Текст книги "Девочки Талера"

Глава 3

Доминика

Аппетит пропадает, как и не было, жую на автомате, боясь себя выдать. Робби понял буквально, но я-то знаю, что Тимур имел в виду.

Он нашел мой дневник и Лаки. Проверить, что Доминика Гордиевская сменила имя на Веронику Ланину, дело одного дня. Особенно учитывая возможности Талерова.

Я для него умерла. Больше нет той маленькой Доминики, которая была, по его словам, всем, что у него есть. Осталась Ника – лживая предательница и воровка.

Я ведь сразу заметила, что он избегает называть меня полным именем, думала, это привычка. Нет, он оставил Доминике все то, что было хорошего в его памяти. А Нике досталось остальное.

Прикидываю, за сколько можно продать квартиру, которую отдала мне Сонька. Хорошо, если дадут десять тысяч, город маленький, и квартиры там дешевые. Но я не могу вот так продать квартиру и сбежать в никуда.

Сейчас нельзя об этом и думать, я не могу просто увезти дочь, меня найдут максимум через пару часов. Если я хочу исчезнуть, надо основательно подготовиться. А сейчас просто быть рядом с малышкой. И никто не должен догадываться о моих планах, даже Робби.

Пока я ем, входит та самая женщина, что передавала мне дочку. Тим говорил, это горничная.

– Тимур Демьянович попросил вас подняться к ребенку, пока в вашей комнате идет уборка.

Вскакиваю и, дожевывая на ходу, бегу из кухни. Робби машет тетрадкой и кричит вдогонку, что ждет меня на полдник и что мне положено шестиразовое питание.

Я читала о грудном вскармливании, и сама знаю, что нужно много пить, даже если есть я много не могу. Поэтому с Робби мы будем видеться часто.

Перепрыгиваю через ступеньку, чтобы скорее оказаться наверху. Вбегаю в детскую – моя девочка спит, сладко причмокивая во сне. Опускаюсь на пол возле кроватки, смотрю на нее через бортик и наглядеться не могу. Самой не верится, что я могу к ней прикоснуться, погладить щечку, поцеловать пальчики.

Внезапно раздается звук закрывающейся двери, поднимаю голову и только сейчас замечаю еще одну дверь, ведущую в соседнюю комнату. А соседняя комната – спальня Тимура.

Подхожу, поворачиваю ручку – не заперто. Осторожно открываю и заглядываю внутрь – Тим спит на кровати, подмяв под себя подушку, и у меня на мгновение сжимается сердце. Когда-то, в другой жизни, он так подминал меня, и мне совсем не было тяжело. Наоборот, мне нравилось.

Наверное, Тимур оставил дверь приоткрытой, чтобы услышать, когда малышка проснется, а та захлопнулась от сквозняка.

Подхожу ближе и замираю. Во сне Тим совсем не такой, его лицо не похоже на защитную маску, которую надевают хоккейные вратари, чтобы защититься от удара шайбой.

Он тоже не спал эти дни, как и я. Я – от того, что меня разлучили с дочкой, а он от того, что пытался сам справиться с маленьким ребенком.

Хочется погладить густые жесткие волосы, колючие от щетины щеки, упрямый рот. Протягиваю руку – я прикоснусь еле слышно, он ничего не почувствует…

– Ника… – раздается в тишине полустон-полушепот. Тим подминает подушку сильнее и повторяет во сне: – Ника…

Медленно пячусь назад, пока не упираюсь спиной в прохладную стену. Нащупываю ручку двери, проскальзываю в детскую и закрываю дверь.

Ноги дрожат, снова опускаюсь возле кроватки и ложусь на мягкий коврик, обняв себя за плечи. Моя дочь и ее отец спят, а я думаю о том, что никогда не смогу разгадать загадку по имени Тим Талер. И главное, я не уверена, надо ли мне ее разгадывать.

* * *

Тимур

Мне снится Ника. Сквозь сон слышу ее запах – тонкий, манящий, сводящий с ума. К нему примешивается еще один – сладкий, молочный запах моей дочки. И до меня только сейчас доходит, что моя малышка пахнет Никой.

Тянусь к ней, она не сопротивляется, подминаю под себя – я все помню, что обещал, и не собираюсь нарушать обещание. Просто хочется снова почувствовать ее под собой, пропустить сквозь пальцы шелковые пряди, провести губами по чувствительной белой коже.

