Текст книги "Настоящее сокровище"

Глава 4

Тори позволила ему себя обнять.

Оркестр наигрывал мелодию из очередного мюзикла Роджерса и Хаммерстайна, и девушка вспомнила слова этой песни: что-то о колдовском вечере и прекрасной незнакомке, мелькнувшей в толпе.

С минуту или две они танцевали молча. Только теперь, когда широкие плечи Митчелла Сторма загородили от нее все другие танцующие пары, Тори поняла, что у него необыкновенно высокий рост.

Девушка слегка выгнула спину, посмотрела ему в лицо и заговорила на самую безопасную, на ее взгляд, тему: "

– Мне кажется, я узнала ваш тартан.

– В этом нет ничего удивительного.

– Это одна из расцветок клана Стормов, правильно?

– Да.

Она посмотрела на свой шелковый шарф в красно-зеленую клетку, пересекавший по диагонали платье.

– На мне тоже тартан нашего клана.

Ее партнер по танцу опустил взгляд на ее декольте и кивнул:

– Знаю, это современный парадный тартан. Девушка отступила на расстояние вытянутой руки и рассмотрела его меховую сумку и килт. Сумка была мягкой, из серого кролика; она крепилась к поясу серебряной застежкой с цепочкой. Приглушенная зелено-голубая клетка юбки оживлялась светлыми лавандово-серыми полосками.

– А что означает ваш тартан?

– Это старинный охотничий тартан.

– Вы охотник, мистер Сторм?

– Вам не кажется, что вы могли бы называть меня просто Митчеллом?

– Так вы охотник, Митчелл?

В его улыбке было что-то озорное.

– В некотором роде.

У Тори вдруг появилось нехорошее предчувствие.

– В каком же?

Новоявленный кузен вел ее в танце и легко кружил по натертому паркету. Он держал ее близко, но не слишком. Его объятие было крепким, однако вполне благопристойным. Митчелл оказался на редкость хорошим танцором и двигался со своеобразной грацией, которую трудно было предположить в таком крупном, атлетически сложенном мужчине.

– Это часть все той же истории, которую я поведаю вам завтра.

Тори оставалось только надеяться, что история придется ей по вкусу.

– А ваш волынщик – интересная личность.

– Да, вы верно заметили.

– Он такой огромный. – В этом наблюдении не было ничего оригинального, но Тори просто не знала, что еще сказать.

– Да.

– Великан с нежным сердцем? – предположила она. Митчелл помедлил секунду, обдумывая ответ, потом покачал головой:

– Я бы не стал этого утверждать. Она облизнула пересохшие губы.

– Так, значит, он свиреп?

Некое подобие улыбки промелькнуло на его красивом лице.

– Обычно нет.

Вышитая атласная юбка Тори и шлейф с оборками то вздымались вверх, то опускались к полу.

– Должно быть, сегодняшняя ситуация была не совсем обычной, – предположила она.

– Давайте просто сойдемся на том, что оскорбленный шотландец может быть опасен, – уклонился Митчелл от прямого ответа.

– А разве вы не шотландец? Она видела, что он колеблется.

– Шотландец.

Тори сама не понимала, почему это ее так интересует.

– И каким образом вы мстите за оскорбление? Четвероюродный кузен сделал вид, что не понял вопроса.

– Простите? – холодно улыбнулся он.

– Ну, мы сегодня наблюдали, как реагирует Маккламфа: он становится невменяемым и перестает…

– Контролировать свои действия? – подсказал он. Тори закусила нижнюю губу и кивнула:

– Да. Но как поступаете вы, когда вас оскорбляют? – настаивала она, хотя с трудом представляла себе человека, который осмелился бы оскорбить его. – Вы впадаете в ярость?

– Я надеюсь, меня не так легко привести в ярость. Он опять не дал ей прямого ответа.

– Почему же? Сказывается недостаток темперамента?

– Нет, просто тренировка.

Сначала этот человек возбуждал только ее любопытство, но теперь Тори чувствовала, что он очаровал ее совершенно.

– И что же это за тренировка?

– Физическая, умственная. Душевная, если хотите, – прозвучал загадочный ответ.

– А разве это не одно и то же? Итак, ваше самообладание объясняется длительной тренировкой.

– Да.

Она распрямила спину.

– И где же вы научились такому завидному самообладанию?

Опять пожатие плеч и неопределенный ответ:

– В разных местах.

