Текст книги "Добротолюбие. Том II"
Автор книги: Святитель Макарий Коринфский
Жанр: Религиозные тексты, Религия
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
211. Некогда собрались старцы к св. Антонию Великому и с вечера до утра рассуждали о разных духовных предметах, – и особенно о том, какая добродетель больше всех, которая могла бы сохранять нас неуловимыми для сетей обольщения диавольского и прямым путем вести на верх совершенства. Предлагались разныя мнения: одни выставляли пост и бдение; другие – нестяжательность и презрение всех вещей; иные отшельничество или удаление в пустынь; иные – человеколюбие. Когда таким образом все высказались, стал говорить бл. Антоний. «Все сказанное вами спасительно и необходимо для ищущих Бога и желающих прийти к Нему. Но дать первенство какой-либо из указанных вами добродетелей не позволяют опыты падения преуспевавших в них. Ибо и отличавшиеся строгими постами и бдениями, и пребывавшие неисходно в пустынном уединении, и доходившие до крайней степени нестяжательности, и щедрые милостынедавцы попадались в сети врага и падали. И причина этому, думаю, не другая какая была, как недостаток рассудительности. Ибо она научает человека идти царским путем, избегая опасных крайностей: в отношении к пощению, например, она не допускает ни до чрезмерного изнурения тела, ни до поблажек ему. В Евангелии она называется оком и светильником души: светильник телу, говорит Господь, есть око: аще убо будет око твое просто, все тело твое светло будет: аще ли око твое лукаво будет, все тело твое темно будет (Мф. 6, 22, 23). Как свет все освещает и око все видит, так и она, все помышления и дела человека пересматривая и обсуждая, выясняет и определяет, что должно делать, как и от чего следует удержаться. Когда же у кого не достает такой рассудительности, тогда дела его и помышления, не будучи строго обсуждаемы, текут, как течется, и тут враг успевает подставить ему кажущееся добро вместо истинного, и, прикрывая им ров или сеть, ввергает в них и погубляет его».
212. Решение св. Антония подтверждается бесчисленными примерами. Вспомним о жалком падении старца Ирона. Он вдался в крайне строгий пост и глубокое уединение, и чтоб как-нибудь не нарушить их, по внушению врага не стал приходить в обычные собрания пустынников по субботам и воскресеньям, где во взаимном собеседовании выяснялись разные пути и распутия жизни строгой. Обольстившись этим, будто добрым советом врага, он поддался ему еще в большем прельщении, – принял его за Ангела, когда он явился ему в сем виде, и согласился, по его слову, броситься в высохший колодезь, – расшибся и на третий день скончался. – Вот и еще пример: два брата, вознамерясь идти в глубочайшую пустыню, положили не принимать иной пищи, кроме той, которую подаст Сам Господь. Когда, блуждая по пустыне, они изнемогли до того, что уже и двигаться не могли, напали на них мазики – дикий и жестокий народ; но видя их в таком жалком положении, сжалились над ними и предложили им хлеба. Один одумался и согласился принять хлеб, хоть и от человеков, но как от Господа посланных; подкрепился и остался жив. А другой упорно остался при своем решении, – и умер от голода. Вот и еще: некто из строгих постников и уединенников счел себя достойным общения с Небесными Силами, – и враг не замедлил воспользоваться сим; стал являться ему, как ангел, давать откровения о делах и мыслях человеческих, производить в келлии свет без светильника. Достигши сим путем полного к себе доверия, он велел ему наконец принесть в жертву Богу сына своего, подобясь Аврааму. И это конечно было бы исполнено, если бы сын, видя необыкновенные приготовления, не догадался убежать. – Еще: в Месопотамии одного воздержника и уединенника враг довел до беспрекословной веры снам, представив ему в сновидении два народа: христианский с апостолами и мучениками во мраке, бесславии, скорби и плаче, – и Иудейский с Моисеем, патриархами и пророками в лучезарном сиянии, в славе и радовании, – склонил перейти во иудейство и принять обрезание. – Довольно и этих примеров, чтоб убедиться, что нерассудительность есть открытая дверь к падениям и пагубе.
