Текст книги "От мистерии до стрит-арта. Очерки об архетипах культуры в политической коммуникации"

Среди всего богатства политического метафорического языка особый интерес в рамках нашего исследования представляют так называемые архетипические метафоры. Выделенные впервые М. Осборном, исследовавшим обращения политиков к электорату, эти метафоры, по мнению ученого, неизменно присутствуют в политической речи независимо от времени, культуры и географической локализации коммуникантов.

Политики, желающие в чем-то убедить адресата, используют образы природного цикла, света и тьмы, жары и холода, болезни и здоровья, мореплавания и навигации и т. д. Такие метафоры опираются на универсальные архетипы, служат основой для понимания людьми друг друга и в то же время создают основу для политического воздействия и убеждения[163]163
  См. об этом подробнее, например: Будаев Э. В., Чудинов А. П. Зарубежная политическая лингвистика. М.: Флинта; Наука, 2008. С 49 и др.


[Закрыть].

Основываясь на результатах своих исследований, М. Осборн сформулировал шесть постулатов функционирования архетипических метафор в политической коммуникации. Так, они:

1) используются чаще, чем «свежие» метафоры;

2) одинаковы во все времена и во всех культурах, повторяются «из поколения в поколение без существенных изменений»;

3) укоренены в непосред ственном общечеловеческом опыте;

4) соотносятся с основными человеческими мотивами и потребностями;

5) ока зывают воздействие на преобладающую часть ауди тории, поскольку «порождены из жизненных интересов людей» (типичный пример – метафора «болезнь – лекарство» и ей подобные);

6) часто встречаются в са мых важных частях самых важных политических обращений в любом обществе[164]164
  Осборн М. Архетипичные метафоры в риторике: сфера образов «свет – тьма» // Политическая лингвистика. 2008. № 26. <http://journals.uspu.ru/i/inst/ling/ling26/ling_6(26) 2008_osborn.pdf> (Дата обращения 1.03.2014).


[Закрыть].

Действительно, подобные метафоры – нередкие гостьи в риторических стратегиях лидеров, желающих подчеркнуть свою глубинную, сущностную, природную связь с собственным электоратом. В качестве примера хотелось бы привести паттернизированные выражения «на нашей земле», «наша земля», «русская земля», крайне характерные, в частности, для риторики В. Путина[165]165
  На это обращают внимание различные исследования; см., в частности, интервью с А. Плисецкой: Черно-белая риторика. <http://www.strf.ru/material.aspx?CatalogId=222&d_ no=56566#.UzMLOvl_vX7> (Дата обращения 1.12.2013).


[Закрыть]. Лидер использует данное понятие с высокой степенью частотности, причем не только в ситуациях, напрямую связанных с дипломатической или военной проблематикой (как в случае с присоединением Крыма: «Крым – исконно русская земля, а Севастополь – русский город. Крым – это Керчь, Балаклава, Малахов курган. Каждое из этих мест свято для нас, это символы русской воинской славы и невиданной доблести»), но и в других выступлениях (речь на Манежной площади после победы на выборах: «Такие сценарии на нашей земле не пройдут!»; речь на торжественном вечере, посвященном Дню сотрудника органов внутренних дел: «Целостность России, мир на нашей земле, безопасность наших граждан должны быть надежно защищены» и т. д.).

Столь частое употребление лингвистического паттерна «наша земля» в текстах лидера абсолютно не случайно и вполне оправдано с точки зрения эффективности политической коммуникации. На смысловую значимость подобной метафоры указывает, в частности, А. Ю. Большакова, справедливо утверждающая:

Уже в «Слове о полку Игореве», текст которого прорезает восклицание: «О, Русская земля!», повествованию о деяниях выдающихся вождей сопутствует архетип Земли, здесь выходящий за натурфилософские границы и обретающий отчетливо политическое, социоисторическое, религиозное значение. Ведь князь Игорь и его дружина защищают свою землю, «побарая за христьяны на поганыя плъки». Земля здесь – не только «своя территория»: в такое именование вкладывались важные идеологические смыслы: «родина», «нация» и «народ», «страна» и «государство»[166]166
  Большакова А. Ю. Теория архетипа и концептология // Культурологический журнал. 2012. № 1. <http://www.cr-journal.ru/rus/journals/109.html&j_id=9> (Дата обращения 26.03.2014).


