Текст книги "Чудеса святого Иоанна Кронштадского. При жизни, по смерти и в наши дни"

Исцеления болящих

Рассказ священника В. Шустина

Когда я был еще совсем юным, отец мой серьезно заболел. Профессор Военно-медицинской академии Симановский определил, что у него горловая чахотка. Все горло покрылось язвами, и голос у отца совершенно пропал. Я помню, на Рождество, по случаю болезни отца, не делали нам и елки. В доме царил как бы траур, все говорили шепотом, царило уныние; нас, детей, не пускали к отцу. Симановский заявил, что жить ему осталось дней десять, а если увезти с большими предосторожностями теперь же в Крым, то он, может быть, еще протянет месяца два.

В это время как раз вернулся в Кронштадт из одной своей поездки отец Иоанн. Послали ему телеграмму. Он приехал к нам, прошел к отцу в спальню, взглянул на него и сразу воскликнул:

– Что же вы мне не сообщили, что он так серьезно болен? Я бы привез Святые Дары и причастил бы его.

Мой отец умоляюще смотрел на батюшку и хрипел. Тогда батюшка углубился в себя… и, обращаясь к отцу, спрашивает:

– Веришь ли ты, что я силой Божией могу помочь тебе?

Отец сделал знак головой. Тогда отец Иоанн велел открыть ему рот и трижды крестообразно дунул. Потом, размахнувшись, ударил по маленькому столику, на котором стояли разные полоскания и прижигания. Столик опрокинулся, и все склянки разбились.

– Брось все это, – резко сказал отец Иоанн, – больше ничего не нужно. Приезжай завтра ко мне в Кронштадт, и я тебя приобщу Святых Тайн. Слышишь, я буду ждать, – и батюшка уехал.

Вечером приехал Симановский, а вместе с ним доктор Окунев, тоже специалист по горловым болезням. Им сказали об отце Иоанне и что завтра повезут моего отца в Кронштадт. Симановский сказал, что это безумие, что он умрет дорогой. (Нужно было из Ораниенбаума ехать на санях по морю, а была ветреная, морозная погода.) Но отец верил батюшке, и на следующий день закутали его хорошенько и повезли в Кронштадт…

Когда он вернулся домой, профессор Симановский был поражен: в горле все раны оказались затянуты, только голос отца был еще слаб. Симановский во всеуслышание заявил: «Это невиданно, это прямо чудо!» Так совершилось дивное исцеление моего отца по молитвам батюшки. Отец прожил после того еще двадцать пять лет.

Рассказ О.Н. Терещенко

Единственная восемнадцатилетняя дочь крупного московского сахарозаводчика заболела туберкулезом, и врачи приговорили ее к смерти. Консилиум врачей решил, что жить ей осталось максимум три дня. Скоротечная чахотка быстро и верно разрушала молодую жизнь. Тогда больная упросила родителей пригласить о. Иоанна Кронштадтского.

Он приехал, вошел в комнату, где на кушетке лежала умирающая. Как только больная увидела о. Иоанна, она быстро сползла к его ногам и закричала:

– Батюшка, я жить хочу, а доктора сказали, что я умру!

– И будешь жить, чего плачешь? Только просить исцеления нужно не у тех врачей, что приговорили тебя к смерти, а вот этого Врача, – указав на икону Спасителя, висевшую на стене, спокойно ответил ей о. Иоанн.

После этого он стал усердно и горячо молиться, так что пот проступал на его челе и волосы прилипали ко лбу. Закончив молитву, он обратился к родным со словами:

– Мне здесь больше нечего делать.

Мать, в полном отчаянии, бросилась к нему и закричала:

– Что, батюшка, она умрет?

– Да нет же, она теперь совершенно здорова! – ответил он.

После этого девушка стала быстро-быстро поправляться и скоро была совершенно здорова.

Воспоминания княгини З.Н. Юсуповой, Париж, 1934 г.

В 1884 году, когда мне было 23 года, я была второй год замужем и матерью любимого ребенка; передо мной открывалась самая счастливая жизнь. Около этого же времени я услышала впервые об о. Иоанне Кронштадтском, что он удивительный молитвенник, что молитва его творит исцеления.

Рассказы об этом произвели на меня большое впечатление, и я искала случая с ним встретиться. Мы думали пригласить его отслужить литургию в нашей домовой церкви, но почему-то не успели этого выполнить, так как я тяжко заболела и три недели была между жизнью и смертью.