213. Рассудительность есть дар Божий, который однако ж надлежит развивать и воспитывать. Как? Отдавая все свое – на рассуждение опытнейших отцов. Это самая мудрая школа рассудительности, в которой научаются добре рассуждать о достодолжном даже и такие, которые не имеют особой к тому способности. Так решается вопрос, – как приобретается рассудительность. Приобретается истинная рассудительность истинным смирением, коею первым оказательством служит – открывать отцам не только то, что делаем, но и то, о чем думаем, ни в чем не доверяясь своему помыслу, но во всем следовать наставлениям старцев, и считать хорошим или худым только то, что они признают таковым. Такое действование и способствует безопасно пребывать на правом пути, и охраняет от всех сетей диавольских. Тому, кто свою жизнь располагает не по своему суждению, а по совету преуспевших, невозможно пасть от прельщения бесовского. Так предание рассуждению отцов своих помыслов заменяет свою рассудительность и научает ей. Враг не любит света; почему откровение злых помыслов тотчас, как они открываемы бывают, разгоняет их и истребляет. Как змея, извлеченная из темной норы на свет, старается убежать и скрыться: так и злые помыслы, будучи обнаружены откровенным признанием и исповедию, стараются бежать от человека. Это подтверждается многими и премногими примерами и опытами.
214. Авва Серапион рассказывает о себе: когда был я в новоначалии, то тайком от аввы брал себе сухой хлебец и съедал. Я делал это очень долгое время, и страсть овладела мною так, что я не мог одолеть ее. Совесть осуждала меня; я же стыдился сказать об этом авве. – Но по смотрению человеколюбивого Бога случилось зайти к старцу некоторым братиям, которые стали открывать ему свои помыслы и просить на них разрешения. Старец отвечал им, что требовалось, причем пришлось говорить и о воздержании в пище. Потом он прибавил: ничто столько не вредит монахам и ничто столько не радует бесов, как утаивание своих помыслов от духовных отцов своих. Слова эти сильно поразили меня; мне думалось, что Бог открыл старцу мои согрешения, и, пришедши в сокрушение, я начал плакать, – потом вынул из-за пазухи хлебец, который обыкновенно крал, и, повергшись на землю, просил простить прошедшее и молиться о сохранении меня от сего в будущем. Тогда старец сказал: признание твое освободило тебя от плена твоего; открывши свои грехи, ты поразил беса, уязвлявшего тебя при твоем молчании. Доселе ты попускал ему обладать тобою, не противореча ему и не обличая его, а теперь, будучи изведен из сердца твоего и обнаружен, он уже не будет иметь в тебе места. Старец не окончил еще речи, как показалось, будто горящий факел вышел из недр моих и наполнил всю келлию зловонием, так что присутствующие думали, что горит сера. Старец прибавил: вот Господь явно подтвердил истину слов моих и твоего освобождения. Так действием признания отступила от меня страсть чревоугодия, и с тех пор даже на мысль мне не приходило прежнее пожелание.
215. Что видим в Самуиле? – Он, с младенчества будучи посвящен Богу и удостоясь беседы с Ним, не поверил своему помыслу, но дважды воззванный Богом, спешит к старцу Илию и от него получает наставление, как должно отвечать Богу. Таким образом Бог Сам и того, кого удостоил собеседования с Собою, восхотел руководить наставлением старца, чтоб чрез то путеводить его к смирению. – Не то же ли видим и в св. Павле? Господь Сам призвал его; но тут же отсылает его к Анании, чтоб у него научиться пути истины. – И сам св. Павел после нескольких опытов проповеди Евангельской идет в Иерусалим проверить свое благовестие, да не како вотще течет (Гал. 1, 13-2, 2), – хотя ему осязательно сопутствовала благодать Святого Духа. Так очевидно, что Господь никому не открывает пути к совершенству, кроме руководимых к оному духовными отцами, как и чрез пророка говорит: вопроси отца твоего, и возвестит тебе, старцы твоя, и рекут тебе (Втор. 32, 7).
