Текст книги "Гибель замка Рэндол"

– Не надо так кричать, – заметил лорд. – Мы не на ярмарке, а ты не балаганный зазывала.

– Что ещё скажешь? – поинтересовался чародей. – У тебя неплохо получаются вежливые оскорбления. Продолжай. Весь сегодняшний день ты можешь меня оскорблять. Не скажу, что это пройдёт безнаказанно, но продолжай.

– Мне некогда тратить на такие глупости весь день. У меня есть более важные дела.

– Подвезти ещё десять телег мокрого мха, подготовить ещё одну просоленную верёвку!.. – подхватил чародей. – Старайся, старайся, любезный. Труд облагораживает. А я зайду вечерком поглядеть, как у тебя ничего не получится.

* * *

На этот раз маг сдержал слово. За час до полуночи он уже стоял, по-хозяйски разглядывая руины замка. Рэндол, целый день лазавший среди развалин, не обращая внимания на объявившегося врага, продолжал что-то объяснять Босуэлу и Тому Брэдли.

– Брысь отсюда, – приказал Эхоу, подходя.

Том длинно сплюнул волшебнику под ноги, потом спросил у лорда:

– Дать ему в лоб, что ли?

– Погоди, ещё не время. Вот после полуночи – сколько угодно. Только не до смерти, а то обидно будет, если он так просто отделается.

– Это мы понимаем, – рассудительно ответствовал Том.

– Ладно, – сказал Эхоу, – гавкайте. До полуночи осталось всего ничего, и тогда вы начнёте не гавкать, а подвывать.

Рэндол повесил зажжённый фонарь на крюк, заранее вбитый в стену, потом они с Томом принялись устанавливать лестницу, по которой предстояло лезть на второй этаж. Обязательный и уже чуть ли не привычный ритуал.

– Эй, – крикнул Эхоу, – может быть слезешь? Постоим, полюбуемся, как будут жариться твои сопляки. Последний раз у тебя есть такая возможность – постоять рядом со мной на равных.

Рэндол, примостившись на торце стены, с силой толкнул приставную лестницу. Прочертив размашистую дугу, та грохнулась туда, где только что стоял волшебник. Отпрыгнувший Эхоу заметил презрительно:

– Не думал, что лорд Рэндол унизится до такой пошлости. Штука с виверной была хотя бы не лишена изящества, а это – чисто мужицкая выходка. Но я и её запишу в общий счёт. За каждый свой взгляд ты ответишь тысячекратно. А покуда – сиди там, как петух на насесте.

– Послушай, – обратился Рэндол, сверху вниз глядя на прохаживающегося Эхоу, – неужто могущество тебе нужно только для того, чтобы свирепо отомстить всякому, кто в предыдущей жизни посмел косо взглянуть на тебя? Тебе никогда не приходило в голову сотворить что-нибудь доброе?

– Бред! Добрым вы называете того, кто, обладая силой, добровольно пошёл к вам в услужение. Такое бывает только в сказках. Нельзя же быть настолько глупым! Прежде вы хотя бы богов придумывали как следует. Боги были могучи и бесчеловечны, карали и миловали без причины, исходя лишь из своего каприза. А теперь вы и бога придумали бездарно. Что может быть глупее всемогущего милосердия? Бог, пошедший в услужение к человекам, – надо же до такого додуматься!.. От меня вы подобного не дождётесь!

– Вот потому ты и не бог, – пробормотал Рэндол, – и никогда им не станешь…

Далее Рэндол не слушал и не отвечал. С колокольни деревенской церкви донёсся удар, возвещающий, что до полуночи осталось полчаса, и фамильный замок вознёсся к небу на все свои три этажа. Возникли стены и залы, дорогое убранство и каморки прислуги. Былое великолепие вернулось, чтобы через час рассыпаться в прах. Созидание и разрушение совершались одновременно, замок возник уже горящим; клубы дыма от нового пожара смешались с чадом пожара вчерашнего.

Рэндол спрыгнул с подоконника на несгоревший покуда наборный паркет кабинета, откуда он уже трижды начинал бессмысленный смертельный бег. Здесь всё было знакомо до последней мелочи: ореховый стол, служивший ещё отцу нынешнего лорда, малахитовый письменный прибор с бронзовыми чернильницей, песочницей и подставкой для перьев. Шкаф с любимыми книгами, которые снимаются с полка так часто, что всегда должны быть под рукой. Одна книга, раскрытая, вверх корешком лежала на диване: когда-то Рэндол не успел дочитать страницу, и теперь книге вечно предстоит быть недочитанной. На столе – незаконченные страницы дневника, послания столичных друзей и родни, на которые он не успел ответить, и среди них – одно письмо, написанное не им и адресованное не ему. Письмо, которого не было в самом первом пожаре, но которое три последних дня сгорало и воскресало вместе с замком Рэндол.

