Текст книги "Чистые сердцем"

– Может. Но маловероятно. Пережив кризис, она по большому счету вернула себя к жизни.

Саймон хотел дотронуться до руки своей сестры, поцеловать ее в щеку, сделать так, чтобы она снова открыла глаза, но в присутствии своего отца он не мог. Он просто стоял рядом, опустив глаза.

– Я рад, – сказал он.

– Почему?

– Как ты можешь спрашивать? Она моя сестра. Я люблю ее. Я не хочу, чтобы она умерла.

– Твоя мать думает, что ее уровень жизни равен нулю.

– Я не согласен.

– Тогда мы снимаем шляпу перед твоими невероятными медицинскими познаниями.

– Это инстинкт.

– Полицейская работа основывается на инстинктах, не на фактах?

Саймон Серрэйлер был человеком, который никогда не был жесток по отношению к кому-либо в своей жизни, хотя никогда не стеснялся проявлять определенный уровень агрессии на работе, но сейчас он испытал такой прилив злости на своего отца, что сжал кулаки. В моменты, подобные этому, он ясно осознал, как ярость и ненависть могут у некоторых людей перерастать в жестокость. Разница между ним и ими, как он прекрасно понимал, держалась на тонкой, но невероятно прочной грани самоконтроля.

– Когда она достаточно оправится, чтобы вернуться в «Айви Лодж»? – спросил он спокойно.

Ричард Серрэйлер поднялся.

– Через пару дней. Им нужно будет подготовить ей постель.

Саймон стоял в полуметре от него. Его отец был стройным, привлекательным мужчиной, которому можно было дать шестьдесят, а не семьдесят один.

– Что ты к ней испытываешь? – спросил его Саймон, глядя на Марту. Он чувствовал внутреннее напряжение, как будто сейчас ему придется отбиваться от нападок уже за то, что у него вообще хватило духу задать этот вопрос. Но его отец взглянул на него без злости.

– Я ее отец. Я любил ее с того дня, как она родилась. Я не переставал любить ее из-за того, что всегда жалел об этом дне. Кто бы смог? А ты?

– Все, о чем ты говоришь, – сказал Саймон, – только, может быть, без сожалений.

– Тебе легко.

– Легче.

– Если ты когда-нибудь станешь родителем, чего, я полагаю, не случится, ты поймешь. Ты идешь к своей машине?

Они пошли вместе по тихим коридорам. Что имел в виду его отец, что стояло за неожиданным замечанием, которое он сделал, как он оценивал его самого – на эти вопросы Саймон не готов был сейчас ответить. Он прогнал из головы все мысли, так что там остался просто белый лист, и с трудом ворочал ноги, когда они выходили из больницы к автостоянке. Подойдя к машине своего отца, Саймон открыл для него дверь, подождал, пока он усядется и застегнет ремень, пожелал ему спокойной ночи и закрыл дверь.

Две минуты спустя он уже был на пути в Лаффертон, задних огней «БМВ» его отца почти не было видно вдали.

Он хотел вернуться в загородный дом; ему нужно было поговорить с Кэт, но она уже давно легла спать, пытаясь, насколько это возможно, отдохнуть в эти последние дни своей беременности. Он чувствовал себя отделенным от нее – от всех них; это чувство пройдет, когда родится ребенок, да и в любом случае оно было скорее иллюзорно и существовало только для него. Это случалось и раньше – когда Кэт выходила замуж за Криса и когда у нее появились Сэм и Ханна.

Он свернул в район собора. Широкая улица с полосками травы по обеим сторонам, собор, возвышающийся у него над головой, изящные здания – бледные в свете фонарей, которые горят мягче и как будто серебристее, чем яркие лампочки на столбах у больницы или на главной дороге, длинные тени, отбрасываемые деревьями… Он часто думал, что ночью все это выглядит как-то искусственно, как декорация: слишком пустынно, слишком чисто, слишком убористо.

Но сейчас пейзаж подходил к его настроению. Завтра он уже не будет на все это смотреть. Он знал, когда одиночество становилось для него опасно. Ему было необходимо вернуться к работе. Но если подобное происходило с ним за день или два до конца его официального отпуска, то все было под контролем.

