Текст книги "Что Кейти делала"

Сьюзан Кулидж
Что Кейти делала

Susan Coolidge

What Katy did

© Батищева М. Ю., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Предисловие

Сюзан Кулидж – псевдоним известной американской писательницы Сары Чонси Вулси (1835–1905), чьи произведения неизменно занимают почетное место в любых сериях книг для детей и юношества, издаваемых как в англоязычных, так и во многих других странах.

Будущая писательница родилась 29 января 1835 г. в Кливленде (штат Огайо) в семье, принадлежавшей к академическим кругам. Живая и бойкая Сара росла в обществе трех младших сестер, брата и кузена, которых всегда вовлекала в придуманные ею веселые и необычные игры и которым рассказывала не менее необычные истории и сказки собственного сочинения. Образование она получала сначала в частных школах Кливленда, а затем вдали от семьи – в пансионе в городке Ганновер (штат Нью-Гемпшир). Впечатления детских и юношеских лет позднее послужили материалом для ее самых известных произведений.

С 1855 по 1870 г. Сара жила вместе с родителями в Нью-Хейвене (штат Коннектикут), где ее дядя Теодор Дуайт Вулси был ректором Йельского университета. В период Гражданской войны между Севером и Югом США (1861–1865) она работала медсестрой в госпитале.

Значительные перемены в ее жизни начались в 1870 г., когда после смерти отца она переселилась в Ньюпорт (штат Род-Айленд). Следующие годы оказались заполнены для нее литературной работой и путешествиями в Европу и на Запад США – в Калифорнию и Колорадо. Ее первые книги и рассказы для детей увидели свет в 1871–1872 гг. Особенное внимание читателей привлекла вышедшая в 1872 г. повесть «Что Кейти делала», и уже в следующем году, откликнувшись на многочисленные просьбы, Кулидж написала продолжение – повесть «Что Кейти делала в школе». Позднее писательница еще трижды возвращалась к судьбе своей столь полюбившейся читателям героини, ее сестер и братьев: в 1886 г. вышла в свет повесть «Что Кейти делала потом», в 1888 г. – «Кловер» и в 1891 г. – «В долине Хай».

Среди других известных произведений Сюзан Кулидж такие, как «Быстроглазая» (1879), «Ворчунья» (1881), «Деревенская девочка» (1885), «Ровно шестнадцать» (1881). Она также писала критические статьи и подготовила к печати письма известных английских писательниц конца XVIII – начала XIX века Фрэнсис Берни и Джейн Остин.

Книги о Кейти Карр впервые вышли в свет более ста лет назад, но до сих пор эта героиня остается добрым другом многочисленных юных читателей, среди которых немало таких же, как она, – искренних, порывистых, веселых, подвижных и шумных, всегда исполненных самых лучших намерений, но почему-то так часто совершающих досадные промахи и навлекающих неприятности на себя, своих друзей, братьев и сестер. Искать ответы на вопросы, подобные тем, что встают перед Кейти, приходится почти каждому ребенку или подростку: что значит стать взрослым, как завоевать доверие и любовь окружающих, как не опустить руки и не отчаяться под жестокими ударами судьбы, как не озлобиться, столкнувшись с человеческой несправедливостью, как противостоять чужой грубости и жестокости. В своих книгах Сюзан Кулидж помогает найти ответы на все эти и многие другие вопросы, и делает она это не при помощи сухих рассуждений или холодного анализа, но живо и ярко показывая читателю, как, пройдя через физические и нравственные страдания, Кейти взрослеет, становится сильной, мужественной, ответственной, требовательной к себе и вместе с тем отзывчивой, доброй, наблюдательной, чуткой к окружающим. Простота и ясность стиля, логически выверенное и убедительное построение сюжета каждой повести, цельность образов персонажей, мягкий юмор и живость изложения делают книги о Кейти привлекательными не только для юных, но и для искушенных читателей.

М. Ю. Батищева

К пяти

 
Мои родные, помните, когда-то
Играли мы под сенью вязов тех –
Все шестеро – веселые ребята…
Мне чудится и ныне там наш смех.
 
