Текст книги "Чаролес"

– Что за мордешоры?

– Это я. Так называются люди, которые омывают тела мертвых и готовят их к переходу в Запределье. Мы – мордешоры.

– Божечки, звучит просто ужасно, – сказала Алиса, похлопывая Лейли по руке. В глазах ее читалось бездонное сочувствие. Лейли ощетинилась и немедленно вырвала ладонь, но Алиса этого, похоже, даже не заметила – только указала на кресло: – Ты не против, если я присяду?

– Вы должны уйти, – отрезала Лейли. – Сейчас же.

– О, насчет нас не беспокойся, – ответил Оливер с улыбкой. – Парочки мертвецов мы не испугаемся. Нам просто нужно теплое место, чтобы передохнуть.

Лейли с такой силой закатила глаза, что чуть не увидела коридор у себя за спиной.

– Вы двое придурков. Здесь у вас нет защиты. Вы просто не доживете до утра.

На лице Алисы наконец промелькнул страх.

– Почему? – тихо спросила она. – Что с нами случится?

– Души умерших всегда боятся перехода в иной мир. Им проще цепляться за знакомую человеческую жизнь. Но призрак может существовать в мире людей, только если носит кожу человека. – И Лейли смерила гостей тяжелым взглядом. – Если вы останетесь здесь, они снимут с вас плоть. Сделают костюмы из вашей кожи, пока вы будете спать, и оставят тела гнить в луже крови.

Алиса обеими руками зажала рот.

– Именно поэтому я до сих пор жива, – продолжила Лейли. – Омовение тел успокаивает бродячие души. Когда тело отходит в мир иной, призрак уходит следом.

(Как вы могли заметить, мама Лейли была существенным исключением из этого правила; обещаю прояснить детали, когда в гостиной станет потише.)

Алиса ущипнула Оливера за плечо.

– Видишь теперь? – Снова щипок. – Видишь, до чего ты нас чуть не довел? Ты почти убил нас своим мошенничеством! Костюмы из кожи, подумать только.

Защипанный Оливер нахмурился и отскочил подальше от Алисы. Он был в раздражении – но при этом каким-то образом казался очарованным.

– А теперь убирайтесь из моего дома. – Лейли подобрала кочергу и поочередно ткнула гостей в грудь. – Вон! Оба!

Алиса поникла, но Лейли не испытывала ни малейших угрызений совести. Эти чужаки не только грубо попрали свободу ее воли, но еще и израсходовали всю поленницу. Лейли не намерена была больше терпеть их глупость. В конце концов, это был ее дом, и она могла сама решать, кого туда впускать.

Лейли отконвоировала их уже почти до дверей, когда Оливер вдруг сказал:

– А если на минутку предположить, что ты хочешь, чтобы мы остались…

Лейли подтолкнула его в спину.

– В теории! – продолжил он, поморщившись. – Давай в теории предположим, что ты и в самом деле хочешь, чтобы мы остались. Нам будет достаточно вымыть мертвеца, чтобы попасть под защиту этой древней магии?

Лейли покачала головой, и Оливер заметно расслабился.

– Не одного, – ответила она. – Вы должны будете омыть трех. Мужчину, женщину и ребенка. Трех за каждую ночь, что собираетесь провести в доме.

Оливер побледнел.

– У тебя столько мертвецов?

Лейли замедлила шаги. А потом тихо ответила:

– Да.

Единственное слово невыразимой тяжести. Внезапно их накрыло волной молчания: каждый тонул в ней, стреноженный собственными тревогами. Лейли, полуживая от усталости, могла думать только о подступающей болезни; Оливер, которому очень не нравилась вся эта ситуация, сосредоточился на чувстве самосохранения; а в сердце Алисы, которая куда чаще беспокоилась о других, чем о себе, вдруг приоткрылась неведомая дверь.

Именно она нарушила тишину, с огромной нежностью сказав:

– Звучит как ужасная прорва работы для одного человека.

Одну долгую секунду Лейли с Алисой смотрели друг на друга с полной откровенностью. Напоминание о работе словно взвалило новую ношу на плечи девочки – она даже ощутила, как немеют локти. К этому времени она почти забыла о начавших серебреть пальцах, но тут они задрожали снова, Лейли опустила глаза – и невольно ослабила хватку на кочерге. После чего сипло признала:

– Да. Это так.