[Закрыть].

Отметим, что обращение к архетипической метафоре земли как родины и государства отнюдь не противоречит общему образу Правителя, отмеченному нами в качестве ведущего в вербальных стратегиях В. Путина. Особенно хорошо это проявилось в выступлениях, связанных с присоединением Крыма, в которых политику удалось создать триумфальный образ победителя, собирателя русских земель, подлинного лидера нации, поддерживаемого большинством россиян. На это обращали внимание и западные СМИ; в частности, испанское издание «El Pais» назвало его обращение к Федеральному Собранию «непревзойденным выступлением, самым настоящем шедевром». Цитируя приведенную выше фразу политика из этого выступления, журналист отмечает не только торжественность антуража (звучание гимна, развешанные флаги и т. д.), но и общее риторическое воздействие лидера на аудиторию, смешение различного рода архетипов и символов в структуре речи: «С каким мастерством Путин выстраивает современную Россию на основе христианских принципов и гордости за победу, одержанную под руководством Сталина в Великой Отечественной войне! Путину удалось добиться невозможного: соединить в одно целое христианство, сталинизм и славянский национализм. Он восстанавливает царскую Россию, не забывая при этом о советской гордости. Если говорить о его речи, то она действительно безупречна!»[167]167
  El Pais: Лучшее выступление Путина обещает нелегкие времена. <http://russian.rt.com/inotv/2014-03-20/El-Pas-Luchshee-vistuplenie-Putina> (Дата обращения 26.03.2014).


[Закрыть].

В известной книге Дж. Лакоффа и М. Джонсона «Метафоры, которыми мы живем» (весьма говорящим является уже ее название) утверждается: «Метафоры как выражения естественного языка возможны именно потому, что они являются метафорами концептуальной системы человека»[168]168
  Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем. М.: Едиториал УРСС, 2004. С. 27.


[Закрыть]. Согласно одному из постулатов этой работы, метафора обращается к общечеловеческому опыту, чтобы найти оптимальный способ для передачи информации и аргументировать свою позицию наилучшим путем. В этом смысле так называемые архетипические метафоры, о которых мы только что говорили, пожалуй, вне конкуренции, ибо они основаны на самых глубинных концептах человеческого подсознания и адресуются к универсальному опыту, связанному с наиболее общими представлениями и образами.

Скажем, выделенные М. Осборном метафоры болезни, лекарства, спасения, о которых упоминалось выше, весьма часто применялись при описании дискурса, связанного с одним из недавних политических кризисов – киевским Майданом и ситуацией в Крыму. Речь идет о таких выражениях, как «политическая близорукость», «бациллы экстремизма», «атрофия власти», «смертельная болезнь непонимания» и т. д., с равной активностью употреблявшихся различными сторонами конфликта. Описывая подобные метафорические конструкции политического языка, один из ведущих российских специалистов в данной области, А. П. Чудинов, указывает: «В этих случаях политические партии и их лидеры предстают как мудрые лекари, способные при помощи эффективных лекарств и заботливого ухода добиться полного выздоровления пациента. Соответственно политические оппоненты метафорически номинируются как физически и психически больные люди, способные окончательно погубить родную страну»[169]169
  Чудинов А. П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации. Екатеринбург, 2003. <http://www.philology.ru/linguistics2/chudinov-03b.htm> (Дата обращения 4.04.2014).


[Закрыть].

Еще одна сфера архетипических образов, из которой успешно рекрутируются интересующие нас метафоры, – это сфера рождения и смерти. По мнению В. Жириновского, по Крыму основная задача (после проведенного там референдума) уже выполнена; в одном из комментариев он заявил: «Ребенок родился, а когда его зарегистрируют, не важно». Что касается противоположной по смыслу метафоры, то, например, выражение «политический труп» по отношению к В. Януковичу в высказываниях журналистов, политологов, лидеров украинской оппозиции стало практически общим местом. Так, народный депутат фракции «Батькивщина» В. Ярема заявил по поводу его действий в России: «Это конвульсии. Янукович политический труп…»[170]170
  Украинская правда. 2014. 27 фев. <http://www.pravda.com.ua/rus/news/2014/02/27/7016496> (Дата обращения 28.02.2014).


