Текст книги "Роза пустыни"

Глава 6

– С меня на сегодня больше чем достаточно этих роз! – объявила Амелия Уинтерз.

– Да, дорогая.

– И я никак не могу ехать верхом на этих проклятых грязных тварях, – добавила она с кислой миной, сильно испортившей ее обычно миловидное личико.

Полковник вздохнул. Его жена разозлилась, что случалось довольно редко.

По крайней мере на людях.

В уединении их каюты на борту «Звезды Египта» ему часто приходилось выслушивать ее претензии. Но теперь за Амелию ему было как-то неловко.

– Ты меня слышал, Хилберт?

– Да, дорогая.

Понизив голос, она ядовито прошипела:

– Я просто не сяду верхом на ишака!

– Да, дорогая. – Он сдержал улыбку, чтобы не разозлить ее еще больше, и добавил: – Насколько я знаю, воспитанные люди предпочитают пользоваться словом «осел».

– Мне нет дела до того, что предпочитают воспитанные люди! – огрызнулась она, хотя, конечно же, ей было до этого дело. – От этих чертовых тварей воняет.

– Я что-то не чувствую, – проворчал он.

Полковник был убежден, что вони от ослов гораздо меньше, чем от верблюдов.

– Я извинюсь перед всеми, – объявила ему она. – Пусть они едут дальше без нас.

Полковник нахмурил лоб и начал похлопывать тростью с серебряным набалдашником по голенищу сапога. Он всегда так делал, когда нервничал.

– Тебе не кажется, что было бы неразумно позволять леди Элизабет ехать одной?

– Но она же не будет одна, Хилберт! Ее будут сопровождать Колетт, Али и лорд Джонатан.

– Если ты уверена, что все будет в порядке, дорогая…

– Уверена, – решительно заявила она.

– Ну, тогда как желаешь.

Когда остальные путешественники присоединились к ним во дворе дома леди Шарлотты, Амелия достала из ридикюля надушенный платочек и прижала его к губам, потом слегка обтерла лицо.

– Сегодня утро особенно жаркое, не правда ли, леди Элизабет?

Полковник усомнился, чтобы Элизабет с ней согласилась. Элизабет Гест казалась свежей, словно тенистый лог в Шотландии.

– Должна признаться, что мне оно показалось довольно приятным, миссис Уинтерз. – Тем не менее девушка выказала должную озабоченность самочувствием своей дуэньи. – Вы немного бледны. Вам нехорошо?

Амелия чуть покачнулась.

– В Египте такое яркое солнце! Иногда мне становится дурно.

– Вы хотели бы вернуться на корабль? – спросила леди Элизабет. Полковник Уинтерз заметил, что она изо всех сил старается скрыть разочарование.

Не успела Амелия ответить, как леди Шарлотта вмешалась в разговор.

– Глупости! – объявила она. – Если миссис Уинтерз плохо себя чувствует, ей гораздо лучше остаться здесь, у меня. Вы можете отправиться смотреть пирамиды без нее. – Она обратилась к Амелии: – Я ожидаю на ленч довольно занимательное общество. Приедут одни джентльмены: венгерский граф, какой-то малопоместный принц и пара послов. Откровенно говоря, было бы очень кстати, если бы за столом оказалась веселая, интересная и красивая молодая женщина. Возможно, немного полежав, вы почувствуете себя лучше и порадуете нас своим присутствием. – Тут она повернулась к полковнику: – И конечно же, вы, полковник Уинтерз.

– Буду счастлив, леди Шарлотта, – сказал он, склоняя свою благообразную голову. Потом, кашлянув, он добавил, бросив быстрый взгляд на Амелию: – Конечно, если ты согласна на это, дорогая.

Обмахиваясь платочком, жена слабо проговорила:

– Если я сейчас прилягу в прохладной затемненной комнате, то, возможно, смогу присоединиться к вам за ленчем.

– Значит, все решено, – объявила леди Шарлотта. Энергичным взмахом руки она направила Элизабет и остальных к ожидавшим их осликам. – Желаю прекрасно провести время. Когда вы вернетесь ближе к вечеру, мы будем вас ждать здесь.

