Текст книги "Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX."
Автор книги: Сюэцинь Цао
Жанр: Зарубежная старинная литература, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Глава пятидесятая
В беседке Камыша под снегом состязаются в сочинении стихов;
в ограде Теплых ароматов слагают новогодние загадки
– Итак, давайте установим очередность, кто за кем будет читать, а я запишу, – предложила Баочай.
Стали тянуть жребий. Первой выпало читать Ли Вань.
– Разрешите, я начну, – сказала тут Фэнцзе.
– Прекрасно! – зашумели все, и Баочай над словами «Крестьянка из деревушки Благоухающего риса» дописала «Фэнцзе», а Ли Вань объявила тему стихов.
Фэнцзе долго думала, потом сказала, просияв:
– Но только, чур, не смеяться! Строка у меня может получиться неуклюжая, зато в ней ровно пять слов. За остальное не ручаюсь.
– Чем проще строка, тем лучше, – ответили ей. – Прочти, а потом можешь идти по своим делам.
– Я подумала, что если подует северный ветер, то непременно пойдет снег, – продолжала Фэнцзе. – Ночью завывания ветра мне не давали уснуть, и я сочинила такую строку: «Всю ночь напролет ветер северный был суров…» Если годится, можете записать.
Все переглянулись.
– Строка довольно простая, не законченная и может служить прекрасным началом для нашего стихотворения, поскольку открывает простор для мыслей. Итак, строка принята, пусть «Крестьянка из деревушки Благоухающего риса» продолжает.
Между тем Фэнцзе, тетка Ли и Пинъэр выпили по два кубка вина и удалились. Ли Вань записала первую строку:
Всю ночь напролет
Ветер северный был суров.
И продолжила:
Открыла окно —
Снег по ветру летит и летит.
Как чист он и бел!
И как жаль, что падает в грязь!
Сянлин подхватила:
Таньчунь, не задумываясь, произнесла:
Нежданно камыш
Белоснежен стал и красив[37]37
Сухая трава // Ожила, весну возродив… – При выпадении снега увлажненная трава дает новые ростки и вызывает воспоминания о весне.
[Закрыть].
Хотя дорожает
Вино к началу зимы…[38]38
Нежданно камыш // Белоснежен стал и красив. – Эта фраза написана в духе сунского поэта Су Ши, в одном из стихотворений которого есть фраза:
Цветы камыша у речных береговСтали словно плывущий снег.
[Закрыть]
Ли Ци:
Год благодатен!
Наполним амбары мы.[39]39
Хотя дорожает // Вино к началу зимы… – Танский поэт Чжан Гу в стихотворении «Будучи при дворе, в стихах изливаю свое беспокойство» так описывает новогодние дни в столице Чанъани:
Навис дымок над городом запретным,Цветов цветенья дни недалеки,Снег завалил Чанъани переулки, —Жаль, что на вина цены высоки!
[Закрыть]
Дрогнул тростник,
Пепла в трубках уже не видать…[40]40
Год благодатен! // Наполним амбары мы! – См. т.I, коммент. 48.
[Закрыть]
Ли Вэнь:
Ян вместо Инь[41]41
Пепла в трубках уже не видать… – То есть Новый год уже наступил. В начале каждого года двенадцать тростниковых трубок наполняли пеплом. С течением времени пепел рассеивался. Последней перед наступлением Нового года очищалась от пепла двенадцатая трубка.
[Закрыть]
Принимает Ковша рукоять[42]42
Ян вместо Инь… – Приход весны считался возвращением в природу светлого начала Ян (Солнца), сменяющего господствовавшее до этого противоположное, темное начало Инь.
[Закрыть].
Горы в снегу —
Трав исчез изумруд совсем…
Син Сюянь:
Нет и прибоя:
Берег обмерзший нем.
Ива под снегом
Ветви держит едва…
Сянъюнь:
Баоцинь:
Соболя золотом
Блещет цветистым наряд.
В зеркале снег
Отражается возле окна…
Дайюй:
Баоюй:
Баочай:
Где сохранился
Свирели лазурный нефрит?[46]46
О мэйхуа, // Где свирель запоет, загрустит? – Один из древних романсов, исполнявшихся в сопровождении свирели, назывался «Цветы мэйхуа опадают».
[Закрыть]
Грусть Черепахи:
В снегах утонула земля![47]47
…свирели лазурный нефрит, – Имеется в виду один из видов древней свирели («биюйсяо»). Эта свирель изготовлялась из бирюзово-лазурного бамбука, чем и объясняется сравнение ее с «лазурным нефритом».
[Закрыть]
– Пойду погляжу, как подогревают вино! – вдруг заявила Ли Вань и поднялась.
Баочай велела Баоцинь продолжать, но тут с места вскочила Сянъюнь и быстро прочла:
В небе драконья
Взвихрена чешуя![48]48
Грусть Черепахи: // В снегах утонула земля… – Здесь, как в предыдущих и последующих строках, иносказания призваны отразить картину обильного снегопада. Черепаха (Ао) – мифический образ. Согласно канону «Лецзы», она держит на своем панцире «земную ось», то есть, по древним поверьям, высокую гору Куньлунь.
[Закрыть]
Берег безлюдный…
Ладья повернула во мгле…
Следом за ней прочла Баоцинь:
Плеть у Бацяо
И песня верхом на осле![49]49
В небе драконья // Взвихрена чешуя… – Здесь снегопад сравнивается с битвой драконов. В стихотворении сунского поэта Чжан Юаня «Воспеваю снег» есть строки:
Три миллиона яшмовых драконовСошлись в бою. Когда же бой затих,Все небо чешуя заполонилаИ разлетелись клочья рваных лат!