[Закрыть], а российский политолог В. Платонов высказал соображения о том, что «Политический труп Януковича, похоже, еще оживят. Про “легитимного президента Украины” уже начали забывать, но, видимо, напрасно…»[171]171
  См. об этом: <http://www.nr2.ru/moskow/490651.html> (Дата обращения 26.03.2014).


[Закрыть].

Заметим, что круг метафор, которые можно отнести к архетипическим, достаточно широк. Так, Ф. Уилрайт анализирует в своих работах метафору круга (колеса), креста и иные; А. Н. Баранов пишет о метафоре пути[172]172
  См., например: Уилрайт Ф. Метафора и реальность // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. С. 82–109; Баранов А. Н. Спор метафор: языковая метафора как средство аргументативного воздействия // Рекламный текст: семиотика и лингвистика. М.: Международный институт рекламы; ИД Гребенникова, 2000. С. 132–135; и др.


[Закрыть] и т. д. Сам же М. Осборн в уже упоминавшейся выше статье особое внимание придает метафорам света и тьмы. И эти последние образы в самом деле хорошо характеризуют как политический язык различных стран и эпох, так и вербальные стратегии конкретных субъектов политического дискурса.

Российские медиа – в частности, радиоэфир – предоставляют нам немало любопытных вариантов использования архетипов света и тьмы, болезни и выздоровления. Вот один из недавних примеров, касающийся обсуждения все той же ситуации вокруг Крыма. В студии в качестве гостя – А. Проханов.

Я наблюдал лица людей, пришедших на голосование, – рассказывает он о крымском референдуме по поводу присоединения к России. – Я наблюдал лица стариков, которые на глазах молодели. Я наблюдал лица больных и хворых, согбенных, пришедших на костылях, я наблюдал их страдания, когда они приближались к урнам, и как это страдание исчезало, как они преображались, молодели и хорошели… И с другой стороны, вот эта реакция на крымскую победу, на крымское чудо у нашей либеральной оппозиции… Вот этот взрыв негодования, взрыв какой-то ненависти, взрыв русофобии, взрыв отчаянья, взрыв какого-то свирепого неприятия. Это выходит за рамки простой политики, просто идеологии. Тоже носит характер религиозный. Эта русофобия… носит характер какой-то новой религии, религии тьмы. И вот эта крымская эпопея, крымская мистерия породила две этих вспышки. Вспышку ослепительного света религиозного, и вспышку кромешной тьмы, кромешной ненависти. И я наблюдал лица некоторых людей во время этот марша, которых я видел в других обстоятельствах… Они демонстрировали высшую литургию тьмы, литургию какой-то черной мессы[173]173
  Программа «Без вопросов». Русская служба новостей. <http://rusnovosti.ru/programms/prog/299385/308605> (Дата обращения 6.04.2014).


[Закрыть].

Архетипические образы света и тьмы, болезни и здоровья, молодости и старости тесно переплетены в этом тексте не только с «беспроигрышными» понятиями религиозного чуда, церковных обрядов, древней мистерии, но и с метафорами военного ряда (победа, взрыв, марш), и с терминами официального государственного языка (политика, идеология, либеральная оппозиция и т. д.). Все вместе взятое позволяет не только придать произошедшему определенную лингвистическую и идеологическую окраску, обратиться напрямую к ведущим концептам политического сознания слушателя, но и опереться на архетипические основы его внутреннего «я», задействовать глубинные конструкции мышления и сознания аудитории.

Таким образом, риторические выступления современных лидеров (как и их поведенческие стратегии, рассмотренные в первой главе книги) дают основания для выделения целого ряда закономерностей конструирования их коммуникативных моделей, связанных с ведущими архетипическими сюжетами, мотивами и образами коллективного бессознательного. Апелляция к архетипу как мощному инструменту построения политического имиджа, действенному средству взаимодействия с аудиторией, на наш взгляд, – зримая примета не только российской, но и западной политической коммуникации. Однако, разумеется, присутствие архетипов культуры в политике не ограничивается лишь названными коммуникативными сферами. Посмотрим, какие еще их проявления наиболее зримо обнаруживаются в интересующей нас области.

Глава 3. Мистерия. Карнавал. Перформанс
(театрализация как диагноз современной политики)

Спектакль – это непрерывная речь, которую современный строй ведет о самом себе, его хвалебный монолог. Это автопортрет власти в эпоху ее тоталитарного управления условиями существования.

