Текст книги "Позади вас – море"

– Ага, хочу, – кузен так и расплылся в улыбке и познакомил нас.

Я всю ночь с ней флиртовал, а Раед только подливал масла в огонь. А когда я в качестве чаевых ей двадцатку сунул, она мне подмигнула, скрутила ее в трубочку и сунула в лифчик. Прямо в ложбинку между грудей. Потом вытащила ручку и написала мне на руке свой номер.

– Вот нахалка, – все повторял Раед. – Это уж слишком.

– Да пошел ты, – очарованно бросил я.

– Да я так просто. – Он вдруг забеспокоился.

И вот уже три года он мне твердит, что Мишель клевая, но не та девушка, с которой стоит заводить семью. А меня бесит эта арабская манера делить девушек на годных и негодных и на ровном месте определять им будущее.

Этот подход, мол, хорошие девушки так не поступают, моей сестре жизнь разрушил.

Но Раед стоит на своем. А я зверею от того, что теперь, когда Мишель меня чуть не пристрелила, получается, что он вроде как прав.

– Она на всю голову больная, – говорит Раед.

– Да ничего подобного. Просто она думала, что я вот-вот сделаю ей предложение.

– Ну и хрен с ней. Не бери в голову.

Он начинает рассказывать про Эллен, девушку, с которой сейчас встречается. Она помешана на кошках, не работает, зато «очень милая и скромная».

– Скромная?

– Ага. Скромная. Я так и сказал. И у нее есть подружка…

– Нет уж, спасибо. Не нужна мне скромная девушка. Отвали.

Тогда он меняет тему, говорит, его мать, мол, интересуется, устроит ли кто-нибудь для Амаль вечеринку по поводу выпускного.

– Я об этом даже и не думал.

Ну вот, теперь я в панике. Как это мне в голову не пришло, что надо что-то придумать для сестры на выпускной?

– Она предлагает организовать все у нас, и неважно, придет твой отец или нет.

Я благодарю его и говорю, что Амаль, наверное, захочет прийти со своим парнем. И пока мы приканчиваем тако, рассказываю про Джерона, про то, что он изучает классическую музыку и вроде очень хорошо относится к моей сестре.

Раед заводит машину, ставит диск, и из колонок начинает петь Билли Джоел. В салоне гремит «Девчонка из высшего общества», я многозначительно смотрю на Раеда, а он бросает: «Заткнись!»

* * *

Бабá приходит помочь мне заделать дыру в стене кухни. Его старый серебристый «Бьюик» не влезает на парковочное место и все стонет и дребезжит, пока, наконец, отец не глушит мотор. Бабá с ведром шпаклевки в руке заходит в дом и принимается изучать дырку.

– Тебе пора жениться, – торжественно провозглашает он, замазывая ее белым. – Только не на этой девушке.

Забавно, в вопросах скорой женитьбы они с Мишель согласны, хоть она и считает его старым мизогином, а он ее – шлюхой. За три года он видел ее только дважды, но официально высказал свое неодобрение только после второй встречи.

– Она красотка, но хорошей матери для твоих будущих детей из нее не выйдет.

Я вспоминаю его слова и то, как ненавидел его и других за такие высказывания. А теперь получается, я вроде как всегда это знал, и утром, когда Мишель звонила, я снял трубку и сказал ей, что между нами все кончено. Я извинялся, она молчала, а потом говорит:

– Ублюдок, ты мне жизнь сломал. – И повесила трубку.

– Мы расстались, – говорю я отцу. – Можешь радоваться.

А потом провожу здоровой рукой по бинту и думаю, как мы с ним оба были несправедливы к Мишель.

Бабá прерывает мои размышления, произнеся по-арабски:

– Лучшее, на что можно надеяться в жизни, – это встретить славную женщину. С ней каждый твой день станет хорошим.

Я пораженно смотрю на него. Старый грубиян как заговорит по-арабски, так прямо поэтом становится. А он добавляет:

– Так будет до тех пор, пока ты ее не потеряешь.

