Текст книги "Путь ко спасению"

Грешника, которому предлежит необходимость обновляться в покаянии, слово Божие большей частью изображает погруженным в глубокий сон. Отличительная черта таких лиц не всегда явная порочность, но собственно отсутствие этой воодушевленной, самоотверженной ревности о богоугождении, с решительным отвращением ко всему греховному, – то, что у них благочестие не составляет главного предмета забот и трудов, что они, заботливые о многом другом, совершенно равнодушны к своему спасению, не чувствуют, в какой опасности находятся, не радят о доброй жизни и проводят жизнь холодную к вере, хотя иногда исправную и безукоризненную совне. Это общая черта. В частностях безблагодатный является вот каким.

Отвратившись от Бога, человек останавливается на себе и себя поставляет главной целью всей своей жизни и деятельности. Это уже и потому, что после Бога нет для него ничего выше себя самого; особенно же потому, что, получив прежде от Бога всякую полноту, а теперь опустев от Него, спешит он и заботится, как бы и чем бы себя наполнить. Образовавшаяся в нем пустота, через отпадение от Бога, непрестанно возжигает в нем ничем не удовлетворимую жажду – неопределенную, но непрестанную. Человек сталбездонной пропастью; всеусиленно заботится он наполнить сию бездну, но не видит и не чувствует наполнения. Оттого весь свой век он в поте, труде и великих хлопотах: занят разнообразными предметами, в которых чает найти утоление снедающей его жажды. Предметы эти поглощают все внимание, все время и всю деятельность его. Они – первое благо, в которых живет он сердцем. Отсюда понятно, почему человек, поставляя себя исключительной целью, никогда не бывает в себе, а все – вне себя, в вещах, сотворенных или изобретенных суетой. От Бога, Который есть полнота всего, отпал; сам пуст; осталось как бы разлиться по бесконечно разнообразным вещам и жить в них. Так грешник жаждет, заботится, суетится о предметах вне себя и Бога, о вещах многих и разнообразных. Почему характеристическая черта греховной жизни есть, при беспечности о спасении, забота о многом, многопопечительность (см.: Лк 10, 41).

Оттенки и отличия этой многопопечительности зависят от свойства образовавшихся в душе пустот. Пустота ума, забывшего о Едином, Который есть все, рождает заботу о многознании, разведывание, пытание, пытливость. Пустота воли, лишившейся обладания Единым, Который есть все, производит многожелание, стремление к многообладанию или всеобладанию, чтобы все было в нашей воле, в наших руках, – это любоимание. Пустота сердца, лишившегося наслаждения Единым, Который есть все, образует жажду удовольствий многих и разнообразных, или искание тех бесчисленных предметов, в которых чаем найти услаждение своих чувств, внутренних и внешних. Так, грешник непрестанно в заботах о многознании, многообладании, многонаслаждении, услаждается, овладевает, пытает. Это – круговращение, в котором кружится он весь свой век. Пытливость манит, сердце чает вкусить сласти и увлекает волю. Что это так, всякий может поверить сам, устроив наблюдение над движениями души своей в продолжение хоть одного дня.

В круговращении этом и пребывал бы грешник, если бы его оставить одного: такова уж природа наша, когда состоит в рабстве греху. Но это круговращение в тысячу раз увеличивается и усложняется оттого, что грешник не один. Есть целый мир лиц, которые то и делают, что пытают, услаждаются, которые все, в этих видах, приемы привели в порядок, подчинили законам, поставили в необходимость всем, принадлежащим к их области, которые при взаимном союзе, приходя неизбежно в соприкосновение, трут друг друга и в этом трении только возвышают в десятые, сотые и тысячные степени пытливость, любоимание и самоуслаждение, в их распадении поставляя все счастье, блаженство и жизнь. Это мир суетный, занятия которого, обычаи, правила, связи, язык, увеселения, развлечения, понятия – все, от малого до великого, пропитано духом тех трех исчадий многопопечительности, о которых сказано выше, и составляет безотрадное крушение духа миролюбцев. Состоя в живом союзе со всем этим миром, всякий грешник опутывается тысячесплетенной его сетью, закутывается в нее глубоко-глубоко, так что его самого и не видно. Тяжелое бремя лежит на всем лице грешника-миролюбца и на каждой его части, так что и малым чем пошевельнуться не по-мирски не имеет он сил, потому что тогда необходимо бывает ему поднять как бы тысячепудовую тяжесть. Потому за такое неосиливаемое дело и не берется никто, и не думает никто браться, но все живут, движась по той колее, в какую попали.