Эрнест Ги Дебор

Редкий случай – вынести в начало главы эпиграф, чтобы сразу же с ним не согласиться… И дело не в том, что нам хотелось бы оспорить мнение именитого философа по поводу той решающей роли, которую играет драматургическое освоение мира в пространстве политики, или же возразить Дебору насчет пристрастия власти к организации политического дискурса по законам сценического мастерства. Дело в том, что все эти процессы не кажутся нам присущими одному только современному строю и исключительно нашей эпохе. «Монолог спектакля», по нашему глубокому мнению, существует и служит власти (в том или ином виде) во все времена, а технологии драматизации политических событий – как мы надеемся показать на этих страницах – имеют в своем генезисе глубокие историко-культурные корни.

Начнем с того, что процессы театрализации политической действительности, привнесение в нее приемов режиссуры и художественной условности давно уже отмечаются специалистами как некая – практически не подлежащая критике – аксиома. Об этом говорят представители разных областей гуманитарного знания: политологи и культурологи, философы и социологи, профессионалы в области теории коммуникации, лингвистики, семиотики… Не случайно политический дискурс столь часто описывается ими в театральных метафорах: в случае сомнений в искренности того или иного политика говорят о «политическом фарсе» или «хорошо отрепетированном спектакле»; неудачную коммуникацию называют «театром абсурда»; то или иное пространство, выбранное для политической встречи, именуется «декорациями» или «сценой»; тайные договоренности определяют как «закулисье политики»… А уж сравнение политических деятелей с актерами разных драматургических жанров (комедии, трагедии, эстрадного шоу) и вовсе стало расхожим местом не только в публицистических комментариях, но даже и в научных текстах. Словом, метафора «политического театра» прочно обосновалась в нашем сознании и уже не оспаривается ни практиками, ни теоретиками[174]174
  См. об этом, например: Коваленко В. А. Процесс театрализации политики. Дисс. … канд. политич. наук. Ростов-на-Дону, 2006.


[Закрыть].

«Прагматический потенциал этой метафорической модели определяется ярким концептуальным вектором неискренности, искусственности, ненатуральности, имитации реальности: субъекты политической деятельности не живут подлинной жизнью, а вопреки своей воле исполняют чьи-то предначертания»[175]175
  См.: Чудинов А. П. Метафорическая мозаика в современной политической коммуникации.


[Закрыть], – пишут о причинах «живучести» в политике театральных метафор специалисты в области политической лингвистики. Однако неправомерно было бы думать, что «смыкание» политики с театром ограничивается одной лишь поверхностной гранью: метафорической лексикой или же отдельными приемами театрализации, которые вносят в политическую коммуникацию яркость и красочность. Речь идет о значительно более серьезной конвергенции, о глубокой сущностной взаимосвязи политики с театром. По мнению Е. И. Шейгал, актуализированным является взгляд на эту проблему западных социологов; разработанный ими драматургический подход к коммуникации «позволяет рассматривать политику как символическое взаимодействие в социальном контексте; оно происходит на сцене, осуществляется агентами/актерами, которые преследуют определенные цели, и включает совершение действий с использованием различных коммуникативных средств»[176]176
  Шейгал Е. И. Театральность политического дискурса // Единицы языка и их функционирование. Вып. 6. Саратов, 2000. <http://www.philology.ru/linguistics1/sheygal-00. htm> (Дата обращения 20.07.2014).


[Закрыть]. При этом в качестве режиссера-постановщика действа выступают организаторы политических событий, лоббисты, агенты влияния; лидеры нации «служат» актерами пьесы; а народ, «освистывающий» постановку или, напротив, аплодирующий ей (и выражающий соответствующее одобрение или порицание в ходе голосования), становится внимательным зрителем.

Разумеется, концепция, о которой идет речь, подразумевает внедрение театрализованных форм коммуникации не только в область политики. Так, И. Гофман в одном из наиболее популярных своих трудов, «Представление себя другим в повседневной жизни», проводит любопытные параллели между сценическим действом и социальным миром в целом; он счел возможным поделить пространство социума на «передний план» и «закулисье» и рассматривал исполняемые людьми «партии» с точки зрения степени «мастерства», возможных мистификаций, обстановки события и т. д.[177]177
  См. об этом подробнее: Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М.: Канон-Пресс-Ц, 2000.


