Текст книги "Папа"

Глава 7

Итак, что было в сухом остатке после выпускного в школе. Близкая подруга (Аня), первая маленькая трещинка на сердце от несостоявшейся первой любви, которая не улучшала самооценку, и институт, который необходимо было выбрать и поступить, иначе придется пойти булки выпекать, как мне все грозила мама. Поступать не хотелось никуда. Хотелось просто лежать и выть в подушку.

В УПИ я провалила экзамены – не хватило баллов, чтоб поступить на бесплатное. Пришлось идти в ЛЕСТЕХ – туда поступить было легко. Так я все время обучения и относилась к этому вузу – туда пришли те, кто не поступил в другие, более престижные места. Я не понимала тех людей, кто целенаправленно пришел сюда учиться. Чем можно заниматься, получив образование в лестехе – елки охранять?

Тем не менее, пришлось учиться, чтоб не выгнали. Все узкопрофессиональные предметы нагоняли на меня смертную тоску, но мне все равно удалось закончить первый семестр без троек и даже получить стипендию. Наряду с теми деньгами, которые мне выдавались каждый день на проезд и чай с булочкой (около 30-ти рублей), это было баснословное богатство – аж 220 рублей.

На первую стипендию я купила средство для умывания Mia и розовый кашемировый свитер. И сразу почувствовала себя лучше. Сразу как будто человеком стала. Ну и что, что юбка полосатая, перешитая из старой маминой, зато свитер крутой – тогда как раз было модно ходить в пушистых кашемировых кофтах и шапочках. А еще мама купила мне первые в жизни сапоги из натуральной кожи, и я наконец узнала, как это, когда ноги зимой не мерзнут.

Двоюродная сестра отдавала мне свою старую, уже ненужную одежду, и поскольку сестра была модельером, то одежда была довольно современной. Правда совсем не в моем вкусе. То это было что-то блестящее, то ассиметричное. Но я носила и не жаловалась, разбавляла этим свой скудный гардероб. Спасибо ей за это. Если б не она, совсем бы туго мне приходилось.

Основная проблема у меня была в брюках. Мама считала, что брюки и вовсе ни к чему, сестра почему-то брюки не шила (или просто мне они не доставались), а в то время девочки все ходили в брюках и джинсах. В одиннадцатом классе Лера отдала мне свои старые брюки, и я их носила, пока они в конец не потеряли вид, а на первом курсе пришлось снова влезть в мамину старую юбку.

У нас просто был какой-то культ старых юбок. Мама всю жизнь рассказывала одну и ту же историю, как носила юбку своей матери все пять лет института, пока на той не появились дыры на самых заметных местах. Ну хорошо, но я-то почему должна также поступать? В память о бабушке? Думаю, бабуле по барабану, в чем ее внучка ходит по бренной земле.

И на втором курсе я уломала маму купить мне на рынке брюки-клеш бежевого цвета и зеленую облегающую блузку. А еще она расщедрилась и купила кожаные туфли, похожие на балетки. И пальто. Тогда как раз вошли в моду приталенные пальто серого цвета с капюшоном. А еще у меня была дубленка из кусочков (мама ее откуда-то принесла). В таких ходили дети садикового возраста и я. Но я опять не жаловалась, потому что это все-таки дубленка, а не чье-то пальто. В ней было тоже тепло. Шапку и шарф я сама связала.

В целом у меня был вид немного несуразный, и по сравнению с одногруппниками я выглядела странно, но люди вокруг были адекватные – никто не издевался, пальцем не показывал и даже не намекали, что что-то со мной не так.

Помню, перед поступлением в вуз мне попалась какая-то книга по психологии. А я психологией всегда увлекалась, у нас даже предмет такой был в школе, и я его сдавала на выпускных экзаменах. Книга была про то, что к себе надо относиться хорошо. Себя надо полюбить в первую очередь, тогда и окружающие смогут тебя полюбить. Неважно, как ты выглядишь, что на тебе надето, главное – адекватное отношение к себе. Тогда и у окружающих будет к тебе адекватное отношение.

Для меня мысль была революционной. Я сомневалась, но решила попробовать. Решила, что в институте сразу поставлю себя по-другому. Покажу себя человеком, достойным внимания и уважения.

