Текст книги "Злитесь, чтобы не болеть! Как наши эмоции влияют на наше здоровье"

Но по-настоящему свободно она вздохнула, лишь когда передала племянников с рук на руки сестре. Уже стемнело. Так незаметно день прошел… Вдруг на миг стало ужасно жаль его. Как будто вся жизнь проскользнула мимо, поманив яркими огнями и красками.

– Ну как они себя вели? – спросила Олеся.

– Как всегда. Отличные ребята.

– Посидишь с нами, попьешь чайку?

– Нет, не стоит. Поеду. Мама там одна…

«А ведь шампунь так и не купила, – явилась мысль. – Ну ладно, ничего, на пару дней еще хватит».

* * *

На каком языке говорит наш организм? И можем ли мы общаться с ним?

Как полезна была бы для подростка возможность небрежно бросить своему гипофизу: «Эй, приятель, что-то ты рано прекращаешь вырабатывать соматотропный гормон! А ну, давай, не ленись: пока не закрылись зоны роста в костях, дорасти меня хотя бы до 190 см, а еще лучше до 195, мне ведь страшно хочется попасть в сборную по баскетболу. Только пусть соматотропин удлинит мне ноги и руки, а уши не трогает: и без него они уже как лопухи». А пожилой человек обратился бы к своей иммунной системе с призывом быть внимательнее, почаще удалять подозрительно быстро делящиеся клетки… Нет, ну обратиться-то никто не запрещает. А вот сработает ли эта пламенная речь?

До этого мы говорили о том, как организм интегрирует усилия нервной и гормональной систем, объединяя внутренние побуждения, эмоции и разум. Здоровый организм работает так слаженно, что мы совершенно не замечаем: вся эта дружная компания клеток, позволяющая нам двигаться, воспринимать окружающий мир, поглощать пищу, выводить наружу ненужное, состоит из разных анатомо-физиологических команд, которые друг для друга – чужаки, иностранцы. И языки у них – разные: так, для каждого гормона существуют свои клетки-мишени, способные за счет рецепторов выловить его из крови и прочесть «донесения», адресованные именно им; те клетки, которые этих рецепторов лишены, ничего «не поймут», хотя взаимодействуют с той же самой кровью, полной гормонов.

Организм человека – не просто целый мир: в нем много миров. Есть, конечно, и «начальство», интегрирующее усилия разных систем, служащее координационным центром и переводчиком… Однако та часть коры головного мозга, где помещается человеческое «Я», к начальству, увы, не относится. Даже если составляющие ее клетки погибнут, организм продолжит существовать в относительно добром здравии: известны случаи, когда люди, которые не способны ни мыслить, ни говорить, ни запоминать факты своей биографии и заниматься какой-то практической деятельностью, при хорошем уходе доживали до преклонных лет.

Строение коры мозга роднит нас с человекообразными обезьянами, за исключением некоторых особенностей вроде центров речи. Все остальное тело гораздо, гораздо древнее: в нем можно прочитать знаки нашего родства не только с млекопитающими, от шимпанзе до грызунов (конечно, все слышали про «лабораторную крысу», на которой испытывают человеческие лекарства и ставят эксперименты), но даже с рептилиями. Все оно сформировано миллионами лет эволюции, которая не умеет говорить ни по-русски, ни по-английски, ни по-китайски. Наше тело родом из дикой жизни, где нет второй сигнальной системы (то, что мы, собственно, и называем языком), где нужно нападать, пожирать добычу, бежать, спасаться, зализывать раны. Где нужно соблюдать внутреннюю стабильность, чтобы выжить и оставить потомство. Ее регуляция отрабатывалась методом проб и ошибок природы. Поэтому гипофиз не проймешь даже самой пламенной речью – он и слов таких не знает. Строго говоря, он не знает вообще никаких.