 
Лучи нам солнца ласково сияли,
Но не всегда был ясен небосвод:
Бывали грозы, но не устрашали
Отважный наш, хоть маленький народ.
 
 
Поссорившись, мы всё кончали миром.
Как это было, память, нарисуй –
Как от ушибов, шишек эликсиром
Нам был волшебный мамин поцелуй.
 
 
Мы взрослые теперь уж стали люди,
Надежность, деловитость – наш девиз;
Мы в комитетах – по́лнит гордость груди, вниз.
 
 
И наши дети, веселы и шумны, –
Ужели станут взрослыми людьми? –
Не верят, что мы были неразумны,
Им кажется, мы не были детьми.
 
 
– Вы маленькими были? Неужели? –
В недоуменье спрашивают нас.
Ах, как бы объяснить мы им хотели,
Что мы душою дети и сейчас.
 
 
Любимое и милое Сегодня,
К тебе возможно ль равнодушным быть?
Но все же и честней, и благородней
Стараться и Вчера не позабыть!
 
 
Так улыбнитесь светлому былому,
Как улыбаюсь я ему сейчас;
Вернемся вместе к детству золотому,
Примите, дорогие, мой рассказ.
 

Глава 1
Дети доктора Карра

Как-то раз, не очень давно, я сидела на лугу возле маленького ручья. День был жаркий. Белые облака, словно большие лебеди, медленно проплывали по ярко-голубому небу. Прямо напротив меня были заросли зеленых камышей с темными бархатистыми колосками, а среди них – один высокий ярко-красный цветок, который склонялся над ручьем, словно желая увидеть в воде отражение своего прекрасного лица. Но при этом он совсем не казался самовлюбленным.

Вокруг было так красиво, что я долго сидела, любуясь. Неожиданно неподалеку от меня два негромких голоска завели разговор или песню – не знаю, как назвать точнее. Один голосок был визгливый, другой, более низкий, звучал очень решительно и сердито. Они явно о чем-то спорили, снова и снова произнося одни и те же слова: «Кейти делала». – «Кейти не делала». – «Она делала». – «Она не делала». Я думаю, они повторили это не меньше сотни раз[1]1
  Речь идет о разновидности американских кузнечиков, которая носит название «katydid», так как производит звуки, напоминающие словосочетание «Katy did» («Кейти делала»).


[Закрыть].

Я встала, чтобы поискать спорщиков. И действительно, на одном из камышей я обнаружила двух крошечных бледно-зеленых существ. Они, вероятно, плохо переносили солнечный свет, так как на обоих были черные очки. Каждое из существ имело по шесть ног – две короткие, две подлиннее и две очень длинные. На самых длинных ногах виднелись суставы, похожие на рессоры экипажа; пока я наблюдала, существа начали взбираться вверх по камышу, и тогда я увидела, что они передвигаются покачиваясь, точь-в-точь как старинные кабриолеты. Я даже думаю, что, не будь я такой большой, смогла бы услышать, как они скрипят на ходу. Они ничего не говорили, пока я смотрела на них, но стоило мне отвернуться, как они снова начали ссориться, произнося все те же слова: «Кейти делала». – «Кейти не делала». – «Она делала». – «Она не делала». – «Она делала».

По дороге домой я задумалась о другой Кейти – о Кейти, которую я когда-то знала и которая хотела сделать много замечательного, но потом делала не то, что собиралась, а нечто совершенно другое – нечто такое, что сначала ей совсем не нравилось, но в конечном счете оказывалось гораздо лучше всего того, о чем она мечтала. И пока я шла и думала, в голове у меня сложилась небольшая история, и я решила записать ее для вас. А в память о моих двух маленьких знакомых на камыше я дала этой истории их название. Вот оно – история о том, ЧТО КЕЙТИ ДЕЛАЛА.