К большей еще беде, в мире сем есть свой князь, единственный по лукавству, злобе и опытности в обольщениях. Через плоть и вещественность, с которыми смесилась душа по падении, имеет он к ней свободный доступ и, подступая, разносторонне разжигает в ней пытливость, любоимание, сластолюбивую самоутешность; разными своими прельщениями держит в них безвыходно, разными подущениями наводит на планы к удовлетворению их и потом или помогает выполнить их, или разоряет указанием других сильнейших планов, все с одной целью – продлить и углубить пребывание в них. Это и составляет смену мирских неудач и удач, Богом не благословенных. Князь этот имеет целое полчище слуг, подчиненных себе духов злобы. В каждое мгновение быстро носятся они по всем пределам обитаемого мира, чтобы там засеменять одно, в другом месте другое, углублять запутанных в сети греха, подновлять путы, ослабевшие и порвавшиеся, – особенно же блюсти, чтобы никто не вздумал разрешиться от их уз и выйти на свободу. В сем последнем случае они поспешно стекаются вокруг своевольника, сначала по одному, потом отрядами и легионами, и наконец всем полчищем, – и это в разных видах и приемах, чтобы заградить все исходы, починивать нити и сети и, по другому сравнению, опять столкнуть в бездну начавшего выбираться из нее по крутизне. Есть у этого невидимого царства духов особые места – тронные, где составляются планы, получаются распоряжения, принимаются отчеты с одобрением или укором деятелей. Это глубины сатанины, по выражению святого Иоанна Богослова. На земле, в среде царства их из людей, места эти суть союзы злодеев, развратников, особенно неверов-кощунников, которые делом, словом и писанием всюду разливают мрак греховный и заслоняют свет Божий. Орган, которым выражают они здесь свою волю и власть, есть совокупность обычаев мирских, пропитанных греховными стихиями, всегда одуряющих и отвлекающих от Бога.

Вот строй греховной области! Всякий грешник – весь в ней, но держится преимущественно чем-либо одним. И это одно может быть на вид иногда очень сносно и даже одобрительно. У сатаны одна забота – чтобы то, чем человек весь занят, где его сознание, внимание, сердце, было не Бог единственно и исключительно, а что-нибудь вне Его, чтобы, прилепившись к тому умом, волей и сердцем, он имел то вместо Бога и о том только заботился, о том разведывал, тем услаждался и обладал. Здесь не только страсти плотские и душевные, но и вещи благовидные, как, например, ученость, художественность, житейскость, могут служить узами, которыми держит сатана ослепленных грешников в своей области, не давая им опомниться.

Если посмотреть на грешника в его внутреннем настроении и состоянии, то окажется, что он иногда и много знает, но слеп в отношении к делам Божиим и к делу своего спасения; что он хоть непрестанно в хлопотах и заботах, но бездействен и беспечен в отношении к устроению своего спасения; что он хоть непрестанно испытывает тревоги или услады сердца, но совершенно нечувствителен ко всему духовному. В отношении к этому грехом поражены все силы существа, и в грешнике качествуют ослепление, нерадение и нечувствие. Не видит он своего состояния, а потому не чувствует и опасности своего положения; не чувствует опасности своей, а потому не заботится и избавиться от нее. Ему и на мысль не приходит, что нужно изменяться и спасаться. Он в полной, ничем не колеблемой уверенности, что состоит в своем должном чине, что ему нечего желать, что так всему и должно оставаться, как оно есть. А потому всякое напоминание о другом роде жизни считает лишним для себя, не внимает ему, даже понять не может, к чему оно, – чуждается его и бегает.

