Текст книги "Лес"

17

Дождь лил три дня практически без остановки. Полиэтилен больше не спасал, мы промокли и продрогли. Развести костер не удавалось; мы пытались сделать небольшой домик из веток и развести огонь внутри него, но ничего не получалось. Мы больше не спали: было понятно, что если заснем, то уже не проснемся. Стало слишком холодно.

Я продолжала идти и пыталась подбадривать Лику, но на самом деле уже сдалась. Я понимала, что нам не выжить. Мы делали остановки часто, слишком часто, было ясно, что после очередной остановки мы не сможем идти дальше. Так и произошло.

В тот день мы присели отдохнуть на минуту, Лика привалилась к сосне. По полиэтиленовому капюшону стучал дождь. Болели глаза, уши, в голове шумело. Ноги, руки, живот – все было мокрым, я будто была наполнена водой изнутри, еще немного, и я впитаюсь в мох, уйду под землю, стану ее частью. Пока снег не накроет мое тело… Стук дождя по капюшону. Резкий запах хвои и мха.

– Знаешь, сказать хотела. Ты про болото и водяного или еще какую-то чертовщину рассказывала, нужно было тебе в ответ рассказать, но я не хотела еще больше нас накручивать. Я тоже видела кое-что в детстве. Я из дома тогда убежала в лес, думала, там лучше будет. И заблудилась. Ходила по лесу, кричала, ночь наступила. Из-за деревьев стали тени выходить, они подходили ко мне, трогали, тормошили, шептали мне на ухо всякое. Я под дерево какое-то забилась, уши закрыла и кричала, звала, но никто не пришел на помощь. А потом утро наступило и тени исчезли. И я смогла найти дорогу каким-то чудом. Боялась, что родители на этот раз точно меня убьют, но они спали еще и не заметили, что меня ночью дома не было. Я через окно залезла в свою комнату, одежду грязную спрятала под кровать. Потом соврала, что не знаю, где она. Надо было постирать и высушить самой, я глупая была еще, маленькая. Но я не об этом хотела сказать. Тени в этом лесу – они такие же, как в моем детстве, и точно так же ничего не делают, только пугают. Может, это призраки умерших тут людей, как думаешь? И они не могут на нас напасть, могут только пугать. Или, может, нет здесь ничего и их вызывают головная боль и усталость.

Лика не отвечала. Я повернула голову – она лежала, привалившись к сосне, ее голова была повернута от меня.

– Лика?

Она не отвечала. Нужно было встать и подойти к ней, черт возьми, тащить ее, что ли, придется. Я попыталась встать, но не хватило сил, я сразу упала обратно, ударившись позвоночником и ребрами о шершавый ствол сосны. Тела будто не осталось, одни кости. Жаль, что было слишком холодно, чтобы раздеться и посмотреть на себя, наверное, меня впечатлила бы эта картина.

– Лика, вставай, идем.

Она не шевелилась, я видела часть ее щеки и упавшие на лицо грязные запутанные волосы.

Многие думают, что они почувствуют что-то особенное перед тем, как что-то с ними случится, будет какой-то знак, дурной сон, каркнет ворона, я не знаю. Что жизнь подаст им сигнал и сделает предупреждение.

Как человек, с которым однажды что-то случилось, могу сказать, что все выглядит не так. В жизни никто никого ни о чем не предупреждает, самое страшное всегда происходит внезапно. В то утро мы были уставшими, промокшими и замерзшими, в общем, как и все последние дни. Вороны каркали не громче обычного. Лес шумел не страшнее обычного. По лесу шли тени, пугающие, но ничего не делающие. Мы планировали продолжать идти, ведь лес большой, но не бесконечный, из него нельзя не выйти, если двигаться все время по прямой, это просто невозможно. Я чувствовала, что нам не выйти из этого леса, но я не ожидала, что все закончится именно в этот день и именно так.