[Закрыть] А Ги Дебор в своем знаменитом «Обществе спектакля» прямо заявлял: «Спектакль стал составной частью любой действительности, проникая в нее, подобно радиоактивному излучению… Под владычеством спектакля смогло вырасти целое поколение, подвластное его законам»[178]178
  Дебор Ги. Общество спектакля. М.: Логос, 2000. С. 124, 123.


[Закрыть].

В то же время странно было бы думать, что развитие процессов социальной драматургии по сути своей является искусственным следствием чьих-то специальных усилий или личной злой воли. Все обстоит гораздо сложнее, и прежде всего потому, что нелегко дать точное определение самому феномену театрализации; исследователи до сих пор спорят о его дефинициях. В общем и целом можно сказать, что театрализация – это превращение чего-либо в театр, придание явлению, не имеющему непосредственного отношения к театру, игровых и ролевых черт. При этом сама по себе театрализация (то есть, по определению классического толкового словаря Ушакова, – «придание чему-нибудь театральных свойств»[179]179
  Толковый словарь русского языка: в 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. М., 1935–1940. <http://dic.academic.ru/dic.nsf/ushakov/1051802> (Дата обращения 10.02.2011).


[Закрыть]) является настолько любопытным культурным феноменом, что о ней имеет смысл поговорить особо.

Интересно, что строгих научных определений интересующему нас феномену дано вообще крайне немного. В отечественной гуманитарной традиции, пожалуй, наиболее полно разработал концепцию театрализации жизни в своих работах теоретик и историк театра Н. Н. Евреинов[180]180
  См.: Евреинов Н. Театрализация жизни // Евреинов Н. Демон театральности. М.; СПб.: Летний сад, 2002.


[Закрыть]. Он отмечал, что в разных сферах жизни театрализация будет иметь особые черты и осуществляться путем специфических приемов – и в политико-коммуникативных актах, разумеется, тоже, – однако само наличие ее в различных областях человеческой деятельности Евреинов объясняет одной простой универсальной причиной: присущим всему человечеству инстинктом театральности, «волей к театру».

Суть данной концепции в том, что жизнь, заключенная в шаблонные рамки, воспринимается как чрезмерно пресная. Чтобы разнообразить ее, люди играют, воображая себя и других не тем, что они есть на самом деле. Это и есть некая воля к театру, необходимая для преображения жизни, в которой все живые существа являются актерами с определенными ролями. Таким образом, гораздо важнее театра, в который люди ходят смотреть на игру актеров, оказывается «театр для себя», в котором они постоянно играют, обретая через преображение новый мир. В таком случае театрализация как способ преображения неудовлетворяющей человека действительности выступает в качестве не только гносеологического или искусствоведческого, но и в качестве психического феномена. Обобщая, можно сказать так: в основе театрализации жизни (и любой области ее деятельности, включая политическую коммуникацию) лежит присущий всему человечеству инстинкт театральности; корни его уходят в первобытные эпохи, о чем свидетельствует культура архаичных народов, доживших до современности.

Заметим, что театрализованные приемы коммуникации во все времена занимали важное место в публичной политике. Акции, использующие эти приемы (сакрализованные ритуальные действа, церемониальные приемы дипломатических посольств, торжественные «постановочные» коронации, стихийные пародии на власть на народных митингах и прочее), весьма эффективны потому, что обращены сразу ко всем свойственным человеку средствам восприятия мира, к его переживаниям и эмоциям, и смысл их может быть понятен даже людям, не знающим языка, на котором ведется действие.

Так, античное общество активно использовало театрализованные варианты политико-коммуникационных актов наряду с более простыми устными, письменными и предметно-изобразительными их разновидностями. Культура зрелищ, шествий, торжественных процессий, ритуальных церемоний включала в себя обязательные элементы политического информирования и пропагандирования, а главное – целенаправленно способствовала формированию имиджа тех или иных государственных деятелей.

