Текст книги "Босяцкие баллады"

В краю тайговом

 
Шварцом осе кружат равены,
кружат над волчьей стервой:
серый там истерзан в рамени,
а подле гиены снуют хеврой…
                          ***
Тайга там витала под снегом,
дул из поля ветер холодный;
на охоту спешил газан бегом,
хромой и до черта голодный.
 
 
За стадом лосей валил махом,
как тайком вышел из опушки,
но остался с голым стомахом,
раз грянул выстрел из пушки.
 
 
За скору его гантер шиванул,
но маслина пошла не в жилу,
и зверь тропкой иной рванул,
кого гнида замести не в силу.
 
 
Следом за ним хортов погнал,
и в засаду они сели под елью,
а серый себя недалеко загнал
и скоро принял псов артелью.
 
 
На снегах они затеяли драку,
и волчине шибко дали терца,
но потом он ринулся в атаку
и станице гадов задал перца.
 
 
Был волчара в крови до жути,
но в бою хвостом не дрыгнул;
двух собак он задрал по сути,
а вот третий в туман срыгнул…
 
 
Так он в краю диком остался,
не умотав от поганых гостей;
на волю того егеря не сдался
и сам порвал ганов до костей.
 
 
Не предал он волков правила
и с честью ратовал на морте;
дора своя до памарок давила,
но стоял он в высоком сорте…
 
 
Тайгу завесой туман закутал,
и волчина в дебри воротился;
на пути своём следы запутал,
дабы с егерем не встретился.
 
 
В пецах лындал он с отвагой,
не ожидая в лесу новой жуды,
но там гиены стояли ватагой,
раз нюхали запах своей руды…
                          ***
Шварцом осе кружат равены,
кружат над волчьей стервой:
серый там истерзан в рамени,
а подле гиены снуют хеврой…
 

Таёжный Волк, 08.2015

Волчья расправа

 
В краю лесов повагом меркает,
и завесой нахты кроются горы;
волк один добычу там шеркает,
застигает луна его среди моры.
 
 
В густые дебри махом вандает,
вступает в земли свои корсом;
снова по тропе глухой ландает,
оставив села вдали за дорсом…
 
 
Дрыснул он из гасенды егерей,
где витал со стайном взаперти;
долго держали там они зверей,
и токма вожак избегал смерти.
 
 
Без горя прокатил крозе трапы,
что на гайлов ставили гантера;
не сцыкали его мусоров крабы,
и внове стоит на пути вандера…
 
 
Сице вернулся в родные места,
но собратья свои кони задрали;
напал варген на падалей реста:
скоры его друзей суки содрали.
 
 
Нынче другие в лесах времена:
шакалы всех порвали в клочья;
кишат повсюду сучьи племена,
и прахом пошла братва волчья…
 
 
Заметил он лишь одного кента,
и дальше они ратовали вместе;
сломили у поганых псов дента,
коли ночью их застали в несте.
 
 
Но скоро порвали корню пасть,
и волчара одному стал брести;
не оставил сию войну за масть,
с урманов сучню хотел смести…
 
 
Раз на ганту во тьме кандыбал,
брата встретил в засени кедра:
вот наконец он порча надыбал,
не даст ему смотаться в недра.
 
 
Егерей на волков он же навёл,
коли шканали на стаю рогами;
от махача потом хвоста завёл,
своих оставил в бою с догами…
 
 
Сице уронил гнида свою честь,
да с шакалами имеет он связи,
но устроит волчина гаду месть,
зане предал законы да в грязи.
 
 
Восе рывком на брата прыгнул,
стал драться с родным волком;
в крови сука шванцем дрыгнул
да в ущелье сорвался с голком…
 
 
Хотел он затем сойти на ручей,
что течёт в долине за скалами,
но тени заметил в снопе лучей:
шайка псов стояла за спалами.
 
 
Встали шакалы на волка драгу,
со злобой за ним секли хором,
ама спину не показал он врагу,
жидал атаки с гордым взором…
 
 
Вихрем на него наехали своры,
и настала там страшная драка;
рвал клыками вожак им скоры
и кровь пустил в завесе мрака.
 
