Текст книги "Гнилое яблочко"

Глава 7

Штрафных очков: 100

Золотых звездочек: 20

Всякий раз, когда папа чем-то смущен – например, когда мама подает на ужин тофу под видом курицы, или когда DVD-плеер выплевывает диск посреди фильма, или когда мы летом переводим часы, – он говорит: «Я не могу понять, где тут плюс, а где минус!» Другие люди в такой ситуации иногда говорят, что не могут разобрать, где север, а где юг, но папа бухгалтер, поэтому вместо компаса у него математика. Сложение, вычитание, деление и умножение – это его север, юг, запад и восток.

Вечером, лежа в постели, я тоже не могу понять, где тут плюс, а где минус. С одной стороны, вдобавок к сотне штрафных очков я заслужил какое-никакое уважение у своих одноклассников. Когда я вернулся к ним, Лимон улыбнулся, Габи похлопала меня по спине, а Эйб не стал закатывать глаза. В моем незавидном положении мне только врагов не хватало, так что можно сказать, что я достиг прогресса.

С другой стороны, я ударил учительницу. Сшиб ее на пол. Я понимаю, что здесь от учеников ожидают чего-то такого, но после случая с мисс Парципанни я не могу с этим смириться.

И это заставляет меня задаваться очень важным вопросом:

– Зачем?

Лимон лежит в кровати ко мне спиной и показывает на стене фигурки из тени при свете зажигалки. В ответ на свой вопрос я слышу щелчок. Маленький огонек гаснет.

– Что зачем?

Я уже час смотрю на одну и ту же страницу комикса. Теперь я сажусь на кровати и швыряю журнал себе в ноги.

– Зачем мы здесь?

– Потому что дома мы плохо себя вели? И наши родители не знали, как с нами справиться?

Это-то я понимаю.

– Но зачем делать школу для хулиганов? Как мы будем использовать наши умения, когда ее закончим? Какой во всем этом смысл?

Лимон не отвечает. Я начинаю беспокоиться, что задал слишком много вопросов, но он переворачивается на спину. Медленно-медленно. Сначала левая нога соскальзывает с правой и падает на матрас. Потом переворачивается тело, постепенно, сантиметр за сантиметром, пока гравитация не берет свое. Секунду он приходит в себя после этого нечеловеческого усилия, потом глубоко вздыхает и приподнимается на левом локте.

– Гамлет, – говорит он.

Мне не хочется лишний раз испытывать удачу, и я пытаюсь расшифровать эту загадку самостоятельно. Но у меня ничего не выходит.

– Что, прости?

– Пьеса. Про принца, который доставал своего дядю, потому что тот убил его отца. Написал тот знаменитый чел, который умер.

– Шекспир. Да, я знаю, я читал. Я просто не понимаю, при чем тут это.

– «Земля, не шли мне снеди, твердь – лучей, – говорит Лимон. – Оскорбленья, чинимые безропотной заслуге».[2]2
  Перевод М. Лозинского.


[Закрыть]

Я помню эти строки… но все равно не понимаю, при чем тут Шекспир.

– Это написали давным-давно, – продолжает Лимон. – Так уже сотни лет никто не говорит. Но мы все равно должны это читать.

– И что?

– И что же нам делать со всеми этими устаревшими словами, когда мы закончим школу? – спрашивает Лимон. – Какой толк читать книжку, которая не имеет ничего общего с нашей жизнью?

Я открываю было рот, чтобы объяснить, что, несмотря на архаичный язык, темы любви и мести, поднимаемые в пьесе, относятся к разряду вечных и не устаревают со временем (по крайней мере так в прошлом году говорил наш учитель), но тут же передумываю. Потому что, кажется, я понимаю.

– В обычной школе нас учат всяким штукам, которые нам вряд ли пригодятся в настоящей жизни. Так? – спрашиваю я.

– Так. Здесь мы хотя бы может делать что хотим и когда хотим. Не знаю, как ты, но я до того, как попасть сюда, постоянно находился под домашним арестом. Никаких друзей, никакого кино, никаких развлечений. Здесь я как на каникулах.