Полное имя Кейти было Кейти Карр. Она жила в городке Бернет, не очень большом, но росшем быстро. Дом, принадлежавший ее семье, стоял на окраине городка. Это был большой массивный дом, белый, с зелеными ставнями и крыльцом, которое посаженные рядом с ним розы и ломоносы превратили в настоящую беседку. Четыре высоких куста акаций затеняли усыпанную гравием дорожку, что вела к воротам. С одной стороны от дома располагался сад, с другой – поленницы, амбары и ледник. За домом находился огород, отлого спускавшийся к югу, за ним – пастбище, а на нем – ручей, несколько ореховых деревьев и четыре коровы – две рыжие, одна желтая, с острыми рогами в жестяных наконечниках, и еще одна – хорошенькая, маленькая, беленькая – по кличке Маргаритка.

В семье Карров росло шестеро детей: четыре девочки и два мальчика. Кейти, самой старшей, было двенадцать, маленькому Филу, самому младшему, – четыре.

Доктор Карр, их папа, милый, добрый, очень занятой человек, отсутствовал дома целыми днями, а иногда и ночами, так как должен был посещать больных. Мама умерла, когда Фил был еще младенцем, – за четыре года до начала моей истории. Кейти помнила маму довольно хорошо; для остальных же это было лишь печальное и дорогое имя, произносимое по воскресеньям и во время молитвы или еще тогда, когда папа был особенно ласковым и серьезным.

Маму, которую дети помнили так смутно, им заменила тетя Иззи, папина сестра. Она приехала, чтобы заботиться о них, когда мама отправилась в то долгое путешествие, из которого, как в течение многих месяцев продолжали надеяться малыши, ей, возможно, еще предстояло вернуться. Тетя Иззи была маленького роста, худая, с резкими чертами лица, довольно старая на вид и очень аккуратная и требовательная во всем. Она стремилась быть доброй с детьми, но те все время ставили ее в тупик тем, что ни капельки не походили на ту маленькую девочку, какой сама она была в детстве. А была она кроткой, неизменно опрятной и любила сидеть в гостиной и шить длинные швы. Ей нравилось, когда старшие гладили ее по головке и говорили ей, что она хорошая девочка. Кейти же умудрялась рвать свое платье каждый день, шитья терпеть не могла и ничуть не стремилась к тому, чтобы ее назвали «хорошей», а Кловер и Элси шарахались в сторону, точно норовистые лошадки, как только кто-нибудь делал попытку погладить их по головке. Это весьма озадачивало тетю Иззи, и ей было нелегко полностью простить детям то, что они такие «странные» и так не похожи на хороших мальчиков и девочек, которых она помнила по воскресной школе своего детства и которые были для нее самыми приятными и понятными детьми.

Да и сам доктор Карр тоже огорчал тетю Иззи. Он хотел, чтобы дети росли смелыми и выносливыми, и поощрял их лазить по деревьям и предаваться буйным играм, несмотря на то что это приводило к шишкам и рваным платьям. Лишь полчаса в течение всего дня тетя Иззи чувствовала, что вполне довольна своими подопечными. Это были полчаса перед завтраком, когда по заведенному ею порядку они все сидели на своих стульчиках и учили очередной стих из Библии. В это время она смотрела на них с улыбкой удовлетворения: они были такие безукоризненно опрятные, в таких чистеньких курточках и платьицах, с такими аккуратно причесанными волосами. Но как только раздавался звонок к завтраку, радости тети Иззи приходил конец. С этой минуты на детей, по ее словам, было «страшно смотреть». Соседи очень ее жалели. Утром каждого понедельника они насчитывали по тридцать белых панталончиков, развешанных на просушку, и говорили друг другу, какая куча стирки с этих детей и как, должно быть, приходится трудиться бедной мисс Карр, чтобы дети всегда ходили чистыми и опрятными. Но бедная мисс Карр совсем не считала, что дети опрятные, – и это было хуже всего!

– Кловер, пойди наверх и вымой руки! Дорри, подними с пола свою шляпу и повесь ее на крючок! Не на этот – на третий от угла!

Такого рода замечания тетя Иззи делала целыми днями. Дети слушались довольно охотно, но, боюсь, не очень любили ее. Они всегда называли ее «тетя Иззи» и никогда – просто «тетушка». Мальчикам и девочкам известно, что это означает.

