Текст книги "Двери 520"

III

Mary was a different girl

Had a thing for astronauts

Mary was the type of girl

She always liked to play a lot

30 seconds to Mars

В середине июня открывать дверь по утрам стало настолько тяжело, что я начала испытывать приливы внезапного желания остаться дома. Они приходили ко мне словно из параллельной вселенной, внезапно захлёстывая волной усталости тело и сознание. Проходили несколько секунд, и этот поток схлынывал так же внезапно, как и приходил, но игнорировать само его существование, вычёркивая эти ощущения за границы осознанности, становилось всё сложнее и сложнее.

Но всё же это получалось. Когда я привычно стучала каблуками по ступенькам, тело уже было наполнено утренней энергией, на языке ещё стоял привкус кофе, а сознание было полностью захвачено ритмом музыки. Заходя в метро, я уже забывала о том, каким острым и отчаянным было желание сдаться, не толкать дверь, сесть на пол и положить голову на колени. После пересадки на кольцо сама мысль о том, что я вообще могу испытывать подобные чувства, начинала казаться странной, а после перехода на голубую ветку я и вовсе уже ни о чём не помнила, готовясь погрузиться в мир пластиковых жалюзи, люминесцентных ламп и вечно чересчур холодящих воздух кондиционеров.

Время от времени мысли о двери флешбеком настигали меня в обеденный перерыв, где-то после второго глотка кофе из купленного в Старбаксе стаканчика. Я отщипывала кусочек шоколадного маффина и закидывала его в рот, сладкая пористая плоть впитывала в себя горечь мыслей. Сахар волшебно глушит голову. Ещё несколько глотков кофе с карамельным сиропом, и я готова продолжать работу, окунувшись в выверенный и отлаженный строй повторяющихся по кругу мыслеобразов, перетекающих друг в друга, как разноцветные кристаллики в калейдоскопе.

IV

Om Shanti Shanti Shanti Om

Мантра покоя

По-моему, планировку в моём доме разрабатывал параноик. Сейчас, когда я мысленно преодолеваю путь от квартиры до метро, мне становится страшно от количества дверей и замков. От чего они должны меня защищать?

Я закрываю глаза и представляю, что вместо клетчатых спортивных штанов на мне снова аккуратная тёмная юбка, вместо безразмерной серой майки – пиджак и блузка, чуть приоткрывающая приподнятую пушап-лифчиком грудь. Ноги закованы в полупрозрачную броню колготок, увенчанную чёрными туфлями на высоком каблуке. Я изо всех сил толкаю бедром дверь и быстро проворачиваю ключ. Она послушно распахивается. Я оказываюсь в небольшом закутке – общем на две квартиры пространстве, которое мои соседи заняли двумя остовами детских колясок и одиноким и, похоже, отвергнутым велотренажёром.

Я прохожу несколько шагов, привычно уворачиваюсь от торчащей ручки коляски и оказываюсь перед второй дверью. Если приглядеться, в её лакированной деревянной поверхности можно разглядеть собственное отражение. Я прокручиваю замок, и она мягко открывается, выпуская меня в тусклый полутёмный закуток – общее на четыре квартиры пространство. Ещё одна дверь, на этот раз тонкая и дешёвая. Роль ручки здесь выполняет острое колёсико, оставляющее на руках запах металла. Я проворачиваю его, выхожу наружу, захлопываю дверь за собой и оказываюсь у лифтов.

Вниз я всегда спускаюсь пешком – так быстрее. Я прохожу к неприметной деревянной двери, выкрашенной белой краской. На ней есть замок, но она никогда не бывает заперта. За дверью скрывается бесконечная череда лестничных пролётов. Я привычно сбегаю вниз. Стук каблуков отдаётся от стен и потолка. Мимо мелькают одинаковые белые двери, за которыми повторяется всё тот же путь – лифты, пустые пространства и квартиры.