 
Но на поле брани откинул ноги,
растерзали его и дали крантец;
стерво долу таче скинули доги,
где замертво лежал его братец…
 

Таёжный Волк, 09.2016

Старый волчара

 
По жизни волком слыву сроду,
ныне в угол загнанный зверь;
не испоганил я волчью породу,
но заперта предо мною дверь.
 
 
В лабет меня поставили черти,
из рамени я хортами зарачен;
два года сице витаю взаперти,
в узкой хате наглухо заначен…
 
 
Сице вечно суки волка травят
и на гамине расставляют сети,
но мною николиже не правят,
нравы свои сохраню и в клети.
 
 
И в неволе я душою свободен,
надо мной нету совсем власти;
стаду людей ничем я не годен,
и хвостом махать не по масти.
 
 
С людьми не стану я дружить:
ласки не нужно дикому волку;
за жратву не стану я служить:
в целях егерей не вижу толку!
 
 
Пускай гады мне порвут пасть,
но псицей по жизни не стану,
да если ко мне прикатит масть,
из тюряги я на лыжи встану!
 
 
Надо мне пойти в край родной,
в натуре там дичью питаться;
хочется синего неба надо мной,
по лесам таёжным скитаться…
 
 
Там на воле влезал на рожон,
никогда не нажал на тормоза;
и везде я держал свой фасон,
не пугали меня ветра и гроза.
 
 
Не принимал королей и богов,
никто на лассо меня не водил;
был один пред стаями врагов
и среди зверей в оноре ходил.
 
 
Повидал много облав из засад,
в шрамах я от всяких замесов,
но никогда не откатил я назад
и на вечный покой гнал бесов…
 
 
Проканал все напряги на пути
и давно я старым волком стал;
ничем и не изменился по сути,
но от живота в кичмане устал.
 
 
Не выгоняют суки на свободу,
отсюда нет и шансов удирать:
лучше на вилы посадят сходу,
чем в вольере модом умирать…
 

Таёжный Волк, 08.2015

В цепи стальной

 
Под рыльце не кидайте хавку,
не гладите вы руками шерсть;
на хищника не делайте давку,
али увидите вы суками месть!
 
 
В хату рога падлами не суйте;
хватит волчаре смех показать;
лапы мои кандалами не куйте:
прикатит время всех наказать!
 
 
Не держите на стальной цепи,
не закройте вы на чан дверцу;
пустите меня к вольной степи,
али скоро я всем задам перцу!
 
 
Волкам нужно выйти на волю:
дайте по ветру мне кататься;
волкам нужно грести по полю:
дайте за охоту мне шататься!
 
 
Передо мною отворите дверь,
не то ко мне пришлите орехи:
взаперти сгинет дикий зверь,
но за собою не оставит грехи!
 
 
Хоть и нанесите вы мне розги,
я не оставлю поганку и лесть;
хоть выверните вы мне мозги,
я не потеряю свободу и честь!
 
 
Хоть и до гибели дайте треста,
ни сладу нема с диким волком;
хоть потащите меня до креста,
волю мою не рушите ни боком!
 
 
Понта не имеет дать мне ласку,
зане пасти не канает смычком;
понта не имеет дать мне таску:
не в масти мне канать ничком!
 
 
Не держать меня вам сластью,
волка ни ладом не приручите;
не держать меня под властью,
из волка шныря не получите!
 
 
Не сродните вы меня с лайкой:
пред вами не согну я коленце;
не помирите вы меня с пайкой:
из хаты лапы двину я в конце!
 
 
Сходу при шанце куплю плеть,
от лохменов на лыжи я встану,
сходу с концами покину клеть,
вольным ветром паки я стану!
 
 
Назад меня падлы не обратят,
если покачу к лесам да лугам,
но сначала поделом заплатят,
каждый получит по заслугам!
 

Таёжный Волк, 04.2014

Фартовый зека

 
За заплотом лагерным я сижу,
годами солнце в клетке вижу;
давно стала седою моя теста,
а выхода неске от сего места…
Но мною выбран святой путь,
и ничего не сможет его гнуть…
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!
 
 
Много сроков отмотано мной,
зона стала мне хатой родной;
миром забыт в тайговой дичи,
зане стал вечным зеком кичи…
Но со свободою не расстался,
а душой я вольницей остался…
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!
 
 
На воле вечно грачил бобров,
стирал их гаманцы от лавров,
но попадал я на ментов лапы,
да в кандалах гнали на этапы…
Но страхов не знаю от загона,
зане прочно стою вне закона…
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!
 