Изощрённая волшба не подвела Эхоу. В минуту, рокового гадания, письма и впрямь не существовало в природе, оно уже сгорело в пламени, уничтожившем замок. Но каждую ночь оно на короткий срок возникало из пепла, ожидая, когда наступит решающая полночь.

Рэндол схватил письмо, вернулся к окну.

– Эхоу! – крикнул он. – Вот письмо! Оно существует! А теперь попробуй отнять его у меня, не пользуясь своей поганой магией! У тебя ещё есть полчаса. Ну же, прыгай в огонь, догони меня, если сможешь!

Эхоу взмахнул руками, словно собираясь взлететь, хотя прекрасно знал, что никакое заклинание не сработает здесь, где он уже совершил больше, чем дозволено. А вот Том Брэдли, которому надоело ждать полуночи, возник у мага за спиной и тяпнул его по затылку своей, любовно выстроганной и отполированной ладонями дубинкой.

Что было дальше, Рэндол не видел. Он бежал через анфиладу комнат к детской. Как ни будь сладка месть – дети важнее. Ноги сами несли маршрутом, четырежды пройденным наяву и сотни раз в мыслях: ко внутренней лестнице левого крыла, на третий этаж, в детскую комнату, где на полу ещё высилась так и не захваченная пять дней назад вражеская крепость. И он едва не упал, когда на задымленной лестнице столкнулся с бегущими вниз мальчишками. Четыре дня они ждали, когда отец придёт спасти их, а он приходил слишком поздно. И вот, на пятый день они пошли ему навстречу.

Голова Перси была старательно укутана снятой с постели полотняной простынёй; видно у старшего брата не хватило сил или сноровки сорвать портьеру, у самого Робина курточка была натянута на голову, словно у отца, когда он первый раз прорвался к ним. Братья бежали, взявшись за руки, и видно было, что старший не бросит малыша ни в коем случае.

Рэндол подхватил Перси на руки, они сбежали на площадку второго этажа, украшенную аляповатой мраморной вазой итальянской работы. Из галереи, по которой только что пробегал Рэндол, валил густой, смердящий палёной кожей, дым. Пожар добрался к библиотеке и жадно пожирал пергаментные свитки.

В самую первую ночь, а потом ещё раз Рэндол пытался пробежать с детьми по этой душегубке и вынес трупы. Сейчас он метнулся по лестнице вниз. Весь первый этаж был уже охвачен огнём, так что Рэндолу пришлось сбегать ещё ниже. Там было чуть легче дышать, но зато ни зги не видно.

Свеча в кармане суконной крестьянской куртки, которую с вечера надел Рэндол, оказалась сломана, но загорелась с первой искры. Какой абсурд – зажигать свечу на пожаре! – но Рэндол старался предусмотреть всё. Влажный мох под окнами, просоленные верёвки на уцелевших окнах второго этажа, кузнечный молот в прогоревшем проёме служебного входа, ведь перед пожаром эта дверь была заперта, ключи пропали и, случись что, дверь придётся выламывать. Случилось так, что огонь загнал их в подвал – и вот, в кармане свеча и огниво, и ключ от винного подвала. Мажордом, удирая из про́клятой усадьбы, позабыл вернуть ключи от сгоревших дверей, но у Босуэла имелся свой ключ, чтобы можно было, не поднимая тарарам, в любое время дня и ночи принести лорду вина.

Тяжёлая дверь подвала с тюремным лязгом захлопнулась за ними. Теперь на несколько минут они были в безопасности. Дым сюда не проникал, а перекрытия начнут рушиться ещё не скоро.

– Быстрей!

– Тут подземный ход? – спросил Перси.

Подземный ход в замке был, но очень давно. Он начинался здесь, среди винных бочек и стеллажей с бутылками, проходил подо рвом, ныне частью засыпанном, частью превратившимся в пруд, куда гоняли на водопой лошадей и коров. Заканчивался ход в часовенке рядом с фамильным кладбищем Рэндолов. Десять лет назад Рэндол, беспокоясь за Робина, который уже тогда отличался неугомонной любознательностью, отыскал полуобвалившуюся штольню, восстановил потайные двери, первые несколько ярдов приказал расчистить и укрепить, чтобы было что показывать гостям, а всё остальное велел засыпать окончательно. Разумеется, ни бежать из замка, ни проникнуть внутрь через этот ход было невозможно.