[Закрыть]
Ватную шубу,
Радея за воина, шьет…[50]50
Плеть у Бацяо // И песня верхом на осле… – Бацяо – название моста к востоку от танской столицы Чанъани, около которого путники прощались с провожающими их друзьями и близкими. Эта фраза навеяна эпизодом из произведения южносунского литератора Ю Моу (XII в.) «Беседы о поэзии династии Тан»: первый министр двора танского императора Чжао-цзуна (889—907) Чжэн Цян был талантливым стихотворцем. Ему задали вопрос: «Как скоро первый министр создаст новое стихотворение?» Он ответил: «Только тогда, когда я верхом на осле в снег и ветер окажусь возле моста Бацяо, – мысли мои обратятся к поэзии! А иначе возможно ль этого достичь?» В XVII в. писателем Юй Хуаем было создано ставшее популярным сочинение «Записки у моста Бацяо», отличавшееся эротическими мотивами.
[Закрыть]
Но разве могла Сянъюнь уступить?! Она была находчивее остальных и, гордо выпрямившись, произнесла:
Чтобы послать ее
Вышедшим в дальний поход.
Ямы, холмы —
Осторожнее будь, человек!..[51]51
Ватную шубу, // Радея за воина, шьет… – Танский император Сюань-цзун (847—860) неоднократно выражал беспокойство о воинах, несших тяжелую службу в суровом, холодном приграничном крае; по его распоряжению придворные наложницы и служанки должны были шить для воинов теплые одежды. Один из воинов-пограничников обнаружил в кармане одежды, присланной ему, стихотворение:
Средь равнины песчанойЖизнь в походе тревоги полна,Терпит тяготы воин, —В морозную ночь не до сна.Я своими рукамиСкроила одежду на вате,Будет впору кому-тоИ согреет кого-то она.Мысль одна: чтобы тонкойИ прочной была моя нить,Ваты больше в подкладку —Надо больше ее утеплить.Я скажу о себе:Радость жизни уже за спиною,Но осталась надежда,Что стану по-новому жить! Воин передал стихотворение своему начальнику, а тот переслал самому государю Сюань-цзуну. После расследования обнаружилось, что стихотворение сочинила одна из дворцовых наложниц. Сюань-цзун приказал ей покинуть дворец и выйти замуж за воина, к которому случайно попало это стихотворение. (Эпизод описан в книге «Танская поэзия и отражение в ней действительных фактов» – «Танши цзиши».)
[Закрыть]
Баочай захлопала в ладоши, выражая свое восхищение, и продолжала:
Ветку не тронь,
А не то вдруг обрушится снег!
В небе же снег
Так бесшумно и плавно плывет…
Настала очередь Дайюй, и она прочла:
Стройно, – как будто
Изысканных дев хоровод.
Тонок на вкус
Получается чай в снегопад…
Умолкла и тихонько толкнула в бок Баоюя. Поглощенный состязанием Баоцинь, Баочай и Дайюй с одной Сянъюнь, Баоюй обо всем забыл и машинально произнес:
Баоцинь продолжила:
В гуще лесной
Прекращается стук топора[53]53
Зря о сосне // Как о друге зимы говорят. – Согласно некоторым китайским комментариям, прославление сосны как спутницы зимних холодов несет на себе налет даосской философии. По другой версии, строки обращены к поэту Тао Юаньмину, избравшему образ жизни отшельника и в зимние дни находившего покой под одинокой сосной.
[Закрыть].
Горы в снегу, —
Как слоны, окружают меня…
Сянъюнь немедля прочла:
И расползаются,
Как за змеею змея.
Снежных цветов
Лепестки укрепил мороз…
И снова раздались одобрительные возгласы – находчивость Сянъюнь приводила всех в восхищение.
В игру вступила Таньчунь:
Инея им ли
Бояться каких-то угроз?
В холод такой
Воробей во дворе жив едва…
Как раз когда она кончила, Сянъюнь почувствовала жажду и только отпила несколько глотков чая, как ее опередила Сюянь.
Пусто в горах,
Только старая плачет сова.
Мечется снег
По ступеням – туда и сюда…
Не успела умолкнуть Сюянь, как Сянъюнь, поставив на стол чашку, прочла:
Словно плывет,
А кругом прудовая вода.
Снега сиянье —
Как будто рассвет над землей…
Дайюй подхватила:
Входит он в ночь,
Словно звезд светящихся рой.
Доблестный муж
И в мороз не опустит меча…
Сянъюнь улыбнулась и продолжала:
Пусть снегопад
Государя развеет печаль![54]54
Ладья. Рыбу удить пора… // В гуще лесной // Прекращается стук топора. – Строки о рыбаке и о лесорубе в некоторых изданиях романа (например, в издании Чэн И) включают иные образы («лебедь», «отпечатки лап»). По мнению литературоведа Цай Ицзяня, эти строки перекликаются со строками танского поэта Ли Шанъиня:
Одинокая лодка.Старик в тростниковом плаще.Он рыбачит.Вода холодна в снегопад.
[Закрыть]
Окоченевшего
Разве у дома найдут?..[55]55
Пусть снегопад // Государя развеет печаль. – См. т. I, коммент. 48.
[Закрыть]
Следующие строки прочла Баоцинь:
Путник в мороз
Рад, когда предлагают приют[56]56
Окоченевшего // Разве у дома найдут? – Согласно сборнику притчей «Луи чжуань» – «Сказания о разном», однажды – это было при династии Хань – выпал снег. Его слой на земле превышал целый чжан (3,2 м). Людям было трудно выйти из домов. Юань Ань не мог добраться до дверей – все тропы засыпало снегом. Кто-то предположил: раз его нет – он, наверно, умер. Один человек, увидев Юань Аня лежащим на снегу, спросил: «Почему вы не входите в дом?» «Слишком много снега, – ответствовал Юань Ань, – трудно рассчитывать на помощь людей…»
[Закрыть].