Но девушка умела быть настойчивой. Это качество было необходимо хозяйке огромного особняка и директору благотворительного фонда, а она являлась и тем, и другим.

– И где же вы получили первый урок?

– В Джакарте.

– В Джакарте?

– В специальной школе, куда родители отправили меня однажды летом. Она находилась недалеко от Джакарты. Этой школой руководил один монах, который исповедовал агаму Яву, – это разновидность религии, объединяющая в себе индуизм, буддизм и ислам.

Тори не сразу поняла, что Митчелл сказал это совершенно серьезно.

– А еще я играл в футбол.

– В Америке футбол называют соккером, – поправила она.

– Я четыре года играл защитником в команде Техасского университета, – небрежно проронил он и, сделав удачный маневр, проскользнул между двумя близко танцующими парами, не задев их.

Тори поняла, что ее деликатно поставили на место. Если этот человек говорил «футбол», то ничто уже не могло заставить его говорить иначе.

Она сосредоточила внимание на его губах.

– Так вот откуда у вас этот акцент. Он удивленно изогнул брови:

– Большинство американцев находят, что у меня нет никакого акцента.

Вот это и было самым удивительным. У него действительно не было акцента. Ни техасского растягивания, ни характерного шотландского «р», ни манерности английской верхушки. Никакого.

– Да, это правда, – признала она. Но почему?

Словно услышав ее невысказанный вопрос, он объяснил:

– Пока я рос, мои родители все время переезжали с места на место.

– То есть вы не жили в Шотландии?

– Мой отец считал Шотландию и тем более остров Сторм чуть ли не тюрьмой. В возрасте двадцати пяти лет он покинул Шотландию вместе с моей матерью, и больше они туда уже никогда не возвращались.

– До сегодняшнего дня?

Что-то изменилось в глазах Митчелла и в том, как он ее обнимал. Это была едва заметная перемена, но Тори мгновенно почувствовала ее.

– Мои родители погибли в авиационной катастрофе, возвращаясь в Гонконг. Я тогда еще учился в колледже.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже было жаль. – На секунду он выпустил ее талию. – Насколько я понимаю, вы тоже потеряли родителей.

– Да, уже давно.

– Таким образом, вы – единственная представительница Стормов в Америке.

– Да, так уж вышло.

– А я – последний в шотландской ветви, – сказал он.

С минуту или две они молчали. Песня из мюзикла Роджерса и Хаммерстайна закончилась, но оркестр сразу же заиграл другой классический мотив. Не говоря ни слова, они продолжали танцевать.

– И что вы тогда стали делать?

– Когда? – Митчелл посмотрел ей в глаза.

– После смерти ваших родителей, – тихо сказала она.

– Окончил колледж.

Митчелл Сторм упорно не желал рассказывать о своей жизни. Но Тори справедливо полагала, что имеет право задавать вопросы, коль скоро он сам решил познакомиться с ней.

– А после колледжа?

– Да так, куролесил, – неохотно проговорил Митчелл.

– Куролесили? – Она не была уверена, что поняла его.

– Путешествовал.

Ах вот оно что! Видя, что более пространного ответа от него не дождаться, Тори опять заговорила первой:

– И где вы побывали?

Он назвал несколько экзотических мест:

– Марракеш, Тимбукту, Табора, Комодо.

Тори тоже изрядно поездила по свету. Она видела Англию, Францию, полюбила Ривьеру, Монако, Италию, Испанию. Мавритания разбудила ее воображение. Потом были Греция, Нидерланды, Швейцария. В швейцарских Альпах Виктория приобрела собственный коттедж. Приезжая в Париж, она останавливалась в квартире подруги Джейн Беннет Холлистер.

Но сейчас девушка вдруг поняла, что везде, где она побывала, ее встречали чистота, порядок и цивилизация. Ей так и не удалось припомнить ни одного дикого места.

– А куда вы отправились после того, как вам надоело путешествовать?

– В Лондон. Там я продолжил свою учебу, а примерно через год вернулся в Гонконг и вступил во владение долей отца в экспортно-импортном бизнесе.

– И до каких пор вы там жили?

– Мне пришлось уехать оттуда в прошлом году, когда заболел мой дед.

Частички мозаики наконец начали складываться в цельную картину. Возможно, даже не частички, а очень крупные фрагменты.

– И тогда вы вернулись на родину, в Шотландию, – сделала она вывод.

– И тогда я вернулся на родину, в Шотландию, – ответил Митчелл.