Например, весьма эффективным средством для привлечения народных масс на свою сторону был праздник, во время которого бедным даровались не только зрелища, но и бесплатный хлеб. Гай Светоний Транквилл в «Жизни двенадцати цезарей» рассказывает о богатейших игрищах и состязаниях, которые были организованы (сегодня мы бы сказали – «проспонсированы») Цезарем во время празднования триумфальных побед в междоусобной войне; о невиданных развлечениях императора Августа, когда каждый горожанин во славу его мог приобщиться к зрелищам, и прочее[181]181
  См.: Светоний Транквилл Г. Жизнь двенадцати цезарей. М.: Наука., 1993.


[Закрыть]. Охватывая практически все сословия, а также позволяя удовлетворить и тягу к роскоши, и элементарный голод, подобный праздник еще во времена Античности стал эффективным способом повышения политического рейтинга правителя. А денежные подарки, благотворительные акции и другие методы «подкупа избирателей» еще более усиливали популярность политика, выбравшего для коммуникации с массами такой беспроигрышный вариант драматургического действа, который сегодня принято обозначать понятием «перформанс» (или – в иной транскрипции – перфоманс): цирковое зрелище, триумфальное шествие, посвященные тому или иному политическому событию гладиаторские бои…

Добавим, что большинство подобных политико-коммуникативных актов в античные времена отличалось одной общей характеристикой: они активно апеллировали к архетипическим, ритуальным, религиозным элементам сознания людей. «В предвыборной агитации, как и во всей политической и частной жизни римлян, очень большую роль играли сакральные факторы»[182]182
  Лисовский С. Ф., Евстафьев В. А. Избирательные технологии: история, теория, практика. М.: РАУ Университет, 2000. С. 33 и далее.


[Закрыть], – пишут об этом современные специалисты по избирательным технологиям. И далее, основываясь на «Истории Рима от основания города» Тита Ливия, иллюстрируют данный тезис множественными примерами решения политических вопросов в древности методом апелляции к богам или произвольной трактовки «знаков свыше».

Любопытные примеры конструирования политических событий на основе того или иного ритуально-театрализованного действа обнаруживаются и в трудах античных историков. В «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарха, например, есть эпизод, повествующий об избрании на римский трон Нумы Помпилия, который согласился принять римский трон лишь после длительного ритуала «совета с богами»: вместе с прорицателями и жрецами он ждал на Капитолийском холме до тех пор, пока не появилась благая примета – птицы справа. И только выполнив этот ритуал, Нума надел царское платье и спустился к толпе[183]183
  См.: Плутарх. Сравнительные жизнеописания: в 2 т. М.: Наука, 1994. Т. 1. С. 71–75.


[Закрыть]. Торжественно-театрализованная составляющая такого политико-религиозного ритуала, на наш взгляд, не вызывает сомнения.

Цель апелляции политических лидеров к сакральным идеям нации, к глубинным архетипам веры вполне очевидна. Религиозные, мифологические, ритуальные факторы в ходе коммуникации во все времена приближали политическую идею к пониманию масс, облегчали ее восприятие и позволяли «вписать» тот или иной коммуникативный замысел в реалии политической борьбы. Современные политики, в том числе российские, также не пренебрегают ни государственными (праздники инаугурации, парады Победы), ни сакрально-мистическими ритуалами – такими, например, как посещение церковной службы или консультации у астрологов. При этом очень часто к ритуальной добавляется зрелищная, перформансная составляющая: участие видных политиков в пасхальной службе, например – в торжественных церковных декорациях, в сопровождении особого музыкального ряда, с отрепетированными движениями и жестами, – безусловно, может считаться своего рода «театральной постановкой».

В Средние века ситуация не изменилась и стала даже более «проявленной» по сравнению с эпохой Античности. Дело в том, что символ и ритуал в ту пору были более распространенными языками общения, нежели письменное слово. Более того, к письменному документу, который в те времена мало кто мог прочитать, порой даже выказывалось особое недоверие, и специалисты по истории Средних веков приводят массу примеров политических посланий, в которых ритуальное исполнение «на зрителя» куда важнее, нежели вербальный текст. Так, вместо верительной грамоты средневековый посол мог торжественно вручить ветвь мира или горсть земли, и политический смысл такого сообщения был предельно ясен для его адресатов. А если грамота даже и наличествовала, она вполне могла оказаться «пустой», незаполненной, вовсе не содержать текста: «государь, желавший добиться повиновения подданных или передать им свой приказ, мог послать им пустой кусок пергамента или печать без грамоты – этого символа его власти было достаточно»[184]184
  Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984. С. 186.


