Текст книги "Лавка песочных часов"

Светлана Сухомизская
Лавка песочных часов

Он бывал здесь почти каждый день, но эту вывеску увидел впервые – то ли не замечал ее раньше, то ли она появилась здесь только сейчас. Последнее, правда, было маловероятно – слишком уж старой она выглядела, буквы выгорели, а сквозь светлую краску фона местами проступала ржавчина. Но как же он умудрялся не замечать ее, Несмотря на свой потрепанный вид, она бросалась в глаза не хуже подсвеченных мощными лампами, роскошно оформленных и ухоженных, словно голливудские звезды, вывесок Тверской.

Дело было не в оформлении, а в содержании. Блекло-фиолетовые, с рыжиной буквы на светлом фоне, первоначальный цвет которого не подлежал угадыванию: «Лавка песочных часов».

Это было странно и загадочно.

Молодой человек помедлил, но недолго. Он начал заниматься бизнесом совсем недавно, поэтому еще не утратил способности интересоваться не только тем, на чем можно заработать деньги.

Спустившись на три крутые и щербатые ступеньки вниз, он толкнул такую же обшарпанную, как и вывеска, покрытую бурой шелушащейся масляной краской дверь.

Громко прозвенел колокольчик. Молодой человек споткнулся и едва не упал, потому что из солнечного сентябрьского дня попал в душноватый полумрак, а ступеньки за дверью не кончались.

Два крошечных подвальных окна, забранных частыми решетками и, вероятно, поэтому так давно не мытых, что их грязные стекла почти полностью утратили прозрачность, едва пропуская уличный свет. По мере того как глаза молодого человека привыкали к скудному освещению, его любопытство возрастало.

Стены крохотной конурки были сплошь, от пола до теряющегося во мраке потолка, закрыты стеллажами, и на каждой полке смутно поблескивали песочные часы всевозможных форм и размеров – лавка полностью оправдывала свое причудливое название.

Негромкое покашливание заставило молодого человека вздрогнуть. Повернувшись на звук, он увидел хозяина лавки.

Человек, сидевший в углу за прилавком, рядом с тяжелыми малиновыми портьерами, скрывавшими вход, очевидно, в задние комнаты (термин «служебное помещение» как-то не вязался с этим странным заведением), был слишком грузен и стар, а его одутловатое лицо с презрительно изогнутыми тонкими губами, хищным крючковатым носом и большими совиными глазами с тяжелыми веками было слишком властным, чтобы принять его обладателя за простого продавца. Тускло горящий и оттого не сразу замеченный молодым человеком светильник с плафоном в виде шара из матового стекла, покрытый, как и все в лавке, толстым слоем пыли, бросал на старика зловещие тени и смутно освещал завязанные в косицу редкие волосы, клетчатый шейный платок и черную рубашку с белыми перламутровыми пуговицами.

Несмотря на то что молодой человек не отличался впечатлительностью и избытком фантазии, ему стало не по себе.

– Чем могу служить? – Голос хозяина был таким же скрипучим, как и несмазанные петли двери его заведения.

Старомодный вопрос застал молодого человека врасплох. Он переступил с ноги на ногу и не очень уверенно сказал:

– Ну… Я хотел бы посмотреть, что у вас есть.

– С превеликим удовольствием удовлетворю ваше любопытство, – все в той же старомодной манере проскрипел хозяин, встал, не намного увеличившись при этом в росте, и вышел к посетителю, прихватив с собой извлеченный откуда-то из-под прилавка массивный фонарь на крюке – из тех, что в годы застоя и КСП освещали брезентовые палатки, набитые народом, поющим не очень стройными от выпитого натощак портвейна голосами задушевные песни.

Не удовольствовавшись одним фонарем, хозяин зажег второй светильник-шар, не менее запыленный, чем первый. Света в лавке прибавилось, но ненамного.

Молодой человек, приоткрыв рот, смотрел на огромные часы, загромождавшие нижние полки стеллажей.

– С чего бы начать? – Вопрос хозяина относился скорее к самому себе, чем к молодому человеку – Должен вам сказать, юноша, что песочные часы – вещь особая, ни на что не похожая. Что такое механические часы? Набор пружинок и шестеренок, приводящий в движение две, или три, или несколько стрелок, довольно заурядный механизм, действующий с докучным постукиванием и бестактным перезвоном Символ суеты, пустого кружения на месте. Не то часы песочные – колба из двух равных частей, соединенных тонкой перемычкой. Бесчисленное множество песчинок, одна за другой беззвучно перетекающих из одной половины в другую. Каждое мгновение все меняется. И сколько ни переворачивай часы – никогда песчинки не лягут так же, как прежде. В песочных часах есть загадка. Вся мудрость Вселенной заключена в них, секреты возвышения и падения людей и целых государств, тайны рождения и смерти миров и галактик, правителя империи и самого ничтожного муравья.

Молодой человек понял, что дед малость не в своем уме, но его интерес к странному старику и странному его заведению от этого не только не угас, но даже усилился.