Я знала, что меня считают безнадежно больной, но сама этого не чувствовала; наоборот, ощущала себя довольно бодро. Болезнь была сложная: флебит в левой ноге, атрофия печени, приливы к мозгу – почти до слепоты, потрясающие ознобы, температура до 42° (пульс даже перестали считать!) и, наконец, лиловые пятна на теле. Доктора не могли точно определить болезнь и назвали ее тифом особой формы. Только впоследствии стало ясно, что это было заражение крови в тяжелой форме, вызванное преждевременными родами.

Лечил меня, как родную дочь, профессор С.П. Боткин, доброты и внимания которого я никогда не забуду.

Я чувствовала, что меня считают безнадежной; с течением болезни я и сама стала понимать всю серьезность моего положения. По целым суткам я не смыкала глаз и много думала о смерти. Но желание жить так было во мне сильно, что я, не зная, откуда мне придет спасение, не отчаивалась и надеялась, что не умру. Странно только, что в течение этих трех недель, полных самых сильных душевных переживаний, я ни разу не вспомнила об отце Иоанне, и только вдруг в одну из бессонных ночей образ о. Иоанна, которого я никогда не видела, но который был близок моей душе, предстал в моем сознании и не покидал меня всю ночь.

Ранним утром я высказала моему мужу желание видеть о. Иоанна. Я не столько думала о возможности исцеления, сколько боялась умереть, не повидав о. Иоанна. Мой муж тотчас же пошел вниз к моему отцу, чтобы сказать ему о моем желании. Отец встретил его со словами: «Я всю ночь видел о. Иоанна во сне и хочу его попросить приехать помолиться с нами».

Послали в Кронштадт старого слугу. Отец Иоанн был служащим, но, узнав о моем положении, он заменился и сейчас же приехал к нам. Когда о. Иоанн, войдя ко мне, положил руку мне на голову, я сейчас же почувствовала необыкновенное успокоение. Тут же он стал с моим мужем на колени пред образами и начал молиться.

Молитва его была поразительна, и трудно передать впечатление, которое она производила. Он просил у Господа моего исцеления, – не только просил, но даже как будто требовал. И так горячо молился, что и мой дух возносился со словами его молитвы к Богу. Все земное в это время для меня не существовало, исчезло…

После молитвы о. Иоанн снова подошел ко мне, поговорил и, уходя, сказал: «Она не умрет». Это страшно поразило моего мужа, так как все доктора объявили меня совершенно безнадежной.

При выходе о. Иоанн встретился с профессором Боткиным, который, увидев о. Иоанна, с волнением сказал ему: «Помогите нам!» Это обращение крайне всех удивило, так как профессор Боткин слыл за человека свободомыслящего.

После этого посещения в ходе моей болезни не произошло особой перемены, но душой я совершенно успокоилась. Через несколько дней решили снова пригласить отца Иоанна. Он пришел, сел ко мне на кровать и долго-долго горячо и убедительно говорил, что, жива ли я останусь или нет, но мне необходимо приготовиться к новой жизни (здесь ли на земле или у Господа – это в руках Божиих!) причащением Святых Тайн. Я ответила, что собиралась говеть перед Пасхой. Тогда о. Иоанн начал еще горячее меня убеждать, что откладывать не следует, хотя Пасха и близко, и что он сейчас поедет за Святыми Дарами. Отец Иоанн ушел и был в отсутствии около двух часов, которые показались мне бесконечными.

Когда он вернулся, я была глубоко счастлива, исповедалась в полной памяти и приняла Святые Тайны со светлым чувством на душе. Мне казалось, что все земное для меня умерло, что я иду в рай: всю меня наполнило чувство глубокого успокоения, мира, отрады и вообще всего того, что душа может испытать, как верх счастья, но что трудно и даже невозможно выразить человеческим словом.

Тут я заснула и впервые за три недели моей болезни проспала спокойным сном шесть часов. Когда проснулась, я почувствовала себя совершенно здоровой; термометр показывал 37,1^о. Профессор Боткин, увидев такую поразительную перемену, долго молча смотрел на меня. Две слезы скатились из его глаз. «Уж это не мы сделали!» – проговорил он.

Через неделю я встала и пошла без посторонней помощи.

С тех пор прошло ровно полвека, но все пережитое свежо в моей памяти, как в первый день, и оставило на всю жизнь глубокий след в моей душе.

А. Шнеур, полковник, Тунис, 1937 г.