Но, может, можно как-то с ним повзаимодействовать? Неужели наша личность с ее желаниями и высшими потребностями обречена в теле на роль мелкого приживала, которого можно вышвырнуть одним пинком и который ни на что не в состоянии влиять? Неужели нельзя силой мысли, слова, убеждения заставить болезнь уйти? С этим трудно смириться. От древности до наших дней самые разные люди, от врачей до циркачей, от научных авторитетов до авантюристов, искали способы словесного общения с организмом и возможности договариваться с ним. И пришли к выводу, что договариваться можно, но только при определенных условиях… Таких, например, как гипноз.

Привычный нам образ гипнотизера как человека с пламенным взглядом, который проделывает таинственные пассы, в результате чего люди подчиняются его воле и начинают странно себя вести, восходит к Антону Францу Месмеру – целителю, который с фурором гастролировал по Европе на рубеже XVIII–XIX веков. Правда, сам себя он гипнотизером не назвал бы (даже если бы знал это слово, появившееся позже), настаивая на том, что он применяет так называемый «животный магнетизм», «флюид» – силу, содержащуюся в каждом живом существе; неравномерное распределение флюида в организме вызывает болезни, а вот если распределить его гармонично, можно вылечить человека. Месмер использовал для этой цели магниты (отсюда и слово «магнетизм»). Иногда его способы лечения выглядели ну очень причудливо: пациенты стояли вокруг чана с водой, куда были воткнуты железные стержни, и держались за них, создавая цепь, а Месмер прикасался к чану, в результате чего флюид должен был передаваться всем участникам этого действа. Иногда он сопровождал свои групповые сеансы игрой на фортепиано или стеклянной гармонике… На самом деле суть заключалась не в магнитах, а в создании особой непривычной и алогичной обстановки, которая в сочетании с авторитетом Месмера способствовала повышению внушаемости. Хотя двумя комиссиями современников-ученых Месмер был признан шарлатаном (они пришли к выводу, что его исцелившиеся лишь воображали, что больны), он способствовал развитию практических методов гипнотерапии, которой оставил в наследство термин «раппорт», означающий в наши дни не физическое воздействие для передачи флюида, а словесный контакт гипнотизера с пациентом, находящимся в гипнотическом состоянии.

Да, гипнотизер осуществляет словесное внушение. Но чтобы это внушение сработало, он отключает гипнотизируемого от внешнего мира, – например, переводит внимание на состояние и сигналы его тела: приказывая прислушаться к собственному дыханию, к тому, как ноги давят на пол, а руки – на подлокотники кресла (образец того, как это делается, вы найдете в любом пособии по аутотренингу). Гипнотическое состояние, как предполагают врачи, относится к числу измененных состояний сознания, оно обусловлено нашей физиологией и не является чем-то сверхъестественным. Не стоит также ждать исцеляющих чудес от гипноза: он не вольет жизнь в по-настоящему парализованную конечность, не нарастит ткани, утерянные в результате травмы. Но если человек внушил себе, что его нога или рука парализована, или опасается двигать ею из-за боязни сильной боли, под гипнозом он может об этом «забыть» и вернуть своей конечности полный объем движения. Что действительно похоже на чудо.

Способность Распутина по телефону останавливать кровотечение у страдавшего гемофилией царевича Алексея нередко рассматривалась как доказательство его святости (или, наоборот, одержимости дьявольскими силами). Возможно, все проще: внушение со стороны лица, авторитетного для мальчика, убирало панику, побуждало его прекратить напрягаться и совершать хаотические движения. А значит, и остановить кровотечение оказывалось легче…

Вот что пишет об этом известный психолог Владимир Леви:

«Можно ли гипнозом или самогипнозом, внушением или самовнушением изменить внешность: убрать морщины, омолодить, вывести родимые пятна, зарастить лысину, изменить форму носа?

Смотря в каких масштабах.

Не знаю ни одного случая, когда внушением, даже в глубоком гипнозе, удалось бы вырастить волосы на сияющей мужской лысине, совсем убрать глубокие многолетние морщины у женщины или большие, ярко выраженные родимые пятна. Но разгладить небольшие морщинки, свести бородавки, мелкие родинки, приостановить рост проплешины – иногда получается.