– Дамы…

С этими словами полковник предложил руку крошечной хозяйке дома, а потом другую – бледной красавице, стоявшей рядом с ним. Он повел обеих женщин к дому посередине оазиса, предоставив остальным знакомиться с достопримечательностями дальше.

«Чертовски способная актриса эта Амелия, – думал полковник. – Но как она красива!»

Конечно, временами в ней чувствовался определенный недостаток воспитания. Но не стоило удивляться. Ведь Амелия поднялась с самого дна лондонского общества.

Мать полковника часто говорила: «Можно вытащить уличную девчонку из помойки, но нельзя вытащить помойку из уличной девчонки».

Амелия предпочитала думать, что она аристократична, потому что говорит на самом правильном английском – может быть, даже более правильном, чем его речь. Безусловно, ее отличали скромные манеры и красивая внешность. Но в этой милой с виду женщине пряталась уличная кошка – и у нее были острые коготки.

Элизабет никогда раньше не ездила верхом на ослике.

Она решила, что это немного похоже на езду верхом на пони, и ударила пятками в бока своему животному. Ослик был очень маленький, и, сидя на нем, девушка чувствовала себя настоящей великаншей.

– У моего скакуна есть имя? – спросила она у проводника-египтянина Али. Хотя, конечно, смешно называть жилистое низкорослое животное скакуном. Так можно было бы сказать об одной из ирландских чистокровных лошадей, которые стояли в конюшне Стенхоуп-Холла.

– Да, миледи. Вашего зовут Зизиния, – с достоинством сообщил Али. Его ослик шагал рядом с ее «скакуном». – У английского лорда – Калаун, а у вашей служанки – Уили, что на нашем языке означает «простофиля».

– А как зовут вашего ослика? – поинтересовалась она, наслаждаясь неспешной прогулкой по тенистой аллее.

– Мое животное зовется Тарбуш, потому что его рыжеватая шкура похожа на цвет традиционной шапочки с кисточкой, которую носят мужчины моего племени, – объяснил Али.

Элизабет вдохнула терпкий воздух и сказала:

– Климат пустыни мне нравится. Когда я уезжала из Англии, там было холодно, дождливо и ужасно гадко.

Али нахмурился:

– Мне трудно представить себе страну, где все расположено близко и где есть зелень, много зелени.

Элизабет решила, что это подходящее описание Англии с точки зрения египтянина, живущего в стране, где все огромное и коричневое.

Он добавил:

– Я видел на картинках, как выглядит ваша страна. Но этого, конечно, мало, чтобы представить, какая она на самом деле.

– Да, конечно, – согласилась Элизабет.

Ведь именно так было у нее в отношении Египта. Никакие картины и рисунки не могли передать величия этой страны. Ее можно было оценить, только увидев.

Она дернула поводья, чтобы Зизиния прибавила шагу. На лице она ощутила влагу – значит, Нил находится сразу за поворотом дороги. Так и оказалось: она повернула и увидела изгибы реки, по обе стороны которой тянулась широкая полоса плодородной земли. Вскоре они уже ехали вдоль реки, направляясь к цели своего путешествия.

Элизабет оглянулась. За темно-синей рекой, позади них, высилась цитадель Каира, построенная в двенадцатом веке султаном Саладином и увенчанная минаретами мечети Мухаммеда Али.

Река была усеяна белыми парусами фелюг – небольших парусных кораблей, с древних времен перевозивших по Нилу пассажиров и грузы.

Ближе к ним крестьянин погонял волов. Огромные животные тащили примитивный деревянный плуг, взрыхляя плодородную почву, перемешанную с илом, который оставил разливающийся время от времени Нил. Две закутанные с ног до головы женщины медленно шли вдоль дороги, мерно покачивая бедрами под широкими одеяниями. На голове каждая несла глиняный кувшин. Вдали был виден оазис с пальмами – там группа людей (возможно, семья) собирала финики.

Египет прошлого и настоящего – он был одним и тем же.

С довольным вздохом Элизабет подняла голову и стала смотреть на естественный полог, созданный деревьями. Она наслаждалась их тенью.

– Эта дорога напомнила мне аллею лаймовых деревьев, которая ведет к моему дому, – сообщила она Али.

– Свой дом вы называете Стенхоуп-Холл? – спросил он.

Элизабет была несколько озадачена тем, что ему известно название их поместья.

– Ну… да.

