Текст книги "Башня у моря"

Он смотрел, как я одеваюсь, не предпринимая попыток подняться с постели, и я поняла, что Эдвард ждет, когда я уйду, чтобы он мог одеваться без спешки, как того требует его скованность. Я надевала верхнюю юбку, когда он неожиданно спросил:

– И что сказал Патрик в свое оправдание? Ты можешь передать мне?

– Боже милостивый, я начисто забыла. – Я поразилась тому, что все мысли о Патрике оставили меня. – Эдвард, он совершенно без денег и ужасно несчастен. Он просит прощения. Клянется начать все с новой страницы.

– Да, у него вошло в привычку давать эти клятвы. Продолжай.

– Говорит, он сделает все, что ты скажешь.

– Это все хорошо, но я понятия не имею, что хочу с ним делать. Думаю, пусть живет потихоньку в Вудхаммере, пока я не куплю ему чин в армии. В Вудхаммере, по крайней мере, он вряд ли наделает долги.

– Но, Эдвард, ты и вправду думаешь, что Патрик годится для армейской карьеры?

– А что еще я могу для него сделать? Он ведь должен чем-то заниматься. Я не одобряю молодых людей, которые ведут бездеятельный, бесполезный образ жизни.

– Может быть, если ты наделишь его ответственностью за какую-нибудь свою собственность, он заинтересуется управлением недвижимостью?

– Этого никогда не случится, – горько пробормотал Эдвард. – Патрик никогда не заинтересуется управлением недвижимостью.

Я поправляла волосы; сосредоточившись на вкалывании шпилек в нужные места, я осторожно сказала:

– Уверена, что с Патриком со временем все будет хорошо, потому что в душе он очень… – Мне не приходило в голову подходящее слово. – Я хочу сказать, что знаю – он неуправляемый, но не все ли молодые люди отдают дань разгульному образу жизни? А Патрик молодой и… незрелый. – Я плохо зашпилила волосы. Шиньон обрушился под сеточкой, и мне пришлось начать сначала. – Патрик в душе очень спокойный, – добавила я вдруг. – Спокойный – вот именно это слово я искала. Думаю, он больше всего хочет ответственности за какую-нибудь собственность вроде Вудхаммера и жить там спокойно с женой и детьми. Да, подумай, как бы хорош был Патрик с детьми! Томас и Дэвид его обожают. Он наверняка хочет, чтобы у него когда-нибудь появились дети, а когда женится и осядет… – На сей раз мне удалось правильно зашпилить волосы. Теперь, когда шиньон не носили низко свисающим на шею, укладывать волосы стало труднее, даже если у тебя имелся немалый навык. Если бы наш разговор не был таким семейным, я бы позвала горничную. – Патрику нужно жениться, – заключила я. – Не сразу, конечно же, потому что он еще очень молод, но через год-два. Да. Патрик должен найти какую-нибудь хорошенькую девицу, которая знает, чего хочет, и которая будет заботиться о нем и сдерживать его. Вот именно, Патрику нужна жена, которая будет заботиться о нем и сдерживать его. Я точно знаю, на девице какого типа он должен жениться…

– Маргарет, – строго произнес Эдвард, но когда я испуганно повернулась к нему, то увидела, что он улыбается. – Когда ты научишься не вмешиваться в жизнь других людей?

– Но я же с добрыми намерениями! – воскликнула я, смеясь вместе с ним, и бросилась через всю комнату в его объятия.

Позднее он сказал мне.

– Возможно, ты права насчет Патрика. Конечно, ничто не могло бы порадовать меня больше, чем если бы он наконец угомонился и заинтересовался имениями. – Он помедлил, но сумел пробормотать: – Извини… за то, что наговорил вчера… глупо с моей стороны.

– Это не имеет значения. Я тебя очень люблю и знаю, что и ты меня любишь. Но я тебя прошу на будущее: обязательно говори мне, когда у тебя боли. Не держи это в себе, не проявляй такого благородства, потому что я же не могу тебе помогать, когда ты отвергаешь мою помощь.

