смерть в физическом обличии кружила вокруг Оливера, будто хищник. С тех пор по утрам я в назначенном месте ждала Джека, чтобы узнать о состоянии сэра Хэдли. И тогда я поняла, что мое же участие привязало меня к человеку, который меня даже не видел.

Только когда опасность для жизни Оливера Хэдли миновала, я, наконец, смогла уснуть спокойным сном без кошмаров. На следующий день я сделала окончательные снимки фресок в главной зале благодаря фотоаппарату, встроенному в кольцо, и была вполне довольна этим двум фактам, так что особых причин задерживаться в Средневековье у меня не оставалось.

Однако я решила подождать немного перед собственным возвращением, чтобы удостовериться, что сэр Хэдли выздоровеет и сможет самостоятельно покинуть монастырь. И тогда наша история сама собой придет к логическому завершению.

Больной пошел на поправку, и в этом Джек видел мою заслугу. Наверное, он об этом прожужжал все уши своему господину, потому что сразу, как только барон смог взять в руки перо, я получила от него длинное письмо. Я отлично понимала всю иронию происходящего, но не ответить человеку показалось мне невоспитанным.

Барон же писал, что ему неприятно кривить душой, произнося слова благодарности другим, ведь ему известно, кто является его истинной спасительницей. Но он дал слово чести, что тайна его выздоровления останется нашим общим секретом, ведь он не желает, чтобы его юный Ангел-хранитель подвергся наказанию от строгой настоятельницы. Он несколько раз благодарил меня самыми теплыми фразами, потом вкратце оптимистично описал свое нынешнее состояние. Но особенно мне понравились слова, которыми он благодарил Бога, указавшему место, где находится самая добрая девушка в этом мире.

Так началась наша тайная переписка с Оливером, которая стала для меня единственной радостью в этом монастыре, а потом незаметно превратился и в единственную цель моего пребывания в XIV веке.

Мне не хотелось думать, что рыцаря подталкивало на общение со мной временное одиночество и скука. Еще я сомневалась в его моральном воспитании: а если он решил просто соблазнить послушницу монастыря? Но я говорила себе, что он не на ту напал, и продолжала прятать ответные письма в условленном месте в саду.

В следующих посланиях он писал, что никогда так не стремился выздороветь, как в этот раз, а причиной тому было желание, наконец, увидеть своего «Ангела-хранителя». И он надеется, что этот грех ему простится Всевышним. Да уж, таких слов я бы в жизни не дождалась в своем времени от мужчины, хотя некоторые высокопарные фразы в речи рыцаря меня немало повеселили. Я старалась не терять головы, понимая, что за всеми этими речами о доброте и Боге стоит воин, то есть человек, который убивал и не раз в своей жизни. Ну что ж, время было такое…

Во дворе здания монастыря располагался сад, где я почти каждый день работала. А как оруженосец Джек незаметно преодолевал открытое пространство от сторожки до этого сада – для меня всегда было загадкой. И как-то раз в утренних сумерках с ответным письмом для барона я подошла к условленному дереву, но послание мне прятать уже не пришлось.

Передо мной стоял сам Оливер Хэдли.

Первое, что я испытала – невероятную панику. Наверное, я должна была сделать некий реверанс для рыцаря в знак приветствия, но изобразила только «рыбу на сковороде» – стала нервно оглядываться в надежде, что нас никто не видел.

Сэр Хэдли понял мои опасения и отступил на шаг в густую тень дерева:

– Простите, леди Элизабет. Господь свидетель, я не хотел Вас напугать.

Ситуация для женского монастыря была просто катастрофической. Еще секунда, и кто-нибудь обязательно увидел бы нас, поэтому я быстро шагнула к нему в тень. После чего побежала к самым дальним кустам виноградника, слыша позади его шаги. Выбрав более уединенное место для разговора, я развернулась и вместо приветствия выдала:

– Вы зачем пришли, сэр Хэдли? Вы хоть понимаете, где мы находимся?!

– Да, леди, – сдержанно склонил он голову, – мне жаль, что я создаю Вам компрометирующие условия, но другого способа поблагодарить Вас лично – просто нет. Уверяю, в моих мыслях нет ничего дурного.

Я вздохнула, оглянулась и немного смягчилась. Барон держался ровно и воспитанно, без единого намека на нахальство, в котором я его подозревала. Он еще раз поблагодарил меня за помощь, на что я, сама от себя не ожидая, растерянно опустила глаза. Тут шепотом вмешался Джек, выглянув из-за соседнего дерева, за которым нес охрану от посторонних:

– Видите, сэр, леди Элизабет скромна и красива, как я и говорил.