Молодой человек объяснил:

– Ваш отец, лорд Стенхоуп, часто рассказывал мне об этом месте. – Он устремил взгляд вдаль. – Мне хотелось бы увидеть Англию и этот великолепный дом, который носит имя Стенхоупов.

– Возможно, вы когда-нибудь поедете на мою родину, – вежливо предположила она.

Элизабет вдруг залюбовалась благородным профилем Али. Он напомнил ей царственных фараонов, которые когда-то правили этой «желтой страной».

– Возможно, когда-нибудь я поеду в Англию, – мечтательно произнес Али и тут же вернулся к своей роли проводника. Указывая на густую зеленую растительность над их головами, он сообщил: – Эти прекрасные деревья посадил Измаил-паша, чтобы дорога к древним памятникам была тенистой и доставляла удовольствие всем, кто пожелает совершить к ним паломничество. Солнце в нашей стране бывает очень жестоким, госпожа, и тень высоко ценится.

– Безусловно, – сказала она, зная, что иногда тень решает вопрос жизни и смерти.

Али выпрямился в седле и проговорил интригующе:

– Пока мы едем, я расскажу вам историю – древнюю историю о странном, непостижимом звере, которого называют сфинксом.

Элизабет заинтересованно посмотрела на проводника.

Али начал рассказ:

– Повернувшись лицом к восходящему солнцу, огромный лев с головой человека присел у подножия древних гробниц, этих таинственных каменных гор, которые указывают на сами небеса.

– У пирамид?

– У пирамид, – подтвердил он. – Говорят, что черты сфинкса – это черты короля Хафре, который правил много тысяч лет тому назад. Но моя история – о молодом принце, который однажды ехал по пустыне и остановился отдохнуть в тени могучего зверя.

Элизабет хорошо знала эту легенду, но хотела услышать ее из уст местного жителя, да еще такого красивого интересного собеседника.

Али увлеченно рассказывал:

– Принц, устав от жары и солнца, решил поспать между гигантскими каменными лапами человека-льва. Заснув, он увидел сон, будто сфинкс заговорил с ним, пообещав трон Египта, если только он отгребет тот песок, который собрался вокруг зверя за долгие столетия.

– И когда принц проснулся…

– Он велел отгрести песок. И наступил день, когда принц действительно стал Тутмосом Четвертым, правителем Верхнего и Нижнего Египта, объединившим две страны, великим фараоном Египта. Это было, конечно, много веков тому назад.

– Много веков тому назад, – эхом откликнулась Элизабет.

– Конечно, тридцать три века назад, – сказал Али. – И в те времена сфинкс уже был древним.

Внезапно они возникли на горизонте, у начала бескрайних желто-коричневых песков Ливийской пустыни, величественно, немыслимо возносясь к пустому небу, – великие пирамиды и их древний страж!

Элизабет не могла больше говорить, она не смела даже дышать.

Ей вспомнились слова лорда Джонатана, которые он произнес утром, когда они ехали в экипаже: «Считаю долгом предупредить вас, леди Элизабет, что никакие рассказы и иллюстрации не могут подготовить человека к первой встрече с пирамидами Гизы – последним, что осталось от семи чудес древнего мира».

Он сказал правду.

Элизабет считала, что готова к этой минуте, что не будет потрясена величием этих древних каменных гробниц, устремленных в небо. Усыпальниц, построенных из тысяч, нет, миллионов огромных известняковых блоков.

Она ошибалась.

– Mon Dieu! C'est magnifique! C'est merveilleux![1]1
  Боже! Это великолепно! Чудесно! (фр.)


[Закрыть] – прошептала Колетт, ослик которой затрусил рядом с Зизинией. Лорд Джонатан тоже подъехал ближе.

Он вдохновенно прочитал из сонета Шелли:

Я – Озимандия, я – мощный царь царей!

Взгляните с завистью на плод моих деяний,

Владыки всех времен, всех стран и всех морей!

Однако Элизабет испытывала не зависть. Ее переполняли изумление, благоговение и радость. Такая радость, какой она еще никогда не испытывала.

Девушка сморгнула с глаз слезы. Сердце ее отчаянно колотилось. Невольно она крикнула своему ослику:

– Быстрее, Зизиния! Теперь – быстрее!