«Ты слишком много болтаешь, – с раздражением подумал он. – Ты же практически вывернулся наизнанку перед этой женщиной».

Митчелл признался себе, что Виктория Сторм красива. И к тому же достаточно умна и сообразительна. Она проявила себя опытным дипломатом и замечательной собеседницей. Он с удовольствием слушал ее мелодичный голос.

Однако все это нисколько не оправдывало его поведения.

Девушка по-прежнему была препятствием на пути к достижению его главной цели. Ему следовало видеть в ней врага, во всяком случае, какое-то время. Он же поступил вопреки своему строгому принципу: не выдавать о себе никакой информации, за исключением тех случаев, когда это совершенно необходимо.

«Какой же я болван!»

Теперь его американская родственница знала о нем довольно много, а он не знал о ней ничего, кроме нескольких фактов, в основном экономического и статистического характера, которые мог раздобыть любой желающий, расспросив нужных людей и просмотрев старые газеты.

Митчелл ругал себя последними словами.

Неожиданность – вот в чем состояло главное его преимущество, а он упустил момент, позволив ей тем самым взять над ним верх.

Как только прозвучал последний такт песни, Митчелл быстро опустил руки, отступил на полшага от своей партнерши и торопливо проговорил:

– Боюсь, что отнял у вас слишком много времени, дорогая кузина. Вы не можете пренебрегать ради меня другими гостями.

– Разумеется, не могу, дорогой кузен, – пропела Виктория Сторм, сопровождая свои слова царственным кивком головы. Она грациозно подобрала юбки и собралась уходить. Но в самый последний момент обернулась и добавила: – Чуть позже будет фейерверк. Надеюсь, вы не пропустите это волнующее зрелище.

«На сегодня с меня довольно волнений», – пробормотал себе под нос Митчелл, отправляясь на поиски возмутителя спокойствия Йена Маккламфы.

Тори протанцевала положенное число танцев. Партнеры наступали ей на ноги и на платье, глазели на шею и грудь, заставляли слушать пустые речи, в общем, всячески испытывали ее терпение.

И потому, когда начался фейерверк, она вздохнула даже с большим облегчением, чем обычно.

Перед домом собралась шумная толпа. Все смеялись, болтали, звенели бокалы с шампанским. Раздался первый выстрел, и снеба посыпался разноцветный сверкающий дождь. Послышались полагающиеся в таких случаях ахи и охи.

Для Тори начало фейерверка всегда означало, что очередной грандиозный бал вСторм-Пойнте закончился благополучно.

На этот раз почти благополучно.

Она вздохнула. Как странно, что из всех, с кем она танцевала в этот вечер, ей запомнился только один мужчина! Она помнила, как он обнимал ее и кружил по зале.

В ее памяти запечатлелся изгиб его бровей, линия подбородка, аристократический профиль и красиво очерченный, упрямо сжатый рот. Она могла закрыть глаза и увидеть его лицо во всех подробностях.

Ее тело запомнило силу его рук и ширину плеч, а в ушах до сих пор слышался звук его голоса.

Тори улыбнулась, вспомнив, как он засмеялся.

«Наверное, со стороны может показаться, что я увлечена им», – подумала вдруг она.

Какая нелепость! Ведь он совершенно незнакомый ей человек. Хотя, может быть, и не совсем незнакомый.

Должно быть, ей просто нужна перемена обстановки. И все же Тори пришлось признаться себе, что ее новообретенный шотландский родственник обладал редкостным для мужчины очарованием, против которого она не смогла устоять.

Тори отделилась от толпы и нашла уединенный уголок на каменистой террасе, где любила прятаться еще ребенком. Она присела на низкую каменную вазу, выбранное ею место оказалось отличным наблюдательным пунктом.

Неожиданно в небе разорвался снаряд и рассыпался золотой пылью, которая медленно опадала на землю. За этим выстрелом последовали другие – красный, белый и голубой. Рукотворные звезды всех цветов и размеров загорались в чернильном небе и через несколько волшебных мгновений угасали.

Тоскливый вздох вырвался из груди девушки. Ей представилось, как когда-то на этой террасе стояли ее родители и вместе с гостями радовались фейерверку. Иногда ей удавалось подсмотреть, как они незаметно убегали от всех в сад и там, на мокрой росистой траве, танцевали.