 
Роками держат под конвоем,
псы ливерят за моим покоем;
сроками за решкою наскают,
в буры да в карцера таскают…
Но завязки нема с прошлым,
и не поканаю гадом пошлым…
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!
 
 
Мусора мне давали по рогам,
чтобы лицом пал к их ногам;
да играют со мною в жмурка,
раз по масти я честный урка…
Но совсем не запорол косяка,
да не раскололи суки босяка…
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!
 
 
Стою теперь на грани смерти
да наверно сгину я взаперти;
зароют меня в глухой засеке,
таче никто не сведает о зеке…
Но укачу я бродягой и вором,
а не сукой паршивой и сором…
Пускай на зоне трупом стану,
но на колени, бля, не встану!
 

Таёжный Волк, 07.2015

Уркаган седой

 
Под секой заклацали затворки,
и снова темина залегла на киче…
Шмира его повела на задворки,
а шпанец якоря поднял давиче…
                            ***
Бирку менты надели на пахана,
кто оконался весовым урканом;
в амбаре калевой настала хана,
но старца сего давили арканом…
 
 
Витал он по шпанским законам
и не пустил на макитру мусоров;
шастал он по крыткам да зонам,
а дышал среди блатных и воров.
 
 
Сице рикшу тянул по кичманам,
всю дорогу сманы там куковал,
раз на воле гулял по ширманам,
у штемпов сраных там урковал.
 
 
Сице жил он кайсом воровским —
смело стригал капусту кражей;
не топал за нахесом лоховским —
вечно двигал по лезвию ножей.
 
 
Не завязал со святым ремеслом
и в социуме не хрячил блатняк:
за финашки не покатил на слом,
зане в таску лавора и западляк.
 
 
Не имел урка пенатов и родича,
бичевал по монду свене гралей;
не имел перед собой ни водича
и не признал мелиху да кралей.
 
 
На плинтах в отрицалово катил —
ганев там на легавых не пахал:
в парилках вот и марцы хватил —
в застенках сырых вечно захал.
 
 
В натуре там оборзели ментяги:
барину творили нагло душняк;
брахали его под лопаря и стяги,
обаче не замарали на глушняк.
 
 
Суки по рогам ему давали хором
и мастрячили кумовские мутки,
но всегда вентал в законе вором,
не расшибли и трюмные сутки.
 
 
Сице николи не запорол косяка,
за раменами пятна не оставил;
в доску потаранил кроче босяка
да коцы в угол гордо поставил…
                            ***
Заховали мусора в краю зечном,
где склеил уркаган седой ласты…
Ныне почиет он в покое вечном,
как легенда из воровской касты…
 

Таёжный Волк, 09.2015

Таёжный волк

 
На стыках восе колеса стучат:
на севера этапом ронга рысит;
зека с волей роками разлучат,
на ушах кого пятилетка висит…
 
 
Торцают там ветра на верстах,
где встречают вагонов засеки;
там всюду номера на керстах,
где почиют вечным сном зеки…
 
 
Сице в тайгу загнали поганцы:
воряга сделал по новой ходку;
сице скоро опустит он кранцы,
затем начнёт в кишлаке мотку…
 
 
Суки снова посадили на кукан,
скокаря раскоцали во грандах;
снова на лачио покатил уркан,
долго поторчит он на брандах.
 
 
Внове жармо надел кичманец,
кто мало шпацырал по городу;
на каторгах постарел жиганец,
кто вшей кормил там смолоду…
 
 
По музе топал он всем кайсом,
всю дорогу витал на шармака;
вор доселе не шнырил вайсом
и пашней не получал сармака…
 
 
Нелице гады сажали на пайку,
гоняли вора на этапные драги:
в кандалах вентал крозе тайгу
и вступал на тюремные праги.
 
 
Ганева менты давили торбами,
но с куражем роцкал до конца:
им падлы не правили зорбами,
и кастеты не сломали шпанца.
 