Наблюдал два случая, когда на совершенно облысевшей голове вырастали новые, молодые, густые волосы. В одном – самопроизвольно, в другом – после комбинированного лечения, включавшего в себя психотерапию, но без специальных внушений, направленных на рост волос. В обоих случаях это были женщины не старше сорока лет. Облысение, постигшее их, было связано с душевными потрясениями и болезнями, повлиявшими на гормональную сферу. Видимо, именно в таких случаях облысение обратимо, и это не оставляет в полной безнадежности массу других.

Изменить без пластической операции форму носа?.. Гипноз, гипноз, гипноз – и вырос новый нос?..

В зависимости от образа жизни, особенно от еды и питья, равно как и от душевного состояния, нос в каких-то пределах и сам меняет свою форму: то пухнет, толстеет, обвисает, краснеет-сизеет, то подсыхает, подтягивается, делается тоньше, изящнее. Если это может происходить непроизвольно, то, стало быть, есть резерв изменчивости, пространство возможных перемен в разные стороны. Значит, может в некоей мере сработать и внушение, и самовнушение»[1]1
  ладимир Леви «Гипноз, гипноз, гипноз… И вырос новый нос?!» [Электронный ресурс] // Levi Street: [сайт]. URL: https://www.levi. ru/problemariy/index.php?id_catalog=160&id_position=908 (дата обращения: 07.07.2019).


[Закрыть].

В общем, гипнотерапия – неплохой способ достучаться до тела через фокусировку внимания на нем. Но не надо забывать, что она имеет ограничения, как и любой другой метод. Существенным недостатком является то, что в гипнотическом состоянии пациент пассивен, он полностью полагается на волю гипнотизера и не участвует в собственном излечении. Этот недостаток отсутствует в психоанализе, отцом которого стал Зигмунд Фрейд.

* * *

Если раньше Жене казалось, что у нее мало свободного времени, то теперь его не осталось совсем. К прежним делам и заботам прибавились новые: анализы, исследования, консультации со специалистами… Первое нащупанное терапевтом уплотнение оказалось спазмированной кишкой. А отчего она спазмируется? Непонятно. Женя прошла семь кругов медицинского ада, причем частично за свои же деньги, чтобы не ждать очереди на бесплатные исследования, – и без малейшего результата. Ну, если не считать «синдрома раздраженного кишечника» (что его, интересно, так раздражает?), «вегето-сосудистой дистонии» и прочих диагнозов, которые казались Жене невнятными и выдуманными специально для нее, только чтобы она отвязалась от врачей. А отвязываться она не собиралась, потому что все назначаемые ей средства имели временный эффект. А главное – новые симптомы! Если с самого начала болезни неприятные ощущения касались только области живота, то теперь они распространялись дальше, и трудно было предсказать, где проявятся в следующий раз. Там дернет, здесь уколет, то сердце, то рука, то ком в горле, перекрывающий дыхание…

– Ну что мне вам сказать? – заявила наконец участковый терапевт, разглядывая распечатку результатов колоноскопии. – Судя по этим данным, вы совершенно здоровы.

– Здорова?! – Женя привыкла к вежливости, особенно в общении с врачами, которые ей виделись представителями особой касты жрецов, но сейчас не могла сдержать горький смешок. – Я не помню, когда в последний раз как следует спала из-за болей… Вы мне не верите?

– Верю, что не спите! Но – что у вас болит?

– Откуда мне знать? Это же вы – медицина!

– Медицина у вас ничего не находит! – Врачу был явно неприятен этот разговор. – Я бы вам посоветовала еще одного специалиста…

– Какого?

– Психиатра!

– Теперь вы меня оскорбляете?

– Кто вас оскорбляет? Я вам честно говорю: если ничего у вас не находят и ничего вам не помогает, это какая-то психосоматика.

Сразу из поликлиники Женя поехала на работу, но работать не смогла: тупо сидела за столом, уставясь в монитор, а потом разрыдалась. Сотрудницы какое-то время смотрели на нее с недоумением (она никогда не проявляла чувства так ярко!), а потом начали осторожно спрашивать:

– Что случилось?