[Закрыть].

Что касается перформансов, то они существовали теперь в новом обличье. Античные бои гладиаторов, праздничные шествия и спортивные состязания, утверждавшие некогда силу и мощь древних правителей, теперь уступили место таким формам проявления престижа, как пиры и угощения, ставшие важнейшим средством установления социальных связей; акции благотворительности в пользу бедных, имевшие не столько религиозно-нравственную, сколько политическую подоплеку; раздача подарков и милостыни и прочее. Во всех этих формах коммуникации, в которых очень сильны были театрализованные элементы, по мнению исследователей, «нетрудно увидеть агрессивную щедрость, стремление подавить своею широтой и победить в своеобразной социальной “игре”, ставкой в которой служат престиж и влияние»[185]185
  Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984. С. 257.


[Закрыть]. Таким образом утверждался, говоря современным языком, имидж того или иного властителя – лидера корпорации, города, войска.

У некоторых народов (например, у средневековых скандинавских племен) «постановочно-организованные» коммуникативные акции становились не просто одним из методов политического взаимодействия, а фактором государственного управления. А. Я. Гуревич отмечает, что управление племенем или союзом племен вожди – конунги, ярлы – осуществляли во время поездок по подчиненной им области, участвуя в пирах, которые устраивали для них местные жители. На пирах обсуждались все политические и дипломатические дела. «Этот старинный патриархальный институт остался краеугольным камнем политической системы, складывающейся у скандинавов»[186]186
  Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М.: Искусство, 1984. С. 240.


[Закрыть].

Перебрасывая «мостик» в сегодняшний день, нетрудно вспомнить, например, перформансные акции раздачи водки избирателям «соколами Жириновского», проходившие в предвыборные периоды минувших лет и призванные в художественно-условном виде подтвердить рекламные слоганы ЛДПР. В основе этих театрализованных представлений, содержащих в глубинной сути своей все ту же древнюю «раздачу подарков», равно как и в Античности, и в Средние века, лежит стремление понравиться избирателю и показаться ему «своим». Что же касается пиров, на которых местные власти принимают заезжих высоких гостей, то нельзя, конечно, сказать, что они становятся «краеугольным камнем» существующей у нас политической системы. Однако то, что подобные формы гостеприимства до сих пор играют существенную роль в реализации политических связей центра и провинции, оспорить невозможно.

Весьма сильно принцип театрализации действа сказывался в Средние века и в такой значимой форме политической коммуникации, как выборы власти. Например, в Германии со времен Каролингов монархическая власть потеряла строго наследственный характер и сочетала в себе принцип наследственности с принципом избрания. Согласно Золотой Булле 1356 года, выборы германского императора проводились под руководством Майнцского архиепископа; на сугубо ритуализированную основу этих выборов, как и многих других средневековых политических установлений, сегодня обращают внимание многие исследователи политических технологий[187]187
  См., например: Лисовский С. Ф., Евстафьев В. А. Избирательные технологии: история, теория, практика. С. 39.


[Закрыть]. Не изменилась в этом смысле ситуация и в более поздние исторические эпохи. Шествия, демонстрации, благотворительные акции и ритуалы облечения властью по-прежнему привлекали внимание своей зрелищностью и запоминаемостью. Причем особенно ритуализированными и по-театральному срежиссированными в структуре политической коммуникации чаще всего оказывались избирательные процедуры, что остается явственной тенденцией и сегодня.

Поскольку речь коснулась проблемы выборов, заметим попутно, что именно этот кульминационный момент любой стратегической политической коммуникации многие специалисты по вопросу считают едва ли не самой активной реализацией ритуальных механизмов взаимодействия власти и народа. По мнению М. Кошелюка, «момент голосования является наиболее ритуализированным моментом кампании, и праздничная атмосфера есть необходимый компонент этого ритуала. Активность избирателей во многом зависит от того, насколько подготовлено это ритуальное завершение»[188]188
  Кошелюк М. Выборы: магия игры. Технология победы. С. 30.