– Ника… – шепчу, вдыхая знакомый аромат, – Ника…

Она ускользает из рук, плывет по воздуху и начинает таять, развеиваться как дым. Открываю глаза – Ники нет, есть подушка, которую я вжимаю в себя как раньше вжимал Нику. По-хорошему, в ней должна быть пробита неслабая дыра.

Отбрасываю подушку и откидываюсь на спину. Не могу поверить, что Ника рядом, в моем доме. Я жесть как боялся этого, и в то же время хотел до дрожи.

Она прибежала сразу, как только ей сняли швы и выписали из роддома. Я уже знал, мне позвонили и отчитались. И я ждал ее, позволил охране впустить во двор и вышел навстречу.

Ника стояла у ворот, обхватив себя руками. Увидела меня, глаза на миг вспыхнули, а мне будто кислотой по сердцу плеснули. Шипело и разъедало, я даже слышал, как оно шипит внутри.

Ждал, она скажет, что не может без меня, что я ей нужен. Что хочет вернуться ко мне. Что ее заставили, вынудили, запугали. Не знаю, пусть бы что угодно сочинила. Всякой херне бы поверил, клянусь.

Но она только подбородок вздернула и глазами сверкнула.

– Я не к тебе пришла, Тимур Талеров. Я хочу видеть свою дочь и не уйду отсюда, пока не увижу.

Звездец меня накрыло. Сам не знаю, откуда хватило выдержки, но я даже не шелохнулся. Руки на груди сложил и ровно так заговорил, не истерил ни разу.

– Уходи, Ника, я все сказал.

Она сверлила меня своими глазами чернющими, а я хотел одного – чтобы ей больно было хоть немного так как мне. Она мне душу выжгла – дотла, до черной копоти, а я понимал, что где-то внутри, в глубине я даже рад. Зачем мне душа, если ее может так выворачивать?

Я думал, что больно – это когда бьют ногами, завалив на пол толпой. Когда руки выкручивают из суставов, что из глаз искры сыплются. Когда руки вывернуты, а тебе пробивают грудину коротким прямым. Когда в голову стреляют из снайперской винтовки. Так вот, херня это все, детский лепет.

Больно – это когда она смотрит на тебя пустым холодным взглядом и говорит:

– Да, я виновата перед тобой Тимур, но ты не меня наказываешь, ты наказываешь нашу дочь. Я нужна ей, она такая маленькая, как ты собираешься сам справляться?

– Я найду ей няню. А ты отсюда уйдешь, Ника. Я сказал, что для тебя в этом доме нет места, не вынуждай меня применять силу, чтобы вывести тебя за ворота.

Она смотрела на меня неверяще, когда я разворачивался, подзывал Илью и отдавал распоряжения. Кричала мне вслед, что я бездушная сволочь. Как будто я этого не знаю. Я ушел в дом и не оглядывался, хотя ее отчаянный, ненавидящий взгляд жег спину не хуже напалма. Я был уверен, что она так просто не сдастся, и не ошибся. На следующий же день она бросилась под колеса моего автомобиля.

Я успел затормозить прежде, чем узнал Нику. Она ничего не говорила, только смотрела на меня как на врага. И я ничего не сказал. Вышел из машины, взял за локоть и усадил на переднее сиденье.

Сам сел за руль и повернул в сторону того городка, в котором ее беременной нашел.

– Тебе придется меня убить, Тимур, – она первой нарушила молчание, – но я не откажусь от дочери.

Не вижу смысла продолжать разговор. Мы не договоримся, потому что разговаривать не о чем. Позицию свою я озвучил, как поступать дальше – ее дело.

– Я буду приходить каждый день, – она все ещё пыталась достучаться, но я лишь плечами пожал.

– Как хочешь. У меня достаточно укомплектован штат охраны, чтобы тебя не впускать, Ника.

Больше мы не разговаривали. Она сидела, отвернувшись к окну, и угрюмо следила за несущимися мимо пейзажами. А я гадал, что за странные чувства переполняют меня, стоит только подумать об этой девушке. Не говоря уже о том, чтобы увидеть.

Больше всего это похоже на ненависть. Я мало кого ненавидел в жизни, но хорошо помню ощущения, когда перехватывает дыхание и кажется, что голова горит огнем. Такое несколько раз было со мной в детстве.

Когда я стал старше, понял, что ненавидеть – это непродуктивно, это лишняя трата сил и энергии. И вот теперь меня накрывает тем же испепеляющим чувством. Так же сбивается дыхание, вот только горит уже все нутро, не только голова. Значит, я ее ненавижу?

Но почему тогда чем больнее я делаю ей, тем больше сгораю сам?

– Ника, ты меня ненавидишь?