– Тут есть выход, – ответил Рэндол.

В дальнем конце подвала оказались наклонные сходни, ведущие к широкой отдушине, прорубленной лет пятьдесят назад, чтобы можно было вкатывать бочки в подвал, минуя парадные залы. Всё-таки, цивилизация не такая дурная вещь. Она заваливает подземные ходы, но всегда прорубает запасной выход.

Проём был забран обитой железными полосами дверцей, ключей от которой не было у Босуэла, но чтобы открыть дверь изнутри, ключи и не требовались. С этой стороны механизм замка был на виду, так что достаточно было отодвинуть два массивных кованых засова. Подцепив кончиком кинжала (он тоже был взят с собой на всякий случай!) первый засов, Рэндол легко сдвинул его. Следом сдвинул верхний засов и потянул на себя тяжёлую дверь, сколоченную как раз по размерам винной бочки.

Очень хотелось поскорей очутиться снаружи, но Рэндол сначала осторожно выглянул, опасаясь горящих обломков, летящих с верхних этажей. Однако, навес, устроенный в этом месте, ещё держался, лишь балка с блоком для разгрузки с телег винных бочек, пылала слово гигантская лучина, вставленная в небывалый светец.

Рэндол на четвереньках выбрался наружу, выхватил из подвала детей, и все трое отбежали на безопасное расстояние.

– Как горит! – протянул Робин, глядя на бьющее из окон пламя. – Папа, мы не окажемся там снова?

Рэндол прислушался. Издалека доносился звон колокола. Не пожарный набат, к еженощному пожару деревенские жители, к сожалению, слишком быстро привыкли, а обычные мерные удары. Звонарь отбивал полночь.

– Нет, – сказал Рэндол. – Больше вы там не окажетесь.

Обогнув горящий замок, они увидели перед парадным входом бывшего мага Эхоу, который так и не бросился в огонь, чтобы отнять письмо. Хотя, вернее, он не смог туда броситься, потому что Босуэл и Том Брэдли крепко держали его, заломив руки за спину. Никто в деревне не умел лучше Тома Драчуна биться на палках, и, по всему видать, дубинка Тома ещё пару раз приложилась к затылку мага, потому что Эхоу больше не пытался рыпаться, а лишь очумело тряс башкой.

– Ну и каково быть всемогущим? – спросил Рэндол, подходя. Письмо он достал из кармана, хотя руку держал на отлёте. Полночь уже миновала, но отдавать письмо в лапы Эхоу всё равно не хотелось.

– Лжец! Подлый врун! – прохрипел Эхоу. – Ты клялся, что письма у тебя нет!

– Его у меня тогда и не было. Я положил письмо на столе в своём кабинете. Не моя вина, что все эти дни ты сжигал дом вместе со всем, что там находилось. Если бы даже я захотел, я бы не мог отдать тебе сгоревшую бумагу.

– Подлец!

– Ты как говоришь с его милостью?! – Босуэл встряхнул мага за шкирку. – А ну прикуси язык!

– Пусть его, – отмахнулся Рэндол. – Что ему остаётся, кроме ругани?

– Когда вешать будем? – деловито осведомился Том.

– Погоди… – Рэндол скинул куртку, принялся разматывать верёвку, которой он на всякий случай был опоясан. – Сначала мы его свяжем, а там поглядим.

Тщедушный Эхоу изгибался как варёный червяк, но выскользнуть из дюжих лап Тома не мог. Через минуту он был накрепко связан и с ужасом наблюдал, как Рэндол, используя остатки сена и обломки двух лестниц, разводит костёр.

– Что, невесело? – спросил Том. – А других жечь весело было? Теперь на себя примерь.

Рэндол зашёл в башню. Беатрис сидела на краю постели, прижимая к себе обоих мальчишек. Кажется, всё это время они так и пробыли, замерев.

– Вот видишь, – сказал Рэндол, – я же обещал, что всё будет хорошо. Я знаю, ты не хочешь видеть этого дутого мага, но я сейчас разберусь с ним. А тебе лучше отсюда выйти, огонь слишком близко. Никто не знает, чем закончится сегодняшний пожар.