В 1890 году жили мы в Шуваловском парке – в нескольких верстах от Петербурга по Финляндской железной дороге. Мне было в то время шесть лет. Как-то в мае месяце мы возвращались с матерью по железной дороге из города; высунулся я из окна, и горящий уголь из паровоза попал мне в правый глаз.

Получилось ужасное воспаление. Профессора Беллярминов, Тихомиров и доктор Мор тщетно пытались спасти мне зрение. Наступила полная слепота. Я помню и теперь, как меня мучили сильными лампами-прожекторами, исследуя внутренность глаз. Из-за нервов, соединяющих глаза, я ослеп и на левый глаз. Решили произвести операцию: отделить правый глаз от левого, чтобы спасти левый, неповрежденный.

С повязкой на глазах, покрытых опухолями, возили меня в кресле. Обыкновенно отец утром перед завтраком возил меня к небольшому озеру перед горкою, называемой «Парнасом». Тут, в густой тени, он приоткрывал мне повязку, но только мутный зеленый свет видел я перед собою.

В одно из воскресений, накануне операции, отец, по обыкновению, повез меня туда часов около десяти утра. Там пробыли мы около часа. Затем отец двинулся к нашей даче, опустив мне повязку. В это время навстречу шла небольшая толпа народу, человек 15–20, и среди них небольшой худенький священник.

Увидя больного, священник отделился от толпы и подошел ко мне. Отец мой, лютеранин, не знал, что это был отец Иоанн Кронштадтский. «Что это, болящий?» – спросил священник. «Да, батюшка, – сказал отец, – вот видите горе какое, ослеп мальчик, уголь в глаз попал». «Ничего, будет здоров», – сказал священник и резким движением сорвал мою повязку.

Я увидел перед собою худенького небольшого священника, уходящего с толпой. Зрение мое было совершенно ясно и осталось таким на всю жизнь.

Когда мы вернулись домой, взволнованный отец стал рассказывать матери о происшедшем. Вдруг я посмотрел в окно и увидел в саду соседней дачи выходившую толпу народа и перед ней священника.

«Мама, вот этот батюшка!»

«Да ведь это отец Иоанн Кронштадтский!» – сказала мать. Она была православной и очень религиозной.

Показание мое важно потому, что в нашей семье и в родстве православных очень мало – все родство отца лютеранское, и даже близкий родственник отца Беренс был суперинтендант лютеранской церкви.

После моего исцеления вера в отца Иоанна Кронштадтского была у всей нашей семьи безграничной.

Рассказ Евгения Вадимова, 1929 г.

Госпожа О-ва, вполне здоровая и видная женщина, уже имевшая троих детей, была еще раз беременна и готовилась стать матерью следующего ребенка.

И вдруг что-то случилось. Женщина почувствовала себя скверно, температура поднялась до сорока, полнейшее бессилие и незнакомые ей дотоле боли нестерпимо мучили ее в течение уже многих дней.

Были вызваны, разумеется, лучшие врачи и акушерские светила Москвы, в коих, как известно, никогда не было недостатка в городе пироговских клиник.

«Не дай Бог, что творится у дяди! – сказал мне утром Саша Т., встретившись со мною как всегда в полковом манеже, на офицерской езде. – Лиза при смерти. Вчера был консилиум профессоров… Если сегодня не сделают какого-то кесарева сечения и не вынут из нее труп младенца – Лиза умрет. Дядя в отчаянии, мама сидит неотлучно у них, в доме – ужас и смятение…»

После окончания ежедневных занятий в полку мы с Сашей взяли первого попавшегося лихача и помчались к О. Уже по тому, как встретил нас в нижней прихожей дворецкий, было видно, что горе и ужас вместе царят в эти минуты в доме.

«Пока все по-старому… – шепотом сообщил нам старый слуга. – Барыня вся в жару и в бесчувствии… Только резать себя сегодня не дозволили… Просят сначала батюшку из Кронштадта. Послали телеграмму».

Вечером того же дня из Кронштадта пришла краткая депеша:

«Выезжаю курьерским, молюсь Господу. Иоанн Сергиев».

Отец Иоанн Кронштадтский уже и раньше хорошо знал семью О. и бывал у них в доме во время своих проездов через Москву. Вызванный телеграммой, он уже на другой день около полудня вошел в квартиру О. на Мясницкой, в которой к этому времени собралась целая толпа родственников и знакомых, покорно и благоговейно ждавших в большой гостиной, смежной с комнатой, где лежала больная.

«Где Лиза? – спросил о. Иоанн, обычной торопливой походкой входивший в гостиную. – Проводите меня к ней, а сами все оставайтесь здесь и не шумите».