– Нет.

Она сидела неподвижно, подобрав коленки. На миг я представил, что мы едем к нам домой, в наш дом, где спит наша дочь.

И никогда в жизни я не ездил так медленно, как тем вечером. Была бы более длинная дорога, по ней бы поехал, только чтоб дольше она сидела рядом, на расстоянии протянутой руки, смотрела в окно, поджав губы. Пусть не разговаривала со мной, главное, что рядом.

Когда приехали, не стал выходить из машины, потому что не удержался бы и следом пошел. Но вот от того, чтобы схватить за руку, не удержался. Она остановилась, но и не обернулась.

– Почему?

Думал, не поймет, о чем я, но она поняла.

– Тебя больше нет для меня, Тимур. Нельзя ненавидеть то, чего нет.

И тогда стало так херово, что я чуть не завыл. Она выдернула руку и ушла, а я еще сидел у нее под домом пока не опомнился. Дома маленький ребенок, очередную няню я выгнал в шею. Втопил педаль газа, развернулся на месте и рванул обратно.

Я хочу, чтобы она меня ненавидела, строила планы мести, мечтала о том дне, когда я сдохну, чтобы плюнуть на мою могилу. Все, что угодно, только не это холодное равнодушие в глазах.

Мне кажется, дочка хнычет во сне. Подрываюсь и бегу к двери. Родительский блок радионяни я распорядился поставить в комнате Ники. Влетаю в детскую и останавливаюсь, ошалевший.

Ника спит на полу, свернувшись в клубок возле детской кроватки на пушистом коврике. Малышка хныкает уже громче, и она открывает глаза. Она еще не переоделась, до сих пор в моей рубашке – Армани, какой же еще. На груди два влажных пятна, и у меня все тяжелеет.

– Извини, пожалуйста, Тимур, – она смотрит испуганно, оглядываясь по сторонам, – я нечаянно уснула.

– Покорми ребенка, а я узнаю, что с твоей комнатой, – говорю как можно более холодно и захлопываю дверь.

Кажется, для кого-то настали нелегкие времена, и этот кто-то не Ника.

Глава 4

Доминика

Я была уверена, что он меня прогонит. Как уснула, сама не знаю, наверное, меня убаюкало сладкое сопение моей девочки. Сквозь сон услышала ее писк, и когда увидела нависающее насупленное лицо Тимура, чуть сердце от страха из груди не выпрыгнуло.

Потому что он мне снился. Не настоящий Тимур Талеров, какой он на самом деле, а другой Тим. Каким бы мне хотелось его видеть. С открытым теплым взглядом и улыбкой.

Но надо мной нависает живой Тимур, который смотрит настороженно и с недоверием, и я в страхе вскакиваю с пола.

Показалось даже, что у него челюсти щелкают как у волка. Но он лишь говорит, что узнает про комнату, и чтобы я покормила ребёнка. И уходит.

Дверь можно закрывать и потише, но я не в том положении, чтобы указывать хозяину дома. А теперь еще и моему работодателю.

Молоко снова протекло на рубашку, стоило дочке заплакать. Бегу в ванную, быстро мою руки. Расстегиваю пуговицы, достаю из кроватки свою девочку и сажусь в кресло.

Не могу глаз от нее оторвать, какая же она чудесная! Сначала малышка ест жадно, захлебываясь и причмокивая. А потом начинает баловаться. Улыбается, когда я щекочу ей щечку, утыкается личиком мне в грудь.

Она уже давно наелась, но не отпускает меня, и мне самой хочется подольше с ней посидеть. Но на видео о грудном кормлении, которые я смотрела, говорилось, что нужно подержать ребенка вертикально.

Встаю, прижимаюсь щекой к крошечному лобику. Хожу с малышкой по комнате, рассказываю, как я ее люблю, как мы пойдём с ней гулять, какие там красивые растут цветочки и летают птички.

Она внимательно слушает и сопит мне в шею. Я бы часами так ходила, но спиной чувствую прожигающий насквозь взгляд.

Понимаю, что это Тимур раньше, чем слышу ровный голос.

– Ей нужно сменить подгузник. Ты не умеешь, давай мне ребёнка, я покажу, как.

Я ожидала услышать все, что угодно, но только не это. Он правда собирается меня учить? Не выгоняет за то, что я ничего не умею, а хочет помочь?

Тимур подходит, берет дочку, и она громко протестует, когда я ее отдаю. У меня такое чувство, будто это часть меня отделилась. И только то, что он отец, помогает смириться и не отобрать ее обратно.