Я задумываюсь. Единственный раз, когда мы с семьей выбирались куда-то на каникулы, – поездка на Ниагарский водопад. Тогда мама насквозь промокла, катаясь на лодке, и жутко простудилась, так что до конца недели мы сидели в маленьком номере мотеля и смотрели по телевизору старые выпуски игры «Колесо Фортуны». По сравнению с этим в Академии – где у меня сколько угодно рыбных палочек, 3D-кино и я могу ложиться спать когда хочу – действительно неплохо.

Но мне-то должно быть плохо. Я это заслужил. После того, что я натворил, мне надо радоваться, что я остался в живых. Но я – больше того – веселюсь и развлекаюсь, и это совсем неправильно.

Однако я не могу сказать это Лимону. По крайней мере напрямую.

– А что насчет твоих родителей? – спрашиваю я. – Тебе не стыдно при мысли о том, что они думают, будто тебя здесь учат хорошо себя вести?

Его грустные карие глаза встречаются с моими, а потом закрываются. Тело перекатывается к стене, снова поддаваясь силам гравитации, и Лимон ложится на спину и лежит неподвижно.

Это точно был лишний вопрос.

Возле подушки жужжит планшет. Я тянусь за ним и читаю новое сообщение по K-mail.

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Тема: Класс!

Дорогой Симус!

Пишу это небольшое письмо, чтобы поприветствовать тебя и поздравить с сегодняшним успехом в Кладовой. Я никогда не видела, чтобы Ферн так заставали врасплох.

Твоей карьере в Академии положено блестящее начало. Не терпится увидеть, что будет дальше.

Всего хорошего,

Анника

P. S. Если тебе что-нибудь нужно – все что угодно, – смело проси!

Плюс или минус? Минус или плюс? Я снова запутался. Не знаю, что мне делать – радоваться тому, что Анника довольна, или переживать о том, чем именно она довольна.

Я собираюсь перечитать письмо и найти в нем какие-нибудь скрытые смыслы, которые я пропустил, как вдруг планшет снова жужжит и приходит еще одно сообщение.

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Тема: Подловил учителя? Пора за покупками!

Привет, Симус!

Ты заработал 100 штрафных очков за то, что застал врасплох Ферн Нуган. Так держать! Вычитаем из этого 20 золотых звездочек за звонок на горячую линию для горячих голов и получаем… 80 кредитов!

Хорошие новости: теперь ты можешь навести шороху в Кладовой! Плохие новости: тебе придется поторопиться – если ты хочешь заполучить самую горячую новинку. Суперкрутая Килтерогатка из ограниченной серии, которую журнал «Беспредел» назвал «без сомнений, лучшим тренировочным оружием в своем роде», не задержится на прилавке надолго!

Внизу я вижу мигающий значок камеры. Я нажимаю на него, и появляется фотография мальчика с рогаткой. По крайней мере мне кажется, будто это рогатка. Она сделана в форме буквы К, а не буквы Y, и мальчик держит ее горизонтально, а не вертикально, но в остальном это такая же рогатка, как те, что я видел по телевизору.

Эта Килтерогатка достанется тебе по льготной цене в 75 кредитов. Так что поторопись купить ее прямо сегодня!

К твоим услугам,

Команда Кладовой

Я хочу удалить сообщение. Может, в Кладовой и найдется что-нибудь, что мне захочется купить, но оружие – настоящее оружие, а не такое, которое было у меня в буфете Клаудвью, – точно не из этих вещей. Я собираюсь было нажать на значок корзины – и тут мне в голову приходит идея. Наверное, самая удачная за все время, пока я здесь, – по крайней мере она способна поднять мне настроение. Она могла бы прийти мне в голову намного раньше – но я был слишком занят: сначала я не умер, потом ходил на занятия, а потом хулиганил.

K-mail в Академии выглядит точно так же, как обычная электронная почта на моем домашнем компьютере. Тут есть папки с входящими письмами, с исходящими и со спамом. Когда набираешь новое сообщение, надо вставить в пустые строки имя получателя и тему. А снизу – большое квадратное поле для письма.

Мама никогда не проверяет свой e-mail, но папа по работе постоянно его смотрит.

Я начинаю набирать сообщение.