Я хочу показать вам детей доктора Карра и думаю, что самым подходящим для этого будет день, когда пять из шести восседали на коньке двускатной крыши ледника, словно цыплята на насесте. Ледник был одним из их излюбленных мест. Он представлял собой просто низкую двускатную крышу над ямой в земле, и, так как располагался посредине двора, детям всегда казалось, что самый короткий путь куда бы то ни было проходит вверх по одному скату и вниз по другому. Они также любили взбираться на коньковый брус и сидя съезжать оттуда вниз по нагретым солнцем доскам. Это, конечно, плохо отражалось на их туфлях, платьицах и брючках, но что из того? И туфли, и брючки, и вообще одежда были делом тети Иззи, а их делом было съезжать с крыши и радоваться.

Кловер, самая старшая после Кейти, сидела посредине. Это была невысокая, пухленькая и беленькая девчушка с толстыми светло-каштановыми косичками и близорукими голубыми глазами, в которых, казалось, всегда стояли готовые вот-вот пролиться слезы.

На самом деле Кловер была самой веселой девочкой на свете, но эти печальные глаза и нежный, воркующий голосок всегда заставляли окружающих жалеть ее, ласкать и во всем вставать на ее сторону. Однажды, еще в раннем детстве, она схватила куклу Кейти и бросилась бежать, а когда Кейти догнала ее и попыталась отнять куклу, Кловер вцепилась в куклу изо всех сил и не пожелала отдать. Доктор Карр, который не особенно вник в происходящее и лишь слышал жалобный голосок Кловер: «Не отдам! Моя кукла!», крикнул резко и повелительно, даже не выясняя, в чем дело: «Как тебе не стыдно, Кейти! Сейчас же дай ей ее куклу!» Удивленная Кейти подчинилась, а Кловер с торжеством замурлыкала, словно довольный котенок. Кловер была жизнерадостной, с мягким характером, немного ленивой, очень скромной, несмотря на то что ловкостью превосходила остальных во всех играх, и по-своему чрезвычайно озорной и забавной. Все любили ее, и она любила всех, а особенно Кейти, на которую смотрела снизу вверх, как на одну из умнейших на свете.

Рядом с Кловер сидел хорошенький маленький Фил, и она крепко держала его одной рукой. Следующей была Элси, худенькая, смуглая восьмилетняя девочка с красивыми темными глазами и короткими кудряшками, покрывавшими всю ее головку. Бедная маленькая Элси была «непарной» среди детей доктора Карра. Она, казалось, не принадлежала ни к старшим, ни к младшим. Ее заветной мечтой было ходить повсюду вместе с Кейти, Кловер и Сиси Холл, знать обо всех их секретах и обмениваться с ними записочками через маленький «почтовый ящик», который они устанавливали во всевозможных потайных местах. Но старшим не нужна была Элси, и они вечно говорили ей: «Беги, поиграй с маленькими», что глубоко обижало ее. Если же она не уходила, то, как мне ни грустно об этом говорить, они убегали от нее, что было совсем нетрудно, ведь ноги у них были длиннее. Оставшись в одиночестве, бедная Элси заливалась слезами, а так как гордость не позволяла ей слишком часто играть с Дорри и Джонни, главной ее утехой было выслеживать старших и раскрывать их тайны, в особенности отыскивать «почтовый ящик», существование которого вызывало у нее наибольшую досаду. Глаза у Элси были быстрые и зоркие, как у птички. Она подглядывала и заглядывала, выслеживала и наблюдала, пока наконец в каком-нибудь странном, совершенно невероятном месте – в развилке дерева, посредине грядки со спаржей или на самой верхней ступеньке подвала – не находила маленькую картонную коробку, полную записочек, каждая из которых заканчивалась словами: «Смотри, чтобы Элси не узнала». Тогда она хватала коробку, решительно направлялась к остальным и, швырнув ее на пол, с вызовом говорила: «Вот ваш дурацкий почтовый ящик!», но при этом ей все время хотелось плакать. Бедная Элси! Почти в каждой большой семье есть такой одинокий, не имеющий товарища ребенок. Кейти, которая всегда строила прекраснейшие планы в надежде совершить что-нибудь «героическое» и полезное, никогда не замечала, беспечно и равнодушно проходя мимо, что здесь представляется ей тот самый удобный случай, которого она так искала, – принести утешение тому, кто в нем нуждается. Но Кейти никогда этого не видела, и некому было утешить Элси.