Наконец, я на первом этаже. Прохожу мимо скрывшейся за занавеской в своём крохотном закутке консьержки, краем уха ощущаю бессмысленный поток доносящихся оттуда телевизионных звуков. Впереди – ещё две двери, самые большие и внушительные. Внутренняя всегда открыта, она ведёт в небольшой предбанник, в котором поместилась застеклённая доска с объявлениями и стенд, заваленный бесплатными газетами. Ещё несколько шагов, и я около самой тяжёлой и толстой двери. Нажимаю тугую кнопку, и под немелодичный электронный скрежет, доносящийся из динамика, магнитный замок на секунду размыкается, чтобы выпустить меня наружу.

Я открываю глаза и снова оказываюсь в кресле. В последнее время я часто проделываю этот путь в своей голове. Чем больше я его представляю, тем более сложным и абсурдным он мне кажется. Словно гора камней на вершине скалы, которая дожидается малейшей вибрации, чтобы обрушиться на чью-то голову.

Я выглядываю в окно и окидываю взглядом дома, окружающие мой двор. Они точно такие же, как тот, в котором я живу. Тут у нас целый квартал домовблизнецов. Время от времени мокрые люди входят в подъезды и выходят из них, преодолевая в реальности тот путь, который я с таким трудом раз за разом проигрываю в своём воображении. Я немного завидую им и в то же время испытываю жалость. Бесконечные двери дают людям иллюзию защищённости, заставляют их чувствовать себя скованными. Также ребёнок перестаёт плакать после того, как мама крепко запеленает его в кокон из простыней. А я голая.

V

Did you think that I would laugh

When you said I was small?

Did you think that that would pass

As if nothing at all?

You say a lot of funny things, my

little bunny

And I almost always laugh

But that’s not really funny.

Eels

Я помню, что совсем не удивилась в то утро. В 8.15 я по обыкновению в последний раз поправила волосы, прощупала карманы штанов, чтобы убедиться, что взяла карточку на метро, и уже ставшим привычным движением толкнула дверь бедром, а после – дёрнула ручку. Сила удара словно канула в пустоту, игнорируя закон сохранения энергии. Ещё до того, как я попробовала толкнуть дверь во второй раз, какая-то бессильная часть меня уже ясно понимала, что она не выпустит – не откроется.

Моё неосознанное «Я», давно вытесненное на задворки сознания, понимало это очень хорошо, ведь очевидно, что, на самом деле, это я сама отказывалась открывать дверь, непроизвольно проворачивая ручку не в тот момент и неправильно прикладывая удар. Но моё поверхностное сознание, та субстанция, которая чаще всего подразумевается под бессмысленным словом «я», ещё не открыло для себя этой истины.

Между моей пружиной – рябью на поверхности озера – и тёмными глубинами моей внутренней личности существовала крепкая прослойка льда, в которой не было ни одной лунки. Вот почему я раз за разом толкала дверь бедром, не обращая внимания на боль, а затем, оттолкнувшись ногами, врезалась в неё всем телом с разбега. От очередного удара из лёгких выдуло воздух, а в глазах на секунду потемнело. Даже не попытавшись провернуть ручку, я села на грязный коврик у входной двери и сбросила с плеча сумку.

Я ощутила всеобъемлющий прилив усталости, который захлестнул меня так естественно и так глубоко, что на несколько мгновений вытеснил из головы все мысли, эмоции и чувства. Я осталась в полной тишине. Стука снизу спины тоже не было слышно. Хотя это, конечно, всего лишь метафора.

Я сняла с ног туфли и отбросила их от себя. Со брав всю волю в одно большое усилие, я встала на ноги. Плитка коридора показалась невероятно холодной.

VI

Будь то дом, звезда

или пустыня – самое

прекрасное в них то,

чего не увидишь глазами.

«Маленький принц»

Парк казался загадочным оттого, что холодный синий свет фонарей смешивался с блёклым серым светом звёзд. Я стояла на узкой заасфальтированной дорожке, уходящей вперёд и теряющейся где-то в темноте. Асфальт был мокрым, босым ногам было холодно. На мне было надето белое ситцевое платье. Совсем как на советских девочках из старых фильмов.

Дорога завораживала меня. Идеально ровная освещённая линия, проходящая через темноту и ведущая туда же. Я не могла заставить себя сделать шаг вперёд. Я чувствовала себя совершенно беззащитной. Лес словно бы обладал собственной волей, злобным чужеродным сознанием. Он наблюдал за мной.