«Мы танцевали до тех пор, пока не начали гаснуть звезды, моя дорогая Тори», – тихо повторила девушка слова, которые сказала ей однажды ее нежная любящая мама наутро после бала.

Тори встала и отошла подальше в тень. И сразу же почувствовала, что он где-то рядом.

– Скажите правду: зачем вы приехали сюда? – прошептала она не оборачиваясь.

– Я приехал за вами, – сказал мужчина за ее спиной, но его слова прозвучали так, словно были неожиданностью для него самого – словно он выпил слишком много шампанского и они невольно сорвались у него с языка. Но она была твердо уверена, что в этот вечер он не пил совсем.

– За мной?

– Это не входило в наши планы, – признался он, и Тори уловила в его голосе замешательство.

– Я не входила в ваши планы?

– Вы были лишь их частью. – Он колебался. – Просто я не ожидал, что вы окажетесь такой, какая вы есть.

– А это хорошо или плохо?

Она знала, что на его губах сейчас играет сардоническая усмешка.

– Это зависит от того, с какой стороны посмотреть.

– Но на ваш взгляд?

Она услышала, как он вздохнул.

– На мой взгляд, это и хорошо, и плохо.

– Отчего же?

Он провел рукой по своим густым мягким волосам.

– Оттого, что из-за вас все становится намного проще и в то же время намного сложнее.

Тори даже не пыталась притвориться, что поняла.

– Боюсь, что не понимаю вас.

– Когда-нибудь поймете. Ее сердце забилось сильнее.

– Когда же?

– В свое время.

Внезапно ей стало холодно. Она обхватила себя руками.

– И когда же наступит это время?

Его голос смягчился, стал не таким резким:

– Когда вы узнаете всю историю от начала до конца.

– Ту, что вы собираетесь рассказать мне завтра? Она так и не обернулась, мысленно представляя, как уголки его красивого рта чуть изогнулись.

– Да, ту самую. Девушка вздрогнула.

– Вам холодно?

– Немного.

За спиной у нее послышался какой-то шорох, и он набросил ей на плечи свою куртку, все еще хранившую тепло его тела.

– Так лучше?

У нее перехватило горло.

– Да, спасибо.

– Не стоит.

Набросив на девушку куртку, Митчелл не убрал рук сее плеч. И Тори была рада этому.

– Виктория? – спросил он едва слышным шепотом.

– Да, Митчелл.

– Обернитесь и посмотрите на меня.

Она медленно повернулась к нему лицом. Именно в этот момент произошла пауза между вспышками фейерверка, и Тори не смогла ничего разглядеть, кроме неясных теней.

– Я смотрю на вас, но ничего не вижу, – сказала она ему.

Внезапно небо осветилось яркой вспышкой. И тогда в отблеске золотых огней она увидела его. Митчелл показался ей таким красивым, что ей стало страшно.

– Ну, теперь вы видите меня.

– Да, теперь я вас вижу.

Почему ему было так важно, чтобы она взглянула на него? Вскоре причина стала ясна. Митчелл Сторм поднял руку и погладил ее по щеке, потом провел пальцем по губам.

И она поняла. Он собирался поцеловать ее.

Глава 5

Наверное, он никогда не сумеет объяснить себе, зачем он ее поцеловал. И уж определенно не станет этим гордиться. С его стороны это было последней глупостью и могло погубить все дело.

Черт побери это дело!

А может быть, во всем виновата смена часовых поясов – сколько времени он уже не спал? Или это было временное помешательство. Или обычное плотское влечение. Или просто любопытство. Но он хотел поцеловать Викторию Сторм и сделал это.

И она догадывалась о том, что он собирается сделать. Он видел это по ее глазам, когда очередной взрыв фейерверка осветил сад.

«Куда подевалось твое самообладание, Сторм?»

Это было его последней мыслью перед тем, как он нагнул голову и прикоснулся к ее губам. Он не стал углублять поцелуй и раздвигать ее зубы, хотя искушение было велико. Не стал прижиматься лицом к ее влекущей плоти, выступающей из чересчур откровенного выреза платья, и мять ее руками. Он не осуществил ни одного из тех многочисленных желаний, которые возникали у него при одном взгляде на эту девушку. Хотя искушение было очень велико.

Он все еще был в состоянии контролировать свои действия, соразмеряя их с правилами приличия и здравым смыслом. Кроме того, он не был глух к тому, что ему подсказывали опыт и интуиция: с этой девушкой нужно действовать очень медленно и осторожно.