Отец Иоанн вошел в спальню умирающей и плотно закрыл за собою тяжелые двери. Потянулись минуты – долгие, тяжкие, сложившиеся под конец в целые полчаса… В гостиной, где собралась толпа близких, было тихо, как в могильном склепе.

И вдруг двери, ведущие в спальню, с шумом распахнулись настежь. В дверях стоял седой старик в пастырской рясе, с одетою поверх ее старенькою епитрахилью, с редкою всклокоченною седенькою бородкой, с необычным лицом, красным от пережитого молитвенного напряжения и покрытым крупными каплями пота.

И вдруг почти прогремели слова, казавшиеся страшными, грозными, исходившими из другого мира. «Господу Богу было угодно сотворить чудо! – произнес о. Иоанн. – Было угодно сотворить чудо и воскресить умерший плод! Лиза родит мальчика…»

«Ничего нельзя понять!.. – смущенно сказал кто-то из профессоров, приехавших к больной на предмет операции, спустя два часа после отъезда отца Иоанна в Кронштадт. – Плод жив. Ребенок шевелится, температура спала на 36,8^о. Я ничего, ничего не понимаю… Я утверждал и утверждаю сейчас, что плод был мертв и что уже давно началось заражение крови».

Ничего не могли понять и другие светила науки, кареты которых то и дело подкатывали к подъезду.

Тою же ночью госпожа О. благополучно и быстро разрешилась совершенно здоровым мальчиком, которого я много раз впоследствии встречал у Т. на Каретно-Садовой улице в форме воспитанника Катковского лицея.

Рассказ портного духовного платья П.Г. Теодоровича

С детства я очень сильно заикался. Брат мой Павел, который удостоился служить с о. Иоанном, много мне рассказывал о добродетелях и чудесах о. Иоанна, да и сам я читал о нем. В 1893 году летом (это было в Москве) я узнал, что о. Иоанн приехал и находится в квартире митрополита Леонтия, бывшего архиепископа Варшавского.

С глубокой верой направился я в дом митрополита с намерением попросить о. Иоанна помолиться о моем исцелении от заикания. Народу было так много, что невозможно было пробраться в дом, и я был очень огорчен, что ничего не смогу добиться. Отошел немного дальше от толпы и наблюдал, как о. Иоанн сел в карету. Были уже сумерки. Я побежал за каретой и на бегу, при сильном волнении (думал, решается моя судьба на всю жизнь), страшно заикаясь, кричу о. Иоанну: «Батюшка, помолитесь за меня, я заикаюсь!» Отец Иоанн правой рукой ударил меня по левой щеке и несколько раз повторил: «Говори чисто, говори чисто…» И во имя Святой Троицы, по молитве о. Иоанна, я удостоился великого чуда и совершенно исцелился от томившего меня недуга – заикания.

Рассказ И.К. Сурского

Крестьянская семья Ивановых в 1905 году рассказывала, что близкий родственник их долго болел глазами, лечился, но все-таки ослеп. Один доктор посоветовал ему носить повязку на глазах. Больной стал носить повязку, но никакого улучшения не получил. Наконец, вспомнили про о. Иоанна Кронштадтского и решили везти слепого к нему. Послали телеграмму в Кронштадт с запросом, там ли о. Иоанн и можно ли приехать? Получили ответ, что о. Иоанн в Киеве. Тогда они телеграфировали в Киев с тем же вопросом. Ответ из Киева получили, чтобы ехали на станцию Голутвино, близ Москвы, где поезд с о. Иоанном будет иметь остановку.

Получив такую телеграмму, семейство повезло слепого на указанную станцию. Но каков был их ужас, когда, подъезжая к этой станции, они увидели густую, многотысячную толпу народа и поняли полную невозможность добраться до о. Иоанна. Между тем какой-то железнодорожный служащий, проходивший мимо, увидев слепого и узнав, в чем дело, сказал им по секрету, что вагон отца Иоанна остановится, на одну версту не доезжая станции, и чтобы они отправлялись туда. Ивановы с радостью отправились, и действительно, поезд подошел и остановился.

Вышел псаломщик о. Иоанна и спросил: «Где тут Ивановы, о. Иоанн зовет их».