Девять

Энди Гантон сошел с бордюра, и из ниоткуда выскочила машина, ударив его в бок. Он потерял равновесие и повалился в грязь. Женщина начала кричать.

«Дорожное движение, – подумал Энди, пока поднимался, – чертовы машины и автобусы, атакующие тебя со всех сторон».

Женщина продолжала кричать, и трое человек выглянули из магазинов.

– Я готова оказать первую помощь, присядьте.

Она выглядела настолько молодо, что могла бы быть ребенком Мишель.

– Со мной все хорошо, – сказал Энди. – Просто потерял равновесие.

– Возможно, вы в шоке.

– Эм, нет, не в шоке. – Он указал на женщину, которая пялилась на него и все еще кричала. – Лучше взгляните на нее. Кажется, она – да.

Отряхивая пиджак, он быстро ушел и завернул за угол. Все-таки его действительно трясло. Он помнил это место как тихую часть Лаффертона. Неужели движение настолько усилилось?

Неподалеку был паб. Он зашел внутрь.

В Лаффертоне было достаточно пабов, и многие из них он знал, но, видимо, не этот. Здесь пахло не пивом и табаком, а кофе. За барной стойкой висело длинное зеркало, и бармен, больше похожий на официанта, в черном пиджаке, вставлял в кофемашину металлические подставки под чашки.

Энди Гантон заказал пинту «Биттера».

– У нас только бутилированное, – бармен скороговоркой начал выдавать одно иностранное название за другим. Энди выбрал какое-то наудачу.

Он взял бутылку. Стакан не предложили. Он оглянулся вокруг себя. Поднес бутылку ко рту.

Никто в баре не обратил на него никакого внимания. Он пошел за пустой стол. Это было приятно. Солнце светило в окно и грело ему затылок.

Он заметил, что его руки трясутся, что дышит он слишком часто и что в ушах шумит, как будто он только что вынырнул из-под воды. Это место вселяло в него панику, как и транспорт на улице. Лаффертон, который, как ему показалось на первый взгляд, остался все тем же, на самом деле изменился; Энди спотыкался о какие-то мелочи, будто оказался в зазеркалье, где все немножко не так.

Боже. Что такое четыре года? Целая жизнь, половина его юности, но в то же время ничего, мгновение ока; он не знал, где находится и что ему делать, и с тем же успехом он мог прилететь с Марса.

У офицера по условно-досрочному были красивые ноги в короткой юбке. Длинные гладкие волосы зачесаны назад. Много макияжа на глазах. Она говорила экивоками, но он привык к этому. Все они узнавали новый язык, когда приходилось общаться с юрисконсультами, социальными работниками, офицерами и так далее. Только надзиратели говорили по-английски.

– Ваша реабилитационная программа по-настоящему начнется, только когда вы найдете себе работу, Энди. Есть дело, заниматься которым вам бы было особенно интересно?

Летчик-истребитель. Нейрохирург. Пилот «Формулы Один».

– Садоводство, – сказал он. – Я восемнадцать месяцев выращивал овощи.

– В Кингсвуде недавно открылся новый садовый центр.

– Садовый центр?

– Думаю, большинство людей все-таки сами предпочитают заниматься своим садом, разве нет? Не думаю, что вашим умениям особо найдется применение в Лаффертоне.

– Это овощеводство. Это профессия.

Перед его глазами ярко встала картина прополотых грядок ранней фасоли и молодого горошка; аккуратно выровненных и посыпанных песком рядов маленьких морковок. Он узнал, что сейчас нужно отелям и ресторанам: молодые овощи, собранные чуть раньше срока, а не волокнистые, мясистые и огромные, вызревшие до конца. Капуста размером с детский кулачок, а не с букет невесты.

Он начала перебирать бумаги в папке на своем столе. Она была старше, чем он? Ненамного.

– Вы живете со своей сестрой. Вас это устраивает?

– Вопрос скорее в том, устраивает ли это ее.

– У вас с ней хорошие отношения? С семьей?

– Нормальные.

– Что же, это звучит довольно позитивно.

– Это ровно до тех пор, пока я не найду что-нибудь. Жилье. У них трое детей.

– Вы можете внести свое имя в очередь на муниципальные квартиры.