Но оторваться от ее губ он не мог и продолжал целовать их короткими легкими поцелуями.

– Полагаю, нас можно назвать целующимися братом и сестрой, – с некоторым оттенком насмешки над самим собой сказал он.

– Наверное, можно, – проговорила она, ее дыхание касалось его лица как легчайший ветерок. – Только вряд ли нам стоило это делать, – сказала она чуть позже, но Митчелл заметил, что девушка не сделала попытки оттолкнуть его, хотя имела для этого возможность.

Продолжая тереться губами о ее губы, он спросил:

– А вы всегда поступаете так, как следует поступать?

– Стараюсь. – Он услышал тихий вздох.

Снова вспышка предательски яркого света и разлетающиеся в стороны зеленые и голубые звезды – такие же, как ее глаза, подумал Митчелл, заглядывая в лицо девушки. И вдруг ему показалось, что он проваливается в какую-то бездну. Не зная, как избавиться от этого кошмара, он сделал единственное, что пришло ему в голову, – закрыл глаза и стал целовать ее по-настоящему.

Одну руку он положил ей на затылок, а другой обхватил за талию, увлекая глубже в тень. Она не издала ни единого звука протеста. Напротив, Митчелл чувствовал, что Тори с радостью повиновалась ему, и где-то в отдаленных закоулках его сознания прозвучал отчетливый сигнал тревоги. Позже он обдумает, откуда взялось это предчувствие опасности, но не сейчас. Сейчас он целовал Тори.

На него обрушился поток новых ощущений. Никогда в жизни он не целовал таких нежных, гладких, атласных губ и щек, такой прекрасной шеи и округлых плеч.

Он вдохнул витавшие в воздухе запахи ночи: горьковато-соленого морского ветра; аромата пурпурных роз, обвивших шпалеры; и еще какой-то запах, очень слабый, возможно, духов, не встречавшихся ему ранее.

Он вдохнул снова. Виктория. Это был ее запах – такой же женственный, чувственный, обворожительный и удивительный, как она сама.

Тори что-то сказала, и Митчелл подумал, что ему очень нравятся ее голос и смех, хотя слово «нравится» казалось слишком пресным по сравнению с тем, что он чувствовал. До сих пор ему не приходило в голову, как это важно в отношениях между мужчиной и женщиной.

Он на дюйм отодвинулся от нее и спросил:

– Вам нравится, как я смеюсь?

Она заморгала и недоумевающе уставилась на него:

– Простите?

– Вам нравится звук моего голоса?

– Да, очень, – честно ответила она.

– А как я смеюсь?

– Мне нравится ваш смех, – призналась она и сама засмеялась.

Митчелл чувствовал себя польщенным.

Он снова наклонился и стал ее целовать. В первую секунду он ощутил вкус чистого и прохладного горного ручья, потом вкус стал сладковатым, напоминающим экзотические фрукты, с темным интригующим началом. Вкус ее поцелуя был сложным, постоянно меняющимся, он дурманил ему голову и возбуждал.

Черт, он настолько увлекся процессом, что не заметил реакции собственного тела. Слава Богу, что на поясе у него висит традиционная для горцев меховая сумка. Может быть, девушка ничего и не заметила.

И слава Богу, что на Тори было столько нижних юбок и сплошь вышитое бисером платье. В другое время он, возможно, проклял бы этот барьер, разделявший их тела, но в данный момент он был как нельзя кстати.

Митчелл сожалел только об одном. Длинные локоны Виктории отливали тем же глубоким, мерцающим огнем, что и ее бесценные рубины. Ему ужасно хотелось запустить в них свои пальцы, но волосы были убраны в высокую строгую прическу, и он не рискнул бы разрушить ее.

– Шелк. – Он и не заметил, что произнес это вслух.

– Шелк? – выйдя из мечтательной задумчивости, спросила она. – Да, у меня шелковый шарф. – Она посмотрела на свое платье. – И наверное, не только шарф.

– Я говорил о ваших волосах.

Она хотела взять прядь, спускавшуюся вдоль ее лица, чтобы рассмотреть, но Митчелл опередил ее. Он намотал ее на указательный палец и поднес к губам. Она оказалась прохладной, мягкой и слабо пахла розами.

Тори потянулась и нерешительно погладила его волосы у виска, слегка взъерошила их и снова пригладила.

– Шелк, – будто эхом откликнулась она.