11. О степенях совершенства духовной жизни, по побуждениям к ней (Соб. 11-е)216. Три побуждения заставляют людей подавлять страсти, именно: страх гееннского мучения в будущем или боязнь строгости законов в настоящем; надежда и желание получить Царство Небесное; наконец любовь к добродетели, или добролюбие. Что страх заставляет гнушаться скверны зла, о сем говорится в притчах: страх Господень ненавидит неправды (8, 13). Что надежда также удерживает от увлечения страстями, – о сем сказано: не прегрешат вси уповающии на Него (Пс. 33, 23). О любви же сказано, что она даже не боится падения греховного: любы николиже отпадает (1 Кор. 13, 8). Посему Апостол все дело спасения заключил в стяжании этих трех добродетелей, говоря: ныне пребывают вера, надежда, любовь, – три сия (1 Кор. 13, 13). Вера, внушая страх будущего Суда и мучений, отклоняет нас от скверны страстей; надежда, отторгая ум наш от настоящего ожиданием Небесных воздаяний, заставляет презирать все плотские удовольствия; любовь, огнем своим воспламеняя в нас любовь ко Христу и к преспеянию в духовных добродетелях, побуждает с совершенною ненавистью отвращаться от всего, что противно им. Хотя эти три добродетели все ведут нас к одному концу, т. е. побуждают воздерживаться от всего недозволенного; но степенями своего достоинства они много разнятся между собою. Две первые свойственные тем людям, которые, стремясь к преспеянию, не восприняли еще сердечного их возлюбления; третья же исключительно принадлежит Богу и тем людям, которые восстановили в себе образ и подобие Божие. Ибо один Бог творит все благое не из побуждений страха или воздаяния, но по единому благолюбию. Вся содела Господь Себе ради, говорит Соломон (Притч. 16, 4), т. е. по благости Своей Он обильно изливает всякие блага на достойных и недостойных; поелику не может быть ни огорчен обидами, ни раздражен беззакониями людей, как вечно совершенная и по природе Своей неизменная благость.
217. Посему, кто стремится к совершенству, тот с первой степени страха, собственно называемого рабским, должен постепенно восходить на стезю надежды. Здесь человек уподобляется уже не рабу, а наемнику; ибо действует в ожидании будущего воздаяния. Хотя он, уверенный в прощении грехов своих, уже не страшится наказания за них, а сознавая в себе добрые дела, чает получить за них добрую награду; но не мог еще дойти до расположения свойственного сыну, который в полной уверенности в отеческом всещедром к себе благоволении, не колеблясь почитает своим все принадлежащее Отцу.
218. Итак мы должны ускорять свое шествие, чтоб, посредством николиже отпадающей любви востекши на третью степень сынов, почитающих своим все принадлежащее Отцу, удостоиться воспринять образ и подобие Небесного Отца и, следуя примеру истинного Сына Его, взывать: вся, елика имать Отец, моя суть (Ин. 16, 15): что и блаж. Павел исповедует о нас, говоря: вся ваша суть, аще Павел, или Аполлос, или Кифа, или мир, или живот, или смерть, или настоящая, или будущая, вся ваша суть (1 Кор. 3, 21, 22). К таковому Богоподобию призывает нас и заповедь Спасителя: будите убо вы совершении, говорит Он, якоже Отец ваш небесный совершен есть (Мф. 5, 48). У тех, которые находятся еще в состоянии рабов и наемников, расположение к добру иногда прерывается, именно, когда душа по причине некоего охлаждения ее чувства или по причине развлечения мирскими удовольствиями и радостями перестает поражаться страхом геенны или желанием будущих благ. Итак мы не иначе можем достигнуть истинного совершенства, как возлюбивши Бога не по другому чему, как по одному влечению любви к Нему; потому что и Он прежде возлюбил нас не для другого чего, как для нашего спасения. Для сего надобно нам стараться с пламенною ревностию восходить от страха к надежде, от надежды на степень любви к Богу, или любви к самым добродетелям с полною горячностию душевною, чтобы восприняв такую приверженность к добру, могли мы, сколько это доступно для человеческой природы, неуклонно пребывать в нем.