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Тема: ПРИВЕТ!!!!

Дорогой папа!

Привет! Как дела?? Как мама?? Как вы добрались? Что нового? Как там моя комната?

Тут все супер! Кормят очень вкусно, одноклассники хорошие. У меня сегодня были первые занятия – в том числе и математика, и я вспомнил о тебе.

Я останавливаюсь. Меня так и подмывает рассказать о том, как здешняя математика не похожа на обычную, но тут я вспоминаю, что нам говорил Гудини насчет разговора с родителями об Академии. Папа, может, мне и поверит, но, прежде чем писать ответ, он посоветуется с мамой. А раз уж это она придумала меня сюда отправить, я сомневаюсь, что она примет мои слова за правду. Если я постараюсь ее убедить, что Килтер – засекреченный тренировочный лагерь для подготовки хулиганов, она может решить, что я специально вру, чтобы ей досадить, заберет меня отсюда и увезет домой. И хотя убийство – это худшее, что может сделать ребенок, ложь, по мнению мамы, недалеко от него ушла.

Нет, лучше ничего не усложнять. Хотя бы до поры до времени.

Я продолжаю печатать.

В общем, я пошел делать уроки, мне много задали. Но я просто хотел сказать вам «привет» и сообщить, что вы можете мне писать КОГДА УГОДНО. Тут у каждого ученика есть портативный компьютер, он жужжит, когда приходит новое сообщение. Поэтому я смогу ответить вам на письмо в ту же секунду! Круто, правда?

Я снова останавливаюсь. Теперь мне хочется извиниться за то, что я сделал, – не хочу, чтобы родители думали, будто я об этом забыл. Но они и так знают, что мне очень жаль, разве нет? Может, если я напишу жизнерадостное письмо, они порадуются, что я хорошо здесь устроился – и значит, я исправился, со мной все в порядке и меня можно спокойно отсюда забрать, когда придет время?

Да, наверное, они действительно так и решат. Поэтому я заканчиваю письмо в таком же приподнятом ключе.

Скучаю по вам! Люблю! Маме привет!

Симус

Я проверяю письмо на опечатки и нажимаю «отправить». Мне сразу же становится лучше. В конце концов, по большому счету, не важно, где тут плюс, а где минус. Важно то, смогут ли мои родители простить меня и любить не менее сильно, чем до того, как я стал преступником. Если мы будем оставаться на связи, это пойдет ситуации только на пользу.

Я смотрю на Лимона. Вряд ли он очень рассердился, когда я спросил его о родителях, – иначе он бы не заснул, пока я писал папе письмо. Лимон храпит. Я тянусь за журналом комиксов. Только я успеваю перевернуть обложку, как подо мной вибрирует матрас.

Я бросаю журнал и хватаю планшет.

Папа, наверное, засиделся за работой. Засиделся, до сих пор не вышел из почты и так был рад получить от меня весточку, что сразу же ответил.

Электронные письма никогда еще не загружались так долго. Я смотрю на маленький экран и не могу сдержать улыбки.

Пока на нем не появляются слова.

ОШИБКА!

Сообщение, которое вы только что отправили, тема – «ПРИВЕТ!!!!», получатель – [email protected], доставить невозможно. Адрес получателя недействителен. Пожалуйста, обратите внимание на то, что K-mail – сервис, предназначенный исключительно для внутреннего сообщения. На внешний почтовый адрес письмо отправить нельзя.

Также, пожалуйста, имейте в виду, что это автоматический ответ. Не отправляйте сообщения на этот адрес, они останутся непрочитанными.

Спасибо за использование K-mail!

С уважением,

IT-отдел Академии Килтер

Я падаю обратно на кровать. Натягиваю на голову одеяло. Пытаюсь убедить себя в том, что если невозможность в течение нескольких недель связаться с родителями – самое страшное наказание за мое преступление, то я самый удачливый из всех разоблаченных убийц, каких только видел мир.

Может, это и так. Но я все равно не могу сдержать слез.