Ей не терпелось увидеть вблизи великие пирамиды и охраняющего их сфинкса.

Глава 7

– Дайте мне руку, Элизабет.

Джек знал, что ей хотелось бы отказаться. Элизабет все эти дни старалась не видеть его, избегала, словно зачумленного. Но на этот раз ей требовалась помощь, чтобы подняться по огромным известняковым ступеням: иначе нельзя было попасть к входу в пирамиду Хеопса – они оба это понимали.

Девушка подняла голову, посмотрела на него, секунду поколебалась – ив конце концов вложила свою затянутую перчаткой руку в его ладонь.

Он широко ей улыбнулся. Это была победа – небольшая, но все-таки победа.

– Теперь не так трудно, правда?

– Да, милорд, – настороженно ответила она.

Он едва не потерял терпение.

– Как разумно, что вы надели тонкое платье, миледи. Жаль, что другие дамы, приезжающие в Египет, не столь практичны в своем выборе нарядов.

– Спасибо, – сказала она, и, продолжая подниматься, повернула к нему лицо, иронично выгибая изящную бровь.

Они ненадолго задержались на следующей площадке, и Джек прислонился к стене гигантского сооружения, уходившей вверх. Подниматься на пирамиду было действительно трудно. Да еще такая жара – даже в ноябре. Ему хотелось сбросить нелепый сюртук, который требовалось носить в европейском обществе, и облачиться в одежды пустыни. В них было удобно и не так жарко. Но он не мог себе этого позволить. И без того было трудно – приходилось сдерживаться и вести себя, как положено английскому джентльмену.

Стараясь отвлечься, он сказал Элизабет:

– Мы немного передохнем и подождем здесь Али и вашу француженку. Они от нас немного отстали.

Элизабет посмотрела, где находятся их спутники, и сочувственно сказала:

– Боюсь, подъем слишком труден для бедняжки Колетт.

Он улыбнулся ей:

– Но не слишком труден для вас?

– Да, – честно ответила она, – для меня – нет.

– И почему же?

Джек видел, как Элизабет задумчиво поджала свои прелестные губки. Лицо ее затеняла соломенная шляпка.

– Возможно, потому, что я очень много хожу пешком, милорд.

– Много ходите пешком?

– Дома. В Стенхоуп-Холле. Гуляю каждый день. Прохожу несколько миль и даже больше. Вверх и вниз по холмам.

Он был озадачен.

– Почему?

Она пожала плечами:

– Я очень люблю прогулки и обожаю сады, так что я гуляю по садам.

Джек решил, что, наверное, есть какая-то прелесть в пеших прогулках без всякой цели. Он уже давно забыл, что можно заниматься чем-то просто так, без цели, себе в удовольствие. Жизнь в пустыне требовала другого, здесь все сводилось к выживанию.

Вынув из кармана серебряную фляжку, он предложил Элизабет:

– Не желаете сделать глоток прохладной воды?

Она отрицательно покачала головой.

Он поднес фляжку к губам и смочил их, проглотив только чуть-чуть воды – ровно столько, сколько нужно было для того, чтобы прочистить горло от пыли. Еще одна привычка, порожденная пустыней, где вода была такой же ценной, как жизнь. Где вода и была жизнью.

А потом он, скрестив руки на груди, смотрел на профиль Элизабет – она в это время обозревала пустыню.

– Вы на меня уставились, милорд, – проговорила Элизабет, не поворачивая головы.

– Да, – признался он.

– Глазеть считается невежливо.

– Конечно, – подтвердил он, приблизившись к ней на шаг.

Джек заметил, что она замерла.

Он остановился.

– Вы избегали меня с той ночи, когда мы встретились на палубе, Элизабет.

Ее лицо залила краска.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы говорили со мной о той ночи.

Это его озадачило.

– Почему?

– Это нехорошо.

– Нет, хорошо.

– Вы не должны…

– Я должен.

– Пожалуйста!..

Джек был вынужден признать, что порой леди Элизабет, несмотря на свою красоту и юность, чертовски раздражает его.

– Я просто высказываю вслух то, о чем мы оба подумали, – сказал он ей напрямик.

Она посмотрела на него и сразу же отвела взгляд в сторону.

– Можете говорить за себя, милорд, но не пытайтесь определить, какие мысли в моей голове.