По концам крыши сидели Дорри и Джоанна. Дорри был шестилетним мальчиком, бледным, маленьким и толстеньким, с серьезным выражением лица и запачканными патокой рукавами курточки, а Джоанна, которую остальные называли «Джон» или «Джонни», – крепкой коренастой девочкой, на год младше Дорри; ее большие глаза смотрели решительно, а широкий ярко-розовый рот всегда был готов растянуться в еще более широкой улыбке. Эти двое были большими друзьями, хотя Дорри выглядел как девочка, по ошибке надевшая костюм мальчика, а Джонни – как мальчик, который для смеха позаимствовал платье у сестры. И вот, когда все они сидели там, болтая и смеясь, послышался радостный крик, окно наверху отворилось, и в нем появилась Кейти. В руке она держала десяток чулок и с торжеством размахивала ими.

– Ура! – закричала она. – Все заштопано, и тетя Иззи говорит, что мы можем идти. Вам надоело ждать? Я никак не могла быстрее, дырки были та-акие большие. Давай, Кловер, живо, собирай вещи! Мы с Сиси сейчас спустимся.

Обрадованные дети вскочили и съехали с крыши ледника. Кловер притащила из дровяного сарая пару корзин. Элси побежала за своим котенком. Дорри и Джон приволокли два огромных пука зеленых сучьев. Как раз тогда, когда все были готовы, хлопнула боковая дверь и во двор вышли Кейти и Сиси Холл.

Я должна рассказать вам о Сиси. Она жила в соседнем доме и дружила с детьми доктора Карра. Дворы двух домов разделяла лишь живая изгородь, так что Сиси проводила две трети всего времени у соседей, где стала почти членом семьи. Это была чистенькая и нарядная девочка, со скромными и сдержанными манерами, беленькая, румяная, со светлыми блестящими волосами, которые всегда оставались прилизанными, и изящными ручками, которые никогда не становились грязными. Как отличалась от нее моя бедная Кейти! Волосы у Кейти вечно были растрепаны, платья всегда «сами» цеплялись за гвозди и рвались, и, несмотря на свой возраст и рост, она была легкомысленной и простодушной, как шестилетний ребенок. Более долговязой девочки, чем Кейти, свет не видывал. Как она умудрялась расти с такой скоростью, никто не знал; но она уже была папе до уха и на полголовы выше тети Иззи. Каждый раз, когда ей случалось задуматься о своем росте, она становилась неуклюжей и ей казалось, что вся она состоит из коленей, локтей, углов и выступов. К счастью, в голове у нее было столько всяких других мыслей, планов, идей и фантазий, что она редко находила время, чтобы вспомнить, какая она высокая. При всей своей невнимательности и беспечности Кейти была доброй, отзывчивой девочкой и каждую неделю принимала множество похвальных решений, но, к сожалению, никогда не следовала ни одному из них. Иногда она вдруг вспоминала о своей ответственности перед младшими братьями и сестрами, и у нее появлялось горячее желание подать им хороший пример, но возможность подать его чаще всего представлялась тогда, когда она об этом уже забывала. Дни у Кейти проносились, как вихрь; когда она не учила уроки, не шила и не штопала с тетей Иззи – всего этого Кейти ужасно не любила, – в голове у нее роилось так много восхитительных планов, что единственным ее желанием было иметь десять пар рук, чтобы эти планы осуществить. Все тот же изобретательный ум вечно навлекал на нее всевозможные неприятности. Она любила строить воздушные замки и мечтать о том времени, когда она что-нибудь совершит, станет знаменитой и каждый услышит о ней и захочет с ней познакомиться. Ей так и не удалось решить, какой именно чудесный подвиг принесет ей славу, но, размышляя об этом, она часто забывала выучить урок или зашнуровать ботинки, за что получала плохую отметку или нагоняй от тети Иззи. В такие минуты она утешалась тем, что строила новые планы – постепенно стать красивой, всеми любимой и кроткой, как ангел. Для достижения этой цели многое должно было измениться в ней. Ее черным глазам предстояло стать голубыми, носу – удлиниться и выпрямиться, а ее рту, слишком большому, чтобы он мог годиться для лица героини, – превратиться в нечто напоминающее бутон розы. Пока же эти чарующие изменения еще не произошли, она, насколько это было в ее силах, забывала о своей внешности, хотя я полагаю, что дама на этикетке «Tricopferous»[2]2
  Средство, ускоряющее рост волос.