Мы сказали, что грешник есть то же, что человек, погруженный в глубокий сон. Как крепко спящий, какая бы ни приблизилась опасность, не проснется сам и не встанет, если не подойдет кто сторонний и не разбудит его, так и тот, кто погружен в греховный сон, не опомнится и не встанет, если не придет к нему на помощь Божественная благодать. По беспредельному милосердию Божию, она и готова для всех, всех обходит и всякому внятно взывает: встань, спящий, и воскресни из мертвых, и освятит тебя Христос (Еф 5, 14).

Такое сравнение грешников со спящими дает точки для всестороннего рассмотрения обращения их к Богу. Именно: спящий пробуждается, встает, собирается идти на дело. И грешник, обращающийся и кающийся, возбуждается от греховного усыпления, доходит до решимости измениться (встает) и, наконец, облекается силой на новую жизнь в Таинствах покаяния и причащения (готов на дело). В притче о блудном сыне эти моменты указаны так: пришед же в себя – опомнился; встану, пойду – решился оставить прежнюю жизнь, и восстал и пошел; причем он говорит отцу: согрешил – покаяние, а отец облекает его в одежды (оправдание и разрешение от грехов) и уготовляет ему трапезу (святое причащение) (Лк 15, 11–32).

Таким образом, в обращении грешников к Богу есть три момента: 1) возбуждение от греховного сна; 2) восход до решимости оставить грех и посвятить себя богоугождению; 3) облечение силой свыше на дело это в Таинствах покаяния и причащения.

Пробуждение грешника есть такое действие благодати Божией в сердце его, вследствие которого он, как от сна пробужденный, видит свою греховность, чувствует опасность своего положения, начинает страшиться за себя и заботится о том, как бы избавиться от своей беды и спастись. Прежде он был в отношении к спасению слеп, нечувствен и беспечен, теперь и видит, и чувствует, и заботится. Но это еще не изменение, а только возможность изменения и призвание к тому. Благодать только говорит здесь грешнику: «Видишь, куда зашел; смотри же, возьми меры ко спасению». Она только изъемлет его из всегдашних его уз, ставит и держит вне их, давая ему таким образом возможность избрать совсем новую жизнь и определить себя на нее. Воспользуется этим – благо ему; не воспользуется – опять будет брошен, опять погрузится в тот же сон и ту же бездну пагубы.

Достигает сего Божия благодать тем, что раскрывает пред сознанием и чувством человека ничтожность и срамоту того, чему он предан и что так ценит. Как слово Божие проходит до разделения души и духа, составов и мозгов (Евр 4, 12), так и благодать проходит до разделения сердца и греха и разлагает незаконный их союз и сочетание. Видели мы, что грешник всем своим существом ниспадает в такую область, где начала, понятия, суждения, правила, обычаи, наслаждения, порядки – и все совершенно противоположное истинной жизни духовной, к которой предназначен человек. Ниспав же сюда, не пребывает здесь особным, отрезанным, но, проникая всем, срастворяется со всем: есть весь во всем. Отсюда естественно ему не знать и не помышлять о том, что противно этому порядку, и не иметь к тому никакого сочувствия. Область духовная совсем закрыта от него. Очевидно после того, что дверь к обращению открыться может только при условии, если перед сознанием грешника во всей светлости раскрыт будет порядок духовной жизни, и не только раскрыт, но и прикоснут к сердцу; порядок же греховной жизни осрамлен, отвержен и разорен – то же пред его сознанием и чувством. Только тогда и может родиться забота – покинуть этот и вступить в тот. Все это и совершается в одном акте благодатного возбуждения грешника.