Наверное, она никогда не сумеет себе объяснить, почему позволила ему поцеловать себя. Это даже не было для нее неожиданностью. Она не могла оправдать себя тем, что ни о чем не догадывалась. Она прекрасно поняла его намерение и сознательно пошла на это.

Опасность.

Виктория почувствовала ее в ту же секунду, как увидела отражение Митчелла в зеркале. Вот только не знала, в чем она заключается, эта опасность.

А она заключалась в том, что Митчелл был невероятно красив, умен и обаятелен. Ей нравились его мужественность, сила, чувственность и множество других качеств, которые она столько лет искала и не находила в мужчинах.

Опасность была в том, что он целовался лучше всех мужчин, которые когда-либо ее целовали.

И она хотела его.

Ничего не случится, если она позволит себе отдаться чувствам всего на одну минуту.

Нет, ответила себе Тори.

Лгунья!

Да.

На время она оставила этот спор и снова провела пальцами по густым темным волосам Митчелла, вспоминая вкус его поцелуя. Почему он был так приятен ей? Почему ее так волновало то, как он смотрел ей в глаза и прикасался к ней? Почему он так занимал ее воображение, тогда как другие мужчины оставляли ее совершенно холодной и равнодушной? Почему ей так нравится именно этот мужчина, а все остальные не вызывают в ней ни малейшего интереса?

Она не знала ответов на все эти вопросы.

Тори вдруг заметила, что стало тихо. Фейерверк закончился. Сад опять погрузился во тьму, и стал слышен характерный шум набегающих на берег волн.

– У меня есть для вас один сюрприз, – сказала Тори, высвобождаясь из его рук и поворачиваясь лицом к океану.

– Мне кажется, для одного вечера уже достаточно сюрпризов, – заметил Митчелл.

– Этот вам понравится.

– Да мне понравились и предыдущие, – улыбнулся он и положил руку ей на плечо.

– Смотрите.

– Куда?

– Вон туда. – Она указала направление.

На скалистом утесе спиной к океану возвышалась одинокая фигура шотландского горца. Освещенный светом прожекторов, он начал играть на волынке. Это была народная песня «Храбрая Шотландия».

Тори знала слова этой песни с детства. Она хотела запеть, но от волнения у нее сжалось горло.

И только в самом конце она смогла прошептать конец припева: «Храбрая Шотландия, родина моя».

– Или мои глаза обманывают меня, или я действительно видела, как Виктория танцевала с официантом, – сказала Беатрис Ван Аллен своей компаньонке. В голосе ее звучало неприкрытое осуждение.

– Он не официант, – быстро ответила Лола Олбрайт, гордая своей осведомленностью. Обе женщины полюбовались фейерверком, послушали волынщика и теперь возвращались в дом.

Беатрис Ван Аллен остановилась и бросила на подругу скептический взгляд:

– Откуда тебе известно, что он не официант?

– Из первоисточника, – с радостью сообщила Лола.

Элис Фрэйзер, следовавшая за ними на некотором расстоянии, удовлетворенно кивнула. Она старалась не упустить ни одного слова, дабы быть уверенной, что мисс Олбрайт не распространяет ложной информации.

Миссис Ван Аллен тоже вся обратилась в слух.

– И что же вам известно из этого первоисточника? Лола понизила голос до таинственного шепота и объявила:

– Он ее кузен.

Стареющая вдова поднесла руку к уху и довольно громко переспросила:

– Кто он ей?

– Кузен, – почти прокричала Лола.

Беатрис вздернула подбородок и фыркнула так, как это умела делать только она, выразив этим звуком все свое презрение и возмущение.

– Это не мешает ему быть официантом.

– Говорю вам, он не официант. – Лола Олбрайт начинала терять терпение. Она раздраженно захлопнула веер и засунула его в бальную сумочку. – Он пэр.

– Так вы говорите: «груша» 66
  Слова «пэр» и «груша» имеют в английском языке схожее звучание.


[Закрыть]?

– Да не груша, Беатрис. – Лола страдальчески вздохнула. – Этот человек – пэр. Пэр ее величества.

– Какого величества?

Мисс Олбрайт наконец вышла из себя:

– Ну королевского, конечно, какого же еще!

– Королевского? Ничего не понимаю. Здесь ужасно шумно, Лола, я практически не слышу тебя.

Лола отвела свою почтенную подругу немного в сторону:

– Мужчина, с которым танцевала Виктория, ее кузен. Его имя – Митчелл Сторм. Но официально к нему следует обращаться – лорд Сторм.