– Хорошо. – Он улыбнулся. – Буду тебе жаловаться время от времени. Готов пообещать тебе все, Маргарет, даже это.

Мы расстались. На сердце у меня стало легче, и я с радостью побежала наверх, в детскую, и, только заглянув позднее в гардеробную и увидев бутылку с лекарством, снова почувствовала холод во всем теле. Постаралась прогнать это ощущение, сразу же выйдя из комнаты, но весь день меня преследовало слово «артрит», и мне казалось, что мы стоим на границе тьмы, которая тянется вдаль, на сколько хватает глаз.

Глава 5

1

Я с ужасом поняла, что беременна. Да, я была вынуждена несколько раз рисковать, с тех пор как Эдвард отказался от своего способа, но я всегда выходила сухой из воды и, наверное, безрассудно предполагала, что удача будет улыбаться мне вечно. А после нашего примирения все мои мысли были о том, чтобы он больше не страдал от импотенции, а это почти не оставляло места для других мыслей. Я все еще почти ничего не знала о контрацепции и понятия не имела, где можно узнать об этом, потому что пользующиеся хорошей репутацией доктора не желали говорить со мной на эту тему без разрешения мужа, а все мои знакомые женщины были осведомлены в таких делах не больше меня. Поэтому я просто продолжала надеяться на лучшее, но лучшее в конечном счете подвело меня, и теперь мне не оставалось ничего другого – только смириться с неизбежным.

Это было нелегко. Рождение Дэвида оставило тяжелый шрам в моей памяти, и мысль о новом мучительном испытании такого рода устрашала меня. Мне было бы проще набраться мужества, если бы я хотела еще одного ребенка, но меня вполне устраивали мои два мальчика.

Настроение у меня упало ниже некуда.

Я не стала скрывать мое состояние от Эдварда – сказала ему сразу же, как возникли подозрения. Думала, это взбодрит его, думала, муж снова почувствует себя молодым, и он, конечно, обрадовался, сказал, что мне приятно будет иметь еще одного ребенка, когда Томас и Дэвид уже почти готовы начать учебу.

Я улыбнулась и согласилась. У меня не было желания выдавать свое истинное отношение к беременности, потому что я знала: он расстроится, если узнает о моем недовольстве, а расстраивать его я не хотела. Для нашего брака было очень важно, чтобы он не знал о моем нежелании рожать еще детей, потому что Эдвард мог подумать, что я больше не люблю его, а тогда наши неприятности начнутся заново.

Однако я и вполовину не была такой умной, чтобы оставаться тайной мученицей, и, когда в один день он зашел в мою комнату и увидел, что я плачу, я сломалась и безжалостно выложила ему все, что у меня на душе.

– Да, я спрашивал себя, рада ли ты на самом деле, – признался он наконец таким сочувственным голосом, что мне тут же стало немного легче. – Знал, что ты никогда не думала еще об одном ребенке. Но, Маргарет, разве трудные роды Дэвида обязательно означают, что и следующие будут такими же? Что говорит доктор Ивс?

– Что с Дэвидом мне не повезло и нет никаких оснований опасаться, что это может случиться еще раз.

– В таком случае…

– Но я не верю ни одному его слову! – Я зарыдала.

– Эта проблема легко решается, – продолжил Эдвард все тем же сочувственным голосом. – Поговори с другим доктором. Если хочешь – и с третьим. Собери их мнения, и, возможно, ты будешь чувствовать себя увереннее.

Я поплакала еще немного, но он, в общем-то, не оставил мне никаких оснований для слез. Я вытерла глаза платком и сделала усилие, чтобы успокоиться.