Я собралась с силами и сделала первый шаг по холодному асфальту. Потом ещё один и ещё один. Было беспросветно тихо и очень холодно. Деревья обступали меня со всех сторон, тянули ко мне свои разлапистые ветви, неестественно резко очерченные в синем свете фонарей. Почему-то пахло не хвоей, а сыростью и землёй.

Взгляд злой лесной воли жжёт меня морозом между лопаток, проникает всё глубже, растворяется в крови. Чем дальше я иду, тем меньше становятся ареалы света вокруг фонарей. Мне хочется взять кого-то за руку, сжать изо всех сил, вцепиться когтями в ладонь и почувствовать, как под пальцами пульсирует тепло. Этот агрессивный образ, навязанный страхом, стоит перед глазами очень ярко.

Небо заполнено звёздами. Их, наверное, миллионы или миллиарды. Я никогда в жизни не видела столько звёзд. Они мерцают, не освещая ничего на земле, словно бы отделённые от меня невидимым стеклом. Но я не позволяю себе любоваться ими, страх гонит меня вперёд.

Я иду всё быстрее и быстрее в надежде хоть немного согреться, но мороз проникает всё глубже под кожу. Деревья вокруг начинают покрываться льдом, асфальт под ногами обледенел и обжигает холодом ступни, отдаваясь спазмами где-то в мочевом пузыре. Я оглядываюсь вокруг – со всех сторон только замёрзший лес. Он больше не покачивается на невидимом ветру, парализованный слоем льда. Ощущение взгляда, буравящего мои лопатки, поблёкло.

Ноги уже совсем онемели, но мне ничего не остаётся, кроме как продолжать шагать вперёд по скользкому и острому асфальту. Надо мной простирается застывшее небо без луны, нависают ветви замёрзших деревьев, скованные коркой льда.

Один из фонарей ещё издалека показался мне ярче остальных. Словно полярная звезда, он выделялся из массы тусклых огоньков. Я шла к нему, но он не приближался. Ну же, зачем ты так мучаешь меня?

Я ускорила шаг, но он, кажется, стал только ещё дальше. Лишь когда я уже потеряла всякую надежду, он неожиданно появился совсем рядом. Свет нещадно бил мне в глаза, ослепляя, но я чувствовала себя намного спокойнее. Холод отступил.

Свет отделился от столба, словно какое-то диковинное насекомое вспорхнуло с травинки, он поплыл вперёд. Неужели это для меня?

Сгусток света быстро несётся над дорогой. Я не хочу остаться в темноте и потому бегу за ним изо всех сил. Наверное, мои ступни в кровь сдираются об асфальт, но сейчас я этого не чувствую. Я бегу за светящимся шаром, который словно выгравировал свой контур на сетчатке моего глаза.

Он становится всё ярче. Внутри шара переливаются какие-то смутные тени. Кого-то из них я даже, кажется, узнаю. Мне вдруг становится тепло и приятно. Свет входит в меня. Откуда-то из живота по всему телу распространяется волна оргазмического блаженства. Словно бы меня ударили по голове, и удар высветлил каждую клеточку тела.

Я скучала по вам

Светящийся шар потух, я беззащитно рухнула, полностью ослеплённая наступившей тьмой и пронизанная сосущим ощущением незавершённости. Сердце всё ещё быстро бьётся. Оно стучит в висках, пульсирует на шее и на сгибе локтя. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу отпечатавшееся на сетчатке яркое пятно.

Проходит ещё несколько минут, прежде чем я вновь начинаю различать окружающий мир. Лес вокруг меня теперь сделан из железа. Стволы металлических деревьев покрывает толстый слой ржавчины. Я чувствую резкий запах плесени и гнилого металла. Я представляю, сколько здесь ядовитых грибков. Сейчас я вдыхаю их споры, они прорастут в моих лёгких. Я стараюсь не думать об этом. Мне ничего не остаётся, кроме как идти вперёд.