Алиса смерила Оливера многозначительным взглядом – и тот, кажется, понял. Совещание было безмолвным и стремительным. Затем оба выпрямились, собираясь с мужеством, и Алиса спросила:

– Тогда… Может быть, тебе не помешает помощь?

Именно этот вопрос, простой и дурацкий, в итоге достиг сердца нашей героини.

Что-то, похожее на надежду, тихонько скользнуло в его щелях, – и Лейли, обезоруженная давно забытым чувством, взглянула на своих нарушителей новыми глазами. А потом, дорогие друзья, наконец-то улыбнулась.

* * *

Ох. Это будет очень, очень долгая ночь.

Ступай осторожнее, дорогой читатель

Пока они гуськом пробирались на задний двор – Лейли возглавляла процессию, – дорогу им освещала лишь низкая толстая луна. На землю быстро спускалась ночь: омертвевшая кожа неба потемнела и принялась стремительно гнить. В полночь она должна была превратиться в жирный черный пепел – разотри между пальцами, и сквозь труху и прах посыплется стеклянное крошево звезд. Тонкие облака напоминали мазки разведенной до полупрозрачности туши. Эта земля таила множество мертвецов – а впадины в ней укрывали еще больше неприкаянных духов, – но самым страшным чудовищем, с которым им предстояло столкнуться, была зима. Беспощадный, обжигающий до волдырей мороз – вот кто был сегодня их настоящим врагом. Каждый шаг давался с боем; ледяные порывы ветра заставляли всех троих яростно работать локтями и низко пригибать головы. При этом Лейли единственная была экипирована для подобной борьбы.

Следуя давней традиции мордешоров, она выполняла работу в особом облачении – и еще никогда не была так благодарна за броню своих предков. Поверх тяжелого потрепанного платья Лейли надела причудливо гравированный нагрудник, а на обоих запястьях и лодыжках застегнула массивные золотые браслеты. Но самой впечатляющей деталью ее наряда был шлем, надвинутый поверх цветастого шарфа: его она надевала лишь зимой, в самые суровые ночи. Это была конусообразная шапочка с узором из рукописных символов – каллиграфическое письмо на языке, на котором Лейли до сих пор любила говорить. Для знатока эти завитки складывались в строки поэта Руми, гласившие:

 
Базарную площадь мудрец обходил
С горящей лампадой и так говорил:
– Животных и демонов зрю я от века,
Но где же все люди? Ищу человека!
 

Шлем венчал единственный гордый шип в дюжину сантиметров высотой, а кованые края усеивали сотни аккуратных крючков, с которых свешивалась кольчужная бахрома – полотно из искусно сплетенных стальных колечек. Они струились по спине, закрывали голову с боков и на каждом шагу со свистом рассекали воздух. К тринадцати годам Лейли перевидала столько ужасов, со сколькими обычный человек не сталкивается за всю жизнь, – но, по крайней мере, была полностью готова ко встрече со смертью в эти самые безжалостные ночи года.

Лейли отточенным движением подтянула повыше шарф, чтобы он закрывал нос и рот, и постаралась не вдыхать слишком глубоко (ей не раз приходилось бежать в дом за стаканом теплой воды, когда неосмотрительный вдох обжигал изнутри горло). Странно: Чаролес всегда славился своими жестокими зимами, но эта ночь казалась слишком холодной даже для него. И если Лейли была замотана почти до неподвижности, ее спутники были экипированы куда хуже. Отправляясь в путь, им хватило ума вооружиться тяжелыми зимними пальто и ботинками, но в этой земле они все же были чужестранцами, чьи кости не привыкли выносить подобный холод. Лейли невольно задумалась, как они его выдержат. Эти двое понятия не имели, на что согласились, и часть Лейли опасалась, что вскоре они попросту сбегут с криками. Лишь тогда она осознала, с какой поспешностью положилась на их поддержку, и немедленно себя за это возненавидела. Лейли была слишком гордой, чтобы принимать благотворительность, – но слишком умной, чтобы от нее отказываться. По правде говоря, ей никто раньше не предлагал помощь, и она просто не сумела оттолкнуть протянутую руку. Конечно, она сумеет ужиться с этими странными детьми в обмен на содействие; но смогут ли ее хрупкие гости пережить эту ночь?