 
Не упал на варнацком шемине:
осе накопил регалки да шрама;
седни высоце стоит на земине,
нехай пред очами снова брама…
                           ***
Ворота галеры закоцала вахта:
волю сице оставил за гаванью…
Босяка старого приняла тахта,
и кодла ему кнецает шаванью…
 

Таёжный Волк, 10.2015

Сидка в трюме

 
Опять камерная музыка зычет:
с брадой сицаю на полу голом;
одале стайка журавлей кличет,
но мне захать в зендане полом…
                           ***
Так по новой сел на корточки,
и дубаком заперта кичи порта;
осе кручу на пальцах чёточки,
зеницы метаю на серые борта.
 
 
Паки в трюм загружен суками,
понеже не выходил на лавору:
не помаран я душой и руками:
восе меня запирают на завору.
 
 
Фраера на пашне там брушат,
а мне в падлу спиной гнуться;
свободу свою гады не крушат,
раз не хочу за пане согнуться.
 
 
Потому и травят меня всегда,
в карцере сыром часто начат;
на ранзе и сложу ветки сегда,
чего менты злые давно рачат.
 
 
Шпилю декохт и хватаю дуба;
порой гады дерут меня дором:
сице жизнь мою снидает губа,
но лапы задеру святым вором.
 
 
Меня дальше мусора накажут,
нехай и завтра наденут бирку;
борней лоб зелёнкой намажут,
чем возьму лопату или кирку.
 
 
Не за то поканал стегой волка,
чтоб на зоне упирался рогами;
нелице суки мне давали голка,
но доселе не сломан я догами.
 
 
Сице до конца понесу я кроче,
на коленца никогда не встану;
из кичмана коли выйду проче,
снова лошню грабить я стану!
                           ***
Опять камерная музыка зычет:
с брадой сицаю на полу голом;
одале стайка журавлей кличет,
но мне захать в зендане полом…
 

Таёжный Волк, 11.2015

За серою стеной

 
За серою стеной рассвет настаёт,
но каторжан от дремли не встаёт;
полна хата уже дыханием весны,
но каторжан держит зимние сны…
                              ***
Горы высокие зеленцой покрыты,
а двери шизо намертво закрыты;
воздух пропитан ароматом лесов,
а двери трюма заперты на засов.
 
 
От спячки встаёт нагорный край,
и с неба раздаётся вороний грай;
перья ниц бросают дикие птицы,
в зоне гамают конвойные псицы.
 
 
За морилой сияет лучами солнце,
свет его проницает через оконце;
лежит пластом на полу тело зека,
не откоцает воряга усталые века.
 
 
Кочумарит он при погоде вешней,
спит в отрыве от монды внешней;
нету под ним шконаря и подушки:
травят легавые в стенах кадушки…
 
 
Сиделец устал от витары зечной,
всецело устал от неволи вечной:
уйти надо из каторжного норока,
уйти надо из карцерного морока.
 
 
Грести хочет к высоким тополям,
вентать хочет по зелёным полям;
из далей тянет его лесистая гора,
химать на ней стало мечтой вора…
 
 
Во снах кичманец нарезал плеть,
тёмной ночкой он оставил клеть:
всею снагой сице подался в бега,
повихрил к заборам беглый зека…
 
 
Под пологом дыма спали бараки,
луна закатила за дальние вараки;
с едомы лесной звал волчий вой,
но там на вышке маячил часовой…
                              ***
За серою стеной рассвет настаёт,
но каторжан от дремли не встаёт;
полна хата уже дыханием весны,
но каторжан держит зимние сны…
 

Таёжный Волк, 09.2014

В седых лагерях

 
Встала заря над густым урманом,
веет прохладой в глуши лесной;
напитаны лагеря сизым туманом,
край острожный дышит весной…
 
 
Солнца светом тайга заливается,
на поляне слегонца дует зефир;
с пеленой дым костра сливается:
на траве узники шавают чефир.
 
 
Лабает вор на гитаре цыганской:
людей окутывает тоска по воле;
шанты поёт о витаре жиганской:
бродяги тумакают о лихой доле.
 
 
Вмале по кругу передают косяки:
тают снега в хладных шаронках;
в кумаре дотемна витают босяки,
летают зека в родных сторонках…
 
 
Там на деляне вкалывают зором,
под ливером лохня пилит сосны;
гам собачий те подымают хором,
но в кельдыме шпана видит сны…
 
 
Выйти ворам неклява на пашню,
да упираться рогами не по масти:
менты не склонят вегана башню,
неске мазы его с апайками пасти.
 