Дорога всё такая же идеально прямая. Тёмные участки сменяются пятнами фонарей. Каждый следующий блёклее предыдущего. С каждой минутой разглядеть что-то становится всё сложнее и сложнее. Дорога теряется в полумраке, и я следую ей скорее на ощупь, переходя от одного едва тлеющего огонька к другому. Их энергии едва хватает на то, чтобы быть видимыми.

Наконец дорога обрывается. Передо мной – чёрная вода. Может быть, маленький пруд, а может, целое озеро или даже море. Всё теряется во мраке. От воды веет влагой и холодом.

Я вижу, как бесконечное разнообразие звёзд на застывшем чёрном небе удваивается в отражении воды. А ещё в воде я вижу луну. Она колыхается от крохотных волн, дрожит, словно желе на тарелке. Как такое возможно? Луны нет на небе, но её отражение живёт в водной глади. Такая яркая и безжизненная.

Асфальт уходит прямо под воду. Дальше дороги нет. Я смотрю назад, фонари погасли. В них закончилась вся энергия. Неужели мне придётся плыть дальше? Меньше всего мне хочется касаться этой чёрной воды.

Мне кажется, что, если я поплыву, откуда-то из глубины поднимется существо. Оно схватит меня за руки и ноги, – и вот я уже задыхаюсь, глотаю холодную воду. Я трясу головой, отгоняя зародившийся образ. Чтобы преодолеть внезапно показавший себя страх, я пробую ногой воду. Но мои пальцы так и не достигают чёрной глади. Вода под ногой превратилась в лёд. Надо же. Я медленно поставила рядом вторую ступню. Я стою на воде.

Я медленно шагаю вперёд, морщась от прикосновений острого и холодного льда, впивающегося в ступни. Откуда-то из-под воды исходит мягкий лунный свет. Мне кажется, что я вижу свою тень на небе, словно оно – всего лишь низкая хрустальная сфера.

Шаг за шагом, шаг за шагом. Шаг. Потом ещё шаг. И вот я уже одна посередине тёмной бесконечности. Не ясно, правильно ли я иду. Не помню, откуда я пришла. Надо мной звёзды. Подо мной – их отражения. А может быть, и наоборот. Мне остаётся только каждый раз надеяться, что при следующем шаге кромка льда всё же появится и я не провалюсь в воду. Я делаю шаг, а потом ещё один. Я иду без определённого направления.

Впереди островок. Совсем крохотный. Я увидела его где-то на горизонте поля зрения. Просто маленькое возвышение над чёрной водой. Я почти что бегу к нему, забыв обо всём. Больше всего мне хочется оказаться на твёрдой земле. Вот она, уже совсем рядом. Я прыгаю и цепляюсь ногами за пронизанную засохшими корнями каких-то растений глину. Моё платье тут же покрывается грязью. Я не обращаю на это внимания. Нужно просто подтянуться. Ну же. Получилось.

Я поднимаюсь с коленок и делаю глубокий вдох, впуская в свои сжатые от напряжения лёгкие поток холодного воздуха. Это даже не остров – просто клочок земли в несколько метров шириной. Травы под ногами нет – только глина и корни. И большой каменный колодец.

Зачем он нужен на крохотном островке посередине озера? Это пугающе бессмысленно. Я подхожу к колодцу, не решаясь заглянуть внутрь. Воздух пронизывает странный электрический запах. Моё сердце испуганно бьётся.

Я делаю ещё несколько вдохов и заглядываю. Внутри – только вязкая, упругая, почти одухотворённая темнота. Наверное, именно такой темнотой была окутана Вселенная до того, как прогремел Большой взрыв. Я чувствую, что она словно бы слегка вибрирует, отдаётся всполохами внутри моей груди.

Мне страшно находиться рядом с колодцем. Нужно уходить. Мне вдруг начинает казаться, что остров готов меня съесть, что ноги сейчас начнут увязать в глине. Нужно уходить отсюда, нужно найти другой берег.

Я подхожу к краю и делаю шаг в воду. Всё тело захватывает чернота и холод. Вода ослепляет, попадает в нос и рот. Я уже не знаю, где верх, а где низ. Под руку попадается какой-то корень. Я хватаюсь за него и пытаюсь выбраться, но меня словно бы тянет вниз что-то невидимое. Ноги не слушаются. Лёгкие скорчились в огне от невозможности вдохнуть. Страх вытесняет все образы из головы, растворяет мою личность. Я вкладываю всю силу в руки. Вперёд. Давайте!