Лейли впилась в ладонь серебристыми кончиками пальцев и в отчаянии сжала челюсти. О, если бы она только могла – она бы куда охотнее умерла, чем приняла жалость случайных незнакомцев.

* * *

Чем дальше они продвигались, тем глубже увязали в снегу. Вскоре все трое провалились по бедро; никто не знал, сколько им еще идти. Лейли мельком оглянулась на спутников, но до сих пор они не издали ни звука жалобы, и это вызвало у нее скупое уважение. А еще впервые за долгое время побудило сделать что-то доброе.

Она резко остановилась, и Алиса с Оливером тут же последовали ее примеру. Лейли вот уже два года не испытывала желания делиться, но сегодняшний день был исключением во всех отношениях – а потому она извлекла из глубин плаща маленький кисет со спичками и предложила его содержимое гостям.

Казалось, те не поняли.

Алиса помотала головой.

– С-спасибо, н-не нужно, – торопливо простучала она зубами.

Оливер тоже покачал головой.

– Зачем это?

– Чтобы согреться, – ответила Лейли смущенно и – ничего, если я в этом признаюсь? – обиженно.

– Од-дна с-спичка? – проговорила Алиса, продолжая дрожать. – Как м-можно с-согреться од-дной с-спичкой?

Лейли отдернула руку, уязвленная отказом, и отвела глаза. Ее вдруг затопил стыд, что она вообще решила что-то им предлагать. Затем она со злостью выхватила из кисета одну спичку и быстро сунула ее в рот, мысленно поклявшись не утруждаться впредь благотворительностью.

Алиса ахнула.

– Что т-ты…

Но лицо Лейли уже вспыхнуло свекольно-красным, и Алиса не решилась закончить фразу. Тело мордешора быстро охватил жар, и вскоре ее щеки приобрели здоровый розовый оттенок. Это тепло не жило долго, но всегда помогало перетерпеть самые суровые часы зимних бдений.

– Что ты сделала? – наконец прошептал изумленный Оливер. – Ты правда сейчас съела спичку?

Лейли было тепло и самую капельку сонно. Она медленно моргнула и улыбнулась, вряд ли это даже заметив.

– Ага, – ответила она. – Съела.

– Но…

– Я знаю, – тихо перебила Лейли. – Некоторые не одобряют использование Сверков, но мне, вот честно, плевать.

– Не в этом дело, – сказал Оливер. – Мы просто никогда раньше не видели таких штук. В Ференвуде не едят спички.

Лейли, немного смягчившись, подняла на него глаза.

– О.

– К-как они р-работают? – спросила Алиса, которую к тому времени замело уже до пояса.

– Ну, – начала Лейли, склонив голову, – они работают не для всех. Но принцип в том, что ты их ешь, они загораются и согревают тебя изнутри.

– П-потрясающе, – пролепетала Алиса, которая теперь смотрела на карманы Лейли с куда большей жадностью.

– Погоди, – сказал Оливер. – А почему они работают не для всех?

Сам по себе вопрос был резонный – но Оливер допустил ошибку, не только его задав, но и коснувшись при этом Лейли. Девочка холодным немигающим взглядом уставилась на ладонь, которая покоилась на ее плече, и задумалась, не лишился ли он остатков ума. Ее тело было ее делом, и она не разрешала до себя дотрагиваться. Проблема заключалась в том, что Оливер вряд ли вообще осознал свой жест.

Призрачное полночное сияние высеребрило ее глаза, вызолотило остроконечный шлем и каким-то образом сделало почти бесплотной: не живой, не мертвой, недостижимой и бесконечно гневной – даже когда ее губы улыбались. Лейли была ослепительной девочкой, и Оливер Ньюбэнкс рисковал ослепнуть с минуты на минуту. Но Лейли никогда не понимала, чем других так завораживает ее танец со смертью, что волнующего они находят в тенях погоста. Ее лишь злило выделяться подобным образом.