* * *

Мы заделываем дыру, ждем пару часов, шлифуем (я работаю одной рукой, и у отца получается втрое быстрее), потом красим. Я завариваю отцу овсянку, но он отказывается ее есть, потом разогреваю курицу. Бабá осторожно откусывает кусок, решает, что ему нравится, и набрасывается на еду. А я тем временем рассказываю ему про Амаль. Она усердно училась, скоро выпускной. Тетя Надия устраивает для нее небольшую вечеринку, было бы здорово, если бы он тоже пришел. Давно пора забыть о прошлом. Амаль начала новую жизнь, и он должен ее поддержать. В кампусе есть даже специальная стойка для выпускников исторического факультета. Самое время помириться. Мама бы обрадовалась.

Я как раз собираюсь с духом, чтобы рассказать про Джерона, как он сам меня огорошивает:

– Она вроде с черным встречается, так?

– Его зовут Джерон. – Чувствую себя, словно меня подставили, отправили на зачистку без оружия. – Он тоже выпускник.

– И черный?

Я не отвечаю, пробую снова.

– Он играет на скрипке, хочет сыграть для тебя «Энта Омри». Помнишь ту часть, где скрипки во всю силу вступают? Говорит, того, кто писал для Умм Кульсум, вдохновило…

– Я не затем в Америку приехал, чтобы моя дочь с черными якшалась, – рявкает отец и встает.

Выбрасывает остатки курицы в ведро, ставит тарелку в раковину, надевает куртку, проверяет, хорошо ли высыхает краска, и уходит.

А мне хочется схватить пистолет и выстрелить в стену, изрешетить ее, чтобы она обрушилась на всех нас – меня, Амаль, отца, Раеда, Деметрия и всех его подружек, Надию и даже Валида Аммара со всеми его торговыми центрами. Чтобы мы все просто исчезли под грудой камней.

* * *

Джерон стоит рядом со мной у стойки исторического факультета с сумочкой и телефоном Амаль в руках. Она с другими студентами топчется на улице в голубой мантии и шапочке, золотая кисточка болтается у щеки. Они ждут церемонии, а мы, друзья и родственники, ждем, когда можно будет им поаплодировать.

Заметив меня и Джерона, Амаль машет рукой, потом оглядывается по сторонам и понимает, что, кроме нас, никто не пришел. На секунду она сникает, и у меня становится больно в груди. Здоровой рукой я придерживаю букет – две дюжины роз, одна от меня, вторая – от мамы. Хорошо еще, я про вечеринку не стал заранее ей рассказывать. Потому что в тот день, когда отец от меня ушел, позвонила тетя Надия.

– Слушай, Маркус, – негромко сказала она. – Я не хочу оказаться между двух огней. Я же не знала про ее парня и про то, что она захочет его пригласить. Не хочу, чтобы сказали, что я ее поощряю против желания отца.

Она хотела, чтобы я сказал, ничего страшного, мол, понимаю, все сложно. Но я ответил:

– Ладно, как хочешь.

И мы впервые в жизни повесили трубки, недовольные друг другом.

– А ты принарядился, – замечает Джерон.

– Я и моюсь иногда, – отвечаю я.

У меня есть два костюма: черный для похорон и свадеб и серый, в котором я сейчас, – для торжественных случаев.

Когда Амаль выходит на сцену, мы с Джероном орем изо всех сил, стараемся за всех, кого с нами нет: за маму, дядю и тетю, папу, который утром позвонил и поставил мне чертов ультиматум. Если я буду и дальше поощрять эти отношения, он никогда больше не станет со мной разговаривать.

– Дочь я уже потерял, – сурово объявил он. – Понадобится, потеряю и сына.

В общем, вот так. Его здесь нет, он не видит, как Амаль перекидывает кисточку с левой стороны на правую. Не видит звездочку в списке рядом с ее фамилией (magna cum laude[9]9
  С отличием (лат.).


[Закрыть]), не видит, как ей вручают награду под названием «Лучший нетрадиционный студент». Амаль поднимается на сцену как чемпионка, жмет руку декану. А Джерон тут, он держит ее большую раздутую сумочку. Он фотографирует нас с сестренкой. А она прижимает к груди розы, живые розы, и улыбается так широко, что мне хочется навсегда затолкать ее себе под мышку, чтобы так мы с ней вместе и сгинули.