Дождь бил по плечам слабее, видимо, начинал заканчиваться. Я сидела, прислонившись острым, будто голым позвоночником к дереву, и смотрела на небо. С серых туч, таких низких, что казалось, они задевают верхушки деревьев, падали крупные капли. Я подумала, что нужно встать и пойти к Лике, растормошить ее, но сначала надо немного отдохнуть. На секунду я закрыла глаза и вдруг оказалась на своей маленькой кухне с желтыми обоями в цветочек. В квартире было тепло и уютно. В окне виднелись ряды серых типовых девятиэтажек. На полочке в углу стояли бабушкины иконы, которые я так и не решилась выкинуть. Я прислонилась к спинке кухонного диванчика и прикрыла глаза. Наступила темнота.

Часть 2

* * *

Старая Анна исчезла в день, когда Гриша прыгал с тарзанки в озеро. Это был один из лучших дней того странного лета, и мальчик хорошо его запомнил. Утром он сидел на кухне и быстро доедал кашу – ребята уже ждали его на бревне у дома № 5. Накануне он нашел в сарае моток крепкой веревки, оставалось найти какую-нибудь классную толстую палку, и можно будет сделать тарзанку.

В соседней комнате работал телевизор, шла одна из таких передач, в которых все на всех орут. Голоса говорили громче, похоже, назревала драка. Гриша схватился руками за стол, наклонился назад, балансируя на стуле, и заглянул в комнату через дверной проем. В студии с желтыми диванами голосили люди.

– Я раньше тоже пила по-черному! – кричала черноволосая тетка с густо накрашенными губами. – Но, когда у меня ребенок появился, бросила вмиг! Потому что для матери ребенок…

– Вы меня не смейте винить, вы моего мужа не знаете! – кричала в ответ тетка с красным лицом. – Вы с ним поживите с мое, вы сначала поживите…

– Спасибо, но ваш муж нам не нужен, – сказала бабушка и щелкнула пультом. Телевизор утих. – Гриша, не смотри всякую дрянь, от нее мозги разжижаются, сколько раз объяснять.

Гриша молниеносным движением размазал остатки каши по тарелке, засунул ее в раковину и открыл воду.

– А я уже доел.

Бабушка бросила взгляд на тарелку, затопленную водой. По ее выражению лица было непонятно, что она думает.

– К обеду не опаздывать. И череп себе не проломи, будь добр.

– Не вопрос!

Мальчик обрадовался, засунул ноги в растоптанные кроссовки, не развязывая шнурков, в два прыжка пересек короткую дорожку, выложенную кирпичом, и побежал по широкой, пыльной, залитой солнцем, пахнущей цветами, летом и навозом улице к дому № 5.

Он хорошо запомнил то утро и тот день с прыжками с тарзанки в ледяную воду, брызгами, в которых появлялась радуга, ярким теплым солнцем, назойливыми кусачими слепнями и разговорами с ребятами о всякой ерунде. Он хорошо запомнил тот вечер с приездом отца и дяди. Много лет спустя он будет вспоминать этот день как один из самых счастливых и беззаботных дней детства, когда ничего еще не случилось, когда все еще было хорошо.

Но, несмотря на убежденность Гриши, что помнил он тот день минута в минуту, было кое-что, чего он все же не запомнил, потому что просто этого не видел. Когда он выскочил из дома и побежал к ребятам, сидевшим на бревне, за его спиной из дома напротив на улицу вышла старая Анна и решительно пошла через дорогу. Гриша бежал к ребятам, подбрасывая вверх толстый моток веревки, добытый для тарзанки, и, к сожалению или к счастью, так ни разу и не обернулся и не увидел старуху, открывшую калитку его двора и зашедшую внутрь. И этот факт изменил в то лето решительно все.

1

Машина подпрыгнула на кочке, Гриша ударился головой о стекло, открыл глаза и спросонья не сразу понял, где находится и почему движется. Твердая поверхность давно закончилась, они ехали по разбитой грунтовке, проложенной посреди карельского леса, уходившего по обе стороны до самого горизонта. Была глубокая ночь, фары высвечивали узкую полосу перед машиной и краешки соснового леса, в темноте казавшегося сплошной стеной. Отец ехал медленно, внимательно глядя на поверхность дороги: встретить другую машину ночью здесь было практически невозможно, но не было ничего проще, чем пробить колесо.