Наконец, я подтягиваюсь на сухом корне, жадно цепляюсь за вязкую грязь глины и вываливаюсь обратно на сушу. Земля пульсирует, словно живое существо, я чувствую это щекой. Неважно. Я кашляю и дышу.

Идти мне некуда. Неужели это конечный пункт пути? Всё тело дрожит от холода. Я такая слабая. Мне хочется лежать и больше не вставать. Просто лежать и смотреть на звёзды, чувствовать, как земля пульсирует в унисон с сердцем. Ко мне подступает темнота. Хочется сдаться и погрузится в неё, но я трясу головой, сплёвываю набравшуюся во рту вязкую слюну и заставляю себя встать. В глазах бегают мушки, голова наполнена тонким звоном на грани слышимости.

Похоже, это конец дороги. Идти мне больше некуда. Я подхожу к колодцу и наклоняю голову в темноту. Разглядеть бы хоть что-нибудь там, внизу. Бесполезно.

Другого пути нет. Я сажусь на бортик колодца, уцепившись руками за поросший плесенью камень, в последний раз смотрю на бесконечную пелену звёзд и покрытое рябью отражение луны. Делаю несколько глубоких вдохов. Полная тишина вокруг, – в этом мире нет звуков. Это ещё страшнее, чем темнота. Я выдыхаю и спрыгиваю вниз.

VII

И всё, что копили,

Обернётся в прах.

Не помогут даже

Кришна, Иисус и Аллах.

Но если вдруг Майя потерпит крах,

Мы сможем найти

долгожданный ништяк.

Botanic Project

Я открыла глаза. Всё тело пропитано ощущением падения. В голове стучит, кожа покрыта вязким, нездоровым потом. Я села на кровати и потрясла головой, – в висках гулом отдалась занудная, тяжёлая боль. Делаю несколько глубоких вдохов. У меня такое ощущение, словно где-то внутри меня скопилось много грязи. Она в лёгких, в желудке, под кожей.

Нужно встать. На улице уже, похоже, середина дня. В комнате душно, но меня всё равно знобит. Я отыскиваю пульт, устанавливаю кондиционер на 27 градусов и иду в ванную. Здесь я долго и тщательно чищу зубы, пока белая пенка выплёвываемой пасты не становится розоватой от крови. Я промываю рот ополаскивателем и залезаю в ванну. Выкручиваю кран, чтобы вода стала горячей, почти обжигающей, потом засыпаю немного морской соли. Не удовлетворившись, я кидаю в воду ещё и пенную бомбочку, которая наполняет воздух в ванной цитрусовым ароматом.

Я скидываю пропитанную потом серую футболку и бросаю её в стиральную машину. Туда же отправляются трусы. Я плюхаюсь в обжигающе горячую пену, – тут же становится легче, яркие ночные образы путаются, отходят на второй план, обратно, в подсознание. Я снова чувствую себя собой, что бы это ни значило.

Я провожу в горячей ванне ещё, наверное, полчаса, пока у меня не начинает кружиться голова. Я трогаю себя за виски, несколько раз ударяю себя по щекам и начинаю споласкиваться под прохладным душем, который наполняет тело электрической энергией теплового перепада. Наконец я выбираюсь из ванны и насухо вытираюсь полотенцем.

На полу набралась большая лужа воды, но вытирать лень. Я провожу полотенцем по запотевшему зеркалу и вглядываюсь в отражение. Влажные волосы чёрными жгутами раскинулись по плечам, лицо раскраснелось, но тёмные разводы, въевшиеся в кожу под глазами, всё равно заметны. Несмотря на то, что мой образ жизни без выхода из дома вряд ли можно назвать здоровым, я выгляжу даже слегка посвежевшей. Лучше, чем несколько месяцев назад, – это точно.