– Прекрасная мысль, – уверенно согласилась я. – Почему сама не догадалась? Какая же я глупая! – Но тут почувствовала, что мои глаза снова наполняются слезами. Сжав скатанный в тугой шарик платок, я попыталась прогнать слезы. – Уверена, что буду очень любить ребеночка, когда он появится, – пробормотала я со слезами на глазах и, несмотря на все усилия, снова разрыдалась.

– Мы должны сразу же придумать ему имя, – напомнил с хитрецой Эдвард. – Ты же помнишь, ты всегда говорила, что хочешь думать о Томасе и Дэвиде как о людях задолго до их рождения. Если ты сможешь думать о новом ребенке как о человеке, тебе, возможно, будет легче.

– Да, – согласилась я, бесполезно пытаясь промокнуть глаза мокрым платком. – Имя. Ох, дорогой, мне ничего не приходит в голову. Придумай имя, Эдвард.

Он дал мне новый платок.

– Может быть, Ричард? – предложил он. – Так звали дядю, который оставил мне Вудхаммер-холл, – дядю, который оказал на меня сильное влияние в юности. Если тебе нравится это имя…

– Ричард. Да. Да. Очень нравится, – поспешила согласиться я, и после этого мне и в самом деле стало легче готовиться к моему испытанию.

2

Конечно, родилась девочка.

Роды были легкие. Все закончилось за три часа. Ошеломленная, я сказала доктору Ивсу:

– Наверное, это ошибка. Неужели уже все?

Но доктор Ивс только улыбнулся покровительственной улыбкой, так что мне захотелось отвесить ему пощечину. Ребенок жалобно закричал, и повивальная бабка, соскучившаяся от неинтересных родов, язвительно сказала:

– У вас наконец девочка, миледи.

У меня сердце упало. Это была непроизвольная реакция. Я даже не задумывалась, почему у меня нет желания иметь девочку, и не понимала, откуда такое разочарование.

– Это не может быть девочка, – в отчаянии возразила я. – Это мальчик. Мы и имя выбрали – Ричард.

– Ну-ну, – успокоительно пробормотал доктор Ивс. – У нас всех случаются маленькие разочарования. Постарайтесь отдохнуть и восстановить силы.

И я уснула, но, когда проснулась, мое облегчение – слава богу, все позади – тут же омрачилось другой мыслю: Ричард оказался девочкой. Я лежала, сжимая в руках простыню, устремив взгляд в потолок; я почти не ощущала физического дискомфорта и ломала голову: что же теперь скажу Эдварду? Позднее, когда в комнату вернулась нянька, чтобы еще раз показать мне ребенка, мое настроение испортилось еще больше. Ребенок был совершенно дурен. Ярко-красная кожа, большая голова без волос и маленький живот.

– Да-да, – буркнула я, пряча по мере сил отчаяние. – Очень хорошенькая. Спасибо.

Ребенка уложили в колыбельку, и тут же появился Эдвард, а нянька вышла, чтобы мы могли поговорить наедине.

Мы обнялись, и он, улыбаясь, прошептал:

– Значит, все прошло хорошо?

– О да, – подтвердила я, пытаясь напустить на себя веселый вид. – Доктор Ивс ужасно неприятный человек, но не сомневаюсь: он очень умен. Даже подумать не могла, что роды пройдут так легко.

– Слава богу, – сказал он, снова целуя меня.

– Слава богу, – согласилась я, крепко сжав его руку.

Наступило молчание.

– Ну, – смешливо заметил он, – похоже, нам снова придется заняться именами.

– Я рада, что ты это упомянул, – тут же ответила я, – потому что у меня прекрасная идея. Эдвард, давай назовем ее Нелл. Красивое имя и короткое; я часто раздражалась, оттого что у меня такое длинное имя, и подумала, что ты будешь не против, если ее назовут в честь дочери, которую ты так любил. Что скажешь?

Он посмотрел на меня испуганным взглядом:

– Это очень благородно с твоей стороны, но…

– Как же хорошо, – оборвала я его, чувствуя, что слова будто помимо моей воли срываются с губ, – если мы назовем ее в честь твоей любимой дочери. Мне бы было очень приятно.