– Лорд?

– У него несколько титулов – барон, виконт, граф и бог знает кто еще.

Беатрис онемела.

– Причем это очень старинные, уважаемые титулы, они известны всей Великобритании. – Лола трижды кивнула головой. – Кроме того, мне известно, что он унаследовал огромный замок на одном из островов, расположенных вдоль шотландского побережья. Скорее всего он является владельцем не только замка, но и самого острова и всего, что на нем есть.

– Ну и ну!

«Так-то вот, миссис Ван Аллен», – подумала Элис Фрэйзер про себя со значительной долей злорадства.

Но какова мисс Олбрайт! Эта женщина положительно не в состоянии держать язык за зубами.

Лолу Олбрайт буквально распирало от желания поделиться пикантными подробностями.

– А джентльмен, который совершил скандальный поступок, этот великан с ярко-рыжими волосами, – правая рука лорда Сторма и его первый советчик.

Беатрис Ван Аллен уже не знала, что думать. Она яростно обмахивала веером разгоряченное, покрывшееся красными пятнами лицо.

– Что вы говорите!

– Да, все именно так и есть.

– Значит, он тоже не официант. Лола покачала головой.

На какую-то секунду стареющая матрона растерялась.

– О Господи! А я-то попросила его принести мне чаю с шотландским виски.

– О Боже! – эхом отозвалась Лола Олбрайт.

Беатрис Ван Аллен всегда очень гордилась своим самообладанием и часто хвасталась знакомым, что может быстро оправиться от любой неприятности. Вот и сейчас она сделала глубокий вдох, отчего ее внушительный бюст тяжело поднялся и опустился, и с удивительным добродушием объявила:

– Нужно будет сказать Виктории, что ее балы незабываемы…

Элис Фрэйзер с облегчением вздохнула.

К утру весь Ньюпорт будет знать, кто такие Митчелл Сторм и шутник Маккламфа. Она выполнила свою миссию с блеском.

Элис не позволила бы никому, включая Беатрис Ван Аллен и Лолу Олбрайт, сказать хоть слово против Виктории и тем более сделать ее участницей скандала.

Сорокапятилетняя Элис была на четырнадцать лет старше Виктории и, не имея собственных детей, относилась к Тори как к дочери.

И поскольку она не могла допустить, чтобы кто-нибудь причинил вред Тори, то решила самым пристальным образом следить за этими двумя шотландцами. Особенно за молодым, с которым она видела Тори во время фейерверка. Он красив как дьявол и потому опасен.

Хотя старший тоже был еще цветущим мужчиной. С буйным темпераментом. Конечно, он вел себя непростительно, но его спровоцировали наэтот поступок еще более непростительным поведением.

Чувствуется, что этот Маккламфа – настоящий мужчина, прирожденный борец. Он совершенно другого сорта, чем эти современные изнеженные мужчины, и, уж конечно, не позволит оскорблять себя безнаказанно.

«Если с этих шотландцев снять налет современных манер и привычек, они окажутся совершенно нецивилизованными людьми, варварами, – подумала она. – Такие люди могут быть безжалостны. Они пойдут на все, чтобы получить желаемое».

Тори, возможно, этого не понимает.

Но только не она, Элис Фрэйзер.

Ее клан, могущественный клан отважных Фрэйзеров сыграл значительную роль в истории Шотландии. Они воевали в рядах Брюса и многие из них сложили головы в Каллоденской битве, потом они сформировали свой собственный полк Фрэйзеров, чтобы биться за свою страну и короля.

Тот, кому была дорога его жизнь, никогда не осмелился бы скрестить шпагу с Фрэйзером.

Элис выступила из-за декоративной арки и будто случайно столкнулась с парочкой ньюпортских сплетниц.

– Миссис Ван Аллен. Мисс Олбрайт. – Она приветствовала каждую в соответствии с их положением и вручила им пригласительные карточки. – Виктория ждет своих гостей в Большом зале для традиционного прощания. Не соблаговолите ли пройти туда, леди?

– С удовольствием, мисс Фрэйзер.

Немного времени спустя по мраморным коридорам Сторм-Пойнта разнесся многоголосый хор голосов, исполнявший «Счастье прежних дней».

Слова этой старой песни написал Роберт Берне:

Забыть ли старую любовь И не грустить о ней? Забыть ли старую любовь И дружбу прежних дней?