Поэтому она взглянула Оливеру прямо в глаза и очень тихо ответила:

– Не во всех, знаешь ли, есть правильная искра.

После чего толкнула его в снег.

* * *

Оливер испытывал смешанные чувства по поводу того, что его так бесцеремонно пихнули на землю. Сейчас ему было уже четырнадцать лет, и его все вернее начинали интересовать те незримые щекотливые связи, которые устанавливаются между сердцами молодых людей, – хоть он пока и не очень в них разбирался. Впрочем, когда он поднялся на ноги и догнал девочек, те уже добрались до огромной поляны, ступать на которую не рисковали даже деревья.

Сверху сцена могла показаться скудной: белый задник, густо опушенный свежим снегом, и три фигурки в зимних пальто, обступившие полузасыпанную ванну на когтистых лапах. Каким-то невероятным образом здесь было еще холоднее – словно отсутствие любой жизни отторгало от этого места тепло, – а еще отчаянно тихо. Ненормально тихо. Ни растение, ни насекомое, ни зверь не смели нарушать таинство последнего омовения, а потому они остались только втроем – самая странная компания детей, пришедших наполнить ладони тьмой.

На единую секунду забылось всё: холод, снег, тьма, страх. Ночь разошлась по швам, и на изнанке ее им открылась смертность. Этот последний акт бытия требовал уважения, которому невозможно было научить. Они еще никогда не ощущали себя менее живыми, а потому инстинктивно преклонили колени перед ванной – с губами, запечатанными немотой. Алису и Оливера не пришлось побуждать к молчанию: они вынуждены были молчать. Тени опутали их руки и ноги, окутали глаза и уши, обвили и сдавили кости. Вдохи становились все мельче, пока не затихли совсем; рты больше не шевелились; с губ не слетало ни звука; и из этой абсолютной тишины вдруг родилось понимание: жизнь встречается со смертью только в этих редких случаях, только ради служения обоим мирам и в интересах душ, блуждающих между ними.

Сломи эту связь, и тебя тоже сломают.

Алиса и Оливер судорожно втянули воздух и раскашлялись. Тени взмыли ввысь, и они тоже тяжело поднялись на ноги, растирая горло, губы и онемевшие руки. Их дикие взгляды нашли друг друга – но вторыми, потому что первыми их нашел страх, – и они теснее прижались боками, безмолвно обсуждая все то, чему предстояло остаться невысказанным.

Лейли разочарованно вздохнула.

Алиса и Оливер никогда не стали бы настоящими мордешорами – для этого требовалась особая кровь, – но если они хотели принести хоть на полногтя пользы, первым делом им нужно было разучиться бояться.

* * *

У ванны не было ни крана, ни трубы, ни ручек, ни рычагов – но, когда Лейли положила покрасневшие голые руки на фарфоровые бортики, вода сама начала подниматься из глубины – сперва медленно, а потом все быстрее, пока с плеском не ударилась о края.

Откуда она бралась, не знала и сама Лейли; главное, что она появлялась. Первая порция была надушена сильнее всего. Алиса и Оливер склонились над ванной, загипнотизированные густым сладким ароматом; вряд ли они сознавали его предназначение. Видите ли, запах служил приманкой для мертвецов, и, судя по отдаленному шороху и щелканью костей, паломничество к воде уже началось.

Подгнившие трупы один за другим начали пробираться через снег. Иногда они запинались о собственные ноги, а иногда рвали жилы неудачно вылезшей костью. К чести Лейли, она глубоко смутилась. (В конце концов, это по ее вине они разваливались на части.) Девочка знала, что уже давно должна была препроводить их в мир иной, – но это была тяжелая, неблагодарная работа, и обычно никто не оценивал внешний вид ее клиентов.

Алиса и Оливер не смогли скрыть отвращения.

Лейли приняла их реакцию довольно близко к сердцу – но, если мне позволят высказать свое скромное мнение, даже свежайшие трупы произвели бы на ее гостей то же впечатление. (На самом деле я пыталась объяснять это и Лейли, но она просто отказалась слушать. Боюсь, эта девочка слишком строга к себе.)