В образе своего действия возбудительная Божия благодать всегда соображается не только с узами, в которых держится грешник, но и с особым состоянием грешника. В сем последнем отношении более всего надо взять во внимание ту разность в действии благодати, какую являет она, действуя на тех, которые никогда не были возбуждаемы, и на тех, кто испытывал уже это возбуждение. Тому, кто ни однажды не имел возбуждения, оно дается как бы туне, как всеобщая предваряющая или зовущая благодать. От него самого предварительно нечего и требовать, потому что он весь направлен не туда. Но тому, кто уже был возбуждаем, знал и ощущал, что такое жизнь во Христе, и опять предался греху, возбуждение не дается даром. Нечто требуется и от него самого предварительно. Он как бы должен еще заслужить и вымолить; не только желать, но и делать нечто над собой, чтобы привлечь благодатное возбуждение; такой, воспоминая прежнее пребывание в добром христианском порядке, почасту желает его снова, но не получает власти над собой; хотел бы исправиться, но не может совладать с собой и одолеть себя. Он в бессилии безнадежном, оставлен самому себе за то, что прежде сам оставил дар, оскорбляет Духа благодати и смерть пoпирает Сына Божия (см.: Евр 10, 29). Теперь дается ему ощутить, как велика благодатная сила эта тем уже, что она не скоро подается. Поищи и потрудись, и трудностью приобретения научись ценить ее. Такой человек бывает в томительном некотором состоянии: жаждет и не напояется, алчет и не питается, ищет и не обретает, напрягается и не приемлет. Иной оставляется в таком состоянии очень-очень долго, до того, что чувствует как бы отвержение Божие, будто Бог забыл и отверг его, предал клятве, как землю, которая напоялась многократно сходившим на нее дождем и осталась бесплодной (см.: Евр 6, 7–8). Но это медление прикосновения благодати к сердцу ищущего есть только испытательное. Проходит срок испытания, нисходит и на него снова возбудительный дух труда ради его и потового искания, как на иных сходит он туне. Такой образ действия спасительной благодати указывает нам: а) на чрезвычайные действия благодати Божией в возбуждении грешника и б) на обыкновенный порядок стяжания дара возбудительной благодати.

Живущим благодатной жизнью душеспасительно знать такие действия, чтобы, видя многопопечительность Божию о грешниках, прославлять неизреченную благодать Божию и воодушевляться благонадежием помощи свыше на всякое благое дело. Ищущим же Божественной благости того ради особенно нужно знать их, что в них яснее, чем где-либо, выражаются свойства благодатного возбуждения, которые нам надо хорошо сознавать и уяснить, чтобы определить, благодатное ли возбуждение есть то, что испытываем мы, и если уже действует кто, то по благодатному ли возбуждению действует или по самодельному воодушевлению. Истинно христианская жизнь есть жизнь благодатная. Самодельная жизнь, как бы она ни была красна на вид и как бы ни держалась форм христианской жизни, никогда не будет христианской. Начало ее полагается в благодатном возбуждении, которому внявший не лишается потом благодатного руководства и общения во все время, как пребывает верным ее внушениям. Вот почему надо хорошо себе уяснить, есть ли или было ли в нас благодатное возбуждение. Можно в удовлетворение сего требования сказать: суди себя по свойствам благодатного возбуждения, открывающимся в чрезвычайных случаях, ибо они одинаковы как в чрезвычайных случаях, так и в обыкновенном порядке, только в первых открываются ярче, определеннее и различительнее.