Отец Иоанн только что кончил свою утреннюю молитву и, выйдя к слепому, спросил: «Что это у тебя за повязка на глазах?» Слепой объяснил. Отец Иоанн сказал: «Все это ни к чему, брось ее, она тебе пользы не принесет». Больной исполнил приказание о. Иоанна. Тогда о. Иоанн стал служить водосвятный молебен и когда освятил воду, взял полотенце, сложил его, обмакнул в святую воду и промыл глаза слепому, сделав это трижды. После третьего раза слепой вдруг закричал: «Вижу, вижу!» Слепой прозрел совершенно, бросился в ноги к о. Иоанну и стал целовать их. То же делали и обезумевшие от радости другие члены семьи Ивановых. Все они так крепко вцепились в ноги о. Иоанна и не хотели оторваться от своего исцелителя, что пришлось оттащить их при помощи жандармов.

Воспоминание вдовы генерал-лейтенанта, Е.К. Китченко

Мой первый муж, податной инспектор Пудожского уезда Олонецкой губернии статский советник Шульц, был большим картежником и часто целые ночи проводил в клубе. Однажды один из партнеров внезапно скончался на его глазах за карточным столом, и это произвело на него такое удручающее впечатление, что он некоторое время совсем перестал играть, боясь, чтобы и с ним не случилось то же самое. С каждым днем он все больше и больше стал беспокоиться о своем здоровье.

Когда мы гостили в Петербурге у моих родителей, муж стал себя плохо чувствовать, начал сильно худеть, и по ночам повторялись какие-то непонятные припадки страха и боязни смерти. На все мои тревожные вопросы он отвечал лишь криком: «Умираю, умираю!» В испуге я бегала за доктором, но ни один не мог понять его болезни, так как он ни на что не жаловался. Симптомы же были такие: он очень много пил воды, и совсем мало ел, и плохо спал. При этом невероятно худел.

Тогда мы решили обратиться к известному специалисту по нервным болезням. Профессор, выслушав и осмотрев больного, отозвал меня в сторону и сказал, что болезнь его опасна, надо серьезно лечиться, держать строгую диету, и приказал мне на следующий день принести ему анализ. Все это я в точности исполнила, после чего профессор поставил такой диагноз: сахарная болезнь в очень сильной и запущенной форме, случай почти неизлечимый. Жить может не больше месяца.

Выслушав этот приговор, я от страха почти лишилась чувств. А надо было во что бы то ни стало скрыть от мужа вынесенное заключение. Он вообще был страшно мнителен и подозрителен, что касалось его болезни. Надо было после визита к доктору казаться веселой и беззаботной, чтобы его не напугать. Он очень любил жизнь.

Шли дни, муж худел не по дням, а по часам. Из полного, здорового мужчины он превращался в скелет. Платья его висели на нем, как на вешалке. Он совсем лишился сна и аппетита. Все, видимо, шло к концу, как предсказал профессор. И вот тогда наш дом посетил о. Иоанн Кронштадтский, приехавший навестить свою крестницу, дочь домовладельца. Услышав об этом, я и сестры сейчас же выскочили из-за стола (мы обедали в это время) и побежали на лестницу, боясь его пропустить. Муж, хотя и был лютеранин, пошел за нами, желая тоже видеть его. А лестница была полна народа, из всех квартир и с улицы. Толпа не позволяла двигаться.

С большим трудом и при моей помощи муж пробрался сквозь толпу и прошел в сторону, и стал возле дверей комнаты швейцара. Я же вернулась назад, в надежде получить от о. Иоанна благословение. Он как раз спускался с лестницы очень быстро, не останавливаясь и ни на кого не глядя, занятый только тем, чтобы скорее очутиться на свободе. Впереди него бежал человек, расталкивавший, довольно бесцеремонно, толпу.

Когда о. Иоанну оставалось до дверей несколько шагов, он вдруг остановился. Никем не сдержанная волна людей хлынула к нему, но он сделал несколько шагов в сторону, где тихо стоял муж мой, положил руки ему на голову и внятно, громко и повелительно произнес: «Будь здоров!» Затем сейчас же вышел и, сев в карету, уехал.

Муж легко поднялся по лестнице в особенном настроении. Дома никому не сказал ни слова. Мы же с сестрами вперебивку стали рассказывать своим родителям все, что произошло. В эту же первую ночь у мужа не было припадка, и он проспал не просыпаясь. Утром с аппетитом напился чаю с булкой, чего давно не делал, и постепенно снова возвращался к жизни и к здоровью. Следующий визит его к профессору показал полное отсутствие в крови сахара. Профессор, ничего не зная, только развел руками и сказал: «Ничего не понимаю, это какое-то чудо!» После этого муж прожил очень долго и умер 65-ти лет от крупозного воспаления легких.