Тем временем она не отрывала взгляда от мертвецов, тщательно рассчитывая момент для остановки их шествия. Ради спокойствия гостей она выбрала периметр побольше – и, когда вокруг ванны оставался трехметровый радиус, подняла руку. Ни одного слова, лишь простой жест – и все сорок шесть трупов споткнулись и повалились на землю перепутанной грудой. Лейли поморщилась, услышав, как у одного мужчины оторвалась и укатилась в снег лодыжка. Не в таком виде хотела она представить гостям свою работу.

Оливер с трудом сглотнул желчь, которую проглатывал уже по меньшей мере четырежды. Алиса столько же раз была близка к обмороку и продолжала стоять только благодаря воображаемой вони, которая поднималась от кучи гнилой плоти и против воли удерживала ее в сознании. Вот чем, подумала она, вознаградила меня блестящая Сдача. А я-то едва могла поверить своему счастью.

Лейли перевела взгляд на ванну, и Алиса с благодарностью ухватилась за повод отвести глаза от искореженных трупов. Воду уже затянула тонкая корка льда, но Лейли расколола ее мягкими, уверенными движениями. Алису снова пробрала дрожь, но она, с трудом удерживаясь от рвоты, все-таки заставила себя спросить:

– Может быть, занесем ванну внутрь?

Лейли даже на нее не посмотрела.

– Нельзя омывать мертвых там, где еще спят живые, – вот и все, что она сказала.

Алиса промолчала, боясь опять ляпнуть какую-нибудь глупость. Лейли начала казаться ей куда более пугающей, чем все мертвецы, встреченные до сих пор, и даже Оливер (который терял способность связно мыслить перед столь прекрасным фасадом) внезапно решил пересмотреть свое влечение к этой юной особе.

Возможно, дело было в куче тел, сваленных у них за спиной, или чьем-то пальце, который он стряхнул с рукава, но все происходящее было предельно неромантичным – хотя Оливер пока и не мог сформулировать почему. На самом деле они с Алисой уже были готовы признать это приключение худшим в своей жизни, когда Лейли сделала нечто столь странное и прекрасное, что оно на секунду заставило их позабыть обо всех страхах.

Девочка очень, очень медленно коснулась губ, на пару секунд задержалась пальцами в расщелине между ними, а затем бережно достала изо рта лепесток красной розы.

И бросила в ванну.

Вода в ней тотчас же изменилась. Теперь это было кипящее, клокочущее багровое море. Алиса пошатнулась и едва не упала; Оливер поспешил ее подхватить, глядя на Лейли с изумлением и чуть ли не трепетом.

Та не сводила глаз с воды.

– Выберите по телу, – сказала она тихо. – Вам придется принести их сюда самим.

* * *

Алиса и Оливер одновременно бросились в стороны.

Лейли не смотрела им вслед, иначе заметила бы, как они спотыкаются – наполовину от страха, наполовину от странного возбуждения, – спеша к куче тел и подгоняя друг друга, чтобы не растерять остатки пока согревающего их мужества. Нет, она была чересчур занята, созерцая воду, расчесывая ее буруны взглядом, точно гребнем, в поисках чего-то – возможно, знака, что поступила верно? Понимаете, Лейли начала задумываться, могло ли предложение помощи быть таким уж бескорыстным. У девочки закружилась голова и ослабли колени. Теперь ей казалось, что она поторопилась с согласием, что отчаянная нужда в помощи лишила ее последних крох благоразумия.

Чем дольше она стояла у ванны, тем беспощаднее вгрызалась в нее ночь. Неужели она в самом деле продалась паре незнакомцев? И ради чего? Короткой передышки от дела, на которое была обречена? Почему она так легко сломалась? Но хуже всего был вопрос:

Что они возьмут у нее после того, как она возьмет то, что хочет, у них?

Лейли неоткуда было узнать, что ее страхи беспочвенны. Она не понимала сердец своих случайных помощников и никогда не встречала незнакомцев, чьи намерения были бы чисты. Нет, она жила в мире, где доброта подводила ее, где темнота поглощала ее, где даже те, кого она любила, преследовали или отвергали ее. Не было такого чудовища, вурдалака или трупа в могиле, которые могли бы причинить ей больше боли, чем уже причинили люди, – и Лейли боялась, что сегодня ночью допустила самую серьезную ошибку.