Мистер Аммар напивается на свадьбе
Валид Аммар

Один мужчина явился в бальный зал «Шератона» в юбке.

Мистер Аммар видел, как он подошел к буфету. Подумать только, он оказался на свадьбе, где нужно становиться в очередь и самому себе накладывать еду. А хуже всего, что это свадьба его собственного сына Раеда. Он всех уже замучил своим недовольством, но как быть, если тут все не так?

Невестка даже имени новоиспеченного супруга выговорить не может.

Он несколько раз говорил этой идиотке:

– Его зовут Раед.

А та только смеется.

– Мне нравится звать его Рэй.

Его это просто перетряхнуло! Раед означает «первопроходец», тот, кто прокладывает путь, и его сын как раз таков – умный, ученый, способный. Отказался от семейного бизнеса в пользу своего брата Деметрия. А сам пошел на юриста учиться и теперь зарабатывает четверть миллиона в год. Почему она не хочет называть его по имени, которое они с Надией так тщательно ему выбирали?

– Что еще не так? – устало спросила Надия утром, когда они одевались.

А он ответил:

– Свадьба стоимостью в годовую зарплату.

Диджей, играющий американскую музыку, отчего кажется, что ты угодил в компьютерную игру. А хуже всего то, что праздник устроили меньше чем через сорок дней после кончины его матери. Еще отмолиться за нее не успели, а внучок уже отплясывает со своей тощей женушкой да руками машет, как испуганная птица. Еще не так невестка, которая души не чает в своей белой кошке, аж на свадьбу ее пригласила. Вон она сидит во главе стола на белой подушечке, прямо-таки принцесса, самый почетный гость.

А теперь еще и этот мужик.

Рыжий, с голыми ногами, ест свинину со шпажки – и это на свадьбе сына мистера Аммара, астагфирулла[10]10
  Прости господи. – Прим. ред.


[Закрыть].

Раеду на его мнение наплевать. Он столько вкалывал, чтобы оплатить сыну колледж, купить хорошую машину и красивые костюмы для собеседований. А теперь мальчик стал мужчиной и отцовские советы ему больше не нужны. А что плохого, если бы на свадьбе играла арабская музыка, спросил он сына, улучив момент, когда идиотки рядом не было.

– Семья Эллен гордится своей культурой не меньше, чем мы нашей, – заспорил Раед. – Ты должен относиться к этому с уважением.

Но у нас тоже есть своя культура, ответил он.

– У твоего брата Деметрия… У твой сестры Ламии… у обоих на свадьбах играла арабская музыка. А с твоей что не так? Я хочу танцевать у сына на свадьбе.

Тут вошла его будущая невестка – оказалось, она все слышала.

– Моя тетя играет на арфе, она специально для нас разучила одну мелодию, – заявила она, решительно глядя на мистера Аммара своими голубыми глазами.

Забавно, даже перестала притворяться милашкой, чтобы настоять на своем.

Мистер Аммар не дурак. Он прожил в Америке тридцать лет. Знает, какими нежные белые женщины бывают скользкими, арабских мужчин к ним так и тянет, как звезды к планетам, а в итоге они превращаются в красных как раки задыхающихся дураков. Он видел, как Эллен со своими розовыми ноготками, тонкими запястьями и узкой талией превратила Раеда, юриста, футболиста, его второго сына – сына, в которого он вложил всю свою любовь и энергию, сына, за которого он молился, – да неважно все это теперь, потому что эта ведьма превратила его сына из первопроходца в мула, который опускается на колени, чтобы ему взвалили на спину груз потяжелее. И вот теперь она управляет им с помощью жирно подведенных эльфийских глаз и сияющих улыбок, а сама еще и посмеивается:

– У нас с Рэем много общего, мы оба львы.

Будто это охренеть как важно! Каждый раз, когда она это говорит, мистеру Аммару хочется заорать ей в лицо: «Ну и что? Одна двенадцатая всего человечества львы».

Гости вокруг него болтали и смеялись. А ему хотелось крикнуть: у меня мать умерла! Хватит чокаться! Но они все обсуждали, каков красавец высокий темноволосый жених, а невеста – ну прямо-таки модель. Мужик в юбке снова встал в очередь к буфету и навалил на тарелку курятину, стейк и свинину. Сколько же мяса жрут эти американцы! А потом удивляются, что у них сил нет. Такого Раеду надо было за четырех гостей считать, а не за одного.