Пока я так лежу, Лимон успевает прохрапеть сто двадцать семь раз. Я прислушиваюсь к его храпу, надеясь, что тот станет потише или вообще прекратится. Нас с Лимоном никак не назовешь лучшими друзьями, но сейчас мне очень бы хотелось с кем-нибудь поговорить – о чем угодно. Однако храп становится только громче, и я ощущаю себя ужасно одиноким – наверное, более одиноким я себя не чувствовал с самого прибытия в Килтер.

Потом я вспоминаю кое-что, о чем Анника говорила вчера за ужином. Я все еще считаю, что я не из тех, кто ведет дневники… но можно сделать вид, что ты пишешь письмо другу – которого у тебя нет. Решив, что хуже не будет, я высовываю руку из-под одеяла и шарю по матрасу в поисках планшета. Когда пальцы наконец натыкаются на прохладный пластик, я затаскиваю устройство под одеяло, включаю и начинаю набирать текст.

Кому: [email protected]

От кого: [email protected]

Тема: Простите

Дорогая мисс Парципанни!

Сегодня я сделал кое-что, чего не хотел делать. Что-то, чего поклялся никогда не делать после того случая в буфете Клаудвью.

Я ударил учителя. Не один раз, не два и даже не три. ЧЕТЫРЕ раза. Если быть точным, ее ударили четыре резиновых мяча – но все равно. Это я их столкнул с места, так что я с таким же успехом мог бы ударить ее собственными кулаками.

После того, что с вами случилось, я больше никогда не хотел делать ничего плохого. Я обещал себе, что если я что-нибудь и натворю, то это ни в коем случае не будет связано с учителями. И даже если бы я все равно сделал что-то ужасное, связанное с учителями, то я уж точно не хотел делать этого так скоро после несчастного случая с яблоком. Это было не просто озорство – это было настоящее преступление.

И что вы думаете? Я сделал кое-что ужасное. С учителем. Спустя две недели после яблочного инцидента. В исправительной школе, где из меня должны сделать хорошего мальчика.

Я бы попросил прощения у учительницы, которую ударил, но что-то мне подсказывает, что она не захочет меня слушать. Я бы еще раз попросил прощения у родителей, но я не могу до них достучаться. Поэтому я прошу прощения у вас. В конце концов, вы этого заслуживаете больше, чем кто бы то ни было. Я догадываюсь, что уже поздно… но это лучше, чем ничего, правда?

Так или иначе, простите меня, пожалуйста, мисс Парципанни. За все.

Искренне ваш,

Симус Хинкль

Глава 8

Штрафных очков: 100

Золотых звездочек: 20

Я долго не могу заснуть. В голове мелькает картинка за картинкой, словно в семь часов вечера на экране телевизора – когда мама смотрит свои мыльные оперы, постоянно отматывая запись на те моменты, где кто-то кричит, плачет или целуется. Только вместо актеров, которые кричат, плачут и целуются, я вижу, как зевает Гудини. Как летят мячи. Как улыбается Ферн. В какой-то момент перед глазами возникает Элинор, стоящая у окна в кабинете математики, и уже не исчезает.

Это последнее, что я запоминаю перед тем, как проснуться от истошных криков.

– Стой!

Я подскакиваю на кровати.

– Ложись!

Протираю глаза.

– Катайся по полу!

Начинаю задыхаться.

Я едва могу разглядеть Лимона сквозь густую дымовую завесу. Он стоит над открытым чемоданом, из которого вырывается пламя.

– Стой! – снова вопит он.

Я падаю на пол и качусь, не дожидаясь его указаний. С каждым поворотом открывается все более страшная картина: Лимон закрывает глаза, раскачивается взад-вперед, зажигает и роняет новую спичку. Огонь разрастается, отрезая мне путь к кулеру с водой. Дым обжигает нос и горло, но мне удается задержать дыхание и добраться до телефона.

– Горячая линия для горячих голов, куда…

– Огонь, – выдавливаю я. – Пожар. Сильный.

Это все, что мне удается сказать, прежде чем в легкие проникает дым. Лимон совсем рядом, мне хочется схватить его, встряхнуть и привести в чувство, но я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Наверное, моя кожа расплавилась от жары и приварила меня к полу. Я осознаю, что все еще сжимаю в руке телефон, и подношу трубку к пересохшим губам.