– И мне тоже, но, Маргарет, Нелл – это просто уменьшительное от Элеоноры, и людям может показаться странным, если я назову дочь моей второй жены именем первой.

– Господи боже, – отозвалась я, – да почему меня должно это волновать? – Мне вдруг пришло в голову, насколько я выросла с первых дней моего брака, когда имя Элеонора было для меня запретным. – К тому же Элеонору никто не называл Нелл, – напомнила я, – а Нелл никто не будет называть Элеонорой.

– Ну, если ты уверена…

– Абсолютно. Ах, Эдвард, ты очень расстроился, что это не мальчик?

– Моя дорогая Маргарет, нет, конечно! Я понимаю, что ты можешь быть немного разочарована, но что касается меня, то я просто рад, что ты и ребенок в безопасности и здоровы. Это гораздо важнее, чем пол ребенка.

Тяжелое бремя тревоги свалилось с моих плеч. Когда он встревоженно спросил: «Ты очень разочарована?» – я правдиво ответила: «Нет, я рада, что у нас дочь. Очень рада».

3

Девочка родилась слабенькой. Поначалу она много плакала, как Томас в первые месяцы жизни, но Томас, несмотря ни на что, быстро набирал вес, и его здоровье не вызывало беспокойства. О Нелл мы все беспокоились. Доктор Ивс регулярно приходил к нам, осматривал ее, нянька осталась, чтобы за девочкой был специальный уход. Бóльшую часть времени я проводила в маленькой комнате дочери.

– Малышка болеет? – спросил Томас.

– Нет, дорогой, просто она слабенькая.

– А когда она сможет играть с нами? – уточнил Дэвид.

– Ну, до этого еще далеко. Но придет день – будет играть.

Постепенно у нее исчез красный цвет с лица, свойственный новорожденным. Кожа стала светлой, с каким-то забавным прозрачным свойством, делавшим ее словно воздушной. У нее были голубые, высоко посаженные глаза красивой формы. Я думала, что она со временем станет светловолосой. Часто представляла себе, как Нелл растет и какая радость будет выбирать материю для ее платьиц, а потом примется просматривать со мной модные журналы. Может быть, будет проворнее меня с иголкой, но с этим вряд ли возникнут какие-то проблемы. Мальчики со временем отправятся в школу, но теперь меня их исчезновение уже не расстроит так сильно, потому что со мной останется Нелл.

В марте, два месяца спустя после рождения, она стала плакать реже. А еще начала кашлять.

– Когда она начнет улыбаться? – спросил Томас.

– Позднее, дорогой, немного позднее. Когда наступит весна.

– А мы тогда сможем с ней гулять?

– О да, потому что маленькие любят солнышко. Тогда она будет часто улыбаться и смеяться, ты увидишь.

Я снова попыталась шить и сделала для нее платьице, когда она станет постарше. Материал был миленький, розовый шелк со слоями белого муслина, а по кайме я вышила розочки. Потратила на них не один час. Сидела у ее колыбельки с шитьем и дивилась своей новообретенной склонности к рукоделию. Быстро приближался лондонский сезон, но у меня пропал всякий интерес к светским мероприятиям, и на время я оставила всякую благотворительную деятельность.

– Я вернусь к этому позднее, – объяснила я Эдварду. – Когда Нелл станет покрепче, я буду опять выходить.

Я заказала новую коляску – не хотела, чтобы у нее было что-то старое. Коляска, которой пользовались Томас и Дэвид, теперь казалась слишком потрепанной, как и все их первые игрушки, которые лежали у меня на чердаке в корзине. Я купила ей красивую куклу. С таким удовольствием выбирала ее. Думала о том, как это прекрасно – прийти в магазин игрушек и выбирать куклу, а не бесконечных шерстяных животных и оловянных солдатиков.