Провожу рукой по шее, зачем-то хватаю себя за косточку ключицы, по очереди приподнимаю левую и правую грудь, оттягиваю кожу на животе. Похоже, что я в полном порядке. Из-за этого я чувствую какое-то странное чувство неудовлетворённости. Какой-то полуистлевшей сущности внутри меня хочется себя пожалеть, ей кажется, что для гармонии мне нужно быть, как минимум, больной раком. Не буду давать ей волю. Самоуничтожение мне ни к чему.

Я выхожу из ванной. Мне предстоит ещё целый день жизни. В последнее время я радуюсь этому чувству предвкушения. Оказывается, я люблю не знать, чем буду заниматься. Не одеваясь, я иду на кухню. Потоки воздуха приятно холодят влажную кожу. Я выливаю воду из фильтра в чайник и нажимаю на кнопку. Пока вода готовится вскипеть, я поднимаю руки вверх, изо всех сил вытягиваю спину, затем делаю несколько наклонов.

Припомнив уроки йоги, я пытаюсь принять позу собаки мордой вниз, уперевшись руками в плитку пола. Спина приятно похрустывает, я чувствую, как мышечные зажимы расправляются. Мне хочется довести это до конца. Я плюхаюсь на пол голым животом и принимаю позу собаки мордой вверх. Позвоночник награждает меня за этот манёвр фейерверком хруста, напоминающего массовое уничтожение залежей пупырчатого полиэтилена. Я чувствую щемящую лёгкость в спине. Закипает чай. Я всё ещё не знаю, с чего начать день.

Заглядываю в холодильник и обнаруживаю, что еды осталось негусто, однако ситуация пока не критическая. Я намазываю на хлеб масло и с удовольствием откусываю кусочек бутерброда, запивая его молочным улуном. Заглядываю в телефон – сегодня 3 августа, ровно 51 день с тех пор, как дверь не выпустила меня. 51 день дома.

И всё-таки лучше купить продуктов сейчас, не дожидаясь, пока кончится решительно всё. Я закидываю остатки бутерброда в рот, подхватываю чашку чая и возвращаюсь в комнату. В углу, на полу, валяется мой макбук. Он уже успел слегка запылиться. Теперь я редко им пользуюсь. Это может показаться странным в моей ситуации, однако во мне народилось какое-то стойкое чувство неприятия интернета, я не захожу в него без крайней необходимости.

Чуть чаще я пользуюсь большим аймаком, который стоит на столе, он не подключен к интернету, в нём не работает Wi-Fi-модуль, и этим он мне нравится. По вечерам я смотрю на нём старые фильмы, иногда слушаю музыку. Вчера я пересматривала антологию Яна Шванкмайера, а в перерывах слушала записи Джона Леннона. Я даже подпевала, к глазам почему-то подкатывали слёзы. Наверное, он, правда, очень любил свою Йоко.

А песню Imagine я вчера послушала, наверное, раз десять. Круг за кругом. Правда подпевать ей я почему-то не решалась. А теперь мне, по-моему, даже включать её нет смысла. Стоит немного сконцентрироваться, как музыка сама начинает играть в голове.

 
Imagine all the people
Living for today
Imagine there’s no countries
It isn’t hard to do
Nothing to kill or die for
And no religion too
 

Я открываю крышку макбука, нажимаю кнопку и жду, пока он неторопливо прогрузится. Я проверяю, что он словил сеть, запускаю браузер и быстро захожу на сайт магазина – заказываю себе фруктов, гречневой лапши, 10 двухлитровых бутылок сока, замороженных овощных смесей и замороженных шампиньонов, ультрапастеризованного молока, печенья и много другой еды. Ровно столько, сколько сможет принять мой холодильник и кухонные шкафы.

Еды, которую я заказала, должно хватить на полторы-две недели, а то и дольше. Я указываю время доставки – 19:15. Теперь остаётся только подтвердить оплату по карте.

Около семи часов вечера моя соседка с завидным постоянством уходит на посиделки к своей родственнице на этаж выше, оставляя внешние двери открытыми. Тогда весь процесс получается довольно простым – я открываю курьеру домофон, он поднимается на лифте, беспрепятственно проходит через разделяющие нас внешние двери и оказывается прямо перед моей. Я приоткрываю дверь на цепочку, и он просовывает пакеты в щель. Если они не проходят, приходится сначала кидать продукты по одному. Это унизительно, но терпимо. Я думаю, курьеры уже привыкли и считают меня просто очередной полусумасшедшей. В этом городе чужие заскоки мало кого удивляют.