– И при этом она еще и обладает храбростью, которой бы позавидовали многие воины, – сказал Хэдли с едва заметной улыбкой.

– Всё в мире относительно, если Вы говорите о воротах монастыря. Вы называете меня храброй, а мать-настоятельница, напротив, считает меня безрассудной, – вздохнула я, присаживаясь на скамью.

Оливер возразил мне. Разговор был недолгим, но я запомнила каждое слово, каждое движение рыцаря. В нем было те благородство и уверенность, которые нельзя сыграть, это просто являлось неотъемлемой частью его самого. Очевидно, он обладал сильным характером, но оказался более чем приятен в общении. Я же, чувствуя себя серой мышкой в сравнении с ним, старалась хоть немного соответствовать манерам и разговору этого знатного господина. Спиной он опирался о дерево, поскольку был еще слаб, чтобы длительное время стоять на ногах, но присесть рядом со мной даже не подумал. На прощание я подарила рыцарю самую милую улыбку, на которую была способна, и быстро отправилась обратно в монастырь.

На пороге меня встретила Мэгги, и по ее глазам я поняла – она видела больше, чем следовало. Я ожидала нравоучений со стороны богобоязненной подруги, но она не сказала мне ни слова. И это меня насторожило.

Следующим вечером мы снова увиделись с бароном. Я не ожидала, что он решит встретиться со мной второй раз, поскольку для меня это превращалось в откровенные свидания. Но оно было назначено в одностороннем порядке, поэтому изменить что-либо я не могла. А вопрос – хотела ли я его увидеть – отпал сам собой, когда он просто возник в тени уже знакомого места. Не могу сказать, что я не ждала этой встречи, но первый шаг к сближению я бы делать не стала.

В тот вечер мы говорили с ним о многом: о науке, о природных явлениях, о религии, даже о политике. Его мировоззрение и ответы, как человека из Средневековья, были очень ценными с исторической точки зрения. Возможно, поэтому я была готова его слушать, открыв рот, как говорят. Однако моя политическая осведомленность поразила барона как ничто другое, поскольку женщинам рассуждать об этом не полагалось. На основании всего этого барон посчитал меня некой знатной леди, скрывающейся в монастыре по неизвестным причинам, возможно, даже политическим.

Он задал несколько наводящих вопросов о моем происхождении и родственниках, но мне было нечего на это ответить.

– Сэр Хэдли, я не стану Вам рассказывать о себе. Скажу прямо, я не вижу причин для этого. Вы все равно должны скоро уехать, и это будет правильно.

Я уже ощущала пустоту, которая зародится в душе после его скорого отъезда, если все будет развиваться в этом направлении. Но я сцепила руки на коленях и продолжила с самым спокойным видом:

– Барон, я рада нашей встрече. Скорее всего, Вы останетесь единственно приятным воспоминанием в этих стенах, но давайте все-таки поставим точку в наших с Вами… – я не могла подобрать другое слово, кроме как «отношений» и практически выдохнула его.

Получилось как-то слишком томно и печально, как в мелодраме. Я так не хотела. Однако лицо Оливера в ту секунду выражало повышенное внимание к моей персоне.

– Вам неприятно меня видеть? – спросил он вдруг.

– Нет, что Вы, – протянула я по-дружески руку к нему, но тут же отдернула, – Вы воспитаны и вели себя учтиво по отношению ко мне. Только… просто я надеюсь, в третий раз Вы не станете искать встречи со мной. Я вижу Вашу благодарность, сэр Хэдли, и рада, что Вы живы и сможете скоро уехать домой. Больше причин для наших встреч – нет, Вы же понимаете.

Наверное, в глубине души я хотела услышать какие-то особые слова, увидеть его настоящего, удивленного, может, немного огорченного моей просьбой.

– Я Вас понял, леди Элизабет, – только и ответил он после моей тирады.

– Я не особенно романтичная девушка, – постаралась я как-то оправдаться, – поэтому простите мне мою откровенность, и позвольте попрощаться с Вами.

– Вы и вправду, чрезвычайно откровенны для юной леди, – улыбнулся он, – но это делает Вам честь в Ваши годы.

– О, – повеселела я, – мои годы не так юны, сэр.