Наступила весна. Нелл совсем пришла в норму. Она теперь не плакала, и я всем говорила, какая она умница.

– Но она все еще не улыбается, – заметил Томас.

– Нет-нет, улыбается, – ответила я. – Я часто вижу, как она улыбается.

– Мне кажется, у бедняжки кашель ухудшился, миледи, – сказала няня. – Сегодня утром…

– Нет, – возразила я, – с кашлем у нее лучше. Я только вчера говорила доктору Ивсу, что с кашлем у нее намного лучше.

И в конце, когда лужайка перед домом покрылась множеством розовых бутонов, а весеннее солнце заглядывало в окна детской, освещая игрушки, которых она никогда не увидит, я только сказала:

– Как это замечательно – иметь дочь! Нам будет так хорошо вместе, когда она вырастет.

Час спустя она умерла.

4

Я ушла в свою комнату и долго оттуда не выходила. Дом погрузился в тишину, обездвижел. Один раз я услышала громкий голос Томаса, но Нэнни шикнула на него, и дом снова погрузился в тишину. Я решила, что она обоих мальчиков увела на прогулку. Подошла к окну, но, когда не увидела их, посмотрела на розовые бутоны и зеленую листву, подумала, как красив парк весной. День стоял прекрасный.

Я переоделась. Надела черное платье и села перед зеркалом. Все веснушки с переносицы исчезли, но я ведь так мало выходила из дому в последнее время.

Эдвард постучал в дверь. Вошел и сообщил:

– Я не знал, хочешь ли ты все еще оставаться одна.

Я пожала плечами, потому что тоже не знала. Мысли путались, и я не находила слов.

Он сел на кровать рядом со мной, взял за руку:

– Маргарет, я… я знаю, никакие слова не могут изменить случившегося, но…

– Да?

– По крайней мере, это не мальчики. Понимаешь…

Я вскочила на ноги. От ярости в голове у меня помутилось. Комната передо мной погрузилась в туман.

– Не смей мне говорить такие вещи! – крикнула я ему. – Не смей говорить со мной так, будто я вторая Элеонора, которой, так же как и тебе, было все равно, что происходит с нелюбимыми дочерьми!

– Я только хотел сказать…

– Нелюбимыми! – прокричала я ему. – Нелюбимыми! Неудивительно, что я не желала дочерей, видя, в каких женщин превратились твои. Катерин, которая считает любовь подарком за хорошее поведение; Аннабель, которая предпочитает ссориться с тобой, только чтобы ее замечали; Маделин, которая превратилась в твою подвинутую на религии старуху-мать, потому что тебя не было с ней, когда она в тебе нуждалась… Ты и твои дочери! Да я удивляюсь, что решилась иметь сыновей, видя, как ты иногда относишься к Патрику.

Его лицо посерело. Он проговорил слабым голосом, так непохожим на его:

– Я уверен, что всегда пытался исполнять свой отцовский долг.

– Твой долг! – в ярости прокричала я. – Твой долг! Эдвард, когда дело касается детей, недостаточно просто исполнять свой долг! Ты считаешь себя незаслуженно обиженным, потому что они не оправдали твоих надежд, но на самом деле обижены они, потому что это ты не оправдал их надежд!

Голос сорвался, и наступила гробовая тишина, но я не стала ее слушать – выбежала из комнаты, хлопнула дверью так, что звук разнесся по всему дому, и бросилась вверх по лестнице в детскую. Нэнни и нянька все еще гуляли с мальчиками, дверь в комнату Нелл была закрыта. Я вошла, взяла малышку на руки и заплакала. Спустя какое-то время осознала, что она умерла. В потрясении оттого, что потревожила, я ее поцеловала, осторожно положила в колыбельку, снова задернула занавеску. В панике подумала, что схожу с ума – провалы в памяти, замешательство, столько жестокостей в адрес Эдварда. Я покинула комнату Нелл, но уйти не успела – он поднимался по лестнице. Шел очень медленно, и я поняла, что артрит, вероятно, снова терзает его.