Подошла Надия, красивая, как ангел, в серебристо-голубом платье, но он-то знал, что она по-прежнему расстроена. Он говорил ей, что она чересчур наряжается. Что все гости, скорее всего, придут в джинсах. Но ей было все равно. Я, говорит, мать жениха, вырастила чудесного сына и имею право им гордиться.

– Ты есть будешь? – спросила жена, поймав его у бара, где он собирался заказать еще выпить, и подхватив под руку.

Как приятно было поговорить с кем-то по-арабски. Арабские гости на этой свадьбе слонялись по залу, поддерживали вежливую беседу, но совершенно не вписывались в компанию и наверняка это чувствовали. Конечно, им ведь тут все было непривычно – и еда, и напитки, и музыка. Почетный гость – кошка, и уважения ей выказывают больше, чем отцу жениха. А танцпол? Мистер Аммар прямо зарычал, как его увидел. На арабских свадьбах такого маленького танцпола не бывает. Там каждый дюйм помещения превращается в танцпол.

– Вид у тебя все еще злой, – тихо сообщила Надия.

– Интересно, почему это у тебя он не злой? – спросил он.

– Тебе нужно поесть, – все с той же вежливой улыбкой сказала она.

Надия была к нему очень добра, мистер Аммар это ценил.

– Вся эта свадьба… В такой спешке…

– Им нужно было пожениться до поста, – спокойно объяснила жена. – Ты же знаешь. Жаль, что так получилось с твоей мамой.

– Кстати, один мужик пришел в платье, – мистер Аммар кивнул на гостя.

– Алла ярхамха[11]11
  Да смилуется над ней Господь. – Прим. ред.


[Закрыть], я тоже скучаю по твоей маме, – сказала Надия.

– Они должны были подождать. Еще сорока дней не прошло.

– А во время поста жениться нельзя.

Таким голосом она начинала говорить, когда злилась на него, и он понимал, что пора остановиться. Иногда ему хотелось сорвать с нее эту вечную вуаль невозмутимости. Чтобы и она разозлилась не меньше его.

– Жизнь должна замирать в такие моменты. Из уважения к мертвым, – не унимался он.

– Давай положу тебе еды. Нужно что-нибудь поесть. Сколько ты уже выпил?

– Не буду я есть. – Мистер Аммар наконец заметил того мужика. – Вон он! Видишь?

Надия на его слова не обратила внимания.

– Люди смотрят.

– Видишь, что творит этот мужик?

Наконец, она повернулась.

– Вижу. Очень милый мужчина. Женат на тете невесты. Той, что играет на арфе. Нас с ней еще не познакомили.

– Почему их музыку играть на свадьбе можно, а нашу нельзя? – спросил мистер Аммар.

– Все сразу видят по тебе, что ты не рад.

– Потому что я не рад. У невесты из выреза платья сиськи торчат. Я к ней подойти боюсь, того и гляди одна выпрыгнет.

– Халас[12]12
  Хватит. – Прим. ред.


[Закрыть], – отрезала Надия, и мистер Аммар замолчал. Жена взяла его под руку. – Я положу тебе еды. А потом мы поболтаем с Раедом и, может, сделаем несколько снимков. А еще мы будем улыбаться и пожимать всем руки. Общаться. И у тебя будет довольный вид.

– Я никому тут не хочу пожимать руку.

– Приехал твой племянник Маркус. Мы должны с ним поздороваться. Я рада, что он пришел, хоть ты и не позволил мне пригласить его сестру.

– Ее родной отец с ней не разговаривает. С чего бы мне ее приглашать?

– Аллах, пошли мне терпения, – пробормотала Надия, выпустила его руку и направилась к очереди в буфет.

Мистер Аммар смотрел ей вслед и вдруг заметил, что к нему направляется отец Эллен. Тесть Раеда. Бежать было поздно, так что пока мужчина пробирался к нему, он прикончил свой стакан «Грей гус». Седые волосы отца невесты торчали во все стороны, очки сползли с мясистого носа. И похож он был на белого Хусни из фильма «Гавар», человека, которого никто не воспринимает всерьез, как бы солидно он ни нарядился.