И я протянула руку, чтобы на этой ноте проститься с ним. Насколько хватит моего псевдо-хорошего настроения при прощании, я не знала, а поэтому торопилась уйти. Я была почти уверена, что поступаю верно. В любом случае, будущего у нас не было.

– Вы выбрали покой монастырских стен, и я уважаю Ваше решение, – сказал мужчина.

Оливер Хэдли взял мою протянутую руку самым благочестивым образом – смысл этого прикосновения был совсем иным, чем стал в мое время. В те далекие века в благородном обществе любое мимолетное соприкосновение обладало неведомым очарованием. И надо же было ему и тут возникнуть! Оливер склонился к моим пальцам и нежно коснулся их губами. И если для меня это было едва ли не соблазнением, то для него – лишь проявлением благодарности и уважения к даме. Затем он перевернул мою ладонь и, поцеловав уже ее, вложил туда какой-то предмет и сжал мои пальцы. Вот блин…

Так я и стояла, набрав воздуха в легкие, и забыв его выпустить. Оливер неспешно отпустил мою руку и поднял на меня глаза. Определенно, он владел собой гораздо лучше, чем я в такой щекотливой ситуации. Продолжая смотреть на него и только на него, я даже не взглянула, что было в моей руке. Я изо всех сил старалась определить по его лицу – был ли он нейтрален в своих чувствах ко мне или тоже старался смириться с предстоящей разлукой.

– Что это? – спросила я севшим голосом и перевела взгляд на свою ладонь.

– У Вас нет родных, а здешние места неспокойны, леди Элизабет. Я живу в другой стране, и не смогу помочь, если с Вами случится беда. Поэтому хочу, чтобы в трудной ситуации у Вас было что-то ценное, если понадобится. Это фамильный перстень моей семьи, но он лишь малая плата за Вашу помощь.

Я посмотрела на его золотой перстень с сапфиром.

«Да когда же он уедет отсюда?» – пульсировало в моей голове.

– Сэр Оливер, – сказала я и аккуратно положила его дорогой перстень на скамью, – спасибо за заботу, но не переживайте за меня. Такие украшения дарят женщинам в других обстоятельствах, а уж точно не в качестве платы за помощь. Эта вещь для Вас более ценна, чем для меня. Я ее не возьму.

Мне вдруг стало невыносимо смотреть на него.

– Бог ты мой, я и не думал Вас обидеть, – и на его лице впервые отразилось негодование, – поймите меня, ничем другим я отплатить Вам не могу, почему Вы так…

– Да не надо мне ничего от Вас, – горячо прервала я и уже направилась по тропинке к выходу, – просто выздоравливайте, сэр Хэдли, и езжайте домой с миром. Прощайте.

Был ли он обижен на меня за такое поведение – не знаю, не видела. Я просто боялась оглянуться, чтобы не остаться возле него. Удивительно, Оливер не был красавцем, в кого влюбляешься с первого взгляда, но его внутренняя манера себя держать, говорить, смотреть – просто гипнотизировала меня. Я восхищалась им больше, чем кем-либо в своей жизни. И когда это только случилось?..

Где-то в глубине себя я хотела, чтобы сэр Хэдли остановил меня по дороге в келью. Но он этого не сделал. То ли натура моего рыцаря не была такой страстной, как обещали легенды его времени, то ли у него просто не было чувств ко мне.

«Ну и хорошо» – решила я тогда, ведь это выглядело бы непристойно, если бы мужчина стал хватать меня за руки в монастырском саду.

Однако войдя в свою келью, я поняла, что прощание с Оливером было не самым тяжелым испытанием для меня. Две пожилые монахини и мать-настоятельница ожидали меня и, похоже, уже давно. Оказалось, Мэгги вместе со мной читала письма барона и помогала писать ответы на них, а потом рассказала о них настоятельнице, изменив содержание до унизительно-пошлого. И никто не верил, что барон Хэдли, и я вели себя прилично и только общались. Вот это было не просто обидно, это было страшно, ведь мы находились в Божьей обители!

После этого меня заперли в самой холодной келье, я бы сказала, в подземелье и посадили на хлеб и воду один раз в день. Такая пища не могла бы утолить голод и на час, что уж говорить про целый день и целую ночь. Из-за сырости каменных стен, через день я простудилась и слегла. Явившаяся мать-настоятельница предупредила, что вскоре пребывает некий аббат Говард, который и даст настоящее наказание мне, как прелюбодейке.