И придя на первый курс, с первого дня пыталась изменить собственное ощущение себя. Не знаю, сработало это или просто люди вокруг нормальные были, но, кажется, дело пошло на лад. Особого внимания к себе я не заметила, но уважение в некоторой мере присутствовало. На первом курсе у нас вообще группа очень дружная была. Я сразу подружилась с несколькими девочками.

Но потом все эти девочки одна за другой отсеялись – перевелись на заочное или в другой институт. К пятому курсу меня такой псих разобрал, что я решила подружиться с отличницей – уж она-то точно никуда не уйдет.

Ну и кроме того, у меня всегда оставалась лучшая подружка – Аня. Мы все также жили по соседству и проводили вместе кучу времени после учебы. Однако, у Ани в середине первого курса появился молодой человек, и наша дружба отошла на второй план для нее.

Я скучала по нашим прогулкам и посиделкам, но ничего с этим поделать не могла – Аня все выходные проводила у него. Промаявшись какое-то время, я придумала себе занятие. Так себе идея была, если честно, но тогда я этого не понимала. Мне казалось, это будет чем-то вроде игры, что это будет весело и азартно.

Я решила попробовать понравиться какому-нибудь мальчику из группы. Мне-то самой никто не нравился, и я подумала, что на холодную голову, незамутненную адреналиновым коктейлем влюбленности я смогу кого-нибудь очаровать. Вот будет здорово, думала я, приходить в институт и ловить на себе восхищенные взгляды. Я захожу, а он такой сидит на лавочке в уголке и издалека восхищается мной.

Кандидат нашелся быстро. Был у нас мальчик, с виду довольно умный, скромный, но совершенно не симпатичный мне. Однажды он позвонил мне и спросил что-то по предстоящему экзамену. Вот оно, решила я, пора действовать! Не помню, откуда я набралась познаний в этой области, но познания были. Они и подсказали, что мальчику надо во всем поддакивать и делать вид, что я интересуюсь тем же, что и он. Мальчика звали Костя.

Сработало на ура. Я что-то наговорила ему про группу Пилот, которая в это время играла у меня по радио, и которая нравилась Косте, и Костя решил, что я фанат этой группы. А еще, что я очень милая и общительная. На следующий день он позвонил снова. И через день. И через два. И звонил потом подряд полгода.

В институте мы мало общались – там я в основном общалась с девочками, а он с мальчиками, зато после пар, едва я приходила домой, как он уже набирал мой номер. Никаких восхищенных взглядов я на себе не ловила, на лавочке он меня не ждал, в гости не приглашал, гулять не звал – в общем не проявлял признаков влюбленности. И я решила, что мы просто друзья. Ну что ж, и это было не плохо. Это было даже хорошо! Дружить с мальчиком оказалось очень интересно. И кроме того, в этом всегда была нотка пикантности и недосказанности. А вдруг он все-таки в меня влюблен, просто не показывает?

Все-таки я ждала, что он вот-вот меня куда-нибудь пригласит. Ну наберется смелости и пригласит. Но день шел за днем, а Костя продолжал держать дистанцию. И я перестала этого ждать. В конце концов, я не собиралась с ним встречаться, мне нравилось просто общаться. Ну хотела я, да, вызвать к себе интерес у противоположного пола, но, видимо, это невозможно.

Видимо, я и правда некрасивая, и одежда у меня дурацкая, и сама я не очень – подхожу только на роль друга для телефонных разговоров.

Как-то вечером Аня пригласила меня поехать с ней и ее парнем покататься на машине по ночному городу. Даже не по городу, а по области. Я и согласилась. Делать все равно было нечего. Было начало мая, уже начинали цвести яблони, так хотелось какой-нибудь романтики, а ее не было. И я решила, что чем не романтика – катнуться с друзьями ночью по трассе. Будет, что вспомнить.

Вспомнить и правда есть что. Уже лет 15 не могу забыть эту судьбоносную поездку.

Пусть Аниного парня звали Леша. У Леши был друг Денис, и оказалось, что это Денис поедет с нами. Мне это совсем не понравилось. Будет сидеть какой-то тип со мной на заднем сиденье всю дорогу, развлекай его еще беседой. Только меня никто не спрашивал. Мы просто подобрали его по дороге и поехали.