– Я пить хочу, – сказал Гриша.

Бабушка обернулась и протянула бутылку. Мальчик сделал глоток. Машина дернулась снова – отец не заметил яму, – Гриша пролил воду на штаны, тихо сказав: «Да блин». Танечка, спавшая рядом, захныкала. Гриша протянул руку и хотел погладить сестренку по голове, но бабушка шепотом сказала:

– Не трогай, разбудишь окончательно.

Гриша убрал руку, выпил еще воды, приоткрыл окно, впустив прохладный ночной воздух в машину, и сразу взбодрился. Ему страшно нравилось происходящее. Через заднее стекло мальчик попытался рассмотреть, что происходит во второй машине, ехавшей метрах в двадцати за ними. Там были тетя, дядя и волк, но из-за светящихся фар, похожих на два огромных, широко расставленных глаза, крадущихся по дороге, их было не видно. Больше всего мальчику хотелось увидеть, как там волк. С одной стороны, Гриша был счастлив, что бабушка разрешила его взять с собой («Он член семьи, конечно, он едет с нами», – сказала она, и это был первый раз, когда она признала, что волк тоже их семья), а с другой стороны, расстроен, что волку не разрешили ехать в одной машине с ним.

Бабушка сказала, что не позволит зубастой псине ехать рядом с ребенком, не хватало еще заразить младенца блохами, покусать и обоссать. Под ребенком она подразумевала Танечку, Гриша перестал считаться ребенком сразу после рождения сестры.

– Но это его первая поездка! Вдруг он будет нервничать! Вдруг его укачает и стошнит! – сказал мальчик.

– Тем более, – отрезала бабушка.

– Тогда я поеду с тетей, дядей и волком.

– А кто будет следить, чтобы Танечка не упала с сиденья? – сказала бабушка тоном, предполагающим, что правильный ответ всего один, и волк поехал во второй машине.

Гриша открыл окно полностью и высунул голову, прищурившись и прикрываясь рукой от света фары. Из второй машины высунулся силуэт волчьей головы. Выражения морды было не разобрать, но, по крайней мере, силуэт не тошнило. Гриша обрадовался, высунулся из окна по пояс и стал размахивать руками. Волк не реагировал, он никогда не реагировал ни на какие проявления любви, видимо, из каких-то принципиальных волчьих соображений, но Гриша знал, что в глубине души волку приятно.

– Ты чего творишь, эй, сейчас вывалишься, – возмутилась бабушка, перегнулась через сиденье и схватила мальчика за край штанов. – Совсем малец ошалел. Не устал? Тебя подменить?

Гриша сначала подумал, что она обращается к нему и тоже хочет высунуться из окна и махать волку руками, но бабушка обращалась к отцу.

– Почти приехали.

Вскоре они свернули с дороги и въехали в деревню. Фары осветили широкую улицу с деревянными одноэтажными домами. Некоторые из них выглядели заброшенными и таинственными, с разбитыми окнами и упавшими заборами. Один дом был даже двухэтажный, весь перекошенный, с рухнувшей крышей и зарослями почти до второго этажа – может, в таком доме даже водятся настоящие привидения, призраки его предыдущих хозяев, так и не нашедшие покой.

Некоторые дома были ухоженные, рядом с одним из них стояло что-то вроде беседки. Во дворе залаяла большая собака. «Интересно, найдет ли волк себе здесь друзей? – подумал Гриша. – А я, интересно, найду?» Насколько он видел в темноте, дома стояли в два ряда – по правой и левой сторонам улицы, за домами были какие-то сараи, а дальше уже начинался лес. Машины быстро доехали до конца улицы и остановились у небольшого одноэтажного дома, обнесенного кривоватым забором.

– Этот? – спросила бабушка.

– Вроде, – ответил отец.