Но у меня был выход – вернуться в мое время, в XXI век. Необходимые снимки фресок у меня уже были, и я могла снять цепочку с шеи, а, значит, навсегда вернуться домой. Но все же я решила отложить этот шанс до непосредственной угрозы моей жизни. В то время меня мучил еще один вопрос: неужели мы так бессмысленно расстались с Оливером. Ведь я так и не услышала его «Прощайте»…

Я отлично понимала, что после такого скандала барон будет обязан покинуть наш монастырь в самое ближайшее время. И решила: во что бы то ни стало следующим утром узнать у монахини – уехал ли, наконец, сэр Хэдли. После чего со спокойной душой я смогла бы вернуться в свое время.

Но то, на что пошел Оливер, для меня явилось поистине неожиданностью.

Глава 2. Побег из монастыря

Я лежала больная, свернувшись клубком, на своей кровати, когда за узким окном моей кельи услышала приглушенный голос Оливера:

– Леди Элизабет! Вы здесь? Отзовитесь…

– Сэр Хэдли! – я подлетела к окну, взявшись за прутья решетки, – Боже, что будет, если Вас увидят здесь!

– Вы здесь из-за меня, поэтому не волнуйтесь, ангел мой, я Вас здесь не оставлю.

От такого обращения я расплылась в улыбке, причем если бы рыцарь не был сосредоточен на решетке, то смог бы сосчитать все мои тридцать два зуба.

Оливер расшатал и рывком выдернул один из прутьев, раскрошив старый раствор, крепивший прутья к окну. Было заметно, как он сморщился от боли, поскольку его левая рука была еще далека до полного выздоровления. Я к тому времени обулась и схватила свою полупустую сумку, еще не до конца веря в происходящее. После чего он подхватил меня под локти и настолько легко вытащил через образовавшееся окно, что я невольно поразилась его силе.

Наступала ночь, и мы незамеченными добрались до ворот монастыря. Я даже не хотела думать, как безоглядно меняю свою жизнь, отдавая ее в руки средневекового воина, ведь рыцарем он был, наверное, не все двадцать четыре часа в сутки.

Джек открыл нам ворота, и барон тихо вывел под уздцы наших лошадей, на одной из которых сидела я. Потом оруженосец, разбудив сторожа, сказал, что барон уже отбыл из монастыря, и что он следует за господином.

Любопытно, скоро ли монахини обнаружили мое отсутствие? Хотя тогда мне казалось все это таким мелочным. Оливер, узнав, что я больна, посадил меня на свою лошадь перед собой. Он здоровой рукой держал поводья, а раненой – меня, словно, хрустальную вазу. Покоясь на плече рыцаря, я чувствовала себя после всего произошедшего героиней любовного романа. Я не спрашивала, куда мы держали путь, я просто ехала с ним, с моим Оливером. И зачем я только изводила себя все эти дни, если всё образовалось само собой?..

С рассветом мы втроем въехали в город с французским названием Сан-Жан-де-Мольен. Стражники у ворот отпустили несколько двусмысленных шуток про рыцаря и послушницу, путешествующих вместе, но Оливер и бровью не повел. Как говорится, господину все равно, что челядь там болтает.

Мы временно остановились на постоялом дворе, но Оливер был недоволен контингентом, и уже к вечеру Джек снял две хорошие комнаты в частном доме.

Дочь хозяина постоялого двора Грета принесла мне одежду, купленную по просьбе Оливера. Эта рыжеволосая девочка помогла мне перевоплотиться из заморенной послушницы в слегка утомленную путешествием благородную даму. Окончательным штрихом в моем богатом одеянии стал светлый плащ с капюшоном, гармонировавший с нежно-бежевым цветом шелкового платья. Отказавшись от головного убора, я подобрала волосы в высокую прическу. И тогда Грета спросила, действительно ли у меня немецкие корни:

– Просто господин в разговоре со своим слугой называл Вас леди Элизабет Крауфт.

Я про себя улыбнулась. Видимо, моя фамилия Кравченко – трансформировалась в памяти Джека в некую «Крауфт». Но это было даже на руку, так появилась идея о моей родословной, скорее не славянской, а какой-то даже германской. Некоторые страны, как Германия и нынешняя Россия, в те века не были централизованными государствами. Они состояли из множества родовых земель во главе со своими князьями и их родственниками. Так откуда англичанам знать судьбы всех приближенных и родных германских или славянских князей?