– Принести воды?

– Совсем плохо, да? Страшный диагноз?

– Хуже!

На лицах окружающих отразилось недоумение.

– Чего же хуже?

– Вообще никакого диагноза! И даже… даже… представляете, она сказала, что я ненормальная!

– Неужели? – проняло даже Зою. – Жень, я бы на твоем месте ругалась вовсю! Что они себе позволяют!

– Женечка, вы не должны это так оставлять! Напишите на нее жалобу. Как она смеет такими словами бросаться?

Жене было приятно, что сотрудницы так активно приняли ее сторону: до этого она не замечала особых симпатий в свой адрес. Но глодало при этом сомнение: она ведь солгала! Врач не называла ее ненормальной. Она сказала: «У вас психосоматика». А что такое эта самая психосоматика?

* * *

О тесной связи между здоровьем физическим и психическим было известно еще во времена Античности. В диалоге «Кармид» Сократ говорит так: «Этот фракийский врач поведал о том, чему он научился от своего правителя, который был богом. Залмоксис, сообщил врач, учит, что не следует лечить глаза, не вылечив голову, а голову – не обратив внимание на тело, а тело – не оздоровив душу». Связь эта на протяжении веков никем не оспаривалась и, по-видимому, успешно использовалась, в том числе в политических целях: считалось, что французские короли способны избавлять от золотухи (разновидность кожного туберкулеза) наложением рук, и исцелившиеся, не молчавшие о своем выздоровлении, усиливали благоговение простого народа перед королевской властью.

С конца XVIII в., когда медицина наконец превратилась из набора практических разрозненных сведений в науку, интерес к оздоровлению души, как и тела в целом, ради излечения конкретных заболеваний угас: врачи углубились в частности, приникли к окуляру микроскопа. На этом пути медицину ждал ряд триумфов, благодаря которым резко увеличилась продолжительность жизни, а болезни, ранее считавшиеся смертельными, стали не опаснее насморка. Казалось, еще шаг – и таблетка от всех недугов будет изобретена. Какие уж тут психические причины болезней? И все же… В 1818 году врач Иоганн-Христиан Хейнрот, который был не только психиатром, но и философом-мистиком, впервые употребил термин «психосоматический». Солидаризируясь с вышеупомянутым легендарным правителем и целителем Залмоксисом, он считал, что все соматические болезни имеют моральные причины, причем происходят они от чувства вины.

Международная классификация болезней (10-й пересмотр), иначе МКБ-10, смотрит на дело более приземленно: ее составители разместили в разделе «Невротические, связанные со стрессом и соматоформные расстройства» (F4) проблемы, вызванные психологическими причинами, в основе которых лежит невроз. Таким образом, мы имеем две позиции: «Все или очень многие соматические болезни имеют в основе психологические факторы» или «Невроз может сопровождаться симптомами, очень похожими на симптомы других болезней, но исчезающими, если больной разберется со своим психологическим состоянием». Область знания, называемая психосоматической медициной, лежит между двумя этими точками зрения, но, в зависимости от предпочтений занимающихся ею ученых, больше склоняется к первой.

Самое простое определение психосоматического расстройства – это болезнь, которая затрагивает как разум, так и тело.

* * *

Где искать ответ на все вопросы? Конечно, в интернете! Но здесь по запросу «психосоматика» на Женю вылилось такое количество сведений, что разобраться несведущему человеку, далекому от медицины, оказалось трудно. Однако Женя и в школе, и в институте училась на пятерки, а значит, обладала способностью вычленять в материале главное.