– Пожалуйста, – шепчу я, – скажите моим родителям, что я…

Дверь распахивается. В комнату врываются три человека в штанах цвета хаки, клетчатых рубашках и с красными сумками на поясе. Они действуют слаженно, без спешки – судя по всему, им уже не в первый раз приходится такое делать. Первый мужчина снимает с пояса небольшой металлический баллон и наставляет на огонь – струя пены с шипением вырывается наружу, и пламя гаснет. Второй достает из сумки серебристую коробочку, поднимает, нажимает на кнопку, и коробочка всасывает дым. Третий открывает окно, хватает Лимона за ухо и выдергивает этого горе-пиротехника из полудремы.

На секунду воцаряется тишина. Я не уверен, жив я или умер.

– Вы еще на связи? – пролаивает оператор из трубки у меня на груди.

– Кажется, да, – хрипло отвечаю я, не поднимая телефона.

– Симус Хинкль, стукачество второй степени!

По коротким гудкам я понимаю, что на том конце линии повесили трубку. Мужчины поворачиваются ко мне. Я пытаюсь дрожащими руками выключить телефон, но тут мне на лицо надевают маску.

– Эй! Что…

– Не разговаривай, – командует низкий голос. – Дыши ровно.

Я не спорю: не могу. Губы зажаты маской, да к тому же один из спасителей прижал мне голову рукой, чтобы я не шевелился. Он неожиданно сильный для человека, который явно считает, что мокасины без носков делают его рисковым парнем.

Я заставляю себя вдохнуть и выдохнуть. Лимон, полностью пробудившийся, тоже стоит в маске и глубоко дышит. Через несколько мгновений жжение в носу, в горле и в легких утихает, и мужчина отпускает мою голову и снимает с меня маску.

– Кто-нибудь возьмет на себя труд рассказать, что здесь произошло? – спрашивает первый мужчина. Он достает из сумки планшет. С краю высвечивается бегущая строка – символы ДС-7.

Я смотрю на Лимона. Тот все еще стоит над тлеющим чемоданом и неуверенно глядит на угольки, словно не знает, как они там очутились.

– Мы спали, – объясняю я, думая про себя, что нам грозят большие неприятности. – Лимон… он полностью отключился. Он не знал, что творит.

ДС-7 смотрит на меня, не моргая, и я добавляю:

– Это была случайность.

ДС-7 медлит с ответом, словно дает мне шанс взять свои слова обратно. Я оборачиваюсь на Лимона. Тот смотрит на меня, потом переводит взгляд на ДС-7.

– Это была не случайность, – говорит он. – Я развожу огонь во сне. Пока еще только учусь.

ДС-7 издает негромкий свист.

– Впечатляет. Ты наверняка получишь за это несколько штрафных очков.

– Но нам придется на пару дней отстранить тебя от хулиганства, – добавляет другой мужчина.

– Что ж, это честно, – кивает Лимон.

На этом мужчины удаляются. Лимон идет в ванную и закрывает за собой дверь. Спустя мгновение включает душ. В комнате светло, хотя огонь уже погас, и я понимаю, что на дворе утро. Судя по моему планшету, сейчас двадцать минут девятого – и через десять минут у нас особое собрание.

В другом конце холла располагается общая уборная. Я иду туда, чтобы умыться и привести себя в порядок. Когда я возвращаюсь, Лимон уже вышел из ванной и сидит на кровати. У меня в голове крутится масса вопросов. Например, кто такие эти ДС? Чем еще они занимаются, помимо тушения пожаров? Почему Лимона на два дня отстранили от хулиганства?

И самая большая загадка: почему Лимон сказал, что это была не случайность? Почему он соврал?

Но мой сосед не настроен на разговор. Он сидит на кровати и глядит в одну точку. С мокрых волос капает вода и стекает по носу. Я предлагаю Лимону сухое полотенце, но он не реагирует.

Он, должно быть, ужасно сердит на меня за то, что я запаниковал и позвонил по горячей линии. Я хочу извиниться, но прежде чем я успеваю что-то сказать, Лимон спрашивает:

– Ты как?