 
Не сломили кумовья тех захарей,
урки правые не согнули коленца:
на отшибе от ветошных пахарей,
только в костры кладут поленца…
 
 
Сучьи войны давеча прокатили:
паханы спасли масть воровскую:
от верных понятий не откатили,
не засели под власть гановскую.
 
 
Шканать не стали ходом задним —
ворам идейным пути иного нет;
уркам зона стала домом родным —
по этапам раскидано много лет.
 
 
Но охота из галеры лапы задать —
тайга весною манит всех зверей;
в делянке до воли рукой подать —
и за спиною край седых лагерей…
 

Таёжный Волк, 11.2014

В вечной глухомани

 
Над горою восе матино настало,
от гимели веет светом заревым;
над селом грачей сонце застало:
порхают они с вентом полевым…
 
 
Сизый дым выходит за околицу;
пахнет осени праной от мороси;
старый домик стоит на особицу,
давно забытый людой в пороси.
 
 
Во ханице глухой лежит темень,
и ржавые замки висят на дверях:
в горницах живой души немень,
а хозяин срока ломает в лагерях…
 
 
На северах за снежными горами,
                где зонами полон край дальний,
бродяга пайку снидает с ворами,
                кимает он под звон кандальный…
Витает под кровом строгой кичи,
                сторицей связан с долей зечной;
пролетают года в тайговой дичи,
                постарел пацан в неволе вечной…
 
 
Немало заманов минуло со дня,
когда вышел вон с отчего дому;
потом кони откинула его родня,
стал он скитальцем без никому.
 
 
Умотал от села зверей тропами,
по жизни диким вагантом стал;
катал в места разные стропами,
за награйки одиноко он шастал.
 
 
С отвагой много падков грачил,
впервые туза поймал за ниткой;
на каторге долго оковы влачил,
но легавые не сломали пыткой…
 
 
Пирата никто не ждал за кичей,
но с гордой душой зоны топтал;
на волчьем пути остался ничей,
но на жребий совсем не роптал…
 
 
На северах за снежными горами,
                где зонами полон край дальний,
бродяга пайку снидает с ворами,
                кимает он под звон кандальный…
Витает под кровом строгой кичи,
                сторицей связан с долей зечной;
пролетают года в тайговой дичи,
                постарел пацан в неволе вечной…
 
 
Сице по этапам вечно кочевал,
годами плавал на юрцах голых;
в сырых казематах он ночевал,
дубаря давал в кандетах полых.
 
 
Роками не витал свене застени:
в глухомани его прячет конвой;
кентами вот стали серые стены,
и жальце его покрыло синевой…
 
 
Неточно задал тягача на форте,
не смотал от ментов и нароста;
сегда на зоне примет он морте:
по волку давно плачет короста…
 

Таёжный Волк, 11.2014

Чалма на размотке

 
Умотал месяц за снежные горы,
пал туман над северным краем;
веет холодом от влажной моры;
немота рушится вороним граем…
 
 
Спит тюрьма строгая в тишине,
и все порта зашиты ментарями;
там вертухи торчат на вышине,
на столпах маячат с винтарями…
 
 
Не кимается в темнице полной,
дым табачный гоняю за оконце;
вылечу вскоре птицей вольной,
дни конечные катаю на шконце…
 
 
Вот скоро заклацают затворки,
                    И встану с каторжного шконца…
Мусора проведут по задворкам,
                    И застанет меня светом солнце…
 
 
              Вот и свободен…
                                Вот и свободен…
 
 
За раменами оставлю я ментов,
                    Со звонком покину норы загона…
Там за воротами постоят кенты,
                    Конторой примут вора в законе…
 
 
              Срок на исходе…
                                Срок на исходе…
 
 
Фуцмен давно шлямает в гробу,
по израде кого накинули аркан:
шпана велоче поймала за крабу
и поделом порвала гаду калган…
 
 
Намотали мне судом пятилетку,
на кичеван залетел за штопоры:
по новой роками небо в клетку,
заначена сырая хата на запоры…
 
 
Под охраной начит меня власть,
но духовной свободы не лишит;
не расколота святая вора масть,
хоть морана в лицо мне дышит…
 
 
Накопил три ходки за плечами,
но грести витой овцы не стану;
не дыбал во храмы со свечами;
до морте на коленца не встану!
 