– И сколько это займет?

– Боюсь, для неженатых их не так много.

– А где тогда должны жить неженатые? Вы бы где стали жить?

– Как я уже сказала, вам повезло, что у вас есть семья, ваша сестра, кажется, вас очень поддерживает, это хорошо. Вы не чувствуете себя исключенным…

– Откуда?

– Ваши родители… – она снова начала перебирать бумаги.

– Они умерли. Папа – когда мне было двенадцать, от рака легких, а мама через полгода после того, как я попал в Стэктон, и не говорите, что вам жаль, потому что вам не жаль, да и с чего должно быть?

Он чувствовал злость, которая, словно пена во рту, могла бы забрызгать весь этот офис с желтенькими занавесками и всю Мисс Длинные Ножки.

Он встал.

– Старайтесь быть позитивнее, Энди.

Она говорит, садовый центр. Он не особо себе представлял, как это будет выглядеть, и когда она сказала про Кингсвуд, он даже не понял, где это. Но это может быть началом. Он ждал этого два года – он не любил слов «новый» и «свежий», но сейчас задумался о них. Он не собирался возвращаться туда, откуда пришел, и не собирался идти по старой дорожке, которая его туда привела. Тем более она не так уж много ему дала по большому-то счету, хотя тогда он прикидывался, что это не так: пара головокружительных взлетов, немного адреналина, своего рода побег, хотя теперь он уже и сам был не уверен, от чего. Вероятно, от скуки. И ему нравилось быть одним из них. Спиндо. Март. Ли. Картер. Ли Джонсон. Флаппер. Они приняли его, и это было самое важное. Деньги ему тоже нравились. Все шло хорошо. Они брались за мелкие дела, потом начались большие.

Он не был готов к тому, что все пойдет наперекосяк так быстро. Тот человек шел за ним как лунатик, пока он бежал по улице; все остальные уже сидели в фургоне и кричали на него. Это человек не имел ни к чему никакого отношения. Ему нужно было оставить его в покое, нужно было забираться в фургон. Он все еще видел это – улицу, фургон впереди, мужчину, задыхающегося и вспотевшего, все еще чувствовал панику. Он слишком легко поддавался панике. Ему нужно было сохранять ясную голову; даже если бы их поймали, и мужчина идентифицировал его, он сел был только на девять месяцев или на год. Но что же он сделал вместо того, чтобы просто забраться в фургон? Он развернулся к мужчине, подождал, пока он подойдет совсем близко, и, прицелившись ему прямо в живот, ударил его головой, как бык, и тот опрокинулся на спину, на голый бетон, и раскроил себе череп.

А сейчас он взял себе еще бутылку дорогого иностранного пива, пошел обратно к столу и заставил себя не думать об этом. Его спина ныла. Спать на надувном матрасе в углу в комнате Мэтта было неудобно, и Мэтт тоже был не в восторге. Энди не мог его винить. Никто из них не хотел, чтобы он жил там, и он знал это, но пока он не найдет себе работу, он не сможет снять себе отдельное жилье, даже комнату в общежитии; его пособие это не покроет, и пока у него есть семья, готовая его приютить, он не привлечет ничье внимание в социальных службах. Он не остался на улице – это все, что их заботило.

Я должен быть счастлив – подумал он внезапно, вливая струю пива в свою глотку. Я в пабе, я могу остаться здесь или уйти, я могу пить, что мне захочется, я могу пойти на улицу, пройтись или купить газету. У меня не было возможности делать это и все остальное почти пять лет… Я должен быть счастлив.

Три женщины зашли в бар и бросили сумки с покупками за столик рядом с ним. Они были хорошо одеты. Одна из них бросила на него взгляд. И все.

«Вы и понятия не имеете, – подумал Энди. – Кто я. Где я был. Что я сделал. Откуда вам знать?»

Последним глотком из бутылки он допил лишь пену.

Он вышел на улицу.

На другой стороне на двойной сплошной был припаркован серебристый «БМВ» с откидным верхом. В нем сидел большой человек. В тот момент, когда Энди вышел из паба, машина медленно поехала вдоль дороги, слегка приблизившись к нему, пока он шел.