В ткацком станке[57]57
Путник в мороз // Рад, когда предлагают приют… – Ван Юаньбао, живший при Танской династии, во время сильных снегопадов приглашал путников, оказавшихся в бедственном положении, помочь ему расчистить снег возле дома и проложить тропу к дверям. Потом Ван Юаньбао угощал помощников в доме вкусной едой и вином. Его гостеприимство получило в народе известность как «встреча, согревающая в мороз».
[Закрыть]
Нить случайно мы можем порвать…
Снова в игру вступила Сянъюнь:
Не дав ей окончить, Дайюй прочла:
Снег и печаль.
Затаенная дума грустна…
Но тут ее перебила Сянъюнь:
Мысль бедняка:
Где поесть бы да выпить вина?
На этот раз и Баоцинь не растерялась:
Долго для чая
Готовить из льда кипяток…
Сянъюнь не дала ей закончить, подумав, что так интересней играть:
Дайюй улыбнулась и перебила Сянъюнь:
Снежный сугроб
Сгреб метлой престарелый монах…
Баоцинь тут же продолжила:
Захлебываясь от смеха, Сянъюнь что-то пробормотала.
– Что ты сказала? – спросили у нее.
Сянъюнь повторила:
В каменной башне
Журавль задремал без забот…
Дайюй, тоже едва сдерживая смех, прочла:
Кошка к теплу
Одеяла добротного льнет.
Смех заразителен, и Баоцинь с трудом прочла следующую строку:
Снег серебрится,
Как волны на белой луне…
Сянъюнь ответила парной фразой:
Дымка лазури
Блеснула на красной стене[61]61
И прослезился // При песне «О белых снегах». – Согласно легенде, горный монах Юн Мэньчжоу однажды с лютней-цином в руке отправился навестить знатного человека Мэн Чанцзюня. Мэн Чанцзюнь спросил: «А может ли господин своей игрой на цине вызвать в моей душе печаль?» – «Вы сейчас пребываете в довольстве, – ответил Юн Мэньчжоу, – и цину будет трудно растрогать вас. Однако я полагаю, что и вас кое-что может опечалить». И он привел множество примеров в подтверждение мысли о том, что «небесный путь не всегда сулит процветание». И добавил: «Пройдут тысячи осеней, десять тысяч лет, могилы зарастут колючим бурьяном, лисы и зайцы упрячутся в норы, – лишь сын дровосека, отрок-подпасок, будет блуждать по свету». И вопросил с грустью: «Что думаете вы об этом, знатный и богатый господин Мэн Чанцзюнь?» Услышав вопрос, Мэн Чанцзюнь зарыдал. Юн Мэньчжоу снова заиграл на цине, а Мэн Чанцзюнь продолжал рыдать. (Притча из книги ханьского автора Хуань Тая «Новые беседы. О чудодейственном цине».)
[Закрыть].
Ее примеру последовала Дайюй:
Похвалив Дайюй за удачные строки, Баочай быстро произнесла:
Баоцинь продолжила:
И снова Сянъюнь:
А на заколке
Узор изумрудный замерз.
И опять Дайюй:
Даже в безветрие
Снег все кружит и кружит…
Баоцинь быстро произнесла:
И без дождя
Все умоет и все освежит!
Сянъюнь так и покатилась со смеху. Остальные сестры, забыв, что и они участники игры, с интересом следили за состязанием и смеялись.
Наконец Дайюй успокоилась и спросила Сянъюнь, толкнув ее в бок:
– И твои возможности истощились? Ну-ка покажи, на что ты еще способна!
Сянъюнь, будто не слыша, продолжала хохотать, прижимаясь к Баочай.
– Если у тебя хватит таланта придумать еще что-нибудь на оставшуюся рифму, я готова во всем тебе подчиняться, – сказала Баочай, отстраняя Сянъюнь.
– Да разве я сочиняла стихи! – вскричала Сянъюнь. – Я просто защищала себя!
– Пусть тогда Баочай продолжает! – засмеялись сестры.
– Да угомонитесь вы, – произнесла Таньчунь, протягивая Ли Вань записанные на листе строки. Она считала, что все возможности исчерпаны.
Тогда Ли Вэнь решила блеснуть и произнесла:
Нашего времени
Радость запомнится впредь…
Ли Ци прочла:
– Хватит, хватит! – замахала руками Ли Вань. – Еще не все рифмы исчерпаны, но иероглифы в несвойственном им значении подставлять не годится!
Стали подсчитывать, у кого больше строк, – оказалось, у Сянъюнь.
– Это оленина ей помогла! – засмеялись сестры.
– Если каждую строчку оценивать по достоинству, то Баоюй снова окажется на последнем месте! – заметила Ли Вань.
– Не будьте ко мне так строги! – взмолился Баоюй. – Вы же знаете, что я не умею сочинять парные строки!
– Мы не собираемся больше тебя прощать! – заявила Ли Вань. – Вечно у тебя что-то не так: то рифма трудная, та ты ошибся, а теперь заявляешь, что не умеешь сочинять парные строки! Так не пойдет, мы непременно тебя оштрафуем! Только что я видела за оградой кумирни Бирюзовой решетки распустившиеся цветы красной сливы, и мне захотелось поставить в вазу хотя бы веточку. Но к Мяоюй я идти не желаю, уж очень она противная. Вот ты и сходи в наказание, попроси у нее цветов для меня.