[Закрыть] с чудесными волосами до земли неизменно оставалась той, кому Кейти больше всего завидовала.

Глава 2
Рай

Место, куда направлялись дети, представляло собой густую рощицу в нижней, топкой части поля, неподалеку от дома. Рощица не была большой, но казалась такой из-за того, что деревья и кусты росли очень близко друг к другу и было не видно, где рощица кончается. Зимой, когда земля была сырой и болотистой, никто не ходил туда, кроме коров, которые не боялись промочить ноги; но летом почва просыхала и все становилось зеленым, свежим, полным манящих чудес – диких роз, сассафраса[3]3
  Американский лавр, размножается корневыми отпрысками; кора корней содержит много эфирного масла.


[Закрыть], птичьих гнезд. Узкие извилистые тропинки, протоптанные бродившими здесь коровами, вели во всех направлениях. Дети называли эту рощицу Раем, и она казалась им не менее неизведанной, бесконечной, обещающей множество приключений, чем какой-нибудь волшебный лес в сказочной стране.

Путь в Рай проходил через несколько деревянных изгородей. Кейти и Сиси преодолевали их, прыгая с разбега, а младшим приходилось пролезать под брусьями. Оставив изгороди позади, дети оказались в открытом поле и, с общего согласия, пустились бежать, пока не достигли опушки рощи. Там они остановились и неуверенно переглянулись. Входить в Рай в первый раз после долгой зимы всегда было необыкновенно интересно. Кто знает, что могли натворить здесь феи за то время, пока никто из детей сюда не заглядывал.

– По какой тропинке пойдем? – спросила наконец Кловер.

– Проголосуем, – сказала Кейти. – Я предлагаю – по Тропе Пилигримов к Холму Трудностей.

– Я – за! – поддержала Кловер, которая всегда соглашалась с Кейти.

– По Тропе Покоя тоже было бы неплохо, – заметила Сиси.

– Нет, нет! Мы хотим по Сассафрасовой Тропе! – закричали Джон и Дорри.

Однако Кейти, как всегда, настояла на своем. Было решено, что они пойдут по Тропе Пилигримов, а потом тщательно обследуют все свое маленькое королевство и посмотрят, что изменилось с тех пор, как они были в нем в последний раз. После этого они наконец вступили в рощу. Кейти и Сиси возглавляли процессию, а Дорри, волочивший за собой огромный пук веток, замыкал шествие.

– Ах, вот и милый Розовый Букет! Он цел! – закричали дети, когда добрались до вершины Холма Трудностей и увидели высокий пень, из середины которого рос куст дикой розы, уже покрывшийся молоденькими зелеными листиками. Этот Розовый Букет обладал для детей волшебной притягательной силой. Они сочиняли о нем все новые истории и вечно боялись, как бы какая-нибудь проголодавшаяся корова не прельстилась их любимым розовым кустом и не съела его.

– Да, он цел, – сказала Кейти, гладя пальцем один из листиков, – хотя в одну из зимних ночей ему грозила большая опасность. Но он был спасен.

– О! Как это было? Расскажи! – закричали остальные, так как Кейти славилась в семье своими историями.