 
Вот скоро заклацают затворки,
                    И встану с каторжного шконца…
Мусора проведут по задворкам,
                    И застанет меня светом солнце…
 
 
              Вот и свободен…
                                Вот и свободен…
 
 
За раменами оставлю я ментов,
                    Со звонком покину норы загона…
Там за воротами постоят кенты,
                    Конторой примут вора в законе…
 
 
              Срок на исходе…
                                Срок на исходе…
 
 
Мордоха светит восе надо мной,
на харитон веют ветры с полей:
за спиной оставил я дом родной,
выхлил вон из туманных далей…
 
 
Прикатил вагон ночным рейсом,
севера дальние вскоре покинул;
выскочил я с мохнатым фейсом,
град мой старый взором окинул…
 
 
Со дрыном пора идти на разбой:
может снова повяжут мне руки,
но всецело готов норице на бой:
вы гоните навстречу мне, суки!
 

Таёжный Волк, 11.2014

Крытые вагоны

 
Вот и столыпин одале спешит:
в майдан зеков пихнула вохра;
старый вор на шконаре лежит,
в ботале его вспыхнула махра…
 
 
Снова на майдане он катается,
этапом вора гонят на остроги;
снова по северам он мотается:
ласты на гранде связали доги…
 
 
Снова колеса прут по рельсам,
и дремота под стуки слегонца;
снова поезда канают по лесам,
и за решетом вьюги без конца…
 
 
Волчий рык заходит в тишину,
свора цепных на зеков злится;
синий дым всходит в вышину,
край этапных дорог не зрится…
 
 
Снова крытые вагоны —
на север этапом опять;
                    На север этапом опять;
снова золотые погоны —
мусорья кругом, блядь!
                    Мусорья кругом, блядь!
Снова стальные сетки —
мы под конвоем опять;
                    Мы под конвоем опять;
снова за спиной ветки —
урки закованы, блядь!
                    Урки закованы, блядь!
Снова дороги дальние —
мы на жестянке опять;
                    Мы на жестянке опять;
снова нары спальные —
мы на майдане, блядь!
                    Мы на майдане, блядь!
Снова пурги да метели —
северный ветер опять;
                    Северный ветер опять;
снова сучьи канители —
собачий шухер, блядь!
                    Собачий шухер, блядь!
 
 
Сопит в угле седой грабитель,
кимает на гамаке среди моры;
терпит урка холод и канитель,
ломают его тело всякие доры.
 
 
Вору не снятся вино и шмары,
и кентари ему вакола не льют;
походу снятся одни кошмары,
и ментари кровь сполна пьют…
 
 
От жизни года зоны отнимали:
парился за крепкими дверями;
с миром всегда его разнимали:
породнился с дикими зверями.
 
 
По драге северной он поканал,
на пути том не оставил гнезда;
за праги лагерные вор заканал,
и на груди ныне светит звезда…
 
 
Снова крытые вагоны —
на север этапом опять;
                    На север этапом опять;
снова золотые погоны —
мусорья кругом, блядь!
                    Мусорья кругом, блядь!
Снова стальные сетки —
мы под конвоем опять;
                    Мы под конвоем опять;
снова за спиной ветки —
урки закованы, блядь!
                    Урки закованы, блядь!
Снова дороги дальние —
мы на жестянке опять;
                    Мы на жестянке опять;
снова нары спальные —
мы на майдане, блядь!
                    Мы на майдане, блядь!
Снова пурги да метели —
северный ветер опять;
                    Северный ветер опять;
снова сучьи канители —
собачий шухер, блядь!
                    Собачий шухер, блядь!
 
 
Видимо до лагерей не докатит,
там больше не отмотает срока:
дубаря на той дороге и хватит,
раз дальше не повидает прока.
 
 
Коней двинет на этапе долгом
и загнётся с прикидом зечным:
сице разложит хвора с голком,
и заснёт блатарь сном вечным…
 
 
На шконке вот стынет бродяга,
опускает ниц он бледные веки:
во столыпине сгинет доходяга,
простятся с ним соседние зеки.
 
 
Гопаря на дикой ланде оставят,
в глуши тайги во землю зароют,
номер на могиле гады поставят,
и лишь волки на гибель завоют…
 

Таёжный Волк, 04.2014