Главное – так что же такое психосоматика? Выяснилось, что по этому вопросу разные авторы не согласны друг с другом. По мнению одних, психосоматические болезни – это когда телесные симптомы являются признаком болезни, коренящейся в психике… Ну да, то самое, что втолковывала Жене неприятная врачиха: «Ничем вы на самом деле не больны… это все у вас одна психосоматика…» Воспоминание отозвалось болью, и читать статьи и книги, рассматривавшие проблему с такой точки зрения, Жене расхотелось. Но другие авторы придерживались взгляда, согласно которому причины совершенно обычных болезней коренятся в нашей психике! В том, что мы неправильно думаем и неправильно чувствуем, а наши неправильные мысли и чувства влияют на тело, заставляя его болеть.

Женя вспомнила одну историю, о которой избегала думать: каждый раз, когда она приходила на ум, вместе с ней приходил стыд и еще что-то, похожее на разочарование… Но сейчас эта история была очень кстати.

С Андрюшей она познакомилась вскоре после окончания института, на вечеринке, которую собрала бывшая однокурсница. Женя с этой однокурсницей никогда не была близка, и в течение всего вечера чувствовала себя не в своей тарелке. Как и еще один человек – ее ровесник, полный, с мягкими чертами лица и косящими, будто все время растерянными, глазами. Как двое чужих на этом празднике жизни они разговорились – сначала принужденно, потом все живее и живее. Обнаружилось, что Андрюша – нет, представился-то он Андреем, но просто невозможно было называть его, такого плюшевого, взрослым именем – отлично разбирается в компьютерах: он рассказал Жене о таких тонкостях владения вроде бы знакомыми ей программами, о которых она и не подозревала! Она подумала, что он работает в сфере IT, и очень удивилась, услышав, что ее собеседник – юрист. «Так бабушка захотела», – скомканно буркнул он, добавив что-то о том, что родители о нем не заботились, а дедушка с бабушкой его вырастили и спасли от опасной болезни.

Да, как потом узнала Женя (они с Андрюшей встретились еще раз, потом еще…), он действительно был серьезно болен. На свидания с ней он часто приходил, обмотав шею шарфом, даже когда на улице шумела солнечная весна; то и дело закашливался; когда приступы кашля совсем его скручивали, пользовался ингалятором. Но на стареньком ноутбуке Жени творил чудеса. «Компьютер – это часть меня, как мозги, только не в голове, а в коробке, – объяснил Андрюша, – но бабушка с дедушкой не захотели, чтобы я пошел в айтишники. Только руками махали: „Ни-ни, даже не думай, излучение, пыль, с твоими легкими…“ Наверное, они правы. Ну, юриспруденция мне тоже не противна, я сейчас помощником у одного адвоката…» Как бы то ни было, об этом адвокате и своей начавшейся юридической практике Андрюша говорил мало и без интереса. А о компьютерах – увлеченно. Этот самый старый Женин ноутбук проапгрейдил так, что она раздумала покупать новый, тем более что время было неподходящее, предстояли большие расходы в связи с учебой сестры. Андрюше было почему-то очень легко рассказывать и о смерти папы, и о наступивших после нее трудных временах. Женя не могла сказать, что влюбилась в Андрюшу, да и о себе как о предмете чьих-то нежных чувств она не думала, но им было хорошо и спокойно вдвоем, точно давним друзьям. В какой-то момент она даже оказалась у него в квартире – старинной, заставленной уймой вещей, больше похожей на обиталище пенсионера, чем на логово молодого юриста. Хозяин пошел заваривать для нее чай – с ромашкой, отдающий лекарством, но что поделать, другого не было… Только они сели за стол, в дверь настойчиво позвонили. Андрюша открыл – и отчаянно закашлялся при виде двух пожилых и очень представительных людей.

– Деда, бабушка! Что вы тут… У меня гости!

– Ну вот и познакомь нас со своей… гостьей!

Бабушка так зыркнула из-под высокой седой прически, что Женя почувствовала себя преступницей, тайком проникшей в чужой дом.

– Может, в другой раз придете, а? Пожалуйста!

– А почему это мы не можем прийти, когда захотим, в свою квартиру?

– Да-да, мы ее тебе оставляем по завещанию, но пока мы живы, мы обязаны следить за тем, что тут творится!