Однако бывает и такое, что моя соседка вдруг решает ни к кому не идти. Тогда приходится объяснять курьеру по телефону, что я не могу открыть дверь, что ему нужно позвонить в соседнюю квартиру и попросить открыть их. Всё это для меня большой стресс, мне хочется сжаться в комочек, наплевать на все продукты, выключить телефон и запереться где-нибудь в ванной. Но я держу себя в руках – терпеливо дожидаюсь, пока курьер всё-таки войдёт, забираю у него пакеты, просовываю в щель 100 рублей чаевых из оставшихся у меня запасов налички и с облегчением захлопываю дверь. Провиант пополнен. Голодная смерть мне определённо не грозит.

Несмотря на то, что мои запасы наличных денег пускай и медленно, но истощаются, на банковском счету средств становится всё больше. И это, несмотря на то, что я больше не хожу на работу и, пожалуй, являюсь типичным паразитом, присосавшимся к блестяще отлаженной системе общества.

У меня и так были довольно неплохие накопления – раньше тратить было особенно некуда. Ещё пока я работала, на жизнь уходило обычно не больше половины зарплаты. Не то чтобы я на что-то копила. Просто деньги оставались.

Когда я не вышла на работу, несколько дней мне даже никто не звонил. Только на четвёртый день начали раздаваться настойчивые звонки. Я не брала трубку, чувствуя себя маленькой нашкодившей девочкой. Один, два, три, четыре звонка за день. На следующий день – ещё два. И, наконец, на третий – последний звонок. Я успела возненавидеть мелодию на своём телефоне, так что попросту включила беззвучный режим и положила айфон на мягкий стул экраном вниз. Выключать его мне почему-то не хотелось. Мне казалось, что этим жестом я словно бы признаюсь в каком-то преступлении, подтвержу, что намеренно скрываюсь.

Звонки прекратились, но через неделю, к моему удивлению, мне пришла автоматическая СМС от «Сбербанка» – на мою карточку как ни в чём не бывало упала зарплата.

Оказывается, когда живёшь, не выходя из дома, для хорошей жизни вполне хватает 20–25 тысяч. На эти деньги можно покупать качественную еду, разные мелочи для умывания, заказывать лекарства в аптеке и даже диски с фильмами. Если просто перестать думать о том, что думают о тебе другие люди, не приходится тратить денег на товары с излишне наглой маржой. Не нужна статусная одежда, тональные кремы, которые оцениваются в несколько тысяч рублей за несколько сотен миллилитров. Не нужны чашки кофе из «Старбакс» по 250 рублей, билетики на метро по 30, не приходится ездить на такси за 500. Сейчас, когда я думаю об этом, мне кажется, что люди по большей части ходят на работу, чтобы оплачивать возможность ходить на работу. Я выскользнула из этой системы.

Украинские поселенцы, оккупировавшие квартиру моей сестры, продолжают стабильно переводить на мою карточку дань, так что я чувствую себя каким-то петербургским дворянином XIX века, который живёт за счёт доходов от крохотной губернской деревеньки. Но это так, фантазия. Связи с дворянами у меня, конечно, нет. Я хуже их. Я иждивенец этого общества, потребляющий товары и ничего не производящий, кроме мусора.

Мусор… Ох, с ним особенная история. Обычно я ловлю в коридоре соседского мальчишку. Не помню точно, как его зовут, по-моему, Боря. Я задабриваю его пятьюдесятью рублями или какой-нибудь приятной съедобной мелочью, просовываю ему наполненные мусором трёхслойные мешки и прошу выкинуть их в мусоропровод.

По-моему, он считает меня чем-то вроде привидения, но пока что ни разу не отказывал. Что ж, и на том спасибо. Если же Боря долго не показывается мне на глаза, приходится, стесняясь, просить о том же самом курьеров. Они соглашаются далеко не всегда. Один раз под покровом ночи я даже выбрасывала пакеты в окно, стараясь кидать их вбок, под чужие окна, чтобы избежать разоблачения. Пикантности ситуации придаёт тот факт, что под окнами у меня цветник с небольшими фонтанчиками и слегка потёртыми садовыми гномиками. В ту ночь я не смогла уснуть из-за стыда и беспокойства.