Я размышляла над этой легендой, когда на пороге появился сэр Хэдли, и мои мысли сразу изменили направление. Я смотрела на него, с каждым разом все больше убеждаясь, что с точки зрения красоты его глаза превосходят все остальные черты лица. Как он мог показаться мне обычным человеком?

Мы прекрасно поужинали, хотя мой желудок еще был в «полубессознательном» состоянии после мора в монастыре. Однако настоящей радостью для меня стала возможность открыто общаться с дорогим мне человеком, и столько, сколько нам обоим хотелось.

На следующее утро барон пришел справиться о моем здоровье и рассказал, что дом, куда мы на время переедем, принадлежит врачу, живущему с двумя сыновьями от предыдущего брака и молоденькой женой. А затем он серьезно спросил:

– Леди Элизабет, я должен извиниться перед Вами за то, что не сделал этого раньше. Я понимаю двусмысленность нашего положения, и хотел бы узнать, есть у Вас родственники, чтобы я смог их разыскать.

На меня просто обрушилось вселенское разочарование. Мне показалось, что в тот момент, мои легкие просто перестали функционировать. Возможно, виной тому был еще и непривычно тугой корсет. Я открывала рот и закрывала его снова, не зная, что сказать. Я-то искренне думала, что у нас с Оливером чувства, взаимные к тому же… а, получалось, сэр Хэдли увез меня из монастыря с последующей доставкой родственникам из-за того наказания. Вот это да…

– Нет. Нет у меня родственников.

Я оперлась я ладонями о край стола, чтобы взять себя в руки, затем собралась с духом и даже услышала, как в моем голосе зазвучали нотки металла:

– Но, сэр Хэдли, не извольте волноваться, я не собираюсь быть Вам обузой, и не пропаду. Я могу сделать так, что Вы более не услышите обо мне. Причем, хоть сейчас.

Оливер замотал головой и, по-моему, даже опешил от моего тона:

– Нет, Элизабет! Я вовсе не о том хотел говорить с Вами. Я собирался просить у родственников Вашей руки!

Я остолбенела. Тут я поняла, что собственными ногами растоптала весь романтизм этих прекрасных минут, и виной тому была наша разница в веках. В мое время любая девушка восприняла бы это как деликатный намек на скорое расставание, а здесь… Боже, я почувствовала себя такой дурой, что на глазах невольно выступили слезы. Я не знала, как себя вести.

Спасло ситуацию только то, что Оливер воспринял мое нервное поведение и слезы как болезненное воспоминание о какой-то семейной трагедии:

– Леди Элизабет, я, наверное, коснулся каких-то Ваших душевных ран. Возможно, если Вы расскажете мне трагедию своего прошлого, я смогу отмстить за Вас и Ваших родных.

– Нет, мстить никому не надо, пожалуйста. И трагедии никакой нет.

– Но от кого-то же Вы скрываетесь в монастыре чужой страны? – пытался выведать у меня правду Оливер.

Я отлично понимала, что любая придуманная ложь выглядела реальней факта моего пребывания в 1343 году прямиком из двадцать первого столетия.

– Сэр Хэдли, я, действительно, родилась в другом месте, и в нынешних обстоятельствах я, можно сказать, сирота. Наследства, как видите, у меня нет, но я из приличной семьи. Я – ровно то, что Вы видите и не больше, – наконец, улыбнулась я.

– Я прошу Вас, Элизабет, поговорите со мной. Я должен хоть что-то о Вас узнать, – напирал Оливер.

«Вот упрямый», – подумала я тогда. Мне была отвратительна ложь, но я не виновата, что его век предъявлял иные требования к людям, нежели мой XXI.

Тогда я похлопала ресницами и сдавленно сказала, надеясь хоть на какие-то актерские качества в себе:

– Хорошо, я расскажу Вам страшную тайну. Моя фамилия Крауфт, и я происхожу из знатной семьи с северо-восточных земель Европы, слышали когда-нибудь о славянских княжествах? Значит так, когда-то у меня было все, и я осталась наследницей. Но после смерти родителей мне пришлось сбежать в дальний монастырь, чтобы мой коварный кузен не убил меня из жадности. Только это меня и спасло, и я ни за что не вернусь в те земли, которые теперь принадлежат ему. Увы, сейчас я не более чем бесприданница. В итоге, мы вернулись к тому, с чего и начали, сэр Оливер.