– Приехали? – спросил Гриша и, получив утвердительный ответ, открыл дверцу и выскочил из машины.

Из второй машины вышла тетя, как всегда, улыбающаяся, сияющая и жизнерадостная, будто совсем не уставшая после долгих сборов и долгой дороги. Пройдя мимо мальчика, она взъерошила ему волосы, спросила, как дела, и, не дожидаясь ответа, пошла дальше к бабушке с отцом, а мальчик бросился к волку, мягко выпрыгнувшему из машины с невозмутимым видом. Волк потянулся и стал ходить кругами, с интересом принюхиваясь к земле. Гриша попытался его обнять, тот дежурно огрызнулся: мол, мы с тобой друзья, но не перегибай.

Взрослые пошли к дому. Гриша побежал к ним, позвав волка за собой. Тот пошел, сделав паузу в секунд пять, чтобы никто не подумал, что он идет, потому что его позвали.

– …Не открыть, – говорил дядя Саша, когда мальчик вошел во двор, – нужен топор.

Минут пять взрослые спорили, где лежит топор, бегали к машинам, открывали багажники, светили фонариками и суетились, Гриша осматривал двор: метра три в ширину, метров десять в длину, есть грядки, но, судя по всему, пустые, забор невысокий, кривой, но крепкий – такой вот, значит, будет первый его собственный забор в жизни. Какое же классное приключение! Вернулись отец и дядя с топором, бабушка и тетя с Танечкой на руках. Немного жаль, что сестра пока совсем глупая и ничего не соображает, ей, наверное, что в одном доме спать, что в другом – она даже не заметит, как все изменилось.

Отец включил фонарик. Дядя подошел к двери и ударил топором по замку. По деревне раскатился звон. Танечка проснулась и заплакала, в темноте залаяли собак десять разом, волк, успевший лечь поперек грядок, вскочил на ноги и практически беззвучно, но очень страшно зарычал, приподняв верхнюю губу. Даже Гриша побаивался, когда волк так рычал, а деревенские собаки должны были описаться от страха, но они не умолкали. Тетя укачивала плачущую Танечку. Дядя ударил еще раз. В доме через дорогу загорелся свет, бабушка обернулась и посмотрела на горящее окно и женский силуэт в нем, но из дома никто не вышел. Отец повернулся, фонарик высветил глаза бабушки и ее напряженный, нехороший взгляд, чем-то похожий на волчий, от яркого света она поморщилась.

– Куда светишь, на дверь свети, – возмутился дядя Саша.

В доме подальше тоже загорелся свет, а затем и в следующем, и в следующем, собаки надрывались, деревня просыпалась дом за домом. Бабушка переводила нехороший взгляд с одного дома на другой.

– У меня фейерверк есть, с Нового года остался, – внезапно сказала тетя. – Хочешь, запустим? Раз все проснулись и смотрят, пусть им хоть будет на что посмотреть.

Бабушка посмотрела на тетю и неожиданно расхохоталась. Танечка от удивления замолчала. Дядя нанес еще удар, замок развалился на части.

– Заходим, – скомандовал он.

Дверь распахнулась, и один за другим они зашли в темноту дома, кроме волка, на которого бабушка цыкнула – и он послушно улегся на грядки. Дядя Саша зашел последним и плотно закрыл дверь. До исчезновения старой Анны, продолжавшей стоять у окна и внимательно наблюдать за домом напротив, оставалось две недели.

2

Соседи начали приходить с самого утра. Гриша выходил из дома, стоял рядом со взрослыми на крыльце и смотрел. Местные были странные – толстые, краснолицые, неуклюжие, старые. Особенно плохо выглядел один скособоченный дед, у которого не шевелилась половина лица, но и остальные были не симпатичнее. Они задавали одни и те же вопросы: кто такие, откуда приехали, – родители отвечали. Если дверь открывал отец или дядя, разговор завершался за пару минут. Если дверь открывала тетя, разговор длился минут двадцать.