– Мы не позволим превращать квартиру в вертеп!

– Девушка, вам сколько лет? У вас серьезные намерения? А вы знаете, что у Андрюши хроническая пневмония и бронхиальная астма? Что он практически инвалид? Вы сумеете за ним ухаживать?

Из этой квартиры Женя бежала со всех ног. Особенно оскорбило ее почему-то слово «вертеп». Андрюша потом позвонил, извинился, но слишком принужденно и неловко, и встречаться они больше не стали.

Женя увидела его только шесть лет спустя, на вокзале в Санкт-Петербурге… Точнее, это ее увидел и окликнул незнакомый, как показалось, мужчина:

– А мы с вами знакомы! Женя, правда?

– Андрюша? – Надо же! Фигура подтянулась (куда только девались лишние килограммы!), лицо стало жестче и красивее – Женя только теперь поняла, что ведь он красив… А его спутница – девушками с такой внешностью Женя просто любовалась, даже никогда не мечтая стать хоть чуть-чуть похожей на них.

– Женя, это моя жена Наташа. Наташа, это Женя, я о ней рассказывал… Женя, вы ведь всю мою жизнь изменили! Вы ведь обиделись на меня тогда, да? Прекратили общаться… Я после этого три дня продышаться не мог, не выпускал из рук ингалятор. Думал, умру… А потом сказал себе: «Что ты за тряпка? Сколько еще можно бабушку с дедушкой слушаться?» И полез на сайты, предлагающие работу, искать вакансии в другом городе. Айтишные, не юридические, – оказалось, с моими знаниями меня много где готовы взять. Все подготовил, уволился с работы и уехал. Куда, им не сказал. Слал время от времени сообщения, что жив-здоров. Уж они меня с полицией искали, вернуть хотели! Писали заявления, что меня похитили. Но полиция отвечала: «Совершеннолетний гражданин, живет, где хочет». Вот так я и вырвался… В общем, спасибо вам, Женя, без вас я бы так и оставался их игрушкой.

– И от меня спасибо, – улыбнулась Наташа, – без вас не было бы у нас замечательной дочки. В этом году в детский садик пошла!

Женя чувствовала себя смущенной.

– А как сейчас ваше здоровье? – спросила она Андрюшу… нет, Андрея.

– Последний ингалятор уже не помню, когда выбросил. Обострений пневмонии нет. Бегаю, плаваю. Может, еще смена климата помогла?

Смена климата… Женя вспомнила свои ощущения от пожилой пары, пригвоздившей ее взглядами: рядом с ними было трудно дышать. Она еще подумала: «Какие ужасные люди! Как хорошо, что у меня мама не такая, что у нас нормальная семья!»

* * *

К тому времени, когда в Вене начал работать доктор Зигмунд Фрейд, медицинская наука слишком далеко ушла вперед, чтобы соблазняться выдумками наподобие месмеровских «флюидов». Сам Фрейд, получивший серьезную подготовку как невролог, с недоумением отнесся бы к предложению вылечить последствия настоящего инсульта без лекарств, одними только разговорами. Однако он прошел стажировку в Париже у доктора Шарко, который лечил гипнозом больных истерией, в результате чего слепые начинали видеть, парализованные – ходить… Правда, это были истерические параличи и истерическая слепота, не имеющие ничего общего с органическими поражениями нервной системы. И еще одно уточнение: после того, как гипнотическое воздействие заканчивалось, страждущие снова возвращались в свое плачевное состояние. Фрейд пришел к выводу, что причину невроза (а истерия относится к числу неврозов), коренящуюся в психике, невозможно убрать этим способом. Поэтому он позволил своим пациентам выговариваться, когда они находились в полном сознании. И довольно скоро пришел к выводу о связи между телесным симптомом и проблемой, которая мучила пациента. Идея его заключалась в том, что, если человек считает какие-то поступки непозволительными, но желает их совершить, он запрещает себе о них думать, и они переходят в область бессознательного (как бы выполняя пожелание «Забудь об этом»), прорываясь в снах, оговорках… и телесных симптомах. Если помочь пациенту осознать его тайные побуждения, перевести их из бессознательного в сознание, симптомы уйдут.

Эталонной пациенткой Фрейда могла бы стать Лиза Хохлакова из романа «Братья Карамазовы»: девочка-подросток, терзаемая садистическими фантазиями об истязаниях маленького ребенка, бессознательно «удерживает» себя в инвалидном кресле, боясь реализации этих мыслей, и тем самым одновременно наказывает себя за то, что эти мысли вообще зародились в ее сознании. Вообще Фрейд живо интересовался открытыми Достоевским лазейками в бессознательное, о чем свидетельствует его работа «Достоевский и отцеубийство».

К психоанализу как таковому и к самому Зигмунду Фрейду до сих пор много претензий. Феминистки ругают его за мизогинию – пренебрежительное отношение к женщинам (чего стоит одно только утверждение о «зависти к пенису», которую якобы испытывают все девочки); психотерапевты – за ряд абсолютно бездоказательных (и сводящих все богатство человеческих мотиваций к сексуальной сфере) положений, с которыми его последователям пришлось долго и тщательно разбираться; специалисты по правам человека и по работе с пережившими насилие – за то, что он наносил дополнительную травму своим пациенткам, рассказывавшим об инцесте, тем, что не верил им и относил их признания на счет фантазий… Эти упреки справедливы. Однако всем интересующимся темой психосоматики следует поблагодарить его за то, что он привлек внимание к простой истине: если с пациентом говорить, с ним что-то происходит. В том числе и на телесном уровне. Психика не изолирована от тела, она теснейшим образом связана с ним и влияет на него.

В будущем эта идея будет воплощаться в разных формах: то академических, то гротескных.

* * *

– Мама, я хочу с тобой поговорить.

– Ну вот, раз в кои-то веки. А так мать не нужна. Ну ладно, не притворяйся, я же вижу, как ты ко мне относишься… Ну говори, что ты хочешь?

– Мам, я болею. Мне едва хватает сил ходить на работу. А тут еще племянники… Я сегодня в кино думала, что умру. Знаешь… – Голос Жени опустился до шепота. – Я не хочу больше гулять с Яриком и Елисеем.

– Что?! – громко спросила мама. – Не слышу!

– Я с Елисеем и Яриком… Ну давай не каждые выходные, а?

Женя совсем сникла, пока договаривала. По выражению материнского лица она верно уловила: приближается шторм.

– Так ты не хочешь гулять с Олесиными детьми? С твоими родными племянниками? Ну говори уже, не притворяйся. Я же знаю, тебе на нас наплевать.

– Мама!

– Ну что «мама»? Когда я от тебя видела доброту? Душевное тепло? Знаешь, как я тяжело тебя рожала? И так, знаешь, обрадовалась, когда узнала, что родила девочку! Думала, будет родное сердечко, нежная доченька. А ты получилась вся в отца. Деревянная. Два сапога пара. Два бревна.

– Мама, зачем ты так говоришь? При чем тут папа? – У Жени сдавило горло, к глазам подступили слезы.

– При том, что он всегда «смотрел из дома на улицу». Для семьи его никогда не было. Вот и ты такая же: племянники тебе уже не нужны, сестра не нужна… Кто следующая: мать? Пожалуйста, я готова. Ты уже взрослая, самостоятельная, живи как хочешь. Жаль квартиру, трехкомнатная ведь, в хорошем районе, но на что только не пойдешь ради дочери! Завтра же приглашу риелтора…

– Не надо риелтора! – Слезы все-таки прорвались.

– Нет, надо! Ты имеешь право на долю в квартире, так что останешься довольна. А мне недолго осталось с моими болезнями, перееду в однушку, перебьюсь как-нибудь.

– Ма-а-ама! Ну пожалуйста! Пожалуйста!