При благодатном возбуждении, как было уже указано, совершается мгновенно разорение в сознании всего установившегося там порядка самоугодливой греховной жизни и раскрытие перед ним иного, лучшего Божественного порядка, единого истинного и ублажающего. Сокращенно этот порядок можно изобразить так: Бог, во Святой Троице покланяемый, мир сотворивший и о нем промышляющий, спасает нас, падших, в Господе Иисусе Христе благодатью Святого Духа, под руководством и блюстительством Святой Церкви, через крестную, испытательную здесь жизнь, преводя к вечному, нескончаемому блаженству в будущей жизни. Он совмещает и лица, и события, и учреждения, и самые начала, по которым все движется. Весь этот порядок действием благодати живо печатлеется в духе человека-грешника и, разительно представляя противоположность ему и самого человека с его настроениями, и всего, чем он прежде жил и услаждался, тогда как обязан быть в совершенном с ним согласии и подобонастроении, – поражает его. Всякая черта его издает обличение и укор человеку в неразумии и недобросовестности прежней, которые тем бывают впечатлительнее, что в то же время в духе видится достойная презрения ничтожность прежнего грешного порядка. Под таким действием сердце разрешается от прежних уз и стоит свободно, и потому свободно избрать новый род жизни. Это предел действия благодатного возбуждения. Оно разоряет в сознании и чувстве все прежнее, худшее, и живо представляет лишь новое, лучшее, оставляя в этом положении человека, пораженного, свободным избрать новое или обратиться опять на старое. Замечательно, что благодатное возбуждение всегда сопровождается поражением и некоторого рода испугом; потому ли, что оно вдруг, как бы врасплох, схватывает грешника на распутиях жизни, как преступника, и представляет неотклонимому судилищу Божию, или потому, что новый порядок, раскрываемый в сознании, совершенно нов для него и разительно противоположен прежнему, – и не нов только, но и совершенен во всех частях и блаженствоподателен, тогда как в первом, ничтожном, – одна туга сердца и крушение духа.

Все же исходная точка всех благих действий благодатного возбуждения есть это живое сознание нового Божественного порядка. Исходя из этого понятия приведем на память все бывшие опыты благодатного действия. Сознание нового порядка бытия и жизни производится двояким образом: а) иногда тот самый порядок, весь или в частях, видимо, ощутительно, самым делом представляется взыскиваемому грешнику; б) иногда же дух человека вводится в него и ощущает его внутренне.

А. Милосердый Господь различным образом раскрывает перед сознанием обращаемого Свой Божественный мир, в котором определено жить нашему духу. 1. Нередко для этого Он является Сам, видимо, под каким-либо образом, при бодрственном состоянии человека или во сне. Так явился Он апостолу Павлу на пути его в Дамаск, Константину Великому (21 мая)[4]4
  Даты памяти святых даны по старому стилю.