– А что, это даже интересно! – заметили сестры.
Баоюй, очень довольный, уже собрался идти, но Сянъюнь и Дайюй его удержали:
– На дворе холодно, выпей на дорогу подогретого вина.
Сянъюнь подала чайник, Дайюй – большой кубок, который наполнила до краев.
– Смотри, если не принесешь цветов, мы тебя еще оштрафуем! – предупредила Сянъюнь. – Нечего зря пить вино!
Баоюй осушил кубок и, шагая по глубокому снегу, отправился в кумирню Бирюзовой решетки. Ли Вань приказала было служанкам сопровождать его, но Дайюй сказала:
– Пусть один идет, иначе Мяоюй не даст ему цветов.
– Пожалуй, ты права, – согласилась Ли Вань. Она приказала девочке-служанке принести вазу в виде красавицы с кувшином на плече, налить в нее воды и сказала:
– Вернется Баоюй, будем сочинять стихи о красной сливе.
– Я лучше сейчас сочиню! – вызвалась Сянъюнь.
– Хватит с тебя на сегодня! – с улыбкой заявила Баочай. – А то ведь ты сочиняешь-сочиняешь, а остальным скучно! Лучше заставим Баоюя в порядке наказания самостоятельно сочинить стихотворение, раз он уверяет, будто не умеет сочинять парные строки.
– Вот это правильно, – поддержала ее Дайюй. – Еще у меня есть такое предложение: пусть те, у кого меньше парных строк, сочинят по одному стихотворению о красной сливе.
– Совершенно верно, – согласилась Баочай. – У Баоцинь, Дайюй и Сянъюнь парных строк больше, чем у остальных, так что можно их оставить в покое, а вот наши гости Син Сюянь, Ли Вань и Ли Ци скрыли от нас свои таланты! Теперь пусть потрудятся.
– Ли Ци не умеет сочинять стихи, – промолвила Ли Вань, – и должна уступить свое место сестре Баоцинь.
Баочай ничего не оставалось как согласиться, но она в свою очередь предложила:
– Пусть каждая из них напишет уставное стихотворение по семь слов в строке на отдельную рифму. Сестре Син Сюянь я назначаю рифму «краснеть», сестре Ли Вэнь – рифму «слива», а сестре Баоцинь – рифму «цветы».
– А Баоюя, выходит, мы снова простили? Я не согласна! – решительно заявила Ли Вань.
– Пусть сочиняет, – сказала Сянъюнь. – Для него тоже найдется хорошая тема!
– Какая?
– Пусть напишет стихи под названием: «Навещаю Мяоюй и прошу у нее цветы красной сливы», – промолвила Сянъюнь. – Разве не забавно?
– Очень забавно! – согласились сестры.
В этот момент появился сияющий Баоюй, высоко подняв руку с веткой красной сливы. Служанки взяли у него цветы и поставили в вазу. Тут все побежали к столу полюбоваться цветами и насладиться их ароматом.
– Вы вот любуетесь цветами, а не знаете, с каким трудом я их раздобыл! – улыбнулся Баоюй.
Услышав это, Таньчунь поспешно поднесла ему кубок вина. Девочки-служанки сняли с юноши плащ и бамбуковую шляпу, стряхнули с них снег и подали ему переодеться. Сижэнь принесла куртку на лисьем меху. Ли Вань велела положить на блюдо крупный жареный батат, два блюда наполнить апельсинами и мандаринами и отдать Сижэнь.
Сянъюнь между тем объявила Баоюю тему для стихов и стала его торопить.
– Дорогие сестры! – взмолился юноша. – Только не ограничивайте рифму!
– Рифму можешь выбирать сам! – ответили ему. Все снова стали любоваться цветами.
Ветка, принесенная Баоюем, была небольшая, но очень пышная, с причудливыми ответвлениями и напоминала не то свернувшегося в клубок безрогого дракона, не то извивающегося дождевого червя. Цветы, яркие, словно румяна, не уступали ароматом орхидее.
К этому времени Син Сюянь, Ли Вэнь и Баоцинь уже успели сочинить стихи. Читали их в том порядке, в котором назначены были рифмы.
Воспеваю красную мэйхуа
Еще не стал благоуханным персик,
Еще не стал румяным абрикос,
Она ж, восточным ветрам улыбаясь,
Пробилась самой первой сквозь мороз[66]66
Яо и Шуня // В стихах мы хотели воспеть! – См. т. I, коммент. 32.
[Закрыть].
Хотя душа зовет ее к Юйлину[67]67
Она ж, восточным ветрам улыбаясь… – Цветы мэйхуа распускаются первыми, поэтому считаются вестниками весны. Восточный ветер – дыхание весны, символ расцвета природы и человека.
[Закрыть], —
Не отделить от мэйхуа весны:
Она, как первый луч, бледна, прозрачна —
Украсила в Лофу Шисюна сны[68]68
Хотя душа зовет ее к Юйлину… – Юйлин – название гор, где, по преданию, мэйхуа цветет круглый год: то на южном склоне, то на северном.
[Закрыть].
Она – свеча. Богиня в алом платье.
Как фея Э, чуть зелена она.
Она – Святая в белом одеянье,
Что невзначай зарделась от вина[68]69
…бледна, прозрачна, – // Украсила в Лофу Шисюна сны… – В книге «Хроника города Лунчэн» – «Лунчэнлу» – есть рассказ о том, как Чжао Шисюн, живший при династии Суй (589 – 619}, после прогулки в горах Лофу заснул и ему приснилась красавица в изящном одеянии бледно-розового цвета, вместе с которой он веселился, пел и танцевал. Речь здесь идет о ранних цветах мэйхуа, которые окрашиваются бледным румянцем. Поэт хочет утвердить мысль о том, что этим цветам не всегда присущ ярко-красный цвет.