– По-моему, нам нужно выйти вперед, сфотографироваться, Валид.

– Хорошо. Схожу за женой.

– Нет, вроде сейчас только отцы. – Он хлопнул мистера Аммара по спине и подвел к краю стола, где стояли Раед и Эллен. – Расслабляетесь?

– Да.

– Вы же не против, что на свадьбе спиртное?

– Конечно. – Мистер Аммар продемонстрировал ему свой стакан. – Я уже говорил вам, мы христиане, а не мусульмане.

В доказательство он подозвал официанта, отдал ему пустой стакан и взял с подноса полный.

– Знаете, всегда лучше уточнить. Тогда разница культур перестает быть проблемой. – Он явно слушал мистера Аммара вполуха, махал другим гостям. А не дойдя до стола, остановился и обвел зал рукой. – Например, часть ваших гостей пришли в платках. Не получится же так, что через пару лет Рэй внезапно потребует этого от Эллен?

– Мы не мусульмане. – У мистера Аммара разболелась голова. – Это наши друзья.

– Точно.

– Наших гостей никто не заставляет носить платки, – он кивнул на стоящую рядом со своим мужем доктора Хамди. – Вон та леди – педиатр. У нее своя клиника в Бэй-Вью. А их дочь играет в футбол. За команду Мерилэнда.

– А во время игры она тоже в платке?

– Да.

– С одними вещами сразу все понятно. А о других… лучше спросить. – Отец Эллен пожал плечами. – Страна меняется. Вы честный труженик. И достигли в Штатах успеха, но не все, кто сюда приезжает, такие, как вы.

Мистер Аммар подумал о своей матери. Добрая, милая, про этого человека она бы точно сказала: «Кяльб ибн кяльб»[13]13
  Сукин сын. – Прим. ред.


[Закрыть].

Он взглянул на своего сына Раеда, который стоял рядом с эльфоподобной женой, и подумал: «Как ты можешь так со мной поступать?»

Молодые были красивые, как чертова картинка. Подошли мамы. Фотограф сделал еще несколько фото. Мистер Аммар выпил очередной стакан, но, поймав недовольный взгляд жены, от следующего отказался. Еще каких-то людей позвали фотографироваться – коллег, друзей, двоюродных братьев и сестер. Интересно, думал мистер Аммар, кто увидит эти фотографии через десять-двадцать лет? Может быть, его внуки? А через сорок лет и правнуки? Пусть видят, что он улыбается, но не слишком широко. Ведь сына он потеряет. Он уже его потерял. И если его внуки будут чувствовать себя в этом мире потерянными, без роду без племени, пусть знают, что он это предчувствовал еще до их рождения и заранее горевал.

– Жаль, ситти[14]14
  Бабушка. – Прим. ред.


[Закрыть] Фейруз нет, – мрачно сказал Раед, когда они позировали для снимка «жених с отцом».

– Э-э-э… твоей бабушки? – спросила его крошечная жена.

Раед грустно кивнул, и все сочувственно загудели, хотя только что плясали танец под названием «купидон».

Лучше бы сын этого не говорил.

Теперь мистер Аммар снова мысленно перенесся в те последние дни в хосписе, когда мать ежеминутно начинала задыхаться. Он часами сидел с ней в палате, отгородившись от всего мира. Пищали приборы, а она, принимая его за давно умершего брата, ласково бормотала:

– Майкл, я так по тебе скучала. Где же ты был?

И он лгал, отчаянно желая ее успокоить. Притворялся Майклом, которому стоило лишь в комнату войти, как все начинали хохотать, и который из них двоих должен был остаться жить. Если уж раку нужно было кого-то забрать, пусть бы забрал его, а не Майкла.

Вот почему сейчас мистер Аммар, не удержавшись, ответил сыну:

– Тогда ты должен был почтить ее память.

– Хватит, бабá, – резко бросил Раед.

– Ты не уважаешь ее память. Сам не понимаю, почему я сюда пришел.

– Валид, – вмешалась Надия.