Поэтому, когда ее спутники вернулись – со смертью в руках и добрыми деяниями в мыслях, – Лейли уже захлопнула двери и ставни своей души. Она больше не собиралась им грубить, но лишь тонкая грань отделяла ее от безжалостности. Теперь Лейли было все равно, чье сердце она может ранить, – покуда это сердце не было ее собственным.

* * *

Алиса вернулась первой.

Она несла маленького ребенка – мальчика лет семи или восьми – и открыто плакала. Внезапно потеряли значение ее невинность, страхи и ребяческий подход к их сегодняшнему мрачному труду. Потому что одно дело – узреть смерть, и совсем другое – коснуться ее. Ребенок у нее в руках был слишком настоящим, слишком человеческим, и Алиса ничего не могла с собой поделать. По правде говоря, она балансировала на грани тихой истерики, и Лейли точно недоставало терпения с ней возиться.

– Вытри лицо, – велела она. – И давай скорее.

– Как ты можешь быть такой черствой? – У Алисы надломился голос, руки задрожали от непривычного веса, и тело мальчика мягко соскользнуло в снег. Она принялась рывками утирать слезы. – Как можешь совсем ничего не чув…

– Не тебе рассуждать о моих чувствах. – С этими словами Лейли достала маленький кнут, свисавший с ремня под ее плащом, и резко хлестнула воздух.

Алиса ахнула.

Лейли даже не обратила внимания. Алиса могла горевать в свое удовольствие, но для Лейли это было уже невозможно. Для нее призрак маленького мальчика оставался более чем реален. Прямо сейчас он увивался вокруг ванны, отпуская язвительные комментарии по поводу Алисиного лица. Лейли снова хлестнула по воздуху, и дух с воплем растаял – но лишь на секунду. В такой форме им трудно было причинить вред, но кнут помогал держать в узде самых гадких. Лейли в третий раз щелкнула хлыстом («Да ради Ферен!» – завопила Алиса), и присмиревший дух наконец завис над ванной, ожидая, когда его переправят в Запределье.

– Опусти тело в ванну, – распорядилась Лейли. – Сейчас же.

Алиса с трудом сглотнула, но не решилась спорить. Повторное прикосновение к мертвецу потребовало от нее огромных усилий, однако она все же сумела сдержать слезы, приподнять мальчика и погрузить его в воду.

Кипящие буруны мгновенно успокоились, и красная поверхность просветлела, снова сделавшись прозрачной.

Алиса улыбнулась.

Лейли тем временем принялась расчищать снег неподалеку. Затем она вытащила из-под пороши большой железный сундук и откинула крышку, под которой оказался целый набор древних инструментов и приспособлений. Лейли выбрала несколько щеток с жесткой щетиной, протянула две из них Алисе и сказала:

– Теперь соскреби всю грязь.

Алиса смотрела на нее глазами, круглыми от страха.

– Что ты имеешь в виду? – прошептала она.

Лейли кивнула на воду.

– Сейчас он кажется чистым. Но когда ты закончишь, мы увидим, чего на самом деле стоят твои слезы.

* * *

Чтобы отмыть шесть тел, потребовалось семь часов. Руки покраснели и загрубели, пальцы онемели, а носы замерзли до потери всякой чувствительности. К концу ночи трое детей сами были едва не при смерти. Один мертвец оказался таким грязным, что тени не просто липли к нему – они покрывали его почти непроницаемым коконом, и Оливеру пришлось буквально сдирать эту темноту слой за слоем. К чести Алисы, она быстро оставила слезы, черпая силы из столь глубокого внутреннего колодца, что это не укрылось даже от глаз Лейли. Ее гостей переполняла невероятная решительность; за всю ночь с их губ не сорвалось ни слова жалобы, и Лейли наконец начала сознавать, что перед ней не вполне обычные дети. И что они, возможно, все-таки не намерены ей вредить.

* * *

Солнце сменило на дежурстве луну.