С этого момента повесть перестает быть историей про детство и становится историей, в которой детские травмы начинают отравлять взрослую жизнь.

Если и есть четкая граница между детством и взрослостью, то у меня она пролегла поперек ночи 4 мая 2003 года где-то в районе Челябинска. В тот момент, когда мы стояли на трассе рядом с заглохшей машиной и Аня сказала шепотом, перехватив мой томный взгляд: «Света, не вздумай влюбиться, у него девушка есть».

Я, конечно, фыркнула и сказала:

– Вот еще.

Но Аню не обманешь. Также, как и себя саму. Я уже ощущала, как чувство, на которое я мало могу повлиять, заползает в душу, и человек, которого я полдня назад еще не знала, вдруг начинает что-то значить.

Сперва он мне совсем не понравился, но через часик я сменила мнение на прямо противоположное. Денис был интересный, добрый, очень галантный и вежливый. Нам просто пришлось начать разговаривать друг с другом, потому что двое на переднем сиденье так громко слушали Чижа, что разговаривать с ними не было никакой возможности. Мы быстро нашли общий язык.

Через пару часов он меня приобнял. Еще через некоторое время я легла головой к нему на коленки. А потом у нас заглохла машина.

Я вот все думаю, какими же болванами надо было быть, чтоб гнать по трассе на максимальной скорости на готовой развалиться «шестерке» с не очень трезвым водителем за рулем. Спасибо, Господи, что с нами ничего не случилось, что мы просто заглохли и толкали машину.

Машину мы как-то завели и поехали домой. Вернулись уже утром. Была суббота, через два часа надо было быть в институте. А еще зайти домой, перекинуться парой слов с мамой, которая уже, наверно, вне себя, потому что я сказала, что вернусь через пару часов.

С Денисом мы расстались непонятно. Меня мучила раздирающая душу печаль, его не мучило ничего, он просто молча курил и улыбался. Аня посоветовала принять прохладный душ и обязательно вымыть голову, чтоб не уснуть. И выбросить этого товарища из головы, потому что у него все равно есть девушка.

Но как же я его выброшу, когда он такой манящий, такой красивый, такой добрый! И такой недоступный. Совсем как мой отец, которого я ни разу в жизни не видела.

Дома под ледяное мамино молчание я похватала картошку со сковородки прямо пальцами, проглотила сардельку, потом приняла душ и отправилась на учебу. День был удивительно солнечный, и печаль моя мало-помалу рассеивалась. Сидя в аудитории и щурясь от яркого солнца, я проживала этот опыт первой феерической влюбленности. Мальчик Юра из школы был предан забвению, школьная влюбленность показалась какой-то шуткой, недоразумением. Вот где настоящая любовь, думала я!

Как же это прекрасно – влюбиться в настоящего взрослого мужчину. Денису было 22 года, он был на три года меня старше, только что закончил УПИ и работал программистом. Ясное дело, мне он казался взрослым дядькой. Очень крутым взрослым дядькой-программистом, обратившим внимание на бедную девочку-студентку.

Прозвенел звонок. Обычно я выходила на переменке в коридор, но тут осталась сидеть, также задумчиво глядя в окно и улыбаясь своим романтическим мыслям. Ко мне подсел Костя. Именно сегодняшний день он решил сделать днем начала нашего романа. И позвал погулять. Я смотрела на него во все глаза и молчала. Потому что, ну как так можно – полгода просто звонить, а потом вдруг приступить к решительным действиям?

Пригласи он днем раньше, и я бы пошла. Нет, я бы понеслась. И ни на какой машине в ночь с друзьями бы не поехала. И скорее всего, начала бы с ним встречаться, и даже замуж бы вышла, потому что впоследствии он не раз делал мне предложение в надежде, что я уже забыла своего Дениса и готова к новым отношениям. Костя выбрал на редкость неудачный момент. Для себя.

Немного поразмыслив, я решила пойти. Потому что с Денисом, скорее всего, все равно ничего не получится. Мы договорились на завтра, ибо сегодня необходимо было выспаться.