– Конечно, мы сейчас выйдем, – ответила Беатрис, улыбнувшись слабой, но настоящей улыбкой.

Рэндол выбрал в куче палаческих принадлежностей, сваленных рядом с разбитым скелетом виверны, тяжёлые клещи и причудливой формы железяку, неясного назначения. Вышел из башни, бросил железяку в костёр. Присел возле связанного Эхоу, заглянул ему в лицо.

– Будешь пытать? – проскрипел колдун.

– Зачем? Это ты специалист по пыткам, так не суди других по себе. Я не стану даже вешать тебя, не хочу марать честную верёвку. Я тебя отпущу, и ты уйдёшь. Но сначала надо предупредить добрых людей, кто перед ними, а то ведь ты снова можешь начать свои мерзости. Кстати, это идею подсказал мне ты, – Рэндол клещами шевельнул железяку, черневшую на углях. – В мире ничего не бывает просто так. Раз ты выпросил у меня это железо, а потом вернул назад, значит, в этом есть смысл. Я понимаю, ты хотел превратить моё жилище в мрачную пещеру, украсив его костями виверны и орудиями пыток. Вместо этого, череп болотного гада упал тебе на голову. А теперь и пыточный инструмент пригодится. Знаешь, что это? Это тавро, которым мои не слишком гуманные, но достойные предки клеймили пойманных воров. Подожди, сейчас оно раскалится как следует. В наше время уже не встретишь преступника, клеймлёного таким образом, ты сможешь неплохо зарабатывать на ярмарках, рассказывая свою историю.

– Лучше повесь! – прошипел маг.

– Захочешь – повесишься сам. А меня избавь.

Рэндол вернулся к костерку, пошевелил клещами угли, потом ухватил железо и крикнул:

– Томми, придержи нашему гостю голову, чтобы он не дёрнулся ненароком!

Горячее железо впечаталось в морщинистый лоб, Эхоу взвыл, дёргаясь, но Рэндол продолжал вдавливать клеймо, пока плоть под раскалённым металлом не перестала шипеть.

– Вот и всё, – сказал Рэндол, отбросив инструмент. – Ты свободен. Том, развяжи его.

– Подождите, подождите минуту! – раздался крик.

По дороге, обсаженной старыми липами, на которых никто так и не был повешен, торопились двое. Впереди Райнихт, следом старичок в яркой одежде нездешнего покроя.

– Успели! – отдуваясь произнёс старичок. – Позвольте представиться: Максон – маг и чародей, к вашим услугам. Насколько я понимаю, вы собираетесь вешать этого негодяя. Я хотел бы присутствовать при экзекуции, если не возражаете.

– Вынужден вас огорчить, – ответил Рэндол, поклонившись. – Я решил отпустить господина Эхоу, не повесив.

– Но как же?.. – вскинулся Максон.

– Мне кажется, – мягко сказал Райнихт, – лорд Рэндол выбрал наказание, которое страшнее смерти. Покуда наш бывший товарищ горюет о том, чего он не приобрёл. Но скоро он поймёт, что потерял, и это будет истинный ужас.

Максон пожевал сухими губами.

– Пожалуй, вы правы, друг мой. Вешать его было бы глупо. Но… нельзя же отпустить его просто так…

– А вот здесь я с вами полностью согласен. Нас тут двое, мы оба полномочные представители конклава. За чем дело?

– Дело в том, что лоб негодяя уже помечен. И там совсем другие литеры, чем требует традиция.

Райнихт подошёл, глянул в лицо Эхоу. Лоб бывшего чародея вспух и покраснел, но выжженное слово «Вор» читалось совершенно чётко.

– И что? – спросил Райнихт, брезгливо отвернувшись. – Да, буквы другие, но смысл? Что касается традиций, до сих пор ещё никто не клеймил разжалованного волшебника. Они всегда погибали. Мы с вами создадим интересный прецедент.

– В самом деле! – вскричал Максон. – Как я не подумал?

– Начинаем, мэтр Максон.

– Полагаю, его следует всё-таки отпустить, – вмешался Рэндол. – Он уже наказан и, главное, никому больше не сможет причинить зла.

– Мы его отпустим, – успокаивающе произнёс Райнихт. – Наше колдовство вреда здоровью не причинит. Но закон должен быть исполнен.