Удивительно, сколько же современные товары оставляют после себя мусора. Раньше я иногда фоново слышала о надвигающейся экологической катастрофе, но никогда так явно не ощущала неправильность того, что каждый кусочек еды скрывается за бесконечными слоями упаковки. Конечно, с какой-то стороны это удобно. Пластик и полиэтилен – это два основных двигателя современной экономики. Именно при помощи упаковки производители превращают свои товары из банальной съедобной субстанции в «товар-услугу». Это позволяет многократно повышать маржу. Пожалуй, большинство людей в мире подобная ситуация устраивает, однако она перестала устраивать меня в тот момент, когда я выкидывала из окна скопившиеся мусорные пакеты, а уши обжигающе горели от стыда. Боже мой, зачем я об этом опять вспоминаю?

Я захлопываю макбук и возвращаюсь на кухню, чтобы заварить себе кофе. Две чайные ложки швейцарского Bushido, полкрышечки кленового сиропа, кипяток и щепотка корицы. Пока вода в чашке остывает, я вдыхаю запах. По-моему, в мире очень мало вещей, которые лучше уютного запаха кофе с корицей. Он прогоняет любые грустные мысли, оставляя только невнятные, но приятные образы в голове.

Я делаю глоток и встаю перед окном, глядя на бегущие над домами тучи. Если подумать, то паразитов в нашей денежной системе множество, не я одна такая. Деньги – это способ обретения власти над людьми. Вся система общества выстроена так, чтобы люди радостно и беспрекословно отдавали самих себя в распоряжение других людей.

Причём власть – это абсолютно любой объём денег. Даже если у меня в кармане всего 30 рублей, я могу подойти к ларьку у метро и сказать: «Дайте мне этот пирожок». И толстая, некрасивая женщина, которая только что присела на покосившуюся табуреточку из-за боли в ноге, проклиная про себя всё на свете, встанет, возьмёт пирожок, засунет его в микроволновку, выждет тридцать секунд и достанет его оттуда, осторожно хватаясь салфеткой за надувшуюся полиэтиленовую упаковку. Женщина смахнёт три крохотные десятки в пластиковую крыночку из-под сметаны и хмуро протянет мне замотанный в броню из полиэтилена и салфеток пирожок, а после вернётся на свою покосившуюся табуретку восстанавливать душевное спокойствие. И это – власть всего лишь тридцати рублей.

Люди, которые разрушают систему, на самом деле любят её намного больше всех других, потому что она позволяет жульничать – получать деньги, играя на валютных курсах, биткойнах, перепродаже акций на биржах. Люди получают из воздуха огромное количество власти, ничего не давая взамен, аккумулируют ресурсы, отыскивая слабые места. Я тоже ворую власть над людьми, но на низшем уровне, просто сдавая ненужную мне квартиру.

Если вдуматься, то это очень странно. Только лишь потому, что у меня в распоряжении есть крохотная однушка в Коньково, люди на фабриках стоят за бесконечными конвейерами, обрабатывают и фасуют кем-то выращенную еду, потом везут её на кораблях и поездах, перетаскивают в грузовики, а оттуда – на склады. Хмурые девушки за устаревшими компьютерами обрабатывают мой заказ, замотанные курьеры тащат мне пакеты с товарами. Я потребляю труд тысяч человек и ничего не даю взамен.

Я допиваю кофе из чашки и наливаю себе ещё. И всё-таки я кофеиновая наркоманка. Иногда мне кажется, что я живу только ради этих моментов кофеинового просветления. Я делаю большой глоток ароматной жижи, ещё немного приближаясь ко входу во врата кофеинового рая. Да, наша система – это бесконечная погоня за обманом. Для большинства людей единственный шанс выйти за её рамки – заработать огромное количество денег, чтобы свободно использовать других людей, не отдавая им взамен своё время, стать царём с бесконечным количеством подданных или дворянином с неограниченным ресурсом крепостных.