Я отвернулась и подошла к распахнутому окну, уверенная, что Оливер готов хохотать над этой сценой:

– Сэр Хэдли, я была бы Вам крайне признательна, если бы мы более не затрагивали этой темы. К тому же и рассказчик из меня никудышный…

Оливер приблизился:

– Элизабет, то, что произошло в Вашей жизни, останется навсегда Вашим. К сожалению, я не могу этого изменить, но свыше всего на Свете я желаю стать спутником Вашей дальнейшей жизни. Окажите мне эту честь, леди Элизабет Крауфт.

Ну, что я могла ответить на это! Да, да, тысячу раз да… Но, правда, сказала я это гораздо скромнее, как требовали приличия.

Оливер снял с мизинца своей руки фамильный перстень с сапфиром и надел его на мой средний палец. Да, тот самый, который я в первый раз вернула обратно.

Так состоялась моя помолвка с рыцарем из XIV века.

Далее Оливер рассказал о своих владениях на севере Англии, о том замке, где нам предстояло теперь прожить нашу жизнь, о слугах, о ратниках, о набегах и осадах вражеских отрядов.

Еще он рассказал о своем первом браке. Его первую супругу звали Агнессой Маллет, и она приходилась дочерью виконта Гарольта Маллета, шерифа того округа, где находятся земли барона Хэдли. Она была на последнем месяце беременности, когда замок подвергся осаде. Роды у Агнесс оказались тяжелыми и преждевременными, в результате чего она сама умерла от кровопотери:

– Я до сих пор не могу себе простить, что не нашел способа привезти ей лекаря. Смерть Агнессы и нашего первенца, признаюсь, сильно меня сломила. Мы не прожили вместе и пяти лет, но знали друг друга с детства, – Оливер немного помолчал и продолжил, – зато у меня есть одиннадцатилетняя сестра Анабелла и мать леди Марион Уилмот. Несколько лет назад у матери возникли опасения, что она станет жертвой интриганов, отравивших ее последнего супруга – английского лорда Уилмота. Но я склоняюсь к тому, что его убийство носило чисто политический характер, так как он входил в палату лордов парламента. Это запутанная история, итогом которой стало желание моей матери покинуть свой городской дом и переехать в наш замок под мою защиту.

Я задумалась о том, какая свекровь у меня теперь будет. Оливер же подумал и аккуратно добавил:

– У леди Марион щепетильный характер, но добрая и привязчивая душа.

Барон рассказал о том, что его замок называют Берзхилл, в переводе на русский это означает Медвежья гора. В гербе барона Хэдли был изображен вставший на дыбы черный медведь с острой пикой, и под этим стягом еще в 1096 году французские предки барона вели свои отряды на Святую землю.

Он сидел рядом, держа мою руку – в своей. Я увидела, что из-под рукава его бархатного камзола до фаланги указательного пальца шел старый рубец. Я поинтересовалась, как его свежие раны, не беспокоят ли, не кровоточат? Он ответил, что на груди они уже затянулись, но он продолжает носить повязку с целебной мазью. Однако больше его беспокоит рубленая рана на предплечье, которая сковывает движения левой руки. Я вдруг вспомнила, как касалась его плечей, пока лечила эти страшные раны, и кто бы мог подумать, что все так обернется у нас.

После обеда мы переехали из таверны в дом местного врача, который осмотрел раны Оливера и вынес гордый вердикт – «богатырское здоровье у Вас, барон!» После чего хозяин дома лично пригласил нас отужинать с его семьей.

За столом мужчины обсуждали напряженные политические отношения между Англией и Францией, а мне досталось бессмысленное щебетание Матильды, молоденькой хозяйки дома, его супруги. Она болтала о быстрой смене моды на головные уборы, о самой лучшей портнихе в Сан-Жан-де-Мольен, которая является еще и лучшей ее подругой, о домах знатных семей, диктующих моду в городе, и множестве бытовых мелочей. Но мне это было абсолютно неинтересно, зато когда мужчины заговорили о недавнем морском сражении при Слейссе, я оживилась.

Я изучила историю той эпохи, куда собиралась перемещаться, и, конечно, знала про эти военные действия между Англией и Францией у берегов Фландрии. Я высказала свое мнение относительно удачного стратегического положения английских судов, и указала на некоторые недостатки в организации вражеской армии. И, похоже, произвела впечатление на всех, включая притихшую Матильду.