– Садись, – сказал Ли Картер.

Энди продолжал идти.

Машина скользила рядом, не отставая от него. Он подумал, что это смешно – в марте ездить с открытым верхом. Светило солнце, но тепло не было.

– В чем проблема? – звук двигателя был таким тихим, что Ли едва приходилось повышать голос.

Энди свернул с центральной улицы с магазинами, в переулок. Он не знал, куда он идет.

– Побереги ноги. Прокатись с комфортом. Тут кожаные сиденья.

Просто иди. Игнорируй его. Не смотри на него. Он для тебя теперь никто. Просто иди.

Это произошло так быстро, что он ничего не успел сообразить. Машина остановилась, Ли Картер вышел из нее, обошел спереди и прижал Энди к стене.

– Я сказал садись. Я серьезно – садись.

– Я больше не сяду.

– Я хочу купить тебе выпить.

– Я уже выпил. Только что. Две порции новомодного пива в бутылках. Они теперь даже не выдают тебе стакан, ты в курсе?

Ли Картер отпустил его так же внезапно, как и схватил. Он согнулся вдвое от смеха.

Энди уставился на него и разглядел повнимательнее. Он растолстел. Растолстел и залоснился. У него была свежая стрижка. На нем были дорогие рубашка и пиджак. Он выглядел хорошо. Хорошо обеспеченным.

– Я отвезу тебя к себе, угощу тебя нормальной выпивкой.

– Как это я умудрился столкнуться с тобой?

– Никак. Я ждал тебя. Я знал, что ты живешь у Мишель.

– Кто тебе сказал? Она бы не стала.

– Конечно, не стала. У меня есть каналы получше. Ну так что, ты садишься?

– Только пока не узнаю, зачем.

– Хочу кое-что у тебя спросить.

– Ну, что же, я не заинтересован.

Ли пошел обратно к машине, но остановился, открыл дверь, достал оттуда пачку маленьких сигарок и предложил ему.

– Не курю.

– Ты всегда был паинькой, да?

– Если бы был, не оказался бы там, где оказался.

Ли поджег сигару и стал смотреть, как дым уплывает вдаль после того, как он его выдохнет.

– Слушай, это не создаст проблем, я просто хочу пообщаться.

– Ну да, старые добрые времена, все такое прочее.

– Нет. Со старыми временами покончено. Пришли новые времена.

– И что это значит?

– Я могу кое-что тебе предложить.

– Нет, спасибо.

– Легальное. Я завязал со всеми этими делами. Разве не похоже?

Энди поглядел на его кожаный пиджак и модные брюки. На сигару. Машину.

– Не особо, – сказал он.

– Пошли ко мне, в мой новый дом. Познакомишься с женой.

– Что за девушка согласилась выйти за тебя?

– Пойдем и узнаешь.

Энди не хотел больше иметь ничего общего ни с кем из них, с Ли Картером в особенности, но ему было интересно, он ничего не мог с собой поделать, он хотел увидеть дом, жену, хотя совсем не хотел слушать его предложения.

– Да чего ты в самом деле! – сказал он, захлопнув за собой водительскую дверь.

Доля секунды. «Ты никуда не едешь, Энди», – сказал он себе.

Он сел в машину.

Машина была самого высокого класса, и в ней было все. Из CD-плеера громко пел не кто иной, как Дасти Спрингфилд. Ли Картер ехал быстро и мгновенно выскочил на Фликстон-роуд. Энди не разговаривал. Его бы все равно не было слышно. Ушам было больно от ветра. Он был в ужасе, он не ездил ни на чем быстрее тюремного фургона уже очень долго.

Они вылетели из города и через пять миль свернули в Ланн Мауби, которое Энди помнил как местечко с пятью домами и газовой заправкой.

– Черт меня подери.

Это была больше не деревня, а район с особняками в тюдоровском стиле с коваными воротами и подстриженными лужайками.

Они сделали два поворота и въехали на холм. Наверху стояло всего три дома. Снова Тюдоры. Причудливые дымоходы. Сзади – большие деревья.

Ли подкатил машину к воротам и тут же нажал на кнопку рядом с рулем. Он нажал на другую кнопку, и фонтанчик посреди яркой зеленой травы пришел в движение.