219. Великое находится различие между тем, кто страхом геенны или надеждою будущего воздаяния погашает в себе пламень страстей, – и тем, кто по чувству Божественной любви с омерзением отвращается от самой порочности и нечистоты, и блюдет в сердце благо чистоты по любви и приверженности к чистоте, и все делает, не мук страшась, а добродетель любя, и не на воздаяние в будущем обетованное взирая, а насыщен бывая сознательным вкушением настоящего блага. В таком состоянии человек, хотя б не имел никого свидетелем своих дел, не даст себе воспользоваться случаем ко греху, ни даже оскверниться тайно в мыслях услаждением греховным;
ибо питая в сердце истинную любовь к добродетели, он не только не приемлет в чувство ничего противного ей, но и с омерзением отвращается от того. А кто страхом удерживается от увлечения обольщением страстей, тот, по отнятии полагаемой страхом препоны, снова обратится к тому, что любит, и потому не всегда будет тверд в своей добродетели и никогда не будет покоен от борения страстей; так как никак не возможет стяжать твердого и непрерывного мира внутреннего, подаемого водворением чистоты. Где же нет покоя от браней, там нельзя время от времени не получать и ран. Ибо сколь бы кто искусен ни был в деле брани, сколь бы мужественно ни сражался, хотя бы часто наносил противникам смертельные раны, однако ж нельзя, чтоб и его не коснулось иногда вражеское острие. Напротив, кто, подавив всякое восстание страстей, наслаждается уже безопасным миром и вошел в приверженность к самой добродетели; тот постоянно сохранять будет это состояние доброго настроения, которым весь объят и которому весь предан, так как уверен, что ничего нет пагубнее погубления чистоты. Ему нисколько не прибавит честности уважение к присутствующим людям, и нимало не уменьшит ее у него уединение; но всегда и всюду нося с собою судию не только дел, но и помышлений своих – совесть, он преимущественно старается угодить Тому, Кого, как убежден, нельзя ни обойти, ни обмануть, от Коего и укрыться нельзя.
220. Кто, надеясь на Божию помощь, а не на свой ревностный труд, сподобится достигнуть сей степени совершенства, тот из рабского состояния, в котором действует страх, и из состояния наемнического, в котором двигателем служит не внутренняя доброта действующего, а чаяние воздаяния, переходит в состояние усыновления, в котором не имеют места ни страх, ни желание награды, но непрерывно действует одна николиже отпадающая любовь. Кто чрез такую любовь восстановит в себе образ и подобие Божии, тот будет услаждаться добром уже по сердечному расположению к самому добру; и стяжав терпение и кротость, некако подобные Божиим, не будет потом гневаться ни на какие пороки согрешающих, но паче, соболезнуя и сострадая их немощам, молиться будет о помиловании их, вспоминая, что и сам дотоле был одолеваем подобными страстями, пока не спасло его милосердие Господа, и что не своими усилиями исторгся он из уз жизни плотской, а благодать Божия избавила его от нее; – чтоб уразумел, что не гнев, а сострадание должно изъявлять к согрешающим, в мирном устроении сердца поя Богу: растерзал еси узы моя: Тебе пожру жертву хвалы (Пс. 115, 7), – и еще: аще не Господь помогл бы ми, вмале вселилася бы во ад душа моя (Пс. 93, 17); и чтобы находясь в таком смиренном настроении духа, мог исполнить и следующую заповедь Евангельского совершенства: любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас и молитеся за творящих вам напасть и изгонящия вы (Мф. 5, 44); и таким образом удостоился получить и прилагаемую к сей заповеди награду, по коей не образ только и подобие Божии носить сподобляемся, но нарицаемся сынами Божиими: да будете, говорится там, сынове Отца вашего, Иже есть на небесех: яко солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и неправедныя (ст. 45). Каковую любовь сознавая себя достигшим, блаж. Иоанн говорит: да дерзновение имамы в день судный, зане якоже Он есть, и мы есмы в мире сем (1 Ин. 4, 17). Ибо человек по природе