Замечаю залипший взгляд Тимура на моей обнаженной груди и поспешно запахиваю полу рубашки.

Ошарашенно наблюдаю, как Тим успокаивает нашу девочку, как покачивает ее, как нежно прижимается губами к недовольно сморщенному личику.

И улыбается. Тим Талер улыбается. Ни за что бы не поверила, если бы не видела своими глазами.

Дочка успокаивается в его больших руках – она в них как котенок, кажется совсем крошечной. Тим разговаривает с ней, и его голос звучит по-другому. Мягче, тише, успокаивающе. Даже не верится, что он умеет так разговаривать.

Тимур меняет ей подгузник уверенными, привычными движениями опытного родителя, а я стою за его спиной и смотрю.

Уверена, что у меня тоже получится, я не боюсь взять ее на руки, не боюсь сделать что-то неправильно. Я чувствую свою девочку, как будто мы настроены на одну волну.

Тимур продолжает играть с дочкой и, не оборачиваясь, говорит:

– Твоя комната готова, Ника. Иди, приведи себя в порядок. Я одену ребенка и вынесу с коляской в беседку. Выйдешь во двор, будешь с ней гулять, она хорошо спит на свежем воздухе. И не забудь поесть. Можешь взять еду с собой в беседку, попросишь Роберта, он упакует.

Молча киваю и спускаюсь в свою комнату под лестницей. На первом этаже есть ванная и туалет, там я писала Тимуру записку сто лет тому назад.

Захожу в комнату – здесь стало намного уютнее. Мне даже шторы повесили на окно. Кровать, конечно, не влезла, но диван меня вполне устраивает.

Возле дивана тумбочка, на ней стоит ночник и продолговатая коробочка, в которой я узнаю приемник от радионяни. Тим не хочет, чтобы я находилась поблизости, но позаботился, чтобы я в любую секунду могла слышать свою девочку.

В комнату даже поместился небольшой двустворчатый шкаф. У меня есть все, что нужно для жизни, кроме свободы, но я верю, что это ненадолго.

Если честно, я ожидала, что будет хуже, а так все даже неплохо. Тимур не сидит дома целыми днями, и вряд ли он приставит кого-то следить за мной, когда уедет в офис.

Главное, не попадаться ему на глаза, когда он дома. Остальное время я смогу проводить с дочкой, а заодно придумать, как мы можем сбежать от Талера.

Механически открываю дверцу шкафа и бессильно опускаю руки. Там висят мои вещи, которые я оставила в машине Ильи, когда уходила от Тима.

Он их не выбросил, даже считая меня лгуньей и предательницей? Не мужчина, а какая-то бездонная глубина, этот Тимур Талеров. И страшно утонуть, и невозможно отказаться от соблазна с головой в него окунуться. Только вот плата за соблазн оказывается непомерно высокой.

* * *

Перебираю разложенные по полкам вещи. Кружевные прозрачные комплекты белья мне точно не понадобятся, они чересчур непрактичные, хоть и очень красивые. Бюстгальтеры мне слишком тесные и неудобные, в таких не покормишь ребёнка. А соблазнять Тимура я теперь буду только в своих кошмарных снах.

Сгребаю белье в один из фирменных пакетов, которые сложены в дальнем углу шкафа. Видимо, в них принесли вещи из той кладовки, где Тим их хранил. Туда же отправляются короткие соблазнительные платья и юбки, которые очень нравились Тимуру.

Беру в руки черное длинное платье, Тимур сам мне его покупал. Это платье я надевала только один раз, когда примеряла в гардеробной. Тим тогда завелся с пол-оборота, я думала, мы его в тряпку превратим. Нет, не превратили, платье оказалось довольно живучим, только примялось немного. Еще Тимур бретель из шва выдернул, когда с плеча вниз его тянул.

Сейчас бретель на месте, платье отглажено и упаковано в чехол. Смотрю то на него, то на пакеты, но выбросить не могу, не поднимается рука. Пускай висит, а вдруг именно в нем мы сделали нашу девочку?

С легкой грустью вешаю чехол с платьем обратно. Шелковые халатики и сорочки тоже решаю оставить, надо же в чем-то спать. И ночью подниматься к ребёнку через весь этаж голышом не самая лучшая идея.

После душа натягиваю джинсы, футболку, беру пакеты и иду на задний двор, где стоят мусорные баки. Оставляю пакеты возле баков и направляюсь на поиски беседки, о которой говорил Тимур. Уже по дороге вспоминаю, что не зашла к Робби, но мне совсем не хочется есть. Ничего, загