Текст книги "От мистерии до стрит-арта. Очерки об архетипах культуры в политической коммуникации"

Для нас важно отметить, что данные словесные повторы создают отдельные «точки напряжения» в текстах Посланий, но не связывают их воедино, не являются элементами единой структуры каждого из них и не создают в них никакого нарратива. Если поведенческие модели коммуникации политика позволяют «проявлять» в них те или иные скрытые сюжетные мотивы, о которых подробно шла речь в предыдущей главе, то риторика официальных Посланий лидера представляет собой достаточно «рваный» дискурс, лишь точечно отражающий комплекс отдельных идеологем и политических постулатов. На эту особенность жанра Послания Президента РФ обращают внимание и другие авторы; так, В. С. Мартьянов, посвятивший первым Посланиям В. Путина отдельное исследование, справедливо замечает:

…риторическое пространство посланий представляет собой «лоскутное одеяло», ряд почти не связанных между собой проблемных тем и задач. Президент лишь расставляет контекстуальные смысловые акценты в наиболее актуальных «здесь и сейчас» проблемных и приоритетных областях российской политики и общества. При этом послания скорее следуют тематике сложившейся информационной повестки дня, нежели претендуют на ее формирование[132]132
  Мартьянов В. С. Идеология В. В. Путина: концептуализация посланий президента РФ // Политэкс. Политическая экспертиза. <http://www.politex.info/content/view/322> (Дата обращения 12.01.2014).


[Закрыть].

Однако отсутствие мифологического или любого иного нарратива не означает, что в политической риторике не проявляются скрытые архетипические черты как некая «природная константа» (вспомним определение М.-Л. Франц) личности лидера. Правда, образ, вырисовывающийся при наложении упомянутой выше словесной матрицы на общий коммуникативный абрис В. Путина, ничего общего не имеет с архетипом Героя – как бы ни шло это вразрез с привычным подходом теорий Паблик Рилейшнз. Формирующаяся посредством названных лингвистических паттернов политико-коммуникативная модель отвечает, на наш взгляд, мотивации жесткого структурирования мира и лежит, скорее, в семантической плоскости поисков устойчивости и стабильности, нежели «победы над Драконом». Не случайно исследователи Ф. Хилл и К. Гэдди, анализируя компоненты политического образа российского президента, отмечают прежде всего его «государственническую составляющую», предполагающую твердую уверенность в том, что интересы государства превыше всего и деятельность любого человека должна быть подчинена интересам его страны[133]133
  См.: Hill F., Gaddy C. G. Mr. Putin: Operative in the Kremlin. Brookings Institution Press, 2013.


[Закрыть].

Можно сказать, что типаж, опирающийся на риторический паттерн, образуемый рассмотренными нами понятиями, лучше всего соотносится с архетипом Правителя, хорошо сформулированным М. Марк и К. Пирсон:

Правитель стремится «контролировать ситуации», особенно если они начинают ускользать из рук. Задача Правителя – сделать жизнь максимально предсказуемой и стабильной. Он недвусмысленно заявляет: «У меня все под контролем». Расценивая все человеческие ситуации как исходно нестабильные, Правители вместо них вырабатывают процедуры, политику, обычаи и привычки, которые должны способствовать порядку и предсказуемости[134]134
  Марк М., Пирсон К. Герой и бунтарь. С. 193–194.


[Закрыть].

К тому же это человек «с командной, авторитарной манерой поведения» (отсюда все эти «должны» и «нужно»), главная его стратегия – осуществление руководства, а главный страх – «быть свергнутым»…[135]135
  Марк М., Пирсон К. Герой и бунтарь. С. 227.


[Закрыть]

Сходные риторические закономерности обнаруживаются и при анализе предвыборных выступлений и программ Путина. Заметим, что к конструированию таких выступлений специалисты по политической коммуникации подходят особенно тщательно. Существует даже термин «коммуникативный заряд предвыборных обещаний», фиксирующий важную роль в таком выступлении определенных гарантий на будущее.

Путь к власти усыпан благими намерениями и привлекательными обещаниями кандидата на выборную должность. Чем звучнее, сенсационнее обещание, тем больше шансов, что оно будет услышано… Чаще всего кандидат, нарисовав мрачную картину действительности, обещает изменить все к лучшему. И нет такого избирателя, который бы не считал, что заслуживает лучшей жизни, чем жил до сих пор. На этом его обычно и «ловят». Это тот коммуникационный крючок, который обычно надолго удерживает внимание избирателя[136]136
  Зверинцев А. Б. Коммуникационный менеджмент. Рабочая книга менеджера PR. СПб.: Союз, 1997. С. 189.


[Закрыть].

Присутствуют ли «громкие обещания» в обозначенном жанре выступлений интересующего нас политика, и если да – то в какой словесной форме они выражены? Особенностью риторики данного лидера является постепенный отказ от выраженных в речи напрямую, но довольно «размытых» обязательств в пользу конкретных целевых и ценностных модальных установок. М. И. Богачёв, проводивший сравнительный контент-анализ предвыборных выступлений В. Путина 2000 и 2012 годов, отмечает:

Если в 2000 г. Путин обещал выполнить достаточно абстрактные действия – улучшить положение страны на международной арене, вернуть народу утраченную гордость и достоинство, сделать Россию великой державой, поднять уровень жизни и прочие трудно осязаемые вещи, то в 2012 г. автор оперировал более приземленными задачами социального характера: поднять пенсии, увеличить заработную плату, поддерживать контакты с традиционными для России религиями и т. п.[137]137
  См.: Богачёв М. И. От популизма к конкретике: результаты контент-анализа предвыборных программ В. В. Путина 2000 и 2012 годов // Бизнес. Общество. Власть. 2012. № 12. <http://www.hse.ru/mag/27364712/2012-12/71240930.html> (Дата обращения 12.01.2014).


[Закрыть]

Этот же автор обращает внимание на наличие в обращениях такого рода особых лексических характеристик, создающих образ лидера, «радеющего за Родину» (они описывают «эксклюзивное место России в мире, ее превосходство и мессианскую роль, кольцо врагов вокруг страны, необходимость в жестком контроле и централизации»[138]138
  См.: Богачёв М. И. От популизма к конкретике: результаты контент-анализа предвыборных программ В. В. Путина 2000 и 2012 годов // Бизнес. Общество. Власть. 2012. № 12. <http://www.hse.ru/mag/27364712/2012-12/71240930.html> (Дата обращения 12.01.2014).


[Закрыть]).

Отметим, что выделенные этим исследователем единицы анализа снова хорошо сопрягаются с уже упомянутым архетипом Правителя. Скажем, цели, поставленные (тогда еще) кандидатом в президенты, – это, в частности, централизация, инвентаризация, учет, законность, (сильное) государство, контроль, защита, помощь слабым, социальное государство. Государственные ценности – суверенитет, (великая) держава, (национальное) достоинство, дисциплина, закон, демократия, сила, контроль. Исследователь выделяет также в текстах лексические характеристики, указывающие на «Превосходство: Эффективное, сильное государство; национальное достоинство; великая держава» и «Обязанность: Жесткий контроль; твердые правила; служебная дисциплина». Иными словами, государство и держава неизменно связываются в мышлении данного политического лидера с понятиями контроля, дисциплины, силы, централизации и твердых правил. Кстати, любопытнейшим образом сходные паттерны реализуются потом и в тех выступлениях Путина, которые носят несколько «частный» тематический характер; например, на встрече с молодыми учеными и преподавателями истории в ноябре 2014 года в его речи, помимо выражения «русское государство», то и дело мелькали слова «важно», «полезно», «объективно», «эффективно», «задача»… С точки зрения настоящего Правителя, под контроль должна быть поставлена даже сама историческая наука: «задача заключается в том, чтобы убедить подавляющее большинство граждан страны в правильности, в объективности наших подходов и презентовать этот результат вашей работы обществу. Выиграть умы, побудить людей самих занять активную позицию на основе тех знаний, которые вы презентуете в качестве объективных»[139]139
  См.: Встреча с молодыми учеными и преподавателями истории. <http://kremlin.ru/news/46951> (Дата обращения 8.11.2014).


[Закрыть].

Таким образом, можно отметить как в предвыборных, так и в текущих, локальных выступлениях В. Путина тот же смысловой «рисунок», те же повторяющиеся «связки» ключевых слов, которые мы видели в Посланиях президента и обозначили как риторические паттерны. При этом характерно, что и другие эксперты, анализируя публичные выступления этого политика, по времени относящиеся к предвыборному периоду, отмечают специфические особенности речи, говорящие о том, что лидер играет «одну из своих ролей – отца нации, национального лидера, размышляющего вслух… Путин продолжает игнорировать то, что не вписывается в его модель мира. Пока он уверен в своем превосходстве»[140]140
  Потсар А. Риторика Путина: снисходительно и аккуратно // Ведомости. 2011. 19 дек. <http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/273083> (Дата обращения 25.12.2013).


[Закрыть].

Интересные закономерности прослеживаются и в чуть менее официальных, но столь же ритуализированных по форме новогодних президентских обращениях. Насчитывающие немалую традицию в нашей стране и достаточно сильно отличающиеся по стилю и антуражу (выступления Л. Брежнева, например, больше напоминали по содержанию годовой отчет, чем праздничное поздравление, а Б. Ельцин первым начал поздравлять россиян с бокалом шампанского в руке), эти политико-коммуникативные обращения в устах В. Путина также претерпевают изменения по мере его пребывания у власти. Так, поздравление с наступающим 2013 годом было достаточно традиционным по дискурсу и хорошо соотносилось с привычной риторической стратегией этого политика; мы обнаруживаем в нем все тот же лингвистический паттерн «Россия – страна – развитие», который видели в Посланиях президента. Но в этот раз он активно дополняется понятием «Родина», «народ» и лексемами «мы», «сами», «общие», «вместе». Поблагодарив за доверие и говоря о том, что «мы сможем уверенно идти вперед», «строить сильное, успешное государство» и т. д., политик заходит в своей риторике дальше обычных коммуникативных обещаний и словно пытается взять под контроль планирования еще и частную жизнь граждан: «…сами станем немного лучше. Станем более чуткими и милосердными, щедрыми и заботливыми к своим близким, своим детям и родителям, к друзьям, коллегам». Это проявление все того же архетипа Правителя, который «все контролирует и за все отвечает», а также постоянно апеллирует к модели «идеального поведения в нашем обществе»[141]141
  См.: Марк М., Пирсон К. Герой и бунтарь. С. 231, 235.


[Закрыть].

Однако уже в этом обращении становится заметной новая специфическая особенность риторики российского президента, которая с еще большей силой проявилась в следующем по времени новогоднем обращении 2013 года. Заметим, что выступление-2013 вообще оказалось достаточно экстраординарным для устоявшейся политико-коммуникативной традиции. Во-первых, оно прозвучало перед жителями разных регионов нашей страны в двух вариантах (хотя пресс-секретарь президента Д. Песков и назвал появление в эфире версии без упоминания волгоградских терактов «технической недоработкой»[142]142
  Путин, нарушив традицию, выступил с двумя новогодними обращениями // РИА Новости. <http://ria.ru/ny2014/20131231/987521209.html> (Дата обращения 2.01.2014).


[Закрыть]). Во-вторых, эти варианты отличались не просто незначительными деталями, а новыми и важными тематическими акцентами: помимо проблемы борьбы с террористами, это добавление к олимпийской тематике упоминания о Параолимпиаде и некоторые другие. Наконец, в-третьих, президент впервые поздравил жителей страны с Новым годом не из столицы, а из Хабаровска, куда «внезапно» прилетел 31 декабря. К слову, последний из упомянутых факторов не стоит недооценивать: формирование определенного пространства политико-коммуникативного акта, нюансы смыслов, возникающие в зависимости от того, видим ли мы президента на фоне кремлевской стены или же на приеме, устроенном в честь участников и ликвидаторов летнего наводнения на Дальнем Востоке, – играют немалую роль в создании общего образа лидера. Политическими психологами давно доказано, что есть разница в восприятии главы государства, держащего речь, допустим, в своем кабинете, и того же лидера, показанного телевидением на фоне «картинки» (прямо скажем, не совсем удачной), изображающей нечто вроде «очереди» на хабаровском приеме – даже если содержание речи совершенно одинаково. Возникнув в теории относительно недавно, употребляемый в разных контекстах (от метафорического до методологического), в самом общем смысле термин «политическое пространство» подразумевает «сферу жизнедеятельности, фактически втянутую в реально идущие политические процессы»[143]143
  Время в политике, социально-политических и психологических процессах // Политическая психология: Учебное пособие для вузов. М.; Екатеринбург: Академический проект, 2001. С. 77.


[Закрыть]. Формируя вместе с политическим временем неповторимую, в каждом конкретном случае особую модель хронотопа политико-коммуникативного акта, политическое пространство помогает инициатору политической коммуникации либо, напротив, затрудняет для него достижение главной цели[144]144
  См. об этом подробнее: Шомова С. А. Политические шахматы. Паблик Рилейшнз как интеллектуальная игра.


[Закрыть]. Именно поэтому, хотя в данном случае этот нюанс не является предметом нашего специального изучения, не упомянуть о важности такой детали было бы непростительно.

Вернемся к стилистической особенности данных текстов, упомянутой выше: речь идет о появившемся в риторике В. Путина (и особенно сильно заметном в новогоднем поздравлении 2013 года) стремлении дублировать сказанное с помощью синонимов, о настойчивом повторении одной и той же мысли за счет прагматически-избыточного (снова напрашивается определение «паттернизированного», как оно употребляется в коммуникативистике[145]145
  См. об этом подробнее: Сучкова Г. М. Прагматические аспекты речевого взаимодействия. Паттерны коммуникации // Вестник Челябинского государственного университета. Филология, искусствоведение. 2008. Вып. 27. № 36.


[Закрыть]) предъявления смыслов. Это не значит, что принципиально поменялся основной архетипический паттерн речи; мы опять-таки обнаруживаем в тексте уже знакомую, хотя и чуть измененную связку «Страна – Россия – движение вперед» (последнее словосочетание заменило термин «развитие»). Но более всего риторический образ политика складывается благодаря повторяющимся лингвистическим конструкциям, представляющим собой пару близких по смыслу терминов, чаще всего объединенных союзом «и». Вот только некоторые из них: «теплых, сердечных», «единой и сплоченной», «с честью и достоинством», «милосердие и бескорыстная щедрость», «восстановим и построим», «с надеждой и мечтами», «удачу и успех», «успешной и процветающей», «чувства и устремления», «планы и замыслы», «понимание и помощь», «любовь и заботу», «здоровья и счастья», «согласие и благополучие»… Этих однотипных конструкций так много, их удельный вес в общей «ткани» выступления настолько велик, что вряд ли подобный риторический прием можно считать случайностью. В предыдущем году их было меньше, но, тем не менее, и там отмечались «доверие и поддержка», «родными и близкими», «работе и учебе», «творчестве и созидании», «чуткими и милосердными», «щедрыми и заботливыми», «энергии и труда», «единства и ответственности» и т. д.

Конечно, большинство из этих конструкций безнадежно шаблонны: родные и близкие, честь и достоинство, работа и учеба, здоровье и счастье… Но, несмотря на такую шаблонность (а может быть, и благодаря ей), они формируют в речи политика определенные лейтмотивы смыслов и, за счет многочисленных повторов, как нерадивому ученику, «вдалбливают» эти лейтмотивы реципиенту коммуникативного послания. На наш взгляд, подобные семантические ряды не только служат целям упрощения и редукции содержания политической речи, на которые часто делается ставка в общении с массовой аудиторией, не только способствуют суггестивному воздействию на слушателя, но и лишний раз отсылают нас к образу Правителя в его ипостаси заботливого отца, пекущегося о том, чтобы «дети» как можно лучше усвоили урок. Приведем здесь сравнение В. З. Демьянкова, считающего, что политический дискурс (и дискурс опосредующих его СМИ) – это «нечто вроде закусочной Макдональдса: такой дискурс должен легко перевариваться и быстро производить свой эффект (“усваиваться”, как и любой фастфуд), позволяя по возможности незаметно манипулировать сознанием аудитории»[146]146
  Демьянков В. З. Интерпретация политического дискурса в СМИ // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования. М.: Изд-во МГУ, 2003. С. 116.


[Закрыть]. И в этом смысле упрощенная, банальная лексика политической речи действительно может способствовать более успешному «ментальному усвоению» публикой, особенно неискушенной, установок и идей политика.

Разумеется, мы крайне далеки от наивной и прямолинейной мысли, что в коммуникативных приемах каждого конкретного политика (в данном случае – В. Путина) всегда отрабатывается один и тот же архетипический образ, повторяется всегда идентичная коммуникативная идея. Напротив, мы убеждены, что проблема недостаточной эффективности политической коммуникации, ощущения фальши и диссонанса, зачастую возникающие у электоральной аудитории, продиктованы как раз противоречием, рассогласованностью тех многочисленных архетипических моделей, которые формируются вербальными, визуальными, поведенческими и иными стратегиями лидера. Скажем, коммуникативный абрис того же В. Путина довольно часто отсылает нас скорее к архетипу верховного Божества, а иногда – к символическому образу Мага и Волшебника, которые, словно фокусник из шляпы, добывают чудеса, воплощают надежды, исполняют мечты. И тогда в ходе «прямых линий» (еще один характерный, нуждающийся в особом исследовании жанр политической риторики), по мановению руки президента, пенсионерке и фронтовичке вдруг повышают пенсию на 700 рублей, а девочка Катя получает щенка от собаки лидера. Или возьмем хотя бы абсолютно неожиданное заявление политика о помиловании М. Ходорковского, прозвучавшее после прямой трансляции «большой» пресс-конференции декабря 2013 года; возникновение «архетипически-магических» ассоциаций в тот момент вполне поддерживалось комментариями экспертов в духе следующего: «Это просто чудо! Невозможно чуду дать экспертную оценку, как невозможно комментировать решения небесной канцелярии»…[147]147
  Представители Ходорковского не комментируют информацию о помиловании // Метро. 2013. 19 дек. <http://www.metronews.ru/novosti/predstaviteli-hodorkovskogo-nekommentirujut-informaciju-o-pomilovanii/Tpomls-QPNiiru7Q6ZWs> (Дата обращения 20.12.2013).


[Закрыть] Такие ситуации напоминают нам о том, что, по мнению многих исследователей вопроса, ведущая пусковая «пружина» политической власти, секрет харизмы современного лидера заключаются зачастую в том, что «настоящий властитель – колдун, потому что он способен мистифицировать действительность, зачаровывать героев, скрывая все механизмы “чуда власти” и оставляя на поверхности лишь то, что может увлечь, заинтересовать и соблазнить… Главный атрибут власти – колдовство!»[148]148
  Захаров А. В. Народные образы власти // Полис. 1998. № 1. <http://www.inpsycho.ru/student/biblioteka/stati-prepodavatelej/narodnye-obrazy-vlasti.html> (Дата обращения 15.07.2014).


[Закрыть].

И все-таки как семиотический знак, как символический культурный код, В. Путин чаще всего, с нашей точки зрения, воплощает собой все-таки архетип Правителя, в который хорошо укладываются лингвистические паттерны его речевого поведения. Согласимся, что нарисованный в проанализированных речевых примерах образ в целом достаточно хорошо отвечает общей стратегической модели коммуникации В. Путина. В то же время нельзя не признать, что Послания Федеральному Собранию, предвыборные выступления или заранее записанные новогодние поздравления – особый жанр; личный вклад политика в их создание весьма невелик. Можно ли по ключевым словам подобных риторических текстов судить о подлинных намерениях и ценностях политика, о его личностных особенностях и глубинных устремлениях? На наш взгляд, такой выбор риторических образцов для первичного анализа вполне оправдан. С помощью политических технологов, специалистов по спичрайтингу (и, конечно, не без участия будущего главного коммуникатора) в них намеренно используются приемы и технологии, посредством которых затем будут сформированы определенные компоненты политического образа, а самому лидеру приданы те или иные имиджевые характеристики; здесь есть целевая установка на конструирование определенных социальных смыслов, которые, по замыслу коммуникативного акта, должны «работать» на спикера. При этом всегда любопытно сравнить, что планировалось «на входе» и что получилось «на выходе»; в частности, на наш взгляд, риторический образ того же Путина, конечно, заведомо и изначально создается именно таким, чтобы апеллировать к представлениям публики о «сильной руке», но все же вряд ли с самого начала ему «рисуют» черты столь авторитарного Правителя, каким он выглядит в результате… И все-таки, конечно, более ценными для выводов о подлинных интенциях и проявлениях истинного «бессознательного Я» политического лидера следует считать его спонтанные высказывания, неожиданные «проговорки», вынужденные ответы на «острые» вопросы в ходе интервью или встреч с публикой. Мы вернемся к этой грани риторики В. Путина позже, а пока хотелось бы сравнить его официальный дискурс с вербальными стратегиями иных политиков, используемыми ими в сходных ситуациях.

Логично было бы предположить, что сходные паттерны, обозначающие апелляцию к архетипу Правителя, должны отличать и выступления других российских лидеров – скажем, Б. Ельцина или Д. Медведева в пору их нахождения у власти. Сходные политические ситуации чаще всего порождают сходные модели речевого поведения. Однако это не так. Президентская риторика сама по себе – особый жанр; согласно мнению Р. Блакара, справедливо считавшего язык инструментом социальной власти, тот, кому принадлежит наивысшее положение в обществе, может в любой момент самостоятельно решать, какой лингвистический механизм наиболее полезен, а также определять не только выбор слов и выражений, но словотворчество (создание неологизмов, например), и выбор грамматических форм, и иные «правила языковой игры»[149]149
  См. об этом: Блакар Р. М. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. М.: Прогресс, 1987. С. 88–125.


[Закрыть]. Тем не менее Д. Медведев, например, не слишком активно пользуется языком как «правом на индивидуализированную речь»; его достаточно скромные ораторские возможности, как и стремление следовать риторическим шаблонам, не раз отмечались аналитиками, хотя с годами в плане коммуникативного мастерства у этого политика и можно диагностировать определенный прогресс.

Интересно, что специалисты по политической лингвистике, с таким вдохновением подсчитывающие ключевые слова в дискурсе Путина, затрудняются в определении ведущих тем риторики Дмитрия Медведева, выделяя скорее «универсальные», общие с другими лидерами темы его словаря[150]150
  См., например: Олейник А. Президент говорит. <http://www.gazeta.ru/comments/2013/12/13_a_5801733.shtml> (Дата обращения 18.12.2013).


[Закрыть] или «ведущие функции» его речи (к которым в первую очередь относят императивную и информирующую). Более того, в речи данного лидера усматриваются намерения адресанта «минимизировать свою ответственность за счет использования общих фраз, приведения неопределенных данных, отсутствия структурированности текста»[151]151
  Стексова Т. И. «Послание президента» как жанр политической коммуникации // Политическая лингвистика. 2012. № 3. С. 62. <http://journals.uspu.ru/attachments/article/203/%D0%9F%D0%BE%D0%BB%D0%B8%D1%82%D0%B8%D1%87%D0%B5%D1%81%D 0%BA%D0%B0%D1%8F%20%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%B3%D0%B2%D0%B8%D1%81%D1%82%D0%B8%D0%BA%D0%B0_2012_3(41)_%D1%81%D1%82.%2007.pdf> (Дата обращения 18.12.2013).


[Закрыть].

Нам все же представляется, что, несмотря на действительное отсутствие ярко выраженного индивидуального стиля речи Д. Медведева, устойчивые паттерны в ней обнаружить можно. Исходя из частотности упоминаний в речи определенных слов и словосочетаний, это прежде всего шаблоны, создаваемые лексемами «должны – необходимо – нужно». В первые годы власти весьма популярными у политика были выражения бюрократического тезауруса: «решение», «мероприятие», «соответствующие»… При том что данный лидер не прочь затронуть в публичной речи философский концепт свободы, языковые конструкции, возводимые вокруг него, достаточно «законопослушны»: от простого повторения самого термина в обрамлении различных прилагательных («Речь идет о свободе во всех ее проявлениях: о личной свободе, об экономической свободе, наконец, о свободе самовыражения» – 2008 год) до очевидных трюизмов («Свобода лучше, чем несвобода» – в очередной раз в 2012 году), к тому же достаточно спорных, если вспомнить о существовании моральных запретов, полная свобода от которых сомнительна и рискованна. В последние годы президентства, что вполне объяснимо пристрастием Д. Медведева к технологическому реформированию страны, в частности, к теме Сколкова, в речи политика появился еще один устойчивый лингвистический паттерн: «модернизация– инновации – технологии».

Перечисленные повторяющиеся языковые и смысловые конструкты довольно плохо сопрягаются с обычными для лидера нации архетипическими чертами Правителя. Весьма далеки они и от образа Героя, отважно сражающегося с Драконом. Наиболее подходящий архетип – предложенный М. Марк и К. Пирсон вариант Простодушного, о котором они, в частности, пишут: «Надежды и мечты Простодушного фокусируются… на культурной трансформации, опирающейся на технологические достижения»[152]152
  См.: Марк М., Пирсон К. Герой и бунтарь. С. 75.


[Закрыть]. Его главный страх – «сделать что-то неправильное или плохое, за чем последует наказание»[153]153
  См.: Марк М., Пирсон К. Герой и бунтарь. С. 64.