– Ничего себе.

Ли довольно ухмыльнулся и остановил машину.

– Здорово? – сказал он и жестом пригласил Энди следовать за ним, пока сам самодовольно шагал к входной двери.

Через четверть часа обзорная экскурсия по дому была окончена. Везде, куда бы они ни заходили, Ли глядел на Энди, ища в его лице одобрение, восхищение или зависть. Энди все это испытывал и только слегка кивал, когда они проходили через бильярдную, спортивный зал, бар, шли по толстым мягким коврам, мимо плазменных экранов, зеркальных гардеробных от стены до стены, оранжереи, обшитой дубовыми панелями кухни в староанглийском стиле.

Здесь они и остановились. Ли встал у открытой двери шестифутового холодильника.

– Пива?

– Нет, спасибо.

– Эспрессо? У нас есть кофемашина. Линда управляется с ней лучше, чем я.

Линда так и не появилась.

– Она, видимо, пошла в спа.

– Зачем я здесь?

– Тогда чаю? Ну давай выпей чего-нибудь. – Ли захлопнул дверь гигантского холодильника и схватился за электрический чайник. – Присаживайся.

Отказаться было бы совсем по-детски.

Ли повернулся и посмотрел на него с улыбкой.

– Это легально.

– Ясно.

– Я тебе говорю. Я не дурак. Я был дураком, но теперь я не дурак. Но что ты собираешься делать, Энд? Какие у тебя планы теперь, когда ты свободный человек?

– Работать.

– Где?

В нем взыграла гордость. Он не смог заставить себя произнести это.

– Ну вот.

Чайник начал шипеть. Ли взял две кружки с подвесной полки.

– Мне нужны люди. Всегда нужны.

– Без вариантов.

– Просто послушай, ладно?

– Нет. Откуда у тебя все это? Дом. Машина. Только не говори мне, что все это нажито непосильным трудом. Никто не может заработать столько денег за год или два честным трудом. Насколько я помню, ты был без гроша в кармане и жил через улицу от Мишель. Ты даже, черт тебя подери, не пришел на то дело. Половина срока, который я отсидел, была твоя, Картер.

– Я не бил человека головой о бетон.

– Ты…

– Ой, заткнись, Энди. Держи, – он протянул ему через стол чашку с чаем. – С этим покончено. Ты вышел, верно? – Ли отодвинул стул ногой и сел.

Энди сделал глоток горячего сладкого чая. Тюремного чая. Что бы он ни говорил, он хотел послушать. Может, и правда все это было добыто каким-то легальным путем. Он посмотрел в окно над головой Ли. Сад состоял в основном из лужайки и аккуратных оградок, с небольшим фонтанчиком для птиц, парой каменных ваз и выкрашенным в белый железным насосом. Еще тут была единственная клумба с розами, обрезанными до самого основания, которые торчали из земли, посыпанной деревянной стружкой, как гнилые зубы из продезинфицированного рта.

Он вспомнил тюремный огород. Он не хотел туда возвращаться, но он хотел наружу.

– Лошади, – сказал Ли, поймав его взгляд. – Лошади обеспечили мне все это.

Теперь Энди вспомнил. Ли всегда зависал у букмекеров, по крайней мере один всегда висел у него на телефоне. Он все уговаривал Энди сходить с ним на скачки, но ему никогда не было это особо интересно.

– Чушь собачья, – сказал он. Если он что и знал о ставках, на лошадей или на что другое, так это то, что на длинной дистанции ты проигрываешь. – Игра для лохов. – Тут точно дело в наркотиках. Точно. Он как никогда захотел выйти на свежий воздух.

– Так и есть.

Ли взялся за чайник и приподнял его. Энди покачал головой.

– Однажды утром я проснулся и буквально увидел это перед своими глазами. Большие красные буквы. «Игра для лохов». Это и есть ответ. Лохи всегда найдутся.

– Значит, ты организовал букмекерскую контору?

Ли рассмеялся.