[Закрыть], Евстафию Плакиде (20 сентября), Неанию, шедшему мучить христиан (это Прокопий великомученик; 8 июля), Патермуфию во сне (9 июля) и многим другим. 2. Иногда благоволит посылать из того мира разные лица, тоже въяве или в сновидениях, в своем виде или под каким-либо другим образом. Так многократно являлась Матерь Божия, одна, или с Предвечным Младенцем, или в сопровождении святых – одного, двух и многих; великомученица Екатерина (24 ноября), например, обращена явлением ей Божией Матери во сне с Предвечным Младенцем, обручившим ее Себе в невесту. Многократно являлись Ангелы, по одному и целыми сонмами: например, святому Андрею юродивому (2 октября) во сне представился весь мир святых Ангелов в противоположность полчищу темных сил; многократно являлись святые: например, святитель Митрофан – врачу-лютеранину, девице больной и многим другим. 3. Иногда самый мир тот и особенно его чин и как бы основные начала живописуются перед неведущим сознанием в поразительном каком-либо образе, как это видно из приведенного уже случая со святым Андреем юродивым и из многих других примеров, в которых лицам обращенным были представлены или блаженные селения праведных, как царю индийскому и брату его, после того как святой апостол Фома (6 октября) роздал бедным данные ему на построение дома деньги; или страшные мучения грешников, как Исихию Хоривиту (3 октября, Пролог); или производство посмертного суда, как Петру булочнику, бросившему булку в лицо нищему; или была напечатлеваема глубокая мысль о смерти и участи после нее, как Иоасафу царевичу (19 ноября), святому Клименту (25 ноября) и одному юноше развратному, которому умирающий отец завещал непременно каждый вечер заходить в комнату, где он умирает. 4. Иногда дается осязательно ощутить невидимую некоторую силу, среди видимых сил и явлений действующую, но разительно отличную от них и исходящую из иного мира. Сюда относятся все вообще чудеса, помощью которых бывшие обращения исчислить и возможности нет. И Спаситель сказал, что неверующие и не уверуют, если не увидят знамений. Большая часть их явлена после Христа Спасителя, в первые времена христианства апостолами, а за ними святыми мучениками. Разительность присутствия здесь невидимой силы Божией часто обращала целые села и города, но никогда не оставалась совсем бесплодной. Кровь мучеников действительно лежит в основании Церкви… Бывали и такие случаи, что сила Божия являлась сама, без посредства лица человеческого, как при обращении Марии Египетской (1 апреля), или при посредстве святых вещей, икон, мощей и др. Так, обращение евреев в Вирите совершилось от чудных явлений на иконе Распятия Господня. При всех таких явлениях сознание, запутанное разными предметами и обольщениями мира и держимое безвыходно в порядке видимом, чувственном, внешнем, разительным, нечаянным и мгновенным представлением ему высших лиц и сил из невидимой некоторой области, мгновенно исторгается из своих уз и втесняется в иной чин бытия и жизни и, пораженное, стоит в нем. Здесь происходит то же, что при возбуждении электричества в каком-либо теле электричеством другого тела. Это последнее исторгает то из уз вещества и, привлекши к поверхности, держит пред собою.

Б. Дух наш, как мы видели, закрыт и заглушен многими покровами. Но по природе своей он есть зритель Божественного порядка. Способность к тому тотчас бывает готова явить и действительно являет силу свою, коль скоро устраняются вяжущие ее препятствия. Посему для возбуждения дремлющего в человеке духа и введения его в созерцание Божественного порядка благодать Божия или 1) непосредственно действует на него и, исполняя его силой, дает возможность разорвать обдержащие его узы, или 2) посредственно, стряся с него покровы и сети и давая через то свободу быть в своем чине. 1. Непосредственно наитствует дух человека Божественная, вездесущая и всепроникающая благодать, напечатлевая в нем мысли и чувства, отревающие от всех вещей конечных и обращающие к другому, лучшему, хотя незримому и неведомому, миру. Общая черта сих возбуждений есть недовольство собой и всем своим и туга о чем-то. Становится человек не удовлетворяющимся ничем, что окружает его, – ни своими совершенствами, ни тем, что имеет, хотя бы то были несметные сокровища, и ходит, как будто горем убитый. Не находя отрады ни в чем видимом, обращается он к невидимому и приемлет его с готовностью и искренно присвояет его себе и себя – ему. Многие с вопросом, чем все это кончится и к чему приведет, оставляли все и изменяли не только чувства и поведение, но и род жизни. Бывали случаи, что такое недовольство выражалось преимущественно в части знательной, как у Иустина Философа (1 июня), который преимущественно искал света видения Божественного Существа; иногда в части сердечной, как у Августина, который преимущественно искал покоя своему мятущемуся сердцу; а иногда, большей, впрочем, частью, в части деятельной, в совести, как у разбойников Моисея (Мурина; 28 августа. – Примеч. ред.) и Давида (Ермопольского; 6 сентября. – Примеч. ред.). Множество бывало случаев, что вдруг озарялась внутренняя храмина духа, засеменялось влечение и устремляло дух инуды[5]5
  В иное место. – Примеч. peд.