– Называвший себя магом, яви своё искусство! – торжествующе возопил Максон. Затем он повернулся к Райнихту и произнёс буднично: – Я не наблюдаю в нём никакой силы.

– Я был, был великим магом! – взвыл Эхоу. – Это вы, негодяи, подло отняли мою силу! Вы не смеете делать это!

– Я тоже не могу обнаружить ни малейших проявлений силы, – не обращая внимания на крик, произнёс Райнихт. – Перед нами явный самозванец. Приступайте, коллега. Это ваше право.

Максон вздел руку со скрюченными пальцами. Казалось, сейчас он вцепится в глаза Эхоу, но и без того связанный визжал и бился сильней, чем в ту минуту, когда его жгло железо.

Не коснувшись лба, Максон опустил руку. Слово «Вор» на лбу Эхоу вспыхнуло ярким, негасимым светом.

– Теперь можно развязывать, – кивнул Райнихт.

Почувствовав свободу, Эхоу вскочил и бросился бежать. Том Брэдли засвистел вслед.

– Замечательно! – объявил Максон, потирая ладони. – Мне кажется, следует отметить столь удачное завершение дела.

Меньше всего Рэндолу хотелось что-либо отмечать с этим человеком, а вернее, магом. По счастью, Райнихт выручил его.

– Согласен, друг мой, – сказал он. – Вы пока ступайте, распорядитесь на счёт праздника, а я доделаю кое-какие мелочи и подойду.

Максон расплылся в улыбке, послал присутствующим воздушный поцелуй и исчез.

– Я правильно сделал, забыв пригласить вас на пирушку к Максону? – спросил Райнихт. – Мне кажется вы не слишком рвались туда. К тому же, ваша жена скорей сгорит в башне, чем выйдет, пока мы здесь.

– Спасибо, – сказал Рэндол. – Вы очень добры.

– Я не добр, – поправил Райнихт. – Я всего лишь справедлив. Мне показалось справедливым, чтобы вашей жене вернулся разум, – она здорова. Мне показалось справедливым, чтобы гадина Максон мог поквитаться с обидчиком, – Максон сполна насладился местью. А доброта здесь ни при чём, это понятие бытует только среди людей. Мне нет дела, что по мнению окрестных поселян, ваша супруга добра, а Максон – зол. Пусть с этими вопросами разбираются любители копаться в этических проблемах. Я всего лишь блюду закон справедливости, да и то лишь в те минуты, когда мне приходится колдовать. Может быть, я не прав?

– Пожалуй, вы правы. – Рэндол глянул в лицо волшебника и добавил: – Сейчас у меня будет слишком много дел, но как только жизнь хоть чуточку наладится, я буду рад видеть вас у себя. Просто так, безо всякого колдовства; я очень устал от чар. Посидеть, поговорить о жизни. Я не философ и плохо разбираюсь в этических сущностях, но что такое добро, я постараюсь объяснить.

– Договорились, – Райнихт кивнул, приложил два пальца к шляпе, повернулся и пошёл в ночь, из круга, освещённого заревом пожара.

Теперь поблизости от гибнущего замка не оставалось ни одного волшебника, и в самой его гибели тоже не было ничего чудесного. Огонь подошёл уже близко к старой башне. Босуэл вывел наружу Беатрис и мальчишек. Хотел было идти, вытаскивать вещи, но Рэндол остановил его.

– Пусть. Там не осталось ничего нужного.

Пламя взлетело по плетям старого плюща, заглянуло в бойницы третьего и четвёртого этажей, пробежалось по пыли и мелкому сору, охватило пересохшее дерево перекрытий, и башня запылала разом, словно бочка с перегретой смолой. Из темноты потянуло ветром, и весь остальной пожар ненадолго оживился, дожигая то, что ещё могло гореть.

Беатрис подошла к мужу, укрылась за его спиной, положила ладони на плечи. Мальчишки, взявшись за руки, стояли рядом.

– Они ушли? – она не уточнила, «кто» ушёл, но Рэндол понял и ответил не переспрашивая:

– Да, конечно.

– Это хорошо. Теперь всё наладится. Смотри, как горит… ведь это вся наша прошлая жизнь… (с долгим треском рухнула крыша правого крыла) – там был зал для балов, а теперь ассамблеи будет проводить кто-то другой. А тут… (новый столб искр) – наша спальня. Надо же, всё сгорело, а мне ничуть не горько.

– Пусть горит, – согласился Рэндол. – Пускай сгорает всё. Самое дорогое я сумел вытащить.