Я захлопываю рот. У меня уже давно не спрашивали ничего подобного – после несчастного случая с яблоком мое состояние мгновенно перестало кого-либо волновать. Это такой неожиданный вопрос, что я даже не знаю, что ответить.

– Все в порядке? – Он все еще смотрит перед собой, но стискивает руками колени. – Огонь… Он тебя… Ты…

Сообразив, к чему он клонит, я быстро успокаиваю его:

– Все хорошо. В горле першит от дыма, но в остальном все в норме.

Он роняет голову и расслабляет пальцы.

– Пойдем посмотрим, что такого особенного в этом особом собрании? – предлагаю я.

– Да. – Он глубоко вздыхает. – Пойдем.

Мы не говорим ни слова до самого актового зала. Я не против тишины – она позволяет мне обдумать все произошедшее. Я так углубляюсь в размышления и поиски ответов, что не замечаю, где мы находимся, пока кто-то не сует мне в руки ведро попкорна.

– С маслом? С солью? С карамелью?

Хью, парень из Кафетерия, улыбается и приподнимает кувшин с дымящейся золотистой жидкостью. Рядом с ним на металлической тележке стоят миски с карамелью и сливочной помадкой и банки с солью, перцем и другими приправами. Сзади я вижу полутораметровый автомат для попкорна, в котором крутятся зернышки.

– Нет, спасибо, – отвечаю я.

– Давайте все, – говорит Лимон.

Хью готовит Лимону попкорн, а я оглядываюсь. Мы стоим на серебристой ковровой дорожке, которая ведет к сверкающему стадиону из стекла и металла, увешанному серебристыми флагами Академии Килтер. Рядом с автоматом для попкорна располагаются холодильник с мороженым, палатка с хот-догами и прилавок с конфетами, на котором, помимо прочего, рассыпаны M&M’s всех цветов радуги – если бы радуга состояла не из семи, а из сотни полос и включала такие оттенки, которые и не снились производителям фломастеров. По обеим сторонам ковровой дорожки подвешены связки серебристых воздушных шариков. Между ними сверкают бенгальские огни, заставляя дорожку переливаться.

Вокруг слоняются десятки детей, но я узнаю только нескольких, которых видел на уроках. Остальные старше меня и разговаривают и смеются так непринужденно, что сразу видно: они здесь уже не впервые. На них одинаковые серебристые куртки, которые различаются только нашивками Академии на рукаве. Эти нашивки самых разных расцветок и форм – например, в виде ручной гранаты, человеческого силуэта или веселых и грустных театральных масок.

– Пожалуйста, займите свои места! – гремит мужской голос из репродукторов у нас над головой. – Мероприятие сейчас начнется!

Ребята отрываются от палаток с едой и направляются к входу. Я жду, пока Лимон захватит салфетки и газировку, и мы присоединяемся к толпе.

– Студентов старших курсов просим занять отведенные им места, – объявляет голос над головой. – Первогодники, проходите вперед!

– Места в первом ряду, – замечает Лимон. – Неплохо.

Мама помешана на культуре и постоянно таскала нас с папой на струнные концерты и танцевальные вечера в Доме культуры Клаудвью, так что я знаю, что для некоторых людей – особенно для тех, у кого седые волосы и проблемы со зрением и/или слухом, – первый ряд подходит как нельзя лучше. Но лично я не люблю там сидеть. В основном потому, что трудно отключиться, когда музыканты находятся в метре от тебя и видят, что у тебя закрыты глаза.

Здесь меньше кресел, чем в Доме культуры, зато сцена огромная, освещенная прожекторами и сотрясается от звуков рока, так что шансы уснуть довольно малы. С другой стороны, первый ряд очень близко к сцене, и баннер «Приветствуем начинающих хулиганов», растянутый над креслами, заставляет предположить, что мы можем оказаться участниками представления. А это куда хуже.

Лимону, кажется, не передается мое волнение. Он устремляется прямо к нашей секции, хрустя попкорном и причмокивая газировкой. Я оглядываю задний ряд в поисках свободных мест, и тут кто-то хлопает меня по плечу.