[Закрыть].
Она непритязательна, обычна,
Среди цветов, наверно, проще всех.
А бледности ее не удивляйтесь:
Она цветет, когда и лед, и снег…
Син Сюянь
Не белой мэйхуа пою хвалу,
А красной, что живет своим законом.
Во всей красе и раньше всех цветов
Она встает пред взором опьяненным.
Хранит морозом обожженный лик
Остатки слез, как пятна крови, красных.
В цветке как будто созревает плод,
А остается пыль, – и все напрасно!
Таинственное зелье проглотив,
Свой облик изменила, – то ль не чудо?[70]70
Она – свеча. Богиня в алом платье… Святая в белом одеянье, // Что невзначай зарделась от вина… – Поэт говорит о мэйхуа в разные периоды ее цветения, сравнивая ее с феями-небожительницами (фея Э, Богиня в алом платье, Святая в белом платье). Но при полном расцвете она вспыхивает ярким пламенем, как свеча.
[Закрыть]
И персиком лазурным ей не быть,
Как прежде, возле Яшмового пруда[71]71
Таинственное зелье проглотив, // Свой облик изменила… – Цветы мэйхуа, согласно поверью, первоначально были белыми, но, проглотив случайно чудодейственный эликсир, покраснели.
[Закрыть].
Так пусть на юг и север от реки
Ни бабочки, ни пчелы или осы
За персик не считают мэйхуа,
К тому ж не будут путать с абрикосом!
Ли Вэнь
Листва скупа, и ветвь оголена.
Но так прекрасны нежные цветы!
Похоже, что невеста жениха
Прельщает платьем дивной красоты!
Нет во дворе безлюдном, у перил,
Той мэйхуа, что словно снег бела,
Но в быстрых реках, среди голых скал
Себя она лучом зари зажгла!
Она – свирели радужный мотив,
Что пробуждает тайную мечту,
Она – та темно-красная река,
Что в мир святой велела плыть плоту[72]72
…персиком лазурным ей не быть,// Как прежде, возле Яшмового пруда. – Согласно одной из легенд, мэйхуа когда-то росла в небесном саду персиков долголетия и имела облик лазурного персика; затем, похитив «красную пыль» из сада, изменила облик и стала красным цветком.
[Закрыть].
Нельзя, заметив скромность мэйхуа,
Засомневаться – хоть и невзначай —
Что, дескать, в прошлой жизни не могла
Расти в краю священном Яотай[73]73
Она – та темно-красная река, // Что в мир святой велела плыть плоту… – Смысл иносказания: аромат мэйхуа может так одурманить человека, что он представит себя в мире святых небожителей. Согласно легенде, один человек, погрузив на плот зерно и еду, доплыл по Млечному Пути до обиталища святых – Пастуха и Ткачихи.
[Закрыть].
Баоцинь
Стихотворения всем понравились, особенно то, что написала Баоцинь. Даже Баоюй, на чей вкус трудно было угодить, признал, что у самой юной Баоцинь самый острый ум.
Дайюй и Сянъюнь налили в небольшой кубок вина и поднесли Баоцинь, поздравив ее с успехом.
– А по-моему, каждое стихотворение имеет свои достоинства, – с улыбкой заметила Баочай. – Обычно вы шуточками и колкостями изводили меня, а теперь над ней насмехаетесь!
– У тебя готово? – спросила между тем Ли Вань у Баоюя.
– Я сочинил, но пока слушал ваши стихи, забыл, что хотел записать! – ответил Баоюй. – Дайте подумать, я сейчас вспомню!
Сянъюнь взяла щипцы для угля, легонько стукнула ими по краю жаровни и сказала:
– Я буду ударами отмечать время. Если не уложишься, мы тебя опять оштрафуем!
– Говори, я буду записывать, – предложила Дайюй.
Сянъюнь ударила щипцами по жаровне и объявила:
– Одна минута!
– Готово, пиши! Пиши! – заторопился Баоюй и прочел:
Вина из жбана не налив,
Не жди, чтоб мысль пришла.
Дайюй записала, покачала головой и улыбнулась:
– Начало ничем не примечательно.
– Поторапливайся! – послышался строгий голос Сянъюнь. Баоюй продолжал:
Дайюй и Сянъюнь закивали головой, заулыбались:
– Неплохо, кое-какой смысл в этих словах есть. Баоюй стал читать дальше:
– А это хуже! – покачала головой Дайюй, записывая строки.
Сянъюнь снова ударила по жаровне. Баоюй рассмеялся и, повернувшись к ней, прочел:
В грешном мире ломают и рвут мэйхуа —
Красно-белый весенний цветок.
Но коль дарят в храме святом мэйхуа, —
Это значит: расстанься со злом![77]77
Обитель Чан Э – то есть лунный дворец феи Чан Э – Гуаньхань.
[Закрыть]
А поэт, что не телом, а духом силен,
Разве вызвать сочувствие мог?
Я ушел, но буддийской обители мох
Ощущаю на платье своем![78]78
Но коль дарят во храме святом мэйхуа… – Буддийский храм здесь трактуется как земное обиталище святых; если мэйхуа дарят в храме и кто-то разломил подаренную ветку – это означало, что он «вошел» в «грешный мир», в «мирскую суету», где царят зло и страдания.
[Закрыть]
Дайюй кончила записывать, но только все собрались приступить к обсуждению, как с криком вбежали девочки-служанки:
– Старая госпожа идет!
Все бросились встречать матушку Цзя, восклицая наперебой:
– Видно, хорошее настроение у матушки Цзя, раз она нас решила проведать!