[Закрыть]. Не знаешь, откуда приходит и куда уходит, сказал об этом Господь (Ин 3, 8). Часто дух пробуждается напоминанием прошедшего. Так обращены Мария, племянница Авраамия Затворника (29 октября), погибавший в разбойничестве ученик святого Иоанна Богослова Феофил, эконом церковный. Откуда-то входит внутрь и внятно совести произносится речь: «Помяни, откуду ниспал еси!» – и сильно поражает забывшегося. Сюда можно отнести все обращения после юношеских падений. Нет сомнения, что и такие изменения промышлением Божиим издали подготовляются разными случаями, располагающими к восприятию благодатного воздействия; потому и здесь непосредственность только относительная. Но, с другой стороны, и то надо знать, что и всякое благодатное возбуждение обнаруживается в подобных этим влечениях и пробуждениях духа нашего. Благодать, хотя через видимое посредство, всегда, однако ж, невидимо и непосредственно прикасается к духу и извлекает его из томящих его уз во свет Божий, в область жизни Божественной. 2. Все посредства, относящиеся сюда, направлены на разорение уз духа. Разреши дух, дай ему свободу, и он сам собой потечет туда, откуда взят, – к Богу. Узы духа, как мы видели, треплетены, составляемы будучи: а) самоугодием, б) миром, в) диаволом. Против них и направляются разрушительные действия возбуждающей дух благодати.

А. Ближайшие на духе узы суть узы самоугодия всестороннего, качествующего в нашей животно-душевности. Они – точка соприкосновения и других уз, тех, которые идут от мира и диавола. Потому разорвание их очень важно, хотя очень трудно и многосложно. Ибо, так как необращенный весь живет животно-душевностью, то узы с этой стороны расширяются, много и разно сплетаются на такое пространство, как далеко расходится жизнь животно-душевная. Чтобы понять, как разоряются эти узы, надо взять во внимание, что здесь то, к чему примыкает эта жизнь, чем питается, в чем преимущественно выражается, составляет твердую для нее опору, на которой утверждаясь, она стоит и не боится поражения, не думает о нем и не чает его. Когда кто, например, пристрастился к художественности, или житейскости, или даже учености и весь живет в какой-нибудь из них, то на нее он опирается и в ней почивает всеми силами, помышлениями и надеждами. Так как отсюда исходит вся затем самоугодная жизнь, вяжущая дух, то эта опора самоугодия естественно становится основанием твердости и крепости уз, от него налагаемых на дух, как бы точкой, к которой прикрепляются эти узы. Потому, обратно, чтобы освободить дух от уз самоугодия, Божественная возбуждающая благодать обыкновенно разоряет опоры, на которых почивает самоугодливая самость. Поколебав эти опоры в основании, она ослабляет узы и дает возможность приподнять главу умученному и истомленному духу.

Опор у нашего самоугодия много; они есть и в нашем существе, то есть в теле и душе, и во внешней жизни нашей и вообще во всем порядке быта нашего. Таково плотоугодие в разных видах, то есть сластолюбие, роскошь, похотность, празднолюбие, страсть к развлечениям, житейская многопопечительность, честолюбие, властолюбие, видимая в делах успешность, зажиточность, лестный внешний быт, ценность связей, мирность внешних отношений, пристрастие к художественности, учености, предприятиям. Все это, в многоразличнейших видах, составляет твердую опору нашей самости, которая, с уверенностью в ее надежности и прочности, спокойно почивает на том и, пространно питаясь, возрастает день ото дня, у одного преимущественно в одном роде, у другого – в другом.

Спасительная Божественная благодать для пробуждения грешника от усыпления, направляя свою силу на разорение той опоры, на которой кто утверждается и почивает своей самостью, вот что делает.