– Я всем вам говорю, – крикнул он по-арабски, – сам не понимаю, зачем я сюда пришел. Мне на этой свадьбе делать нечего.

Несколько человек попытались его успокоить. Подбежал старший сын Деметрий, тот, что всегда улыбался и флиртовал с женщинами. Дочь Ламия стояла молча, как всегда, а тут вдруг отошла, наверно смутилась. Вечно она от всего смущалась.

– Дядя Валид, – крикнул вдруг кто-то. А, это племянник Маркус, который с недавних пор с ними почти не разговаривает. – Дядя, давай-ка где-нибудь в другом месте.

– А ты чего вечно командуешь?

Маркус посмотрел на него с яростью, словно уже готов был схватить за грудки и отшвырнуть в сторону. А у него получилось бы, вот же зверюга, выше Раеда вымахал, шире в плечах и мускулистее.

– Сейчас не время.

– Мы, наверно, радоваться должны, что ты вообще пришел, – заорал мистер Аммар. – Счастье-то какое!

– Даю первое предупреждение.

– Что-что? Первое предупреждение? Насчет чего?

– Да хватит вам, – попытался растащить их Деметрий. – Пожалуйста! Это свадьба моего брата.

Раед шепнул что-то своей феечке, та повисла на руке отца, словно ее тощие ноги подломились, и куда-то с ним кинулась. К столу, оказывается, схватила кошку и обняла ее, словно та должна была ее утешить.

Раед взял мистера Аммара за руку и сердито шепнул по-арабски:

– Ты что, пьян?

– Ага. Так же, как Петр во время Тайной вечери. – Мистер Аммар обернулся к тестю сына и заорал: – Петр, слышал? Не Мухаммед, а Петр!

– Дядя, ты всех ставишь в неловкое положение, – закатил глаза Маркус.

Мистер Аммар разъярился. Он столько сделал для этого скота, когда у него мать умерла, а тот теперь смеет его учить?

– Рот открыл, да? Может, ты злишься на нас за то, что мы с твоей сестрой не разговариваем? Так?

Маркус вдруг притих.

– А знаешь что? С ней никто не разговаривает. – Вот так вот. Что племяша на это скажет? – Да и с чего бы? Мы тут ее не ждем. Пусть дальше тусуется со своим парнем… – Он шагнул к Маркусу ближе.

И тот вдруг ударил его в живот, резко и больно, будто прикладом винтовки. Жена потом сказала, хоть лицо пожалел. Гости заверещали, а мистер Аммар задохнулся – и от боли, что расцвела в животе, и от осознания, что Маркус надрал ему зад. Деметрий и Раед заорали Маркусу: «Убирайся!» Мистер Аммар, лежа на полу, видел, как его широкая спина мелькала в толпе, удаляясь в сторону выхода. Одни пытались поднять его, другие испуганно пищали, как цыплята.

– Почему тот здоровый парень ударил отца невесты?

– Может, полицию вызвать?

– Не надо болиции, – увещевала его жена. – Фсё карашо.

– Все нормально, ребята, – объявил Раед. – Никто не дрался, мой отец просто споткнулся. Несчастный случай.

Те, кто не видел, что произошло, подхватили эту версию и стали передавать дальше.

Вот так удравший Маркус перестал быть агрессором. А мистер Аммар в глазах гостей превратился в пьяного идиота, который опозорился на свадьбе сына.

– Я ухожу, – объявил он, вставая. – Это все неправильно. С самого начала было неправильно.

Он медленно пошел к двери, зажимая рукой бок. Дышать было больно, но он шел с гордо поднятой головой и смотрел в глаза встречным, пока те не отворачивались.

Раед за ним не пошел.

Обернувшись, он увидел, что сын обнимает свою жену, которая, в свою очередь, обнимает кошку, и смотрит ему вслед сердито и разочарованно.

Надия, однако, за ним последовала. Присоединились и еще пара человек.

– Я в порядке, – обиженно бросил он через пару минут, потому что никто так и не сказал, какой Маркус плохой, наглый и как ужасно он поступил.

Все явно считали, что он сам виноват, хотя бы отчасти. Вскоре народ стал расходиться. Даже Надия бросила:

– Пойду посмотрю, как там Раед.