Я поворачиваюсь. Позади меня стоит мистер Громер, тот самый молчаливый учитель из-за стола Анники. Он одет в черное шерстяное пальто, застегнутое под самый подбородок, и держит в руках два рожка с мороженым: в левой – клубничное, в правой – ванильное. Он что-то говорит, но музыка играет так громко, что я не могу расслышать его слова.

– Что, простите? – кричу я.

Он сжимает губы. Раздувает ноздри.

– Вы наступили на жвачку?

– Что?!

– Подошвы ваших ботинок вступили в контакт с предварительно прожеванной искусственной липкой субстанцией, которая затем затвердела, навсегда зафиксировав ваши ноги в неподвижном состоянии?

Я смотрю вниз. Приподнимаю сначала одну ногу, потом другую.

– Все, забудьте. – Мистер Громер протискивается дальше сквозь толпу. – Тоже мне вундеркинд…

Его разочарование почему-то меня приободряет. Я бегу к сцене и сажусь рядом с Лимоном в первом ряду. Эйб и Габи уже здесь. Элинор приходит через полминуты и занимает последнее свободное место, возле прохода. Она пришла одна и сейчас сидит молча, глядя в одну точку.

Я наклоняюсь к Лимону и киваю в сторону Элинор:

– Что с ней?

Лимон качает головой:

– Даже не думай.

– О чем?

– Ни о чем. Если не хочешь стать преданным слугой у снежной королевы Килтер.

Снежная королева? Холодная и неприступная? Наш разговор с Элинор не назовешь обстоятельным, но она мне все равно такой не показалась.

Прежде чем я успеваю расспросить Лимона, прожектора гаснут. Музыка прекращается. Зрители затихают. И затем сцена медленно наполняется светом – мерцающим синим светом, который напоминает мне о катке. Задняя часть сцены опускается и снова поднимается – уже с четырьмя хулиганами, которые играют на электрогитарах, барабанах и пианино. По сравнению с оглушительным роком, который сотрясал стены еще минуту назад, эта музыка очень тихая и серьезная. Размеренные удары, низкие ноты… Похоже на музыку из фильма, которая звучит в тот момент, когда злодей идет по пятам за героем, а герой об этом не догадывается. Ты знаешь, что сейчас случится что-то очень важное, но понятия не имеешь, что именно.

Узкая и длинная полоска сцены опускается – и возвращается на место с десятью хулиганами. На них джинсы, серебристые кроссовки, блестящие серые толстовки и солнечные очки – хоть мы и в помещении. Они стоят, расставив ноги и заложив руки за спину, и смотрят прямо перед собой.

Музыка, низкая и размеренная, продолжает играть, пока сцена поднимается, и замолкает, когда та становится на место. На несколько секунд в зале все замирают. Хулиганы стоят неподвижно, как статуи.

А потом наступает хаос.

Взрыв музыки. Пульсирующие прожекторы. Их лучи выхватывают хулиганов, которые рассыпаются по сцене. Один убегает в дальний конец, взбирается по шестиметровой лестнице и достает из-за спины сверкающий лук со стрелами. Второй хулиган вспрыгивает на крутящуюся платформу на другом конце сцены и поднимается все выше. Музыка становится громче и быстрее, и вращающийся вокруг своей оси хулиган поднимает над головой серебряный диск. На противоположном краю сцены первый хулиган в свете прожекторов поднимает лук и натягивает тетиву.

– Ничего не выйдет! – Лимон перекрикивает визжащий бас и грохочущие барабаны.

Лучник прицеливается в серебряный диск. Я согласен с Лимоном: это слишком смелая попытка.

Лучник отклоняется назад и выпускает стрелу. Она скользит по воздуху в лучах прожекторов… и попадает точно в центр крутящегося диска.

С куполообразного потолка опускается исполинский вертящийся шар. Сначала он кажется простым зеркальным шаром, как на дискотеке, но потом на нем появляются слова:

В ЯБЛОЧКО!

И толпа сходит с ума.