[Закрыть]. Самое же главное, что именно в избирательной кампании с наибольшей яркостью проявляются процессы театрализации политики. Цели предвыборного политического перформанса заключаются в том, чтобы вызвать, выражаясь фигурально, аплодисменты публики, то есть электората. «Маски» и амплуа политика в пространстве различных коммуникативных событий (митингов, встреч с избирателями, рекламных роликов), его публичные монологи и диалоги (например, в предвыборных дебатах по телевидению), участие в разного рода акциях – все это может представлять собой увлекательное театрализованное действие, которое запомнится избирателям надолго и – при правильной организации – способно обеспечить лидеру их симпатии[189]189
  См. об этом подробнее, например: Распаев А. А. Лингвосемиотическая категория театральности в англоязычном политическом нарративе. Автореферат дисс. … канд. филол. наук. Самара, 2007.


[Закрыть].

Таким образом, можно утверждать, что политика в целом (и ее коммуникативные грани в частности) способны предоставить нам не только вполне разнообразные, но и яркие примеры внесения духа и стиля «инстинкта театральности» в соответствующий тип дискурса. Более того: именно в этой области человеческой деятельности мы обнаруживаем едва ли не весь спектр разнообразных жанров драматургии, возможности символического «наложения» особых «миров театральности» на те или иные сегменты политической реальности – как в историческом ее преломлении, так и в современной ипостаси. Ритуалы обретения и сохранения власти, процветавшие в политическом дискурсе от древнейших времен и до наших дней[190]190
  См., например: Kertzer, D. I. Ritual, Politics and Power. N.J., 1998; Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М.: Педагогика-Пресс, 1994; Тэрнер В. Символ и ритуал; и др.


[Закрыть]; образная символика властвующей элиты в средневековой Европе[191]191
  См., например: Блок М. Короли-чудотворцы. Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и Англии. М.: Языки русской культуры, 1998; Бойцов М. А. Величие и смирение. Очерки политического символизма в средневековой Европе. М.: РОССПЭН, 2009; Священное тело короля: Ритуалы и мифология власти. М.: Наука, 2006; и др.


[Закрыть]; особый, церемониальный «театр» русской монархии…[192]192
  См., например: Плюханова М. Сюжеты и символы Московского царства. СПб.: Акрополь, 1995; Уортман Р. С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии // Материалы и исследования по истории русской культуры. Вып. 8. Т. 1: От Петра Великого до смерти Николая I. М.: ОГИ, 2002; Успенский Б. А. Царь и патриарх: харизма власти в России (Византийская модель и ее русское переосмысление). М.: Языки русской культуры, 1998; и др.


[Закрыть] Архетипы тайны и посвящения, связанные с античными мистериями; маски средневекового карнавала; кукольные образы народного театра; современные акции стрит-арта, создающие особое поле эмоционального «напряжения», связанного с тем или иным актуальным месседжем… Все эти культурные конструкты можно обнаружить в политико-коммуникативных системах современности, а потому мнение о том, что «на политику сегодня смотрят как на спектакль, искусственно срежиссированный и поставленный по законам драмы»[193]193
  Щербинина Н. Г. Героический миф в конструировании политической реальности России. С. 4.


[Закрыть] стало вполне расхожим и уже не вызывает особых дискуссий в политологической среде.

В рамках одного небольшого раздела, конечно, сложно рассмотреть все возможные проявления феномена театрализации в политико-коммуникативных системах современности. Мы остановимся лишь на некоторых из них – тех, которые представляются нам наиболее интересными в рамках данного исследования, намеренно выбирая для иллюстрации наших тезисов различные сферы и подвиды политического дискурса – как относящиеся к формальным, институционализированным его сегментам, так и к неформальным областям политической коммуникации. Нас интересует архетипическое «проявление» в современных моделях политической коммуникации самых разных театральных феноменов, занимавших важное место в истории человеческой культуры на протяжении разных этапов ее существования.

Одним из наиболее ранних и, пожалуй, самых таинственных видов драматургического таинства, сыгравших крайне важную роль в античной цивилизации, стали мистерии. Сегодня этот термин употребляется в двух (не слишком сходных по смыслу) значениях: во-первых, как некий древний обряд тайного посвящения и испытания, связанный с мифологическими, кастовыми, религиозными представлениями и имеющий целью передачу сакрального знания неофитам; а во-вторых – так называемая «площадная мистерия» – как празднество или театрализованное действо, органичная часть средневековых ярмарочных торжеств, имеющая в основе своей религиозные мотивы и сюжеты.