Мистер Аммар в одиночестве бродил по коридорам «Шератона» и наконец оказался в пустом фойе. Стоял под огромной люстрой из множества стекляшек, каждая из которых, отражая свет, казалась больше и значительнее, чем была на самом деле. Все вместе они образовывали перевернутый конус – казалось, это луч света, который заберет мистера Аммара на небеса. Впрочем, может, ему вовсе не в рай дорога, подумал мистер Аммар, оглядывая богато украшенную комнату, все эти вазы с цветами, пушистые ковры, мягкие диваны и кресла. Плюхнувшись на диван, он уставился на конус люстры, казалось, нацеленный острием прямо ему в сердце.

А через несколько секунд услышал музыку. Она звучала все время, но он обратил на нее внимание только сейчас, когда перестал шевелиться. Звук мягко струился сквозь комнату, словно играли на кануне[15]15
  Канун – струнный музыкальный инструмент.


[Закрыть]. Мистер Аммар огляделся – в лобби он был один, музыка доносилась откуда-то сбоку. Поднявшись, он, шатаясь, побрел в ту сторону и очутился в помещении, смахивавшем на комнату отдыха для персонала. Официанты в черных брюках и жилетах почтительно слушали женщину, нежно, как ребенка, обнимавшую арфу.

Что за песню она играла и напевала, мистер Аммар не знал, но мелодия успокаивала. Тут он заглянул женщине в глаза и охнул.

– Вы? – Мистер Аммар протянул руку.

– Привет, – негромко поздоровалась она и, как раньше, склонила голову к плечу. – Какое совпадение.

– Господи. Я думал, никогда вас больше не увижу.

– Иногда я встречаюсь с семьями пациентов. Очень приятно бывает повидаться.

Она встала и ласково взяла его руку в свои. Так она тоже раньше делала, вспомнил он, сжимала его ладонь руками, сложенными, будто в молитве.

– Мы с вами в ту неделю многое пережили, верно?

Он вспомнил, как ее теплая рука гладила его по спине и придерживала четки, когда он рыдал. Руки у нее были не гладкие, а мягкие и в морщинках, как поношенные кожаные перчатки. Этими руками она приподнимала его мать, прикладывала стетоскоп к ее груди, а потом спине. Опускала губку в ведро, чтобы протереть ей ноги и ступни, сжимала расческу, приглаживая ее длинные седые волосы. А в конце в качестве финального акта милосердия она этими руками натянула простыню на мамино искаженное сморщенное лицо.

– Я отец жениха.

– Оу. А невеста – моя племянница. Вернее, племянница мужа. Я обещала, что сыграю для нее. Это старинная семейная песня.

– А ваш муж… он там?

– Да. Вы его видели? У него длинная борода.

– Мужик в юбке?

Она негромко рассмеялась.

– Я с таким удовольствием вспоминаю наши разговоры. – Она была добра к нему, так же, как его жена. – Это называется килт. Не сомневаюсь, вы такие видели. Он носит фамильный тартан.

Мистер Аммар хотел возразить, что все равно это юбка. Но решил оставить эту мысль при себе. Почему-то вдруг расхотелось расстреливать собеседника своим мнением. Сейчас ему казалось, что он скорее себе больно сделает, чем обидит эту женщину.

– Спасибо за все, что вы сделали. Для мамы.

– Я так рада была с ней познакомиться, пусть и только на несколько недель. Чудная женщина.

Он снова сжал ее руку. В горле пересохло, но мыслил он ясно.

– Вы придете послушать, как я играю?

– Там столько людей. – Он пожал плечами. – И никому из них я не нравлюсь.

– Не может быть.

– Нет, правда.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы послушали песню, – она погладила его по плечу. – Пойдемте?

И он пошел. Сел за пустой столик у самой двери и смотрел, как она перебирала струны, заставляя их издавать чудесные звуки, а сама вторила им своим милым голосом. Мистер Аммар вспомнил, что однажды вошел в палату, когда она пела его матери «Аве Мария». Надия обернулась и окинула зал взглядом, отыскивая его. Она всегда проверяла, все ли с ним в порядке. «Я вернулся, – хотелось ему ответить. – Я здесь. Я слушаю».