Дома меня ждала мама и мама была в ярости. Первый раз в жизни мне удалось ее довести до слепой ярости, сметающей все на своем пути. Она специально оставила разборки на вечер, а то утром я могла бы от нее сбежать. Вечером я была уже не в силах не то, что бежать – даже отвечать на ее нападки. Я просто прижалась спиной к зеркалу, которое вибрировало от яростных воплей.

Однако в 19 лет орать на ребенка уже бесполезно. Мне было все равно. В душе опять начала разливаться безысходность от понимания того, что любовь моя не имеет шансов. Я дождалась, пока запас воплей иссякнет, и юркнула в свою комнату. Придвинула кресло к двери на всякий случай, кинула сумку в угол, стащила штаны с блузкой и достала с полки книгу «Унесенные ветром». В книге лежала папина фотография.

На фото был красивый мужчина лет сорока пяти с волнистыми волосами, в красивом пиджаке, из обшлагов которого выглядывали очень волосатые руки. И с моими глазами.

Папа…

Я словно пробовала это слово на вкус. Какой он, мой папа? Где он? Жив ли? А что, если бы он жил с нами? Какой бы я выросла? Может быть, я бы никого не боялась, ведь мой папа всегда мог бы за меня заступиться…

Сейчас, через много лет я думаю, что достала папину фотографию именно в тот момент не случайно. То, что я знала о папе, было ничтожно малым. Мама говорила только, что он самоустранился, едва узнав о том, что должна родиться я. Имя его я прочитала в своем свидетельстве о рождении. Да и то у меня были большие сомнения на этот счет. Я думала, что мама просто придумала красивое отчество, идеально сочетающееся с моим именем – Светлана Николаевна. Так что знала я о папе примерно ничего.

Помню, мы жили еще на старой квартире, я решила вызнать у мамы, какая была у папы фамилия. Мне вдруг необходимо стало знать, какая бы у меня могла быть фамилия. Я же носила мамину фамилию, и все надо мной вечно издевались и коверкали эту фамилию на все лады. Мама была кремень. Она сказала, что никогда не скажет. Что мне это незачем знать. Причем даже никак не аргументировала свою точку зрения. На вопрос «почему» она всегда говорила: «Не спрашивай даже, все равно не скажу». Я потратила на это день, также как тогда, когда очень хотела жвачку.

В итоге поняла, что все бесполезно. Не вырву же я признание силой. И перестала спрашивать. Зато в восьмом классе мама подарила папину фотографию, предусмотрительно отрезав от нее нижнюю часть, на которой было написано, где это фото сделано. Курорт Ессентуки. Но об этом я узнала через много лет.

А тогда, в 19 лет я имела просто папин портрет и его имя, как следует не понимая, что это дает. Я просто сидела на кровати и таращилась на фотку, пытаясь представить, каким он был. Да, еще мама говорила, что у него была другая семья – жена и сын с дочкой – которых он предпочел моей маме.

Тогда я не анализировала, почему сейчас, в этот день я достала его фото и начала о нем думать. Но сейчас это вполне очевидно. Ситуации схлопнулись. Мама полюбила красивого и совершенно недоступного мужчину, который никак не мог быть с ней. Мама пронесла чувство к нему через всю жизнь (сейчас-то я это знаю), и я хотела также. Родительская программа автоматически срабатывает в детях. Дочь часто повторяет судьбу матери, не желая этого.

Едва я встретила красивого харизматичного, а главное – совершенно недоступного – мужчину, мое сердце прилипло к нему намертво. Да он еще отнесся ко мне с таким теплом. И не просто с теплом, а проявил интерес как к женщине. Ведь и папа проявил такой же интерес к маме – не зря я родилась на свет.

Я влюбилась в Дениса, искренне полагая, что достойна только этого – смотреть издалека и хранить любовь к нему всю жизнь. А как иначе? Не могу же я выйти замуж и жить счастливо. Где-то подсознательно маячила мысль, что раз самый главный в моей жизни мужчина, папа, отказался от меня, то чего ждать от других мужчин? За какие такие заслуги они меня полюбят, раз даже папа не полюбил. Нет уж, надо довольствоваться тем, что я сама люблю кого-то, и не ждать взаимности.

Окончательно устав от этих мыслей, я легла спать и проспала до утра.