Зимой он мучительно страдал от артрита, и я чувствовала его облегчение, когда была так занята сначала своей беременностью, а потом короткой жизнью Нелл.

Добравшись до площадки, он остановился, чтобы отдохнуть. Я слышала его затрудненное дыхание, затем дверь детской открылась, и Эдвард вошел.

Я опять обратила внимание, как он постарел. Муж теперь всегда волочил ноги, и только гордость не давала ему ходить по дому и на улице с тростью. Волосы его окончательно побелели, но это лишь добавляло ему благородства. Даже он не возражал против этого.

Он сначала просто стоял у двери – то ли еще не отдышался, то ли не мог найти нужных слов.

Наконец ему удалось проговорить:

– Ты меня неправильно поняла.

Я молчала.

– Когда я сказал: «По крайней мере, это не мальчики», я имел в виду, что потерю младенца легче вынести. Потеря ребенка всегда невыносима, но когда малыш перестает быть несмышленым и у тебя с ним связаны годы, а не месяцы драгоценных воспоминаний… Извини, я очень плохо выразил свою мысль.

– Да, плохо, – прошептала я. – Да.

– Но, Маргарет, я тоже был расстроен.

– Конечно, – согласилась я. – Уверена, по-своему ты был расстроен. Но ты никогда не думал, что она выживет. Никто по-настоящему не верил, что она выживет, правда? Знаю, что на меня смотрели как на идиотку, когда я купила куклу и новую коляску.

– Мы все восхищались твоим мужеством. Я убежден, что никто не предполагал…

– Я думала, что она выживет, если я буду покупать ей вещи, – пробормотала я. – С моей стороны это было глупо. – Я подошла к окну. – Хочу, чтобы мальчики поскорей вернулись.

Он подошел ближе. Я обратила внимание, что его рука тряслась, когда он прикасался к моей.

– Может, ты хочешь уехать на время?.. Побыть месяц-другой на Континенте?

– Нет, спасибо, в этом нет нужды. Я не Элеонора и не собираюсь бежать от детей… или от тебя… из-за нервного срыва.

Он ничего не ответил. Молчание затягивалось.

Наконец я сказала:

– Эдвард, прости, я наговорила тебе всякого, но я не смогла сдержаться. Пожалуйста, прости меня.

– Ты пережила потрясение, я понимаю. – Он оперся рукой о комод и переступил с ноги на ногу.

Снова воцарилось молчание.

– Что я могу сделать? – спросил он наконец. – Могу я сделать что-нибудь?

Я осознала, Эдвард спрашивает не только о том, что он может сделать для меня, но и что он может сделать для своих детей.

– Я бы хотела уехать в Вудхаммер, – сказала я. – За городом так красиво весной. И, Эдвард, я хочу, чтобы все дети приехали к нам, а особенно хочу, чтобы ты простил Маделин, чтобы и она приехала и побыла с нами.

– Маделин ни за что не приедет. И Аннабель тоже.

– Они приедут. Маделин захочет увидеть мальчиков, а Аннабель – своих дочерей. Мы можем пригласить их из Нортумберленда. Ты давно видел своих внучек?

– Для тебя это будет слишком большая нагрузка – столько людей.

– Я не буду месяцами скорбеть о Нелл, – возразила я. – Я должна составить план какого-нибудь важного мероприятия и подготовиться к нему. Конечно же! – вдохновленно воскликнула я, представив вдруг, как могу хоть немного загладить мою вину перед ним за мои жестокие слова. – Мы соберем семью, чтобы отпраздновать годовщину нашей свадьбы. Но отпразднуем ее не в Вудхаммере. Мы поедем в Ирландию. Это будет лучший прием из всех, что я устраивала. И мы должны устроить его в Кашельмаре.