Матушка Цзя была в широком плаще и беличьей шапочке. Ее несли в небольшом паланкине, прикрытом черным зонтом, а за паланкином, с зонтиками в руках, следовали Юаньян и Хупо. Первой приблизилась к старой госпоже Ли Вань.
– Остановимся здесь, – приказала служанкам матушка Цзя и обратилась к Ли Вань: – Я приехала сюда тайком от твоей свекрови и Фэнцзе. Стоит ли заставлять их идти пешком по глубокому, снегу? Хорошо мне в паланкине…
Девушки взяли у старой госпожи плащ и помогли ей выйти из паланкина.
Едва переступив порог, матушка Цзя заметила цветы сливы, стоявшие в вазе.
– Какая прелесть! – воскликнула она. – Вы умеете веселиться, но и я вам не уступлю!
Ли Вань велела служанкам принести тюфяк из волчьих шкур и постелить на кане.
– Продолжайте веселиться, ешьте, пейте, шутите, – с улыбкой проговорила матушка Цзя, опускаясь на тюфяк. – Я просто решила навестить вас и тоже повеселиться, днем я теперь не сплю, уж очень длинными стали ночи.
Ли Вань подала матушке Цзя грелку для рук, а Таньчунь поднесла палочки для еды и кубок с подогретым вином. Матушка Цзя отпила глоток и спросила:
– Что у вас на том блюде?
– Маринованная перепелка, – ответили ей и тут же поднесли блюдо.
– Вот и отлично, – кивнула головой матушка Цзя. – Отломите мне ножку, отведаю!
– Слушаюсь! – почтительно ответила Ли Вань, не стала звать служанок и, сполоснув руки, сама выполнила приказание матушки Цзя.
– Вы на меня не обращайте внимания, – промолвила матушка Цзя, – беседуйте о чем угодно, смейтесь, шутите. Я охотно послушаю и хоть немного развлекусь. И ты садись, – добавила она, обращаясь к Ли Вань. – Чувствуйте себя непринужденно, а то я сейчас же уйду!
Все заняли свои места, только Ли Вань отодвинулась на самый край стола, чтобы не быть заметной.
– Чем занимаетесь? – поинтересовалась матушка Цзя.
– Сочиняем стихи.
– Сочинили бы лучше несколько загадок к Новому году. Чтобы хорошенько повеселиться на праздник, – промолвила матушка Цзя и добавила:
– Здесь очень сыро, как бы не простудиться. Долго не сидите. А еще лучше пойти сейчас к Сичунь, у нее тепло, заодно посмотрим картину. Интересно, закончит она ее к Новому году?
– Где там! – воскликнули все. – Хоть бы к празднику Начала лета управилась!
– Ну и дела! – удивилась матушка Цзя. – Выходит, на эту картину ей потребуется времени больше, чем на устройство всего сада?
Матушка Цзя вышла из дома, села в паланкин и велела отнести ее в павильон Благоухающего лотоса. Все гурьбой последовали за ней.
К павильону можно было подойти с двух сторон – восточной и западной, и с той и с другой были ворота. Все направились к западным воротам, на них с обеих сторон – внешней и внутренней – были доски с надписями. «Здесь проникают за облака», – гласила надпись снаружи, а изнутри – «Здесь переступают через луну».
У входа в главное строение матушка Цзя оставила паланкин, ей навстречу тотчас вышла Сичунь. Внутренний коридор вел к спальным покоям, где над входом висела надпись: «Ограда Теплых ароматов». И в самом деле, как только служанки откинули дверную занавеску, повеяло теплом.
Матушка Цзя, едва опустившись на стул, спросила Сичунь:
– Как твоя картина?
– Я сейчас не рисую, – ответила Сичунь. – Похолодало, краски загустели, боюсь все испортить.
– К концу года картина должна быть готова, – промолвила матушка Цзя. – Так что не ленись, поторапливайся!
Тут за дверьми кто-то хихикнул, и на пороге появилась Фэнцзе в теплой куртке из овчины.
– Насилу нашла вас, бабушка! – с улыбкой проговорила она. – Вы так таинственно скрылись, ни слова никому не сказали!
– Я опасалась, как бы ты не замерзла, вот и не взяла тебя с собой! – ответила матушка Цзя, искренне радуясь появлению Фэнцзе. – Право же, ты бесовка! И как только ты разыскала меня? Думаешь, в этом заключается почтение к родителям?
– Не из-за одного только почтения я вас искала, – возразила Фэнцзе. – Пришла к вам, а дома вас нет, и никто из служанок не сказал мне, куда вы ушли. Я уж и не знала, что делать, как вдруг появляются две монашки! Я сразу догадалась, что они либо принесли новогоднее поздравление, либо явились просить денег на благовония под Новый год. А у вас и без того дел много. Вот вы и решили скрыться от них. Денег я монашкам дала и тут же их выпроводила, так что прятаться вам больше незачем. Кстати, я приготовила для вас замечательного фазана – поторопитесь, а то потеряет вкус!
Каждая фраза Фэнцзе вызывала взрыв хохота.
Не дав матушке Цзя опомниться, Фэнцзе распорядилась подать паланкин, и старая госпожа отправилась к восточным воротам.
По пути матушка Цзя то и дело выглядывала из паланкина, любуясь садом, словно посыпанным серебристой пудрой. Вдруг на склоне горки она заметила Баоцинь, а рядом с ней – служанку, державшую в руках вазу с веткой красной сливы, усеянной цветами.
– Вы только поглядите! – воскликнула матушка Цзя. – Оказывается, она нас здесь ждет да еще приготовила цветы сливы!