Бабушке открывать дверь запретили, после того как одна из соседок стала задавать слишком много вопросов и бабушке это не понравилось. Тете пришлось выбегать во двор и спасать ситуацию, после чего она сказала, что будет лучше, если бабушка не будет открывать дверь и разговаривать с соседями.

– Ой, да пожалуйста, – ответила бабушка.

Гриша хотел пойти погулять по деревне, сходить в лес, к реке, к озеру, но бабушка сказала, что никаких прогулок, пока они не приведут дом в порядок. На это ушел почти весь день.

Дом начинался с прихожей, заваленной куртками, сапогами и коробками, дальше был короткий коридор с еще одной дверью и кухня с квадратным столом и кучей коричневых шкафчиков, висевших и сверху, и снизу. Гриша открыл одну из дверец нижнего шкафчика, она тут же отвалилась и упала ему на ногу, он вскрикнул и запрыгал на одной ноге. Тетя осмотрела ногу и сказала, что это просто синяк, кости целы, а бабушка сказала больше не трогать никакие дверцы и ящики: черт его знает, что тут еще отваливается. Когда боль в ноге прошла, а бабушка была в другой комнате, Гриша все-таки не удержался и открыл высокий желтый холодильник. Его одежда, волосы и кухня провоняли мгновенно. Больше дверцы он не открывал.

Одна из дверей на кухне вела в крохотную ванную с треснувшим низким унитазом, небольшой стиральной машинкой, раковиной и квадратным душевым поддоном, прикрытым голубой занавеской. Другая – в четыре спальные комнаты, располагавшиеся квадратом вокруг большой белой печи. По комнатам можно было бегать по кругу: дверь из первой вела во вторую, из второй в третью, из третьей в четвертую, а из четвертой снова в первую.

В первой комнате был вход в погреб – деревянный люк с чугунным кольцом, закрывавший черную дыру, пахнущую сыростью и землей. Еще в первой комнате была кровать и длинный шкаф, состоявший из большой прозрачной секции с какими-то статуэтками и фотографиями за стеклом. Гриша хотел посмотреть, что в ящиках шкафа, но после истории с холодильником не рискнул.

Работа кипела. Дядя Саша ходил по дому с отверткой, молотком и плоскогубцами, открывал дверцы шкафов, раскачивал кровати и что-то прикручивал. Отец возился с инструментами на заднем дворе, иногда крича дяде Саше: «А кинь в меня скотчем!» – и дядя кидал скотч прямо в открытое окно. Гриша хотел помогать дяде или отцу, но тетя выдала ему ведро, тряпку и сказала отмыть все окна до блеска.

– Когда окна грязные, кажется, что в доме грязно; если они станут прозрачными, дом сразу начнет выглядеть чище.

Все было ровно наоборот: если бы окна были чистыми, грязь в доме стала бы еще заметнее. Пыль и паутина были повсюду; если провести пальцем по кухонному столу, он становился черным. Тетя, увидев это с утра, разволновалась.

– Лучше бы ужинали вчера в машинах, там хоть дизентерию не подхватишь.

Мальчик мыл окна. Сначала он убирал из углов паутину, если там был паук, ловил его и выпускал во двор, протирал стекла и откосы с обеих сторон мыльной водой, смывал чистой и повторял. Когда стекла становились прозрачными, он спускался с подоконника и мыл его. Это занятие Грише не нравилось, зато, пока он мыл окна в первой и второй комнатах, он видел все, что происходит на улице.

– Снова идут! – кричал он, увидев, что к дому приближаются люди, и кто-то из взрослых шел открывать дверь.

Тетя с бабушкой тем временем открывали шкафы, заглядывали под кровати, доставали оттуда вещи и часть из них складывали в ветхие картонные коробки. Когда коробки наполнялись, они просили дядю отвлечься и отнести их на помойку.

– А можно мне тоже на помойку? – спросил Гриша, и ему разрешили сходить с дядей и отнести самую легкую коробку.