Он чуть слышно чертыхнулся.

– Прошу прощения, сэр! – сказала она, не скрывая глубокого возмущения.

Джек протяжно выдохнул и пробормотал:

– Покажите мне мужчину, который понимает, что происходит в голове женщины, и я увижу чертова гения.

– Вы нарочно ведете себя вызывающе, милорд.

– Вовсе нет, миледи. – Все шло совсем не так, как он планировал. Больше того, Джек сейчас и не смог бы вспомнить, что именно он планировал. – Элизабет, Элизабет… – Он несколько раз повторил ее имя, тихо и многозначительно. – Неужели вы не наслаждались той ночью на палубе?

Она продолжала смотреть прямо перед собой.

Он не хотел сдаваться. Решительно не хотел.

– Я могу поклясться, что вам были приятны мои поцелуи, вкус моих губ, прикосновения моего языка… А как ваше тело прижалось тогда к моему… видит Бог, мы выглядели красиво!

Элизабет ужаснулась:

– Молчите, милорд! Не произносите таких слов. Вас могут услышать!

Джек замолчал и огляделся. Поблизости никого не было – только Али и Колетт, которые медленно поднимались по ступеням.

– Кто может меня услышать?

– Кто-нибудь.

Он не отступал:

– Кто именно?

– Кто угодно. – Казалось, она только теперь поняла, что рядом никого нет и некому услышать его слова. Тогда она добавила: – Я вас услышу.

– Значит, я сказал неправду?

– Да, милорд. – Элизабет немного подумала. – Нет, милорд. Но некоторые вещи мужчина не должен произносить в разговоре с женщиной. Это… неправильно.

– А вы всегда поступаете правильно?

– Стараюсь.

Его губы изогнулись в насмешливой улыбке:

– До чего же вам, должно быть, это надоедает, леди Элизабет!

Элизабет продолжала не мигая смотреть прямо вперед. Потом она провела кончиком языка по губам, сглотнула с явным трудом и призналась:

– Я была не совсем правдива с вами. Я не всегда поступаю правильно, лорд Джонатан.

– Джек, – тихо поправил он ее.

Это было для нее полной неожиданностью.

– Джек?

– Пожалуйста, называйте меня Джеком.

– Это… это кажется неправильным…

– Вы только что сказали мне, что не всегда поступаете правильно, – напомнил он ей.

Элизабет вздохнула:

– Это правда. Наверное, это мой самый серьезный недостаток.

– Или ваша самая сильная сторона, – проговорил он с обманчивой мягкостью. – Не беспокойтесь. Если кого-то и надо винить в том, что произошло той ночью на палубе, то только меня. Вы по-прежнему «чисты как снег, не тронутый лучами солнца».

– Лорд Теннисон? – спросила она, невольно заинтересовавшись.

– Шекспир, – ответил он, и глаза его блеснули от удовольствия. – Плоды классического образования. Или по крайней мере его части.

Элизабет мрачно заявила:

– Благодарю вас за доброту, милорд, но боюсь, что это не так.

– Что не так?

Ее затянутая в перчатку рука легла ему на грудь.

– Что я «чиста, как…»

– «…снег, не тронутый лучами солнца»?

Она кивнула и потупилась.

У Джека перехватило дыхание. Что она имела в виду, черт побери?!

Бедняжка смущенно прошептала:

– Мне это было приятно, милорд.

Красивое лицо Черного Джека озарила ленивая чувственная улыбка.

Он на это надеялся и теперь знал наверняка.

Джек с облегчением вздохнул:

– Вам совершенно нечего стыдиться, Элизабет. Что бы вам ни вбивали в голову ваши воспитательницы, очень хорошо, когда женщине приятны поцелуи и ласки мужчины.

Элизабет медленно подняла глаза.

– А мне будут приятны поцелуи любого мужчины, милорд, или только ваши?

Такой вопрос был для него полной неожиданностью.

– Простите, миледи?

– Значит ли это, что я распутница и мне будут приятны поцелуи любого джентльмена, а не только ваши? – Щеки у нее пылали. – Не бойтесь сказать мне правду, лорд Джонатан. Я хочу знать.

Джек несколько секунд растерянно втягивал ртом воздух.