своей немощный и слабый, чем другим может быть, якоже Он есть, если не простертием благожелательной любви сердца своего, по подражанию Богу, на добрых и злых, праведных и неправедных? – Так чтоб творил добро по приверженности к самому добру, являя в себе истинно всыновленного Богу, о коем тот же блаженный Апостол так возглашает: всяк рожденный от Бога, греха не творит, яко семя Его в нем пребывает, и не может согрешати, яко от Бога рожден есть (1 Ин. 3, 9), и еще: вемы, яко всяк рожденный от Бога греха не творит; но рожденный от Бога блюдет себя, и лукавый не прикасается ему (1 Ин. 5, 18). – (Это, впрочем, должно разуметь не о всяком роде грехов, а только о грехах смертных. – Поистине, невозможно и самым святым не впасть в те малые прегрешения, которые бывают в слове, в мысли, в желании, по неведению, по забвению, по какой-либо крайности, по нечаянному случаю, – которые, хотя различны от греха, называемого грехом к смерти, однако ж не могут не иметь некоей виновности и укоризны). Итак кто, как мы сказали, приобретет любовь к добру и сделается подражателем Богу, тот облекшись в милосердие и долготерпение Господни (Кол. 3, 12), будет молиться и за самых гонителей своих, взывая подобно своему Господу: Отче, отпусти им, не ведят бо что творят (Лк. 23, 34). Очевидный же признак души, не очищенной еще от скверных страстей, состоит в том, когда кто не имеет чувства соболезнования к чужим прегрешениям, но произносит на них строгий суд.
12. О конце покаянных трудов (Соб. 20-е)221. Совершенное покаяние состоит в том, чтоб не делать более тех грехов, в коих каемся и в коих обличает нас совесть; доказательством же удовлетворения за них с нашей стороны и их нам прощения служит изгнание из сердец наших и самого сочувствия к ним. Да ведает всяк, что он еще не разрешен от прежних грехов, коль скоро в то время, как подъемлет труды и воздыхания в удовлетворение за них, пред очами ума его играют образы грешных дел, или тех, кои сам делал, или подобных им, и чрез это, не говорю услаждением предметами непотребными, но даже воспоминанием об них разоряется внутреннее доброе настроение души. Итак бодрственно трудящийся над таким удовлетворением тогда лишь пусть признает себя разрешенным от своих грехов и во всем, что прежде наделал, получившим прощение, когда восчувствует, что сердце его нисколько уже не трогается их приманками, а не только воображением. Почему испытатель покаяния и прощения заседает в совести нашей, который прежде дня судного, пока еще медлим мы пребыванием во плоти сей, открывает нам отпущение вины нашей и объявляет об окончании удовлетворения возвещением о прощении. И чтоб определеннее выразить сказанное нами, – говорю: тогда наконец поверить должно, что отпущены нам все скверны прежних грехов, когда из сердца нашего будут изгнаны как сластолюбивые вожделения, так и страсти.
222. Вопрос: но откуда же после сего может порождаться в нас то святое и спасительное сокрушение и смирение, которые так описываются от лица кающегося: беззаконие мое познах и греха моего не покрых; рех: исповем на мя беззаконие мое Господеви, чтоб поистине и заслуженно могло быть приложимо к нам и следующее за сим: и Ты оставил еси нечестие сердца моего (Пс. 31, 5)? Или как, простершись в молитве, возмогли бы мы возбуждать в себе такие покаянные слезы, которые сильны бы были привлещи нам прощение грехов, как это делал св. Давид: измыю на всяку нощь ложе мое, слезами моими постелю мою омочу (Пс. 6, 7), если изгоним из сердец наших всякую память о грехах наших, которую напротив повелевается нам крепко хранить словом Самого Господа: Аз есмь заглаждаяй беззакония твоя, и грехи твоя, и не помяну: ты же помяни (Ис. 43, 25)? Почему не только за рукоделием, но и на молитве я нарочно стараюсь вызывать в душе своей воспоминание прежних грехов, чтоб действеннее расположившись к истинному смирению и сокрушению сердца, возыметь дерзновение сказать с пророком: виждь смирение мое и труд мой, и остави вся грехи моя (Пс. 24, 18).