– Так вот она где! – воскликнули девушки. – А мы думаем, куда запропастилась сестрица Баоцинь!
– Присмотритесь хорошенько, – продолжала матушка Цзя. – Горка, снег, девушка в зимней одежде, цветы сливы! Что это вам напоминает?
– Картину Цю Шичжоу «Ослепительный снег»! – дружно ответили все. – Она висит у вас в комнате.
Матушка Цзя покачала головой.
– Вспомните, во что одета девушка на той картине! Да и не очень она красива!
В этот момент за спиной Баоцинь появился кто-то в темно-красном плаще.
– Что там за девочка? – поинтересовалась матушка Цзя.
– Там не девочка, там Баоюй, девочки все здесь, – ответили ей.
– Совсем слепая стала, – смутилась матушка Цзя.
Когда приблизились, оказалось, что это действительно Баоцинь и Баоюй. Обращаясь к Баочай и Дайюй, Баоюй сказал:
– Я только что из кумирни Бирюзовой решетки, выпросил у Мяоюй еще цветы сливы и велел служанкам отнести каждой из вас по веточке.
– Спасибо, – поблагодарили девушки.
В покоях матушки Цзя все поужинали и снова началось веселье, не смолкали шутки и смех.
Неожиданно появилась тетушка Сюэ.
– Ну и погода! – воскликнула она. – Снег валит и валит, весь день не могла навестить вас, почтенная госпожа. Как настроение?
– Настроение отменное, – ответила матушка Цзя. – Немного повеселилась с внучками!
– Вчера вечером с разрешения госпожи Ван я собиралась устроить в саду угощение и полюбоваться снегом, – сказала тетушка Сюэ. – Хотела пригласить вас, пришла, а вы спите. К тому же Баочай мне сказала, что вы в скверном расположении духа, и я не осмелилась вас тревожить. Знай я, что это не так, непременно пригласила бы вас!
– Сейчас ведь только десятый месяц, это был первый снег, – с улыбкой заметила матушка Цзя. – Еще успеем налюбоваться, а вы – потратиться на угощение!
– Заранее вам благодарна, – ответила тетушка Сюэ.
– А вы, тетушка, не забудете о своем обещании? – шутливо спросила Фэнцзе. – Уж лучше сегодня прикажите отвесить пятьдесят лянов серебра и отдайте их мне, а как только снова выпадет снег, я устрою для вас угощение! Так будет вернее. И вам хлопот меньше.
– Что ж, дайте ей пятьдесят лянов серебра! – обратилась к госпоже Ван матушка Цзя. – Мы с ней разделим их пополам, а когда выпадет снег, я притворюсь, будто у меня нет настроения, и тогда угощения не потребуется! Мы с Фэнцзе будем вам благодарны, а вы избавитесь от хлопот!
– Прекрасно! – захлопала Фэнцзе в ладоши. – Бабушка угадала мою мысль!
– Тьфу, бессовестная! – воскликнула матушка Цзя. – Что болтаешь? Ведь тетушка – наша гостья! Что за бесстыдство требовать, чтобы она тратилась, да еще просить деньги вперед?
– До чего же хитра наша бабушка! – заметила Фэнцзе. – Поняла, что тетушка не раскошелится, и решила разыграть благородство, все свалив на меня! Ладно, не нужны мне деньги тетушки Сюэ, на свои устрою угощение, приглашу бабушку и дам ей в придачу пятьдесят лянов серебра! Это мне в наказание за то, что вмешалась не в свое дело. Согласны?
В ответ раздался дружный взрыв смеха.
Матушка Цзя поманила рукой Баоцинь, заговорила о снеге, о том, какой прекрасной показалась ей Баоцинь, когда стояла на заснеженной горке, а рядом служанка держала вазу с цветами сливы, после чего принялась расспрашивать девочку о ее жизни дома.
Тетушка Сюэ сразу догадалась, что матушка Цзя имеет виды на девочку как на невесту. Это совпадало с желанием тетушки, но она знала, что девушка давно была просватана в семью Мэй, и не без умысла со вздохом произнесла:
– Бедная девочка! В позапрошлом году отец ее умер! Где только дочь с ним не побывала! Весь свет объездила. Отец был торговцем и, что ни год, вместе с семьей переезжал с места на место. Не совру, если скажу, что из каждых десяти почтовых станций и пристаней Поднебесной он побывал на пяти или шести! Но потом заболел и умер, так и не выдав дочь замуж, хотя за год до смерти просватал ее за господина Мэя – сына члена императорской академии Ханьлинь. Мать Баоцинь тяжело больна, скорее всего у нее чахотка.
– Не везет мне! – воскликнула Фэнцзе, перебив тетушку Сюэ. – А я-то надеялась быть свахой! До того досадно, что лучше не вспоминать!
Матушка Цзя не стала больше распространяться на эту тему – она поняла, кого Фэнцзе собиралась сватать.
Женщины поболтали еще немного и разошлись. Ночь прошла спокойно, ничего примечательного не случилось.
На следующий день снег прекратился и прояснилось. Матушка Цзя позвала Сичунь и сказала:
– Ты должна рисовать в любую погоду! Не закончишь к Новому году картину – не беда, но запечатлеть Баоцинь на фоне снега, как мы видели ее вчера, надо непременно!
Сичунь обещала, хотя не надеялась выполнить приказание матушки Цзя.
Сестры решили пойти посмотреть, как рисует Сичунь, и застали ее задумчивой и рассеянной,
– Пусть занимается своим делом, а мы поговорим, – предложила Ли Вань, сразу заметив, что Сичунь чем-то расстроена. – Вчера старая госпожа велела нам придумать загадки к Новому году, и мы с Ли Вэнь и Ли Ци занялись этим. Я придумала две загадки на отдельные фразы из «Четверокнижия», и они еще по две.