– Я не боюсь сказать вам правду, – выговорил он наконец, а про себя добавил: «Нет, я ошарашен и немного испуган». – Конечно, вы не распутница! – Он оказался в щекотливом положении и прекрасно это сознавал. – Думаю, мы можем смело сказать, что ваша реакция на мой поцелуй была милой, свежей и наивной.

– Наивной? – Элизабет нахмурилась. – Это должно означать, что я целовалась, как девочка?

– Не совсем.

Он оказался между молотом и наковальней – очень неуютное место.

Она сощурила глаза:

– Вы имели в виду, что я не умею целоваться?

Он неловко переступил с ноги на ногу.

– Вы, возможно, захотите приобрести опыт в этом деле, – сказал он как можно дипломатичнее.

По ее юному лицу пробежала тень тревоги.

– И как вы посоветуете мне приобрести этот опыт, милорд?

Наступила неловкая тишина: Джек окончательно потерял дар речи.

Она поспешно спросила:

– Вы рекомендуете мне практиковаться с любым джентльменом, который выкажет такую готовность? Или вы имели в виду какого-то определенного мужчину?

Черный Джек вдруг почувствовал, что не знает, говорит Элизабет серьезно или решила его разыграть.

Она не отступалась:

– В конце концов, я ведь сказала, что хочу вести как можно более полную жизнь!

Он судорожно стиснул зубы.

– Буду счастлив услужить вам, леди Элизабет, если вы начнете жить полной жизнью.

Она опять выгнула шелковистую бровь.

– Вот как, милорд?

Неужели она над ним смеется? Смелая девица. Но кто будет смеяться последним?

По лицу Черного Джека пробежала легкая улыбка:

– Безусловно, миледи.

– Подъем очень крутой, правда, миледи? – пыхтя от усталости, сказала Колетт, когда они с Али наконец добрались до входа в пирамиду Хеопса. – Как странно! Зачем древним строителям понадобилось сделать вход так высоко?

Али объяснил ей:

– И в древние времена боялись воров. Фараон опасался, как бы воры не разграбили сокровища, приготовленные для его потусторонней жизни. И те, кто строил эту пирамиду, постарались перехитрить грабителей, расположив вход в двадцати четырех футах к востоку от середины и в пятидесяти пяти футах над основанием. Благодаря этому снизу отверстие было не видно.

– Они поступили очень хитро, – вступил в разговор лорд Джонатан, – но все-таки недостаточно хитро. Усыпальницу все равно разграбили еще в древности. Расположение входа стало известно еще во времена Христа. – Он покачал головой. – Потом эти сведения были утеряны и, согласно легенде, были заново открыты уже в девятом веке. Элизабет была зачарована.

– А что это за темная дыра? – спросила она, указывая на место неподалеку от них.

На этот вопрос ответил Али:

– Сын знаменитого Гаруна аль-Рашида пробил вход в пирамиду ради сокровищ, которые якобы в ней хранились.

Имя показалось Элизабет знакомым, но она никак не могла вспомнить, где именно оно встречалось ей.

– Гаруна аль-Рашида?

– Да, о Гаруне аль-Рашиде знают хотя бы по сказкам «Тысячи и одной ночи».

Элизабет захлопала в ладоши:

– Замечательно!

– Эта дыра – новый проход, который пробил его сын, халиф Сиамун, – сказал Али.

Колетт оживилась, как только услышала слово «сокровище». Она повторила вслед за Али:

– Сокровище?

Их проводник пояснил:

– Ходили слухи, что внутри пирамиды спрятан изумруд гигантских размеров. Конечно, там так ничего и не нашли.

Лорд Джонатан добавил:

– Некоторые по-прежнему считают, что в этой пирамиде есть потайные коридоры и неоткрытые усыпальницы.

Али подтвердил, что это действительно так.

Джонатан Уик со смехом сказал:

– А еще на одном из бесчисленных камней можно увидеть самый странный иероглиф из всех когда-либо обнаруженных в Египте.

Элизабет заглянула ему в лицо:

– И что он означает?

– Его можно перевести так: «Верх здесь».

Она рассмеялась:

– Древняя шутка!

Он тоже засмеялся:

– Совершенно верно.

– Пришло время войти в пирамиду, ситте, если вы готовы, – предложил Али.