Утро было пронзительным и свежим. Майский ветерок трепал занавеску рядом с открытой форточкой. Дома никого не было. Я встала и прошлепала на кухню. Понюхав кастрюльку с кашей, открыла холодильник и достала котлету. Положив ее на хлеб, включила радио и с наслаждением впилась в бутерброд. Еще бы – я не ела со вчерашнего утра.

Молодость на то и молодость, чтоб не печалиться дольше одной ночи. С утра все выглядит вполне ничего и внушает надежду. Основательно подкрепившись и сделав кое-что из уроков, я стала одеваться на прогулку с Костей. Так и начался наш роман. Вернее, в понимании Кости это был роман, а в моем бессовестном понимании просто гулянки от нечего делать. Мне было невыносимо скучно. Началось лето, Аня уехала с Лешей на море, а я вынуждена была слоняться в одиночестве. С Костей хоть не так скучно.

Теперь мы вместе готовились к экзаменам, которые предстояло сдать в конце июня, я часто бывала у него в гостях. Костина мама относилась ко мне благосклонно, всегда кормила, поила чаем, однажды даже предложила остаться на ночь, когда я засиделась допоздна. Но я испугалась и все-таки поехала домой.

Я понимала, что рано или поздно Костя перейдет к следующей фазе, и случится это скоро. Еще полгода он ждать не станет. И от этой мысли мне было несколько совестно, ведь я его, можно сказать, поощряла. Не отказывалась от встреч, много времени проводила у него дома и по телефону готова была часами болтать.

Перед последним экзаменом я снова пришла к нему, чтоб вместе подготовиться. Я сразу поняла, что что-то не так. На дворе был конец июня, стояла жара, окно в комнате было распахнуто. Сперва мы сидели рядышком на кровати и пытались учить материал про какие-то трубки и про жидкость, которая по ним течет. Потом я поняла, что не могу более выносить этого близкого соседства, и отошла к окну. Костя встал следом и подошел ко мне. Встал так, чтоб я не могла отойти.

Ну, я думаю, вы догадались, что произошло следом. Костя решил, что сейчас самый подходящий момент для нашего первого поцелуя. А мне просто деваться было некуда – выходить в окно пятого этажа я не планировала. По крайней мере до тех пор, пока не буду точно уверена в том, что с Денисом у меня никогда ничего не будет. А так надежда все еще теплилась.

Не могу сказать, что мне понравилось. Было как-то ровно. Ну как, когда в лифте едешь. Ни хорошо, ни плохо, но быстрей бы приехать. Одно я поняла точно – больше я в этот лифт не сяду, лучше уж пешком ходить, а то вдруг он застрянет на каком-нибудь этаже, и я всю ночь из него не выберусь.

Однако сказать об этом Косте я не решилась. Как же это можно – сказать то, что думаешь на самом деле? Этому никто не учил. И я сказала, что пока не готова к серьезным отношениям. Костя это расценил, как целомудренность в высшем проявлении, и сказал, что готов ждать сколько угодно.

В какой-то момент моя заглохшая совесть вдруг оклемалась и начала тыкать в бок. Я поняла, что поступаю в высшей степени отвратительно по отношению к прекрасному мальчику Косте. Я же прекрасно знаю, что у нас никогда ничего не будет, зачем голову морочить человеку.

А может быть, это была не совесть, а то непонятное чувство, которое толкает мужика, нашедшего себе любовницу, рассказывать о ней жене, но так, чтоб жена не поняла. Типа, вот есть у нас сотрудница на работе, классная такая тетка, мы с ней офигенно дружим, она так здорово мужиков понимает. Но жена, если она не дура окончательная, сразу понимает, куда ветер дует. Костя был тоже не дурак.

Я ему просто рассказала, как ездила с друзьями ночью по области кататься. Про подробности умолчала, побоялась все-таки. Костя посмотрел на меня, как теленок, которого привели на бойню и сказал: «Ты что, влюбилась?»

Вот тут мне стало плохо, я сразу пожалела. И Костю, которого незаслуженно обидела, и себя – слабоумные же достойны жалости. Я не знала, что делать дальше. Помолчав немного, я, не придумав ничего лучше, начала оправдываться.