[Закрыть], а среди главных отличительных качеств архетипа – зависимость и послушность. Наблюдениям этих маркетологов словно вторят выводы экспертов, не раз сетовавших при анализе речевого поведения Д. Медведева на то, что «подражательность вкупе с полумальчишеской жестикуляцией и излишней старательностью при произнесении текстов порождает ощущение инфантильности»[154]154
  Дмитрий Медведев: лингвистические хроники президентства. <http://vlasti.net/news/30973> (Дата обращения 7.02.2014).


[Закрыть].

Зато мы легко обнаруживаем долгожданный архетип Героя в риторической модели, характерной для Алексея Навального. К этому образу нас отсылает уже известный (хотя и достаточно иронический) слоган «Финальная битва между добром и нейтралитетом», который политик взял на вооружение едва ли не с первых месяцев появления на публичной сцене. Многие фразы Навального становятся афоризмами; его индивидуальный вербальный стиль ярко выражен. Среди лингвистических паттернов, обнаруживаемых в выступлениях оппозиционного лидера, – смысловые связки «борьба – победа – свобода», «человек – народ – сила – власть». «Казалось бы, все потеряно, но в это время по холмам скачет Герой и спасает ситуацию… – так описывают воплощение данного архетипа М. Марк и К. Пирсон. – [Он] стремится навстречу опасности, чтобы победить «зло», защитить общество и священные ценности». Однако тут же предупреждают: «Победивший Герой может оказаться чудовищем… На низшем уровне архетип Героя жаждет всего лишь господства. Любой оппонент рассматривается как враг, заслуживающий наказания»[155]155
  Марк М., Пирсон К. Герой и бунтарь. С. 107, 109.


[Закрыть].

Для нас важно также, что названные авторы отмечают: ловушка, в которую часто попадают люди, олицетворяющие этот архетип, связана с определенным высокомерием и постоянным поиском врага[156]156
  Марк М., Пирсон К. Герой и бунтарь. С. 108.


[Закрыть]. Соответствующие лингвистические конструкции достаточно характерны для риторики Навального; весьма заметна в ней также высокая частотность риторических противопоставлений по принципу «свой – чужой». Одна из вербальных стратегий, помогающий политику «героизировать» собственные свершения и сформировать образ противника, с которым необходимо сражаться и которого нужно победить, – упорное использование противопоставления «мы – они» в публичных речах. Так, на митинге 9 сентября 2013 года на Болотной площади (завершение выборной кампании мэра Москвы) количество фраз, начинающихся с местоимения «мы», в речи Навального просто превосходило все мыслимые пределы. «Мы верим в свою победу!», «Мы еще поработаем», «Мы здесь власть! Мы здесь власть!», «Мы главная политическая сила в этой стране!», «Мы действительно победили», «Мы не сдадимся!», «Мы точно знаем, что делать; мы точно знаем, как делать»…

Подобный метод политической коммуникации – использование местоимения «мы», обращение к адресату «от первого лица», прямая апелляция к его проблемам и ценностям – именуется специалистами «стратегией солидаризации» и считается одним из действенных механизмов утверждения идентификационного типа «свой».

Самоидентификация и описание «своих» общностей связаны с масштабностью адресации: «мы» может соизмеряться с социальными общностями и социальными группами… Такой тип повествования позволяет автору текста, с одной стороны, отождествлять себя с аудиторией… С другой стороны, такое повествование – один из способов создать образ адресата в тексте, апеллируя к его общей с автором национальной, статусной и прочей социальной принадлежности[157]157
  Каминская Т. Л. Адресат политической коммуникации в СМИ // Язык СМИ и политика / под ред. Г. Я. Солганика. М.: Изд-во МГУ, 2012. С. 365, 372.


[Закрыть].

Подкрепляя отмеченный нами лингвистический паттерн, связанный с лексемами «победа – сила – власть» постоянной самоидентификацией со своей аудиторией, умело выстраивая политико-коммуникативный митинговый диалог («Кто-нибудь может победить в России, кроме нас? – Не-е-ет! – Вы верите мне? – Да-а-а! – Я верю вам? – Да-а-а!»), названный политический лидер идет еще дальше, назначая себе общего с публикой врага. «Речь Навального – речь победителя… – описывает его выступление на митинге журналист, свидетель события. – Голос его гремит торжеством. Он кивает на Кремль за рекой и возвещает, что жаба на трубе боится…»[158]158
  Поликовский А. Рождение вождя // Новая газета. № 101. 2013. 11 сент.