– Я готова, – уверила его Элизабет, хотя у нее снова отчаянно билось сердце, а ладони, скрытые перчатками, были, как ей показалось, влажными от пота.

– Будьте осторожны, миледи. И вы тоже, милорд. Путь длинный и временами опасный, – предостерег их Али.

Пирамиду Хеопса считали одним из семи чудес света за ее гигантские размеры, однако Элизабет знала, что ее внутреннее устройство с переходами, коридорами, вентиляционными отверстиями, большой галереей и усыпальницей фараона тоже было чудом архитектуры.

– Сначала нам надо попасть в большую галерею. Она очень длинная и узкая, – сообщил молодой проводник. – После того как мы спустимся почти на сто футов по одному наклонному переходу, а потом поднимемся еще на сто шестьдесят – и все это в толще пирамиды, – мы доберемся до помещения, в которое внесли фараона.

Они вереницей двинулись в проход.

Внутри пирамиды оказалось холодно.

Холодно и темно, поняла Элизабет с содроганием, когда они начали свой спуск в самое сердце великой пирамиды. Впереди, в каменном коридоре, держа в руке факел, ожидал их человек, закутанный в широкое одеяние с капюшоном. Примерно в сорока футах дальше, на самом краю полной темноты, стояла еще одна закутанная фигура с факелом. Дальше оказалась еще одна и еще… Их факелы служили единственным источником света в огромной каменной гробнице.

Элизабет старалась справиться с волнением и развеять страх, затаившийся в уголке ее сознания. Она слышала стук своего сердца и свое шумное дыхание, которое становилось все более и более затрудненным. Хотя потолок коридора находился достаточно высоко над ее головой, она остро ощущала присутствие многих тонн камня, нависавших над нею.

Элизабет всмотрелась вперед, в наполненный тенями переход, и не заметила, что шедшая впереди нее Колетт внезапно остановилась, как вкопанная. Элизабет невольно налетела на нее.

– Миледи…

– Что случилось, Колетт?

У молодой француженки отчаянно дрожал голос:

– Н-ничего.

– Нет, что-то случилось. В чем дело?

– Мне страшно.

– Страшно?

– Oui, миледи.

Элизабет невольно перешла на шепот:

– Чего ты боишься?

– Не знаю, миледи.

Служанка дрожала всем телом.

– Ты замерзла?

– Oui.

– Голова кружится?

– Oui.

– Тебе нехорошо?

– Oui.

– О Боже!

– Мне очень-очень жаль, миледи, но, кажется, у меня болезнь, от которой страдают некоторые люди, когда оказываются в закрытом помещении. Мне трудно дышать.

Элизабет ободряюще похлопала служанку по плечу:

– Постарайся успокоиться и дыши глубже.

Ее спутница застонала:

– C'est impossible[2]2
  Это невозможно (фр.).


[Закрыть]. У меня сердце вот-вот разорвется, миледи. Ноги меня не держат. Боже, я испортила вам посещение пирамид!

Элизабет прекрасно владела собой в критических ситуациях. Дома она часто успокаивала мать, или свою старшую сестру Каролину, или одну из служанок Стенхоуп-Холла. Она привыкла к тому, что некоторые женщины постоянно впадают в истерику. К счастью, она была не такой. Вот и сейчас ей очень пригодится умение не терять головы.

– Ничего, Колетт. Ты не виновата, – сказала она совершенно спокойно. – Бывает.

Али вернулся туда, где они остановились, а лорд Джонатан, шедший последним, быстро догнал их.

– В чем дело, ситте? Почему вы задержались?

– С вами все в порядке, Элизабет?

– Со мной все в порядке, – ответила она обоим мужчинам. – Но вот Колетт… Она плохо себя чувствует.

– Все дело в этом… месте, – всхлипнула француженка. – У меня такое чувство, будто стены наваливаются на меня!

Проводник воскликнул:

– Э, такое бывает! Не все ведут себя спокойно внутри гробниц.

– Придется идти обратно, – заявила Элизабет. – Вот и все.

– Нет, миледи! – запротестовала ее служанка. – Вы должны идти дальше! Я не хочу портить вам день. Я могу вернуться одна.

– Немыслимо, – ответила Элизабет ласково, но твердо, – коридор слишком крутой и скользкий.

Лорд Джонатан вмешался в разговор:

– Леди Элизабет права.