– Да нет, – говорю, – конечно, не влюбилась. Просто понравился. И мы с ним больше никогда не встретимся, потому что у него девушка есть. Мне просто надо немного времени, чтоб в себя прийти. Я его забуду, точно тебе говорю.

И Костя, хоть был не дурак, но поверил. А как не поверить, если очень хочется? Я и сама себе верила, когда говорила, хотя в глубине души была уверена, что наши отношения с Денисом на этом не закончились. Несмотря ни на что.

Несмотря даже на то, что он сам мне сказал, что у нас никогда ничего не будет. Да, за прошедший месяц мы успели с Денисом встретиться по меньшей мере трижды.

Первый раз я увидела его на девятое мая в нашей общей компании. Я пошла на салют в центр с Аней и Лешей. И Денис тоже пошел, вместе со своей девушкой. Зрелище было шокирующим. Для меня. Все смотрели салют, а я смотрела, как они обнимаются, стоя в сторонке. До этого момента мне казалось, что ее как будто нет. Я же ее никогда не видела.

Два дня после этого я просто смотрела в потолок, пытаясь свыкнуться с мыслью, что этот мужчина никогда не будет моим. Обливалась слезами, ничего не ела, но мое ослиное упрямство, данное при рождении, опять победило. На третий день надежда опять затеплилась. Надежда вообще непонятно на что. Логических оснований для нее не было. Ибо за это время мне еще Аня хорошенько промыла мой несчастный мозг. Она доступно объяснила, что у Дениса с его девушкой настоящая любовь. Что он все ноги поломал, пока бегал за ней, и теперь ни за что не бросит.

Я кивнула. А на следующий день, не выдержав разъедающей душу тоски, пошла вечерком прогуляться в парке рядом с его домом. Ну просто хоть издалека на него посмотреть. Или хоть на дом, в котором он живет. Посмотрела.

Встреча состоялась, но ничего не принесла, кроме разочарования. Мне так хотелось, чтоб он проявил хоть капельку того внимания, которого я удостоилась при знакомстве, хоть намекнул, что помнит меня. Ну хоть бы улыбнулся. Однако Денис уже, видимо, проклял все на свете, что связался со мной. У него же была девушка, которую он, надо полагать, любил. А тут я. Он предложил отвезти меня домой и посоветовал больше не гулять так далеко от дома.

При расставании сказал: «Я тебе позвоню». Видимо, эта фраза входит в базовый комплект прошивки всех мужиков. Они ее произносят, не задумываясь, как спасибо и пожалуйста. Встаешь из-за стола, скажи спасибо, высадил девушку из машины, скажи «я тебе позвоню». Я думаю, они даже смысла ее не понимают, потому что после этого никогда не звонят.

В 19 лет я этого не знала и правда ждала, что он позвонит. Ждала неделю, наверно. Тосковала, по вечерам никуда не выходила, чтоб не пропустить звонок. И в тот день, когда я подумала: «да и ладно, пусть не звонит, вон какой вечер хороший, будут у меня в жизни и другие мужики», он взял и позвонил.

Лучше б не звонил. И не делал того, что сделал потом. Он пригласил меня на встречу, чтоб доступно объяснить, почему мы не можем быть вместе. Решил быть честным. Чтоб не прятаться за молчанием и не говорить это по телефону. Я сразу это поняла и не питала иллюзий насчет нашей встречи. Поняла, зачем позвал, но отказаться не смогла. Мне так хотелось пойти на свидание. Ну и пусть оно будет первым и последним, я все равно побуду с ним.

Сейчас, оглядываясь назад, я испытываю к себе острую жалость. Как же мне не хватало внимания и безусловной любви в детстве, что я выросла вот таким несчастным человеком, готовым кинуться на шею любому, кто улыбнется и погладит по головке. Мне так в детстве не хватало «отражения» от мамы. Ребенку для здорового развития необходимо, чтоб родители ему говорили, какой он. Вот мама говорит девочке, что она красивая, волосы у нее роскошные, носик изящный, талия тонкая, и девочка складывает мнение о себе, девочка считает себя красивой и знает, что именно в ней красиво.

А вот мама говорит, что дочка страшненькая, и ноги-то кривые и волосенки редкие. И девочка тоже складывает мнение о себе и знает, что в ней некрасиво.