– Слушай. Все эти годы, которые я в этом варился – десять, двенадцать лет, – когда я ставил на лошадок, иногда что-то выигрывал, иногда проигрывал, хотя в основном проигрывал, я видел, кто делает реальные деньги. Да, верно, букмекеры. Но кроме них… Аналитики, вот кто. И не эти бедолаги-одиночки, бывшие жокеи. Но лучшие из лучших. Высшая лига. Это как эксклюзивный клуб. В свое время я оставил целое состояние в этих аналитических агентствах. Они обещают тебе огромные деньги, инсайдерскую информацию, все в этом роде. Но у тебя должно быть что-то особенное, и ты должен делать больше, чем просто читать спортивные колонки, выискивая железобетонные шансы. Те, кто может предсказывать действительно крупные победы, те, которые больше никто не может предсказать – выигрыши один к десяти или один к двадцати пяти, – их услуги могут оцениваться, я не знаю… в десять, пятнадцать тысяч в год, может, больше. И это ерунда. Я играл на пятьдесят, сотни тысяч. У моих нынешних клиентов каждая ставка не меньше тысячи. Первое, что ты должен сделать, – заставить их поверить, что прорваться к тебе не так просто, что твои услуги эксклюзивны и членство ограничено. Можешь просто отшить пару человек. Без объяснения причин. Вскоре пойдут слухи, и они приползут к тебе на коленях. Так делают клубы, это даже, мать твою, с одежкой работает! Как это называется… дизайнерские вещи. Линда за полгода встала в очередь за какой-то сумочкой, которая стоит две тысячи только потому, что их сделали всего пятьдесят штук. Это полная хрень, но это престижно. Как и мои услуги.

– И как вы называетесь?

– СОС. Скачки Ограниченной Серии.

– Значит, вы находите аутсайдеров, которые выигрывают.

– Точно.

– Как?

– Есть способы.

– Допинг.

– Нет. Не теперь. Они тестируют все, что движется.

– Какие-то улучшения.

– Я уже сказал. Есть способы.

– Сколько членов в этом клубе?

– Шестьсот с небольшим.

– Ограниченная серия?

Энди еще раз окинул взглядом кухню. На верху шкафов стояли ряды ярко-оранжевых форм для запекания и соусниц. Они не выглядели так, будто их действительно кто-то использовал, чтобы готовить.

– И это все?

– Есть и другие дела. Я немного приторговываю.

Энди посмотрел на него исподлобья.

– Нет. Я никогда не занимался наркотиками, никогда не буду.

– Значит, все чисто.

– Ну, это не ограбления банков.

– Ну да.

– Мне постоянно нужны люди. А тебе не повредит небольшая помощь.

Энди встал.

– Мне нужно возвращаться. Здесь автобусы ходят?

– Вроде как. Слушай. Ты не хочешь жить с Мишель вечно, ведь правда? Тебе бы собственное жилье, верно? – Ли широким жестом указал на все, что их окружало.

– На все, что мне нужно, я заработаю.

– Я и предлагаю тебе работу.

– Я найду ее сам.

– Какую, подстригать газоны? Можешь заняться этим здесь, даю десятку в час. Столько сейчас получают садовники. Ну же, Энди.

– Кто тебе что говорил про садовника?

– Я знаю, что ты делал взаперти. Я знаю очень много всего. У меня на тебя по-прежнему кое-что есть.

– Так, ладно, если тут нет автобуса, пойду дойду до главной дороги, поймаю попутку.

Ли смахнул ключи от машины со стола в свою руку.

– По улицам ходит много сомнительных личностей, Энди, – сказал он. – Бывшему заключенному трудно найти работу.

Энди развернулся. Ли поднял палец. Он нагло улыбался.

– А я-то думал, что ты изменился, – сказал он.

У Ли Картера было смазливое личико. Кудряшки на голове. Любимчик всех мамочек. Никогда не доверяй смазливому личику. Стик Мартин сказал ему это.

И по-другому уже не будет, подумал Энди, рядом обязательно появится Картер, или кто-нибудь другой из их компании, или еще кто-то, потому что его срок тянет его вниз, как гиря. Красуется у него на лбу, как ярлык. От этого не убежать. Никогда. Он подумал о гладенькой маленькой офицерше по условно-досрочному, как она щебечет на своем птичьем языке. Неважно, что он будет или не будет делать весь остаток своей жизни, ему от этого не убежать.