Колетт отчаянно вскрикнула:

– Но, милорд!

– Проблему мы решим очень просто. Али выведет вас наружу, мадемуазель. Вы будете дожидаться нас в деревне у основания сфинкса, где мы оставили осликов. – Он повернулся к их молодому проводнику. – В корзинке есть бутылка вина. Налейте мадемуазель Дюве немного, чтобы успокоить ее нервы.

Али склонил свою красивую голову:

– Это я сделаю, милорд.

– А мы с леди Элизабет все-таки осмотрим усыпальницу фараона. И скоро к вам присоединимся.

– Да, милорд.

– Пока, Колетт! – крикнула Элизабет вслед уходящей служанке, которая вместе с Али направилась обратно к выходу.

Даже когда Колетт и Али скрылись из виду, Элизабет все еще оставалась в нерешительности. Ей было одновременно и страшно, и захватывающе интересно остаться наедине с лордом Джонатаном. В конце концов желание увидеть самое сердце пирамиды Хеопса перевесило чашу весов в пользу того, чтобы продолжить путь.

Лорд Джонатан чуть поклонился:

– Сюда, миледи. – С этими словами он согнул руку в локте. – Возможно, было бы разумнее взять меня под руку. Как вы сами сказали мисс Дюве, коридор крутой и скользкий.

Элизабет рада была опереться на его руку:

– Это так, милорд.

Они пошли дальше, обсуждая, какое огромное количество рабочих требовалось для строительства пирамид Гизы и как после завершения строительства рабочие уходили по специальным коридорам. Говорили, что здесь есть потайные помещения, так и не найденные в течение многих тысяч лет.

Так они добрались до большой галереи и начали подъем к погребальной камере.

Пройдя примерно половину каменной лестницы, лорд Джонатан остановился и достал из кармана свою серебряную фляжку.

– Не хотите сделать глоток воды?

Элизабет кивнула. Она поднесла фляжку к губам, наслаждаясь тем, как прохладная влага стекает в пересохшее горло. Сделав пару небольших глотков, она с благодарностью вернула фляжку лорду Джонатану и увидела, как он поднес ее ко рту, прижавшись губами к тому месту, где всего несколько секунд назад находились ее губы.

По телу Элизабет пробежал холодок совершенно иного свойства. Она очень остро ощущала присутствие лорда Джонатана (сможет ли она когда-нибудь заставить себя называть его Джеком, как он просил?). Никогда прежде присутствие мужчины не внушало ей подобных чувств. Она ощущала его запах, вкус его губ, прикосновение его Рук – хотя стояла, даже не касаясь его! Это было весьма тревожно и непонятно.

– В день похорон тело Хеопса пронесли по коридору и положили в приготовленный для него каменный саркофаг, где он должен был бы лежать вечно, – объяснил лорд Джонатан, когда они вошли в усыпальницу.

Помещение было гранитным и неожиданно просторным. Высокий свод был едва виден в полумраке. Вдоль стен стояли лампы, а перед ними высился пустой саркофаг могучего фараона.

У Элизабет перехватило горло.

– Древние грабители в своей бешеной спешке обломили край саркофага Хеопса, – рассказывал лорд Джонатан. – Они выбросили из гробницы тело фараона, сорвали с него драгоценные знаки власти и великолепные украшения. От Хеопса осталась кучка тлеющей плоти, обрывки покрывал были разбросаны по полу.

– Кощунство, – прошептала Элизабет.

– Кощунство, – согласился лорд Джонатан.

Кощунство.

Кощунство.

Слово эхом отразилось от каменных стен усыпальницы. Элизабет содрогнулась и с трудом подавила желание обхватить лорда руками.

– Вам страшно, Элизабет?

Она моментально возразила:

– Нет!

Но почти сразу же ответила более честно:

– Да.

Его голос звучал негромко и глухо:

– Здесь нет призраков. Здесь нет никого, кроме нас с вами.

Дыхание ее стало частым и прерывистым.

– Я… знаю.

– Вы страдаете тем же недугом, что и ваша служанка?

– Нет.

– Тогда чего вы боитесь?

Ей неудержимо хотелось ответить: «Многого. Вас. Меня. Нас. Этого места. Этой страны. Чар, которые она навевает».