За этим номером следует много других. Факир окутывает всю сцену пламенем. Акробат кувыркается среди балок, образующих что-то вроде каркаса дома. Художник наскоро рисует зрителей на бетонных стенах, которые поднимаются по краям сцены. Смысл некоторых номеров от меня ускользает – например, когда один хулиган рыгает в микрофон, пока превратившийся в часы шар у него над головой отсчитывает шестьдесят секунд, или когда хулиганка снимает солнечные очки и таращится в зал, не моргая.

Все вместе это – что-то среднее между рок-концертом и цирковым представлением. Не могу сказать, что я все понимаю… но это не значит, что мне не нравится.

Наконец музыка перестает быть оглушительной. Хулиганы возвращаются на места. Все прожектора гаснут, кроме одного.

И на сцену выходит Анника. На ней темные джинсы, длинное, до пола, вязаное пальто из сверкающей серой шерсти и серебристые туфли на высоком каблуке. Она улыбается и машет рукой залу, из которого слышатся крики и аплодисменты.

– Рада всех видеть! – объявляет она. – Вам нравится представление?

Крики перерастают в пронзительные вопли. Я зажимаю уши.

– Я хочу сказать, что, хотя ваши сверстники долго и упорно готовились к этому шоу, на самом деле они развлекаются так каждый день. – Все еще улыбаясь, Анника смотрит на наш ряд. – И скоро новые студенты Академии последуют их примеру!

Зал снова разражается аплодисментами. Я убираю руки от ушей и кричу Лимону:

– О чем она говорит?

– Без понятия!

– Так что без дальнейших проволочек, – продолжает Анника, – объявляю восемнадцатую ежегодную церемонию назначения кураторов открытой!

Огни в зале тускнеют. Виден только крутящийся шар, подвешенный к потолку. Он опускается на пару метров и останавливается.

– Сейчас вы присоединитесь к одному из шести прославленных факультетов Килтер. – Голос Анники прорезает темноту. – Это – в произвольном порядке – Драматурги… Биологи… Живописцы…

На поверхности шара – который, судя по всему, представляет собой что-то вроде экрана – появляются светящиеся логотипы. Театральные маски. Очертания человеческой фигуры. Мольберт с холстом, на котором нарисован череп.

– Поджигатели… Атлеты…

Мерцающий огонек. Крылатый кроссовок.

– …и, наконец, Снайперы!

Ручная граната.

– Вашими кураторами будут старшие хулиганы с вашего факультета. Они были выбраны для каждого из вас в соответствии с вашими талантами и помогут развить эти таланты во время индивидуальных занятий.

Анника делает паузу и спрашивает:

– Все готовы?

Под общие аплодисменты сверху ударяет еще один луч прожектора и освещает выставленные в круг прямо под шаром прозрачные стулья с высокими спинками. На круглом экране одно за другим появляются знакомые лица.

– Остин Бейкер! – объявляет Анника. – Карла Симмонс! Сэм Фитцджеральд! Присцилла Тодд! Лукас Хорн! Пожалуйста, пройдите к нам на сцену!

Камеры выхватывают из толпы нескольких моих одноклассников. Весь зал видит на экране, как они, улыбаясь все шире, с радостным волнением выскакивают из кресел и торопятся на сцену. Они занимают прозрачные стулья, и камера делает круг, по очереди останавливаясь на каждом из лиц. Сверху, на шаре, мелькают их фотографии; рядом с каждой подписаны имя, возраст и родной город ученика.

Хулиганы, которые участвовали в представлении, выстраиваются возле моих одноклассников. Остин, Карла, Сэм, Присцилла и Лукас, не сходя со стульев, начинают медленно вращаться по кругу. Актеры с непроницаемым выражением лиц смотрят прямо перед собой. Зрители затихают. Я не знаю этих ребят лично, но все равно волнуюсь за них и вытираю рукавом вспотевший лоб.

Стул Остина останавливается перед тем парнем, который рыгал в микрофон. Камера фокусируется на спинке стула, где высвечивается мерцающий силуэт человека.

– Специалист по газовой атаке! – восклицает Анника под свист и крики из зала. – Блестяще!

Рыгающий хулиган усмехается. Хлопает Остина по спине. Ведет его к столу и вручает серебристую куртку. На рукаве у нее нашивка с логотипом Академии и тем самым человеческим силуэтом, который появлялся на экране.