– Что ж, хорошо! – сказали сестры. – Вы их прочтите, а мы попытаемся отгадать.
– Ладно! – согласилась Ли Вань. – В таком случае ответьте, как сказано в «Четверокнижии» о том, что «Гуаньинь не имеет родословной»?
– «Остановилась, достигнув совершенства!» – не задумываясь, ответила Сянъюнь.
– Хорошенько подумайте над словом «родословная»! – улыбнулась Баочай. – И сразу догадаетесь!
– Да, да, подумайте еще! – промолвила Ли Вань.
– Я догадалась! – воскликнула Дайюй. – Вот как там сказано: «Хотя она и милосердна, деяния ее бесплодны!»
– Верно! – воскликнули девушки.
– «Весь пруд порос травой!» Как называется трава? – спросила Ли Вань.
– Конечно же, камыш! – быстро ответила Сянъюнь. – Что еще может быть?
– Нет! – возразила Ли Вань. – Вам ни за что не угадать! Лучше разгадайте загадку Ли Вань и назовите имя человека, жившего в древности. А цитата такая: «Вода, ударяясь о камень, струится холодным потоком »!
– Наверное, Шань Тао?[79]79
Я ушел, но буддийской обители мох… – В этих и предыдущих строках Баоюй говорит о своей решимости начать монашескую жизнь, ибо среди мирской суеты люди его не поняли. «Буддийской обители мох» – как бы постоянное напоминание об обязанности следовать заветам Будды.
[Закрыть] – сказала Таньчунь.
– Совершенно верно, – подтвердила Ли Вань и прочла следующую загадку: – Какое слово связано со словом «светлячок», которое придумала Ли Ци?
Все долго думали. Наконец Баоцинь сказала:
– Загадка непростая! По-моему, подразумевается цветок.
– Правильно! – ответила Ли Ци.
– Что общего между светлячком и цветком? – удивились девушки.
– Прекрасно сказано! – вдруг воскликнула Дайюй. – Разве светлячки появляются не из цветов?
– Верно! – согласились все.
– Верно-то верно, – проговорила Баочай. – Но вряд ли такие загадки понравятся старой госпоже. Надо придумать попроще, чтобы всем было интересно.
– Пожалуй, это будет лучше, – согласились остальные.
– Я уже придумала! – первой вскочила Сянъюнь. – Мою загадку можно даже петь на мотив «Алые губы», и она совсем простая! Проще быть не может.
И она прочла:
Когда ты на воле – вольготно живешь
В ущельях иль около рек.
А после забавой в мирской суете
Считает тебя человек.
Скажите: так жить, чтоб скитаться весь век, —
Где выгода? Что обретешь?
Нет громкого имени… Если и есть,
То в шуточной роли вельмож.
Чем кончится это, – сказать не хочу,
А то и отгадку поймешь!
Никто не мог разгадать, сколько ни думали. Одни говорили, что это даосский монах, другие – что буддийский, некоторые предположили, что это просто комик в театре.
– Вот и не угадали! – засмеялся Баоюй. – Это дрессированная обезьяна!
– Совершенно верно! – подтвердила Сянъюнь.
– Первые строки, допустим, годятся для такого объяснения. Ну а последние никак! – возразили девушки.
– Разве у дрессированных обезьян не отрубают хвост? – спросила Сянъюнь.
Услышав это, все рассмеялись.
– Странная у тебя загадка!
Тут в разговор вмешалась Ли Вань.
– Я слышала от тетушки Сюэ, что Баоцинь побывала в разных местах и многое повидала. Кому же, как не ей, придумывать загадки. Тем более что недавно она сочинила прекрасные стихи!
Баоцинь слушала, посмеивалась и кивала. Потом вдруг задумалась и опустила голову.
Тем временем Баочай тоже предложила загадку:
Сандаловое дерево, катальпу,
Гравер исчертит с четырех сторон,
Но сей гравер – не человек, не мастер,
Но кто, скажите, коль не мастер он?
Хоть ветер стих и ливень прекратился —
Ведь целый день шумели напролет!
Звон колокольцев пагоды буддийской
Когда до слуха нашего дойдет?
Пока ее разгадывали, Баоюй прочел свою:
От небесного мира до мира земли,
Как известно, рукой не достать.
А бамбук под названием «синий нефрит»
Призван тщательно их охранять.
Да к тому же луань и журавль начеку,
Смотрят зорко в любое мгновенье.
Только вздохом ответствуют им небеса,
Видя их неустанное бденье.
Только Баоюй умолк, как Дайюй стала читать свою загадку.
Не обуздать Луэр и не унять[80]80
Шань Тао – крупный государственный деятель III – IV вв.
[Закрыть],
Какой бы крепкой ни была узда.
Он перепрыгнет рвы, громады стен,
Чему дивиться могут города.
Когда наездник отдает приказ, —
Являет грома мощь, ветров полет,
Как Черепахам трех священных гор[81]81
Луэр – кличка стремительного жеребца государя династии Чжоу – Му-вана (X в. до н.э.).
[Закрыть],
Ему за службу – слава и почет!
Затем настала очередь Таньчунь, но Баоцинь ее перебила, сказав:
– Вы только что говорили, что я побывала во многих достопримечательных местах. Вот я и хочу посвятить им десять стихотворений. Послушайте и догадайтесь, о чем я там говорю.
– Согласны! – промолвили сестры. – Но, может быть, эти стихи записать?
Если хотите узнать, что это были за стихи, прочтите следующую главу.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