– Нет, перееду, перееду. – Мама принялась вытирать глаза. – Так лучше, чем жить с дочерью, которая меня ненавидит. Для которой нет родных, нет семьи…

Вечер завершился рыданиями обеих. Женя чувствовала себя ужасно виноватой, как всегда, когда ей случалось вызвать материнское недовольство. Но в то же время была рада, что маму удалось уговорить: риелтор не придет, семья ее не отвергнет. Оказаться без родных людей – это самое страшное. У нее же больше никого, кроме них, нет!

«Это все болезнь, – сказала себе Женя, – проклятая болезнь… Я должна вылечиться, тогда у нас с мамой все будет хорошо. Я уже почти нашла, в чем загвоздка с психосоматикой…»

* * *

Основатель психосоматической медицины, Франц Габриэль Александер, родился в 1891 году в Будапеште, который тогда был частью Австро-Венгерской империи, ставшей родиной психоанализа. Александер учился в Берлине; там он был участником влиятельной группы немецких аналитиков под руководством Карла Абрахама, куда входили, между прочим, ставшие потом знаменитыми Карен Хорни и Элен Дойч. Он написал массу статей и серьезных работ. В 1930 году Александер переехал в Америку, где стал профессором Чикагского института психоанализа. Умер он в Палм-Спрингс, штат Калифорния, в 1964 году.

Вся жизнь и работа Александера были связаны с психоанализом. И для понимания психосоматической медицины нужно учесть, что она выросла из психоанализа с его воззрением на пациента как на человека, терзаемого бессознательными импульсами, прочитать которые должен психоаналитик. Для Александера значимы такие введенные Фрейдом термины, как «кастрационный синдром» и «эдипов комплекс», он уделяет большое внимание сексуальности пациентов и их отношениям с родителями. Однако со времени Фрейда медицинская наука изрядно продвинулась вперед, и Александер отдает должное ее достижениям, рисуя сложные схемы, показывающие, каким образом привычный способ действия человека, эмоции, которым он не дает выхода, желания, которым он не позволяет осуществиться, – словом, как это все влияет на организм, приводя к началу болезненных изменений. Он постоянно ссылается на статистику, по данным которой причины и механизмы развития совсем не совпадают.

Так, Александер утверждает, что психоаналитические исследования пациентов с гипертонической болезнью показали, что они не способны свободно выражать свои агрессивные импульсы даже каким-либо вполне приемлемым способом. Иногда у них случались вспышки гнева, но в целом они были чрезвычайно милыми и уступчивыми и изо всех сил старались понравиться. Эти наблюдения дали основание предполагать, что хронически подавляемая агрессия, тесно связанная с тревогой, сильно влияет на уровень кровяного давления.

Если речь идет о кожных заболеваниях (таких как нейродермит, экзема, ангионевротический отек, крапивница и зуд, и даже себорея и псориаз), нужно понимать, что кожа является органом, важным для выражения эмоций: румянец, бледность, выступивший пот – все это известные маркеры страха, гнева, возбуждения, стыда. Пиломоторная реакция на тревогу («волосы дыбом») ярко выражена у животных (все мы видели, как кошки и собаки ощетиниваются, готовясь к нападению), но присутствует также и у человека. Александер предположил, что кожными болезнями страдают люди, которые не решаются демонстрировать свои эмоции, получать внимание, любовь и одобрение, испытывают чувство вины за эти свои потребности и наказывают себя, делая кожу объектом болезни.

Причину гипертиреоза – излишней активности щитовидной железы, известной также как базедова болезнь, – психоаналитики связали с психической травмой и отсутствием защищенности в детстве. При исследованиях биографий таких больных оказалось, что среди них есть много людей, которые в раннем возрасте потеряли мать. Однако это был не единственный источник страха и незащищенности: несчастливый брак родителей, неустойчивая психика одного из них, неприятие со стороны матери или отца, экономическое неблагополучие, рождение младшего брата или сестры и игнорирование старших детей родителями – вот предпосылки для того, чтобы щитовидная железа в попытках человека приспособиться к жестокому и неблагоприятному для него миру начала вырабатывать больше гормонов, чем нужно.