Это был один из лучших моментов дня, жаль, помойка располагалась близко: нужно было обойти дом, пройти по тропинке к сараям, а прямо за ними начиналось поле, на котором была большая свалка. Гриша перевернул коробку над свалкой, и из нее высыпались бумаги, фотографии, тряпки и несколько статуэток.

К трем часам с уборкой было покончено – дом сверкал чистотой. Он стал пустым, но вполне уютным. Тетя заставила Гришу помыться, и теперь он ходил босыми мокрыми ногами по теплому деревянному полу и не чувствовал на нем ни соринки. Паутины больше не было нигде, отмыты были даже верхушки шкафов: дядя Саша вставал на табуретку, чтобы протереть на шкафах пыль, хотя кто бы ее там увидел. Окна были распахнуты, чистые прозрачные занавески, принесенные из машины, колыхались от теплого летнего ветра. На половицы падали солнечные лучи, в квадрате света пыталась научиться вставать Танечка, она хваталась за перила кроватки, приподнималась и почти сразу падала обратно, но ни капли от этого не расстраивалась, только смешно бурчала.

Отец закончил колдовать во дворе, и дома появилось электричество, Гриша некоторое время развлекался, включая и выключая его. Трогать в доме стало разрешено любые предметы. Холодильник взрослые вытащили на улицу, помыли хлоркой и оставили проветриваться. Семья пообедала, и началась вторая часть – перенести все вещи из машины.

Солнце было уже низко, когда семья закончила с переездом. Гриша валялся на кровати и рассматривал картинки в найденной в доме энциклопедии, когда в его новую комнату зашла тетя и спросила, хочет ли он прогуляться: есть дело. Он, конечно, согласился, и они пошли вдвоем по улице, разглядывая и обсуждая дома и дворы. Деревня пахла летом, трещали цикады. По дороге брели коровы, Гриша обрадовался, подошел к одной из них и стал гладить ее по горячему шершавому животу. Мужчина, сопровождавший корову, засмеялся и подсадил его, Гриша оперся на корову одной рукой и погладил ее по голове и загривку.

Они минут за десять дошли до конца пыльной улицы, хотя она была вовсе не длинной, из десяти минут целых семь заняло общение с коровой. В конце улицы направо уходила грунтовка, по которой они приехали накануне. Впереди блестела узкая река, а за рекой начинался лес. Деревня закончилась.

– А вот сюда-то мы и шли, – сказала тетя. – Общалась сегодня с соседками, они рассказали про это здание, возможно, подойдет мне для работы.

Они стояли у единственного в деревне каменного здания с двумя окнами. Наверху было написано синей краской: «Больница». У здания не было забора, но было что-то вроде палисадника, заросшего травой. Мальчик с тетей пробрались через высокую траву. Тетя походила по бетонной дорожке вдоль дома, заглянула в темные окна, вернулась к двери и подергала замок.

– Хочешь, за топором сбегаю? – предложил Гриша.

– Да не нужно, сейчас разберемся.

Она достала из высокого пучка волос тонкую длинную шпильку и начала ковырять замок. Секунд через десять он щелкнул и открылся. Тетя вынула замок из петель, они зашли внутрь. В больнице было так же пыльно, как и в их новом доме, она состояла из двух комнат и небольшой ванной с маленьким пластиковым умывальником. В первой комнате был стол и пара стульев с когда-то красной, но давно потускневшей обивкой, во второй – белая, порванная шторка-гармошка, кушетка и прозрачный шкаф, в котором стояло несколько пузырьков с коричневой жидкостью. Один из пузырьков был опрокинут, жидкость из него растеклась и застыла лужицей на стеклянной полке.

– Классное место, – сказала тетя, – к дороге близко, окна целы. Комнаты даже две. Уберемся здесь завтра, в порядок все приведем. Ладно, пойдем ужинать.

Уже стемнело, семья зажгла свет на крыльце и доедала на улице остатки обеденного капустного пирога. На лампочку слетелись мошки. Вода в чайнике закончилась, и дядя Саша пошел вскипятить новую порцию, когда к калитке подошла высокая сухонькая старушка со строгим лицом.