– Взгляните, к примеру, на эти…

Молодой человек уставился на часы в половину человеческого роста, стоявшие на небольшой подставке в углу. Корпус часов был выполнен в мавританском стиле – правда, молодой человек понятия об этом стиле не имел и едва ли даже слышал о чем-то подобном. Однако красота часов не оставила его равнодушным – конечно, на свой лад, выразившийся в мыслях о том, что неплохо бы иметь такую штуку у себя дома, жаль только слишком много места займет, поставить ее некуда.

– Эти часы были изготовлены по заказу одной севильской доньи, жены алькальда, славившейся своей красотой и приветливостью. В верхней и нижней частях корпуса имеются ящички, в которых донья хранила веера, кольца и всякие милые вещицы, на которых, как Земля на трех китах, держится женское легкомыслие. Случилось так, что донье приглянулся некий идальго, настолько же превосходящий ее мужа молодостью и красотой, насколько уступающий ему толщиной кошелька. Впрочем, донье не было до его кошелька никакого дела, ибо молодость тянется к молодости, красота к красоте, а любовь беззаботна, словно весенний ветер, любовь безрассудна, и даже люди, убеленные сединами, теряют от нее разум. На беду наших влюбленных, один юноша, сын менялы, крещеный еврей, питавший страсть к игре в кости и оттого, испытывая постоянную нужду в эскудо, реалах и мараведи, не гнушавшийся любыми способами их добычи, в том числе и доносительством, прознал о свидании, назначенном в доме алькальда в час отсутствия хозяина, и сообщил обо всем почтенному супругу. Но когда разъяренный муж, окруженный слугами, державшими горящие факелы, ворвался в спальню прекрасной доньи, она встретила его одна – оскорбленная невинность с раздувающимися от гнева ноздрями. Снаружи дом был окружен кольцом слуг, сквозь которое и мышь не смогла бы проскочить, а каждый уголок внутри был обыскан с такой тщательностью, с какой не обыскивали и дома самых злейших врагов испанской короны.

Старик сделал паузу.

– И что?.. – спросил молодой человек.

– Никого не нашли – никого, кто мог бы посягнуть на честь прекрасной доньи. А между тем свидание состоялось, и в тот момент, когда алькальд ворвался в покои жены, тело ее еще не остыло от жарких ласк другого мужчины.

– Куда же он спрятался?

В ответ старик постучал рукой по часам.

– Вы хотите сказать, что любовник спрятался в таком маленьком ящичке? – недоверчиво переспросил молодой человек.

– Да почему бы и нет? У доньи был перстень, оставшийся от бабушки, а надо сказать, что бабушка доньи была на четверть мавританкой, а всему крещеному миру известно, что мавры знали толк в чернокнижии. В перстне доньи навеки был запаян чертенок, один из ничтожнейших детей Азраилова племени. Стоило донье поднести перстень к губам и пошептать, как вмиг ее желание исполнялось. Конечно, донья была добрая католичка, не было случая, чтобы она пропустила мессу или в пятницу осквернила свои губы чем-нибудь, кроме воды, так что, сами понимаете, она не прибегала к услугам перстня без крайней на то нужды, но какая женщина не пожертвует спасением души ради спасения тела любимого, даже зная, что это тело – всего лишь бренная и греховная оболочка.

Молодой человек с сомнением посмотрел на чокнутого старикашку, но не нашел на его лице и следа насмешки и спросил, указывая на другие часы:

– А это что?

Колба часов была сделана в форме женского торса в натуральную величину, а корпус представлял собой переплетающиеся гирлянды золотых роз с серебряными листьями. Местами позолота облезла, и из-под нее виднелся какой-то темный металл или сплав. Песок в колбе был не желтый, а белый.

– Эти часы были сделаны для Людовика XIV и представляют собой точную копию прелестей его фаворитки госпожи де Монтеслан, – скучающим голосом ответил старик. Видно было, что эти часы в отличие от часов севильской доньи не пользуются его особым расположением. Молодого человека женские прелести больше интересовали в оригинале, а те редкие копии, которые ему все-таки нравились, имели ценность скорее документальную, чем художественную, к тому же у него были нелады с воображением, дорисовать утраченные или утаенные детали он никогда не мог – поэтому Венера Милосская, например, вызывала у него глухое раздражение. По той же самой причине и часы Людовика XIV не вызвали у него никакого интереса, и он ткнул пальцем в небольшие часы, бронзовый корпус которых отличался геометрической простотой линий, но зато был украшен прихотливым узором:

– А это?

– А-а… – старик оживился. – Эти часы – одни из моих любимых. Они прибыли в Венецию вместе с багажом одного человека, промышлявшего ремеслом аптекаря, сведущего не только в травах и минералах, но и в заклинании духов и угадывании будущего с помощью костей, воска и Арканов Таро. Человек он был не очень старый, фамилию носил благородную, хотя злые языки и поговаривали, что он приобрел ее вместе с пудреным париком, украшавшим его голову, и его дворянская родословная так же коротка, как и прикрытые париком настоящие волосы, но венецианские дамы были от него без ума, лечили у него все свои недомогания и поверяли ему свои тайны. А надо вам сказать, что многие венецианки, будучи сами молоды и прекрас-ны, ^имели мужей преклонного возраста и безобразных, отличавшихся к тому же чрезмерно крепким здоровьем и возмутительным отсутствием такта. Вместо того чтобы, насладившись годик-другой радостями законн

...

конец ознакомительного фрагмента