Небо начало неуверенно расцветать золотыми фиалками и одуванчиковой синью. У детей подламывались ноги от холода и почти не гнулись пальцы – но ночная работа была еще далека от завершения. Лейли (которая, между прочим, не более десяти часов назад в одиночку вымыла девять тел) еле шевелилась от усталости, но все-таки сделала одно финальное усилие: непослушными руками достала кучу прищепок и протянула Алисе и Оливеру по паре трясущихся горстей. Они принялись за дело молча и так медленно, будто двигались в молоке.

Наполовину промокших, наполовину замерзших мертвецов еще нужно было подвесить на бельевую веревку. Дети прицепили к тросу кольца и зафиксировали в них шеи, колени, локти и другие выступающие части тел – что под руку попалось. Развешенные на просушку, мертвецы покорно склонили голову на каменную грудь. Обмякшие конечности слегка покачивались на ветру – как и сырая одежда. Теперь на веревке висели пятнадцать трупов: шесть новых и девять старых. Наши герои отступили на шаг, чтобы полюбоваться работой, дружно повалились в снег и немедленно там уснули.

* * *

Вскоре их разбудило яркое солнце.

Золотая сфера парила прямо над головой, излучая тепло с жизнерадостностью, которая в нынешних условиях была по меньшей мере неуместна. Снег под шеями и щиколотками детей уже подтаял мягкими впадинами, а там, где они свернулись калачиками, вдоль изгибов тел выросли покатые холмы. Сонные, оцепенелые, мокрые до последней нитки, они наконец распахнули шесть затуманенных глаз навстречу новому дню.

Несколько птах слетелись на ветку в отдалении, чтобы обсудить утренние новости. Лейли заметила, как они за ней наблюдают, со стоном отвернулась и принялась растирать лицо. Они редко разговаривали, но Лейли знала, что птицы ее жалеют, и это важничанье и вздернутые клювы вызывали у нее обиду. Девочку возмущало, что потом они просто расправляют крылья и улетают прочь – даже и тогда глядя на нее сверху вниз. Однажды она взобралась на высоченное дерево, чтобы хоть раз встретиться с ними нос к носу, но не успела насладиться своим глупым триумфом, как три голубя развернули хвосты и испражнились ей прямо на макушку. Вспомнив этот случай, Лейли метнула в птиц хмурый взгляд, стряхнула со шлема воображаемый помет и принялась выбираться из подтаявшего снега.

Алиса и Оливер тем временем продолжали сидеть в слякоти – совершенно сбитые с толку и, похоже, не вполне понимающие, где находятся. Наконец они помогли друг другу встать и растерянно заморгали на полуденном солнце. Усталые, голодные, отчаянно мечтающие о ванне, они уставились на Лейли в ожидании дальнейших указаний. В глубине души оба надеялись, что теперь девочка пригласит их внутрь, поделится завтраком или хотя бы покажет, где раздобыть горячей воды…

Но вместо этого она сказала:

– Так, не расслабляемся, – и устало взмахнула ладонью. – Надо отправить их, пока снова не запачкались. Тела сейчас очень уязвимы.

Сказать, что Алиса и Оливер были измождены до крайней степени, было бы преступным преуменьшением, – однако им не оставалось особого выбора. Алиса согласилась на Задание, Оливер согласился помочь Алисе, и они оба согласились помочь Лейли. Поэтому они только кивнули, стиснули зубы и поковыляли вперед, хлюпая на каждом шагу.

Втроем они сняли мертвецов с бельевой веревки. Пока они спали, трупы успели закоченеть – на подбородках и ушах наросли сосульки. К счастью, они уже начали оттаивать на ярком солнце, что несколько упрощало задачу. Отстегнутые тела с громким стуком повалились на землю, и Алисе с Оливером, которые теперь стояли по щиколотку в мертвецах, было велено ждать на месте. Лейли удалилась в темнеющий вдалеке сарай на поиски инструментов, необходимых для следующего этапа.

В ее отсутствие Алисе и Оливеру выпала возможность как следует обдумать ужасные события прошлого вечера. Алиса старалась не терять оптимизма, но у Оливера он выпал еще в районе ворот. Они до заледенелых коленей были выпачканы в грязи, стояли насквозь потные, в липнущей к телу мокрой одежде, умирали от голода и усталости – а теперь еще и вынуждены были ждать среди кучи подтаявших тел. Оливер при всем желании не мог увидеть в этой ситуации ничего хорошего.