– Добрый вечер! – сказала тетя. – Заходите! Мы ваши новые соседи! Как вас зовут? Пирог будете?

– Я Анна, – ответила старушка без малейшей симпатии в голосе, – живу в доме напротив. Вы по какому праву дом Таньки захватили? А если я в полицию позвоню, скажу, что вы сюда приехали, замок выломали, дом чужой заняли?

– Ой, да мы не захватили, – ответила тетя, – мы купили этот дом, приехали вчера, такая долгая дорога была, так устали, дети у нас еще, а замок заклинило, представляете. Мы его ключом пытались открыть, пытались, он не открывался, ну не ночевать же с детьми на улице, у нас тут не юга, сами понимаете, на улице холодно даже летом, вот мы замок и выломали, извините, что так шумно было, всех разбудили.

– Купили, значит? – сказала старушка. – Документ, что вы купили, покажите!

– Что вам еще показать? – холодно спросила бабушка.

Постороннему человеку показалось бы, что бабушка совершенно спокойна, но Гриша хорошо различал оттенки ее интонаций и понял, что старушке лучше уйти. Тетя бросила быстрый взгляд на бабушку, вскочила со ступенек, подошла к старой Анне, положила ей руку на плечо и начала тараторить, предлагая чая, пирога, конфет, рассказывая, что она днем заметила флоксы в старушкином дворе, и это красота неописуемая, какая старушка молодец, что выращивает такую прелесть, и не даст ли она тете семян, потому что тетя тоже хочет что-нибудь вырастить, у нее, конечно, нет такого таланта к садоводству, но если старушка ее проконсультирует…

Если бы тетя была супергероем, ее суперсилой было бы умение заговорить противника до смерти. Старушка пыталась вставить хоть слово, но тетя не давала ей произнести ни звука. По глазам старушки уже было видно, что она передумала что-либо выяснять и хочет просто уйти, когда на крыльцо вышел дядя Саша с чайником.

– О, а вот и чай, налить вам чая? У нас еще пирог есть, чаю с пирогом хотите? – спросила тетя.

Старая Анна перевела взгляд на дядю, остановившегося на крыльце, и вдруг сказала:

– Вы кто? Я вас где-то видела.

– Меня? – удивилась бабушка.

– Да не вас, его. – Старушка показала на дядю.

Тот ответил:

– Ну, я вас не знаю.

– А я вас знаю, у меня память на лица фотографическая, один раз увижу – никогда не забуду. Вас зовут как?

– Александр, – ответил дядя.

– Вы откуда?

– Из Пенинга, – сказала тетя, – это поселок в Муезерском районе, у нас там дом был маленький совсем, ну просто страх, а у нас детей двое, Гриша вот, его вы видите, отличный пацан, а в доме еще Танюша спит, она кроха совсем, такая милашка, самая очаровательная девочка на свете и спокойная, главное, вот Гришаня наш, когда был маленьким, давал жару, все время орал, мы думали, умом все двинемся, а Таня спокойная, улыбчивая, дружелюбная, моя маленькая копия, я вас потом познакомлю, она вам понравится, она всем нравится, очаровательный ребенок, так вот, о чем это я, дом в Пенинге был маленький, у нас было всего три комнаты. А тут так повезло, что соседи решили расшириться, и они нам, значит, и говорят…

Старушка выпалила:

– У меня на плите молоко! – И пошла к калитке, не обращая внимания на продолжающую тараторить тетю. Но напоследок она обернулась, внимательно посмотрела на дядю Сашу и сказала: – Я вас точно где-то видела. Такое лицо у вас…

Он молча пожал плечами. Когда старушка скрылась в темноте, тетя мгновенно замолчала. Стало слышно, как мошки бьются об лампочку на крыльце. Бабушка посмотрела на тетю, дядю, отца и тихо сказала:

– Кто-нибудь ее раньше видел? Что еще за нахрен?

Но Анну никто не узнал.