[Закрыть]. Речь идет о ставшей знаменитой фразе политика: «Пусть жаба на трубе слышит и боится, мы идем за ней». «Самое естественное окружение для Героя – это поле битвы… Поскольку в нашей культуре в архетипе Героя так силен аспект Воина, многие инициативы… принимают очертания войн»[159]159
  Марк М., Пирсон К. Герой и бунтарь. С. 107, 108.


[Закрыть], – указывают специалисты в области архетипических исследований и их практического применения, подтверждая воинственные склонности политиков, воплощающих в себе данный архетипический образ. Одновременно они и предупреждают о его возможных имиджевых «минусах»; в частности, говоря об одном таких недостатков, М. Марк и К. Пирсон как будто прямо описывают А. Навального, сумевшего различными опрометчивыми высказываниями восстановить против себя немало бывших сторонников. Речь идет о тенденции «продолжать свой путь, пропуская мимо ушей конструктивную критику или защищаясь против критики (независимо от того, насколько актуальной или полезной она может оказаться)», которая может «представлять весьма серьезную опасность в рамках этого архетипа»[160]160
  Марк М., Пирсон К. Герой и бунтарь. С. 112.


[Закрыть].

Таким образом, мы видим, что самый востребованный с точки зрения политических технологов «героический» архетип культуры находит свое отражение отнюдь не во всех речевых стратегиях, представленных на «рынке» политического маркетинга. Обнаружив его проявления в риторике именно оппозиционного политика, можем ли мы считать это некой закономерностью? Собственно, исследователи давно заметили, что «есть значительные различия в речевом поведении “лидера, борющегося за власть” и “лидера, достигшего власти”. В первом случае речь служит орудием борьбы за получение высокого или высшего статуса – орудием установления иерархии. Во втором случае речь используется для сохранения достигнутого status quo»[161]161
  Михальская А. К. Русский Сократ. С. 92.


[Закрыть]. Так, может быть, стремление обозначить врага и «поразить Дракона» свойственно именно политикам еще «не осуществленным», только идущим к властным вершинам?.. На наш взгляд, это не так. Во-первых, политическая риторика – лишь часть общей коммуникативной стратегии лидера, и отсыл к архетипической «героизации образа» может осуществляться в иных гранях предъявляемого электорату публичного месседжа: например, в поведенческих моделях или в габитарных (внешних) компонентах имиджа (напомним, что именно такие примеры, в частности, мы рассматривали в предыдущей главе). А во-вторых, вариации «Героя, стремящегося поразить врага» мы нередко обнаруживаем и в публичной риторике вполне состоявшихся политиков; скажем, знаменитая фраза В. Жириновского о русском солдате, который еще «омоет сапоги в Индийском океане», на наш взгляд, превосходно иллюстрирует данный архетип, хотя бессменного лидера ЛДПР трудно причислить к «неосуществленным» политикам.

Впрочем, в анализе подобных высказываний мы вступаем уже в область политической метафорологии, которая сама по себе представляет значительный интерес в рамках темы нашего исследования. Возникая порой в «неофициальных», спонтанных высказываниях и оговорках политиков, будучи зачастую выражением скрытых мотиваций и недекларируемых ценностей лидера, метафора тоже достаточно часто предъявляет нам архетипические смыслы, которые довольно любопытно «разгадывать».

Заметим, что в последнее время количество публикаций, посвященных политической метафоре, растет. Если прежде она воспринималась всего лишь как необязательное «украшение речи», то сегодня в ней видят средство воздействия на социальное сознание, инструмент моделирования и оценки политических процессов, а также особый способ мышления и аргументации, обладающий не просто риторическим, но и немалым прагматическим эффектом. Все это связано с серьезным «переосмыслением самого понятия метафоры, новым пониманием ее роли в организации ментальных процессов и языковой картины социальных отношений»[162]162
  См.: Плотникова Г. Н., Доценко Е. Г. Теория и практика сопоставительной политической метафорологии // Политическая лингвистика. 2012. № 1. С. 36–42. <http://journals.uspu.ru/attachments/article/105/PL_2012_1_4.pdf> (Дата обращения 19.01.2014).


[Закрыть]. При этом исследователи отмечают, что анализ метафорического репертуара того или иного политика обеспечивает лучшее понимание внутренних подсознательных механизмов его деятельности, скрытые интенции, подлинное отношение к той или иной проблеме.