Кто связан плотоугодием, того ввергает в болезни и, ослабляя плоть, дает духу свободу и силу прийти в себя и отрезвиться. Кто прельщен своей красотой и силой, того лишает красоты и держит в постоянном изнеможении. Кто упокоевается на своей власти и силе, того подвергает рабству и унижению. Кто много полагается на богатство, у того отнимается оно. Кто высокоумничает, тот посрамляется как маловедущий. Кто опирается на прочность связей, у того они разрываются. Кто положился на вечность установившегося вокруг него порядка, у того он разоряется смертью лиц или потерей вещей нужных. Держимых в узах беспечности внешним счастьем чем иным отрезвить, как не скорбями и несчастьями? И не для того ли вся жизнь наша преисполнена бедствий, чтобы она споспешествовала намерению Божию держать нас в трезвенности?..

Все такого рода разорения опор беспечного самоугодия составляют повороты жизни, кои, потому что они бывают всегда нечаянны, действуют поразительно и спасительно. Сильнее всего в сем отношении действует чувство опасности за жизнь. Это чувство расслабляет все узы и убивает самость в самом корне; человек не знает, куда деваться. Такого же свойства и теснота обстоятельств или чувство всеобщего оставления. То и другое оставляет человека одного с самим собой и от себя, ничтожнейшего, тотчас препосылает к Богу или обращает.

Б. Вторые узы духа налагаются от мира и лежат поверхностнее тех. Мир, со своими понятиями, началами, правилами, вообще со всем своим порядком, возведенным в неизменный закон, налагает тяжелую, владычественную руку на всех своих чад; вследствие чего никто из них не смеет и подумать о восстании против него или отвержении его власти. Перед ним все благоговеют, с какой-то робостью держатся его правил и нарушение их считают как бы уголовным преступлением. Мира нет как лица, но дух его каким-то образом держится в свете, влияет на нас и связывает, как узами. Очевидно, что власть его мысленная, воображаемая, а не действительная, не физическая. Следовательно, стоит только развеять эту воображаемую силу мира – и к нам близка будет возможность отрезвления от его обаяния. Так и действует Божие спасительное промышление о нас. С этой целью оно:

a) Постоянно перед лицом мира и нами держит два других мира – святых, Божественных, и в них, и через них, представляя вниманию и даже давая ощутить лучшее, непрестанно твердит о пустоте мирской жизни и мирских надежд. Эти Божии миры суть видимая природа и Церковь Божия. Опыт показывает, как нередко ум, отуманенный чадом мирским, отрезвляется созерцанием творений Божиих или вступлением в Церковь. Один зимой смотрел на дерево, стоявшее перед окном, и очнулся; другой после шумной беседы, ощутив сладость душевного покоя в храме, оставил прежние обычаи и посвятил себя служению Богу. Природа видимая и храм Божий не только вразумляли и отрезвляли часто христиан, беспечных и грешных, но обращали даже язычников к истинному боговедению и богоугождению. Одной женщине пало на сердце слово осанна и сделало ее христианкой. Обращение наших предков окончательно утвердилось воздействием на них храма. Великомученицу Варвару (6 декабря) обратило от идолов к Богу созерцание красот видимых творений Божиих. Сила их и влиятельность зависят от того, что они утомленному, изможденному, обессиленному, умученному суетой мира духу живо и ощутительно представляют лучший, блаженнейший порядок жизни и, мгновенно изливая в него отраду сей жизни, вразумляют человека тем, что, предаваясь владычеству мира, он только терзает и мучит себя, что счастье сокрыто совсем в другом мире и что если теперь так мучительно содружество с миром, то чего должно ожидать после? Этим зарождается призыв к миру Божию и отрывание от мира суетного, которые иногда в виде сильного порыва, а иногда постепенно и совсем наконец исторгают дух человека из уз мира. Таким образом, природа и Церковь суть отгнатели, развеватели, оттиратели обаяний суетного и многопрелестного мира. Они того ради Господом и поставлены в такой с нами связи, чтобы тем чаще и непрерывнее действовать на нас, разительнейше представляя противоположность одной жизни с другой.