– Это произошло накануне Рождества, – продолжила Кейти таинственным тоном. – Фея нашего Розового Букета заболела. У нее начался ужасный насморк, и фея вон того тополя сказала ей, что чай из сассафраса хорошо помогает при простуде. И вот она выпила большую чашку этого чая – чашка была сделана из шапочки желудя, – а потом уютно улеглась в темной и густой чаще леса и заснула. А в полночь, когда она сладко посапывала во сне, в лесу раздался топот. Это мчался страшный черный бык с горящими глазами. Он увидел наш бедный Розовый Букет и широко разинул свой громадный рот, чтобы перекусить его пополам. Но в эту минуту из-за пня высунулся маленький толстенький человечек с волшебной палочкой в руке. Это, конечно же, был Санта-Клаус[4]4
  Дед Мороз, рождественский дед, приносящий детям подарки.


[Закрыть]. Он так сильно стукнул быка своей волшебной палочкой, что тот отчаянно замычал и приставил к своему носу переднее копыто, чтобы проверить, остался ли нос на месте. Нос оказался на месте, но быку было так больно, что он снова заревел и ускакал в глубь леса так быстро, как только мог. Тогда Санта-Клаус разбудил фею и сказал ей, что, если она не будет как следует заботиться о Розовом Букете, он поставит на ее место какую-нибудь другую фею, а ее саму отправит охранять самый колючий куст ежевики.

– Здесь вправду есть феи? – спросил Дорри, который слушал этот рассказ, разинув рот.

– Конечно, – ответила Кейти, а затем, наклонившись к нему, добавила, стараясь говорить сказочно сладким голосом: – И я тоже фея, Дорри!

– Вот еще! – отозвался Дорри. – Ты – жирафа, так папа сказал.

Тропа Покоя получила такое название потому, что на ней всегда было тихо, темно и прохладно. Высокие кусты почти смыкались над ней и наводили тень даже в полдень. Вдоль тропы росли белые цветы, которые дети называли «сладкокорень», так как не знали их настоящего названия. Они задержались, чтобы набрать букеты этих цветов, а затем Джон и Дорри накопали еще и охапку корней сассафраса, так что к тому времени, когда они прошли по Аллее Поганок, Кроличьей Долине и другим знакомым местам, солнце поднялось и стояло уже прямо над их головами.

– Я хочу есть, – сказал Дорри.

– Нет, нет, Дорри, ты не должен хотеть есть, пока не будет готова наша беседка! – в испуге закричали девочки, зная по опыту, что Дорри быстро впадает в уныние, если его заставляют ждать обеда. Поэтому они торопливо принялись за постройку беседки. Это не заняло много времени: нужно было лишь развесить принесенные с собой сучья и ветки на скакалки, привязанные к тому самому тополю, фея которого посоветовала простуженной фее Розового Букета пить чай из сассафраса.

Когда беседка была готова, дети уютно устроились в ней. Она была очень маленькая – места в ней хватило только для них самих, их корзинок и котенка. Я думаю, что больше туда не смог бы втиснуться никто, даже второй котенок. Кейти, сидевшая в центре, развязала веревочку и приподняла крышку самой большой корзинки, в то время как все остальные с нетерпением заглядывали внутрь, чтобы узнать, что там лежит.

Сначала из корзинки появилось великое множество кусков имбирной коврижки. Их аккуратно разложили на траве. Затем были извлечены галеты, сложенные по три, с ломтиками холодной вареной баранины между ними, и, наконец, дюжина сваренных вкрутую яиц и толстые бутерброды с солониной. Видите ли, тете Иззи уже случалось готовить завтраки для Рая, и она неплохо знала, чего ожидать в отношении аппетита.

Каким вкусным казалось все в этой беседке, где кругом были солнечный свет и сладкие запахи леса, а над головой шелестели на свежем ветру листья тополя и распевали птицы! Ни один званый обед не приносил взрослым и половины того удовольствия, какое получали дети в своей беседке. Наслаждение доставлял каждый съеденный кусочек, а когда исчезла последняя крошка, Кейти достала вторую корзинку, и там – о, какой замечательный сюрприз! – лежали семь маленьких пирогов – пирогов с патокой, запеченных в блюдцах, – каждый с темной корочкой и хрустящим засахарившимся краем, и на вкус они были как ириски и лимонные корочки и всевозможные вкусности, вместе взятые.