223. Ответ: сказанное сказано о конце покаяния и о признаке удовлетворения совести и правды. Что же касается до воспоминания грехов, то это конечно довольно полезно и нужно; но только для тех, которые еще проходят подвиг покаяния, – чтобы они, бия в перси своя, непрестанно взывали: яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну (Пс. 50, 5), – и еще: яко беззаконие мое аз возвещу и попекуся о гресемоем (Пс. 37, 19). Итак, когда совершаем мы покаяние, и воспоминание о прежних греховных делах еще уязвляет нас, тогда оно необходимо, чтоб рождающийся при сем от сознания своей виновности дождь слезный угашал огонь совестного жжения. Когда же у кого действием углубленного смирения сердца и сокрушения духа, при неутомимом покаянном труде и воздыхании, воспоминание о них будет усыплено и жало совести благодатию милосердого Бога будет изъято из глубины души, тогда явно будет, что он достиг конца удовлетворения, заслуженно получил всепрощение и очистился от скверны всех грехов своих. До такого однако ж забвения не иначе доходят, как чрез заглаждение прежних грехов и страстных увлечений, и совершенно полное очищение сердца; и его без смирения никто не может достигнуть из тех, которые по нерадению или презорству небрегут об очищении своих страстей, а только тот, кто горьким плачем и непрестанными воздыханиями измоет всю скверну прежних нечистот, и может, по трудах, всею крепостию души взывать к Богу: беззаконие мое познах и греха моего не покрых (Пс. 31, 5), – и: быша слезы моя мне хлеб день и нощь (Пс. 41, 4), – чтоб, вследствие того, заслуженно услышать от лица Господа: отъях яко облако беззакония твоя, и яко примрак грехи твоя (Ис. 44, 22).
224. Ты сказал пред сим, что нарочно вызываешь воспоминание о прежних грехах. Этого не следует делать; даже если против воли вторгнется такое воспоминание, то его надо тотчас изгонять, потому что оно отвлекает ум от чистого созерцания, особенно у того, кто пребывает в уединении, впутывая его в нечистоты мира сего и задушая зловонием страстей. Ибо когда ты возобновляешь воспоминание о том, что по неведению или по похоти наделал прежде по князю века сего, оттуда, – уступлю тебе, что при таком помышлении не подкрадывается к тебе никакое тем соуслаждение, – тогда всеконечно и одно это мысленное соприкосновение с прежнею гнилью испортит воздух ума отвратительным зловонием и изгонит духовный запах, или сладость благоухания добродетелей. Почему, когда память о прежних страстных делах толкнет в чувство, то от него должно отскакивать так же, как отбегает муж честный и степенный от бесстыжей и дерзкой женщины, при всех обращающейся к нему с объятиями или разговорами. Ибо если он не отклонит от себя тотчас ее прикосновение и допустит хоть самое короткое промедление в нечестном с нею разговоре; то пусть и оттолкнет согласие на срамное удовольствие, никак однако ж не избежит осуждения всех проходящих, как допустивший нечто бесславное и укоризненное. Так и мы, если будем введены в такого рода помышления заразительным воспоминанием, то нимало не должны промедлять в них, но тотчас оступить от воображения их, – чтоб Ангелам, когда, мимоходя, увидят они нас опутанными такими нечистыми и срамными помыслами, не попрепятствовать сказать о нас: благословение Господне на вас, благословихом вы во имя Господне (Пс. 128, 8). Но бывает часто и то, что иной из неопытных, в чувстве сокрушения перебирая падения свои или других людей, незаметно уязвляется тончайшею стрелою похоти и согласием на нее, – и таким образом начатое под видом благочестия заканчивает срамным и пагубным для себя концом. Ибо суть путие мнящиися правы быти мужу, обаче последняя их зрят во дно адово (Притч. 16, 25).
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?