– Подумать только, – пробормотал он. – Вот чем обернулась для тебя победа на Сдаче!

Он скрестил руки и неверяще покачал головой.

– Ужасное дело, как по-моему. Просто кошмарное.

– Но…

– Возможно, – перебил девочку Оливер, и лицо его просветлело, – возможно, нам лучше вернуться домой.

– Оливер! – ахнула Алиса. – Да как у тебя язык повернулся?

– Ты только подумай! Разве не здорово было бы оказаться сейчас дома?

– Ты волен идти куда угодно, – строго сказала Алиса. – Но я останусь здесь. Я согласилась на это Задание и доведу его до конца – с тобой или без тебя, Оливер Ньюбэнкс. И можешь хныкать сколько угодно.

– Разве ты не понимаешь? Это идеальный план, – продолжал убеждать ее Оливер с горящими глазами. – Твой отец теперь городской Старейшина. Думаю, уж для тебя-то он сделает исключение. Ты попросишь о Пересдаче, и дело с концом. Уверен, они пойдут навстречу.

– Не смеши мои тапочки. У меня это и так вторая попытка, не хватало только третьей. К тому же, – фыркнула Алиса, – они уже сделали исключение, когда послали меня сюда. Ференвуд сейчас пытается наладить связи с другими волшебными землями, и папа говорил, как важен мой успех, чтобы мы могли и дальше развиваться в этом направлении. В любом случае, именно потому, что он теперь Старейшина, я не имею права сдаваться. С тех пор, как он вернулся, дела идут просто чудесно. Я не могу его подвести. Нужно просто усерднее работать с тем, что есть…

– С тем, что есть? – воскликнул Оливер. – А что у нас есть, Алиса? Груда мертвецов и девчонка, которая от них без ума. Видит Ферен, это не так уж много!

– Знаешь, Оливер Ньюбэнкс, – сказала Алиса, вскинув бровь, – от кого-кого, а от тебя я такого не ожидала.

– Ты о чем?

– Просто удивлена, как ты отзываешься о нашей хозяйке. – И Алиса улыбнулась. – Мне-то показалось, что ты с нее глаз не сводишь.

Оливер залился густым румянцем, молчал целых семь с половиной секунд, а когда наконец заговорил, выдавил только:

– Что… что за глупости. Понятия не имею, о чем ты.

Именно в этот момент Лейли и показалась из сарая.

Она в самом деле была поразительной девочкой – даже вымазанная в саже, – и Оливер Ньюбэнкс (который, по моему мнению, подозрительно много спорил) не мог этого не замечать. Неестественный цвет ее глаз отражал свет, будто жидкое олово. Лейли сняла шлем, сунув его под мышку, и это оставило ее волосы слегка встрепанными. Несколько серебристых прядей выбились из-под тщательно повязанного платка и теперь струились по бокам лица, придавая чертам обманчивую мягкость. Обманчивую – потому что Лейли тащила длинную плоскую телегу и на каждом шагу хмурилась от тяжелой ноши. Она остановилась на секунду – только чтобы смахнуть с брови пот, – и, заметив растрепавшиеся волосы, быстро убрала их обратно под платок. Лишь тогда Алиса и Оливер разглядели ее поклажу, вспомнили о манерах и дружно бросились на помощь. В телеге, плотно уложенные штабелями, ехали десятки простых деревянных гробов.

Сердце Алисы пропустило удар. У Оливера желудок завязался узлом.

И все-таки он повел себя по-рыцарски. Что ж, Оливер Ньюбэнкс в самом деле считал Лейли красивой девочкой. Но красоту легко позабыть перед лицом смерти, дряхлости и прочих неприятностей. Поэтому да, Оливер считал Лейли весьма привлекательной (когда у него было время на такие мысли), но не это побудило его сейчас броситься вперед. Было что-то еще в самой Лейли – что-то, что Оливер пока не мог уяснить как следует, – влекущее его к ней; и хотя он не вполне понимал природу этого чувства, в действительности оно было очень простым.