Мне не давали никакого отражения. Ни хорошего, ни плохого. Мама смотрела будто сквозь меня. Не отмечала ни моих достоинств, ни недостатков. Я лет до 20-ти не подозревала, что у меня есть грудь, пока мне Аня не объяснила. Я выросла с ощущением, что меня нет. Мне было комфортно сидеть в уголочке и молчать. Я до сих пор не люблю высовываться, и профессия у меня подходящая – репортажный фотограф. Репортажный фотограф не обязан ни с кем разговаривать, он обязан молча и хорошо снимать, чтобы потом принести фотографии людей, не подозревающих, что их снимали. Что ж, к тридцати годам я овладела этим в совершенстве.

Денис был первый человек, который дал мне «отражение». Позитивное отражение, что важно. Он сказал, что я интересная и красивая. Я вдруг ощутила то, что должна была ощутить глубоко в детстве – безусловное родительское принятие. Папин восхищенный взгляд и искренний интерес к дочери. И была готова теперь на что угодно, чтоб пережить это снова. Даже пойти на свидание, которое на самом деле объяснение того, почему он никогда не будет со мной. Я надеялась, что хоть на секунду уловлю тот интерес, который он проявил при первой встрече.

Я собиралась, как на настоящее свидание. Все постирала, погладила, накрасилась, завила волосы. Только они не завились, поэтому пришлось их убрать в шишку. Мама, увидев меня при полном параде, поинтересовалась, куда я собралась и во сколько меня ждать. Я сказала, что не знаю.

Мама что-то пробурчала про то, что порченый товар никому не нужен, но мне было все равно. Реально, к тому моменту я просто вычеркнула мнение мамы из жизни – оно ни на что не влияло. Она ничем не могла мне помочь или поддержать, не могла дать никакой обратной связи.

Я просто пожала плечами и начала надевать туфли.

Денис приехал за мной на своей красной «четверке», которая тогда казалась самой восхитительной машиной на свете. Восхитительным также был дипломат его отца, с которым он ходил на работу. Да вообще все, что к нему имело отношение, было прекрасным – его огромные ботинки «Камелот», заношенные джинсы, красный свитер с вытянутым воротом, и даже хвостик, в который он собирал волосы.

Мы поехали в парк Зеленая Роща. Гуляли по дорожкам. Разговаривали, как добрые знакомые. В какой-то момент Денис мимоходом сказал: «Ты же понимаешь, что мы не можем быть вместе?». Я послушно кивнула. Конечно, понимаю. Мне и правда казалось, что я все понимаю и не обижаюсь. И даже не расстраиваюсь. Ну не любит человек меня, разве он виноват?

В тот момент все чувства были заморожены. Мамина программа включилась автоматически. Что бы ни происходило – быстро делай вид, что тебе все равно, и не только внешне – внутренне тоже. Замри. Наревешься дома. Дома размотаешь пленку и пересмотришь, сейчас просто записывай.

Я улыбалась и записывала. На пару часов меня хватило, но под конец вечера нервы начали сдавать. Я начала внутренне метаться. Как будто две личности внутри боролись. Две совершенно разных личности, одной из которых жизненно необходимо было сохранить лицо, а второй – отношения с Денисом, любой ценой.

Мне хотелось упасть на колени, просить, чтоб он не уходил, не бросал меня, чтоб мы остались хотя бы друзьями, бежать за ним, ночевать у подъезда… Но остатки здравомыслия, которым обладала первая личность, дали возможность понять, что, если я хочу когда-нибудь (пусть через 10 лет) иметь возможность хотя бы дружить с Денисом, сейчас я должна вести себя достойно. Может быть, он и не заметит, что у меня руки дрожат. Всего пару минут осталось потерпеть, мы почти доехали.

Когда я выходила из машины, Денис придержал меня, собираясь что-то сказать. Прошивка требовала, видимо, сказать «я тебе позвоню», но мозги победили, и он промямлил: «Ты хороший человек, желаю тебе счастья в жизни».

Я вышла из машины и спокойно пошла к подъезду. Но пленка уже начала с головокружительной скоростью разматываться назад, требуя немедленного посекундного проживания событий сегодняшнего вечера.