Раздался общий радостный крик. Даже обычно сдержанная Сиси выглядела довольной, а Дорри и Джон затопали от восторга. Семь пар рук одновременно протянулись к корзинке, семь зубастых ртов принялись за дело, не медля ни минуты. За невероятно короткое время от пирогов не осталось и следа, и вся компания погрузилась в блаженную неподвижность.

– А что теперь будем делать? – спросила Кловер, в то время как маленький Фил переворачивал вверх дном корзинки, чтобы убедиться, что в них не осталось ничего съедобного.

– Не знаю, – отозвалась Кейти полусонно. Она перебралась со своего прежнего места на низкий кривой сук орехового дерева, висевший почти над головами детей, и полулежа расположилась там.

– Давайте играть, будто мы взрослые, – предложила Сиси, – и расскажем друг другу, что мы собираемся делать.

– Хорошо, – кивнула Кловер, – начинай. Что ты собираешься делать?

– Я собираюсь носить черное шелковое платье, розочки на шляпке и длинный шарф из белого муслина, – сказала Сиси. – Я буду выглядеть в точности как Минерва Кларк! И еще я буду очень хорошей, такой же хорошей, как миссис Бедл, только гораздо красивее. Все молодые джентльмены будут приглашать меня кататься с ними верхом, но я совсем не буду обращать на них внимания, потому что мне будет некогда – я буду учить детей в воскресной школе и посещать бедных. А однажды, когда я, склонившись над какой-нибудь старушкой, буду кормить ее смородинным вареньем, мимо пройдет поэт и увидит меня. И он пойдет домой и напишет обо мне стихи, – с торжеством закончила Сиси.

– Фу! – сказала Кловер. – Я думаю, в этом нет ничего хорошего. Вот я собираюсь быть красавицей – красивее всех на свете! И жить я буду в желтом дворце с желтыми колоннами у подъезда и площадкой на крыше, как у мистера Сойера. Мои дети будут играть там, на крыше. А в окне будет подзорная труба, чтобы все разглядывать. Я буду каждый день носить золотые и серебряные платья и кольца с бриллиантами, а если стану вытирать пыль и делать что-нибудь грязное, буду надевать белый атласный передничек. А посредине заднего двора у меня будет пруд, полный одеколона, и каждый раз, как мне понадобится одеколон, я просто буду выходить во двор и черпать его из пруда бутылочкой. И я не буду учить детей в воскресной школе, как Сиси, – мне это не нравится; но зато каждое воскресенье я буду приходить к воротам школы, и, когда ученики Сиси пойдут домой, я буду смачивать одеколоном их носовые платки.

– У меня будет то же самое! – воскликнула Элси, чье воображение воспламенила эта великолепная картина. – Только мой пруд будет еще больше, а я еще красивее, – добавила она.

– Ты не можешь быть красивее, – отозвалась сверху Кейти. – Кловер собирается быть самой красивой на свете.

– А я буду еще красивее, чем самая красивая на свете, – упорствовала бедняжка Элси. – И я буду большая и буду знать все секреты. И все тогда будут добрыми ко мне и никогда не будут убегать и прятаться, и почты никакой не будет, и вообще ничего неприятного.

– А ты кем будешь, Джонни? – спросила Кловер, желая переменить тему, так как тон Элси становился все более плаксивым.

Но у Джонни не было сколько-нибудь ясных представлений о будущем. Она только засмеялась и очень крепко сжала руку Дорри – и это было все. Дорри оказался более откровенным.

– Я собираюсь каждый день есть индейку, – объявил он, – и пудинги, не вареные, а такие – маленькие, печеные, с блестящей темной корочкой, и на них будет много соуса. А я буду такой большой, что никто не скажет: «Три порции – вполне достаточно для маленького мальчика».

– О, Дорри, ты обжора! – воскликнула Кейти, а все остальные неудержимо расхохотались. Дорри был глубоко оскорблен.

– Сейчас же пойду и скажу тете Иззи, как ты меня обозвала, – сказал он, вскакивая ужасно сердитый.

Но Кловер, которая была прирожденной примирительницей, схватила его за руку, и в ответ на ее уговоры и мольбы Дорри наконец сказал, что останется; тем более что все остальные тоже стали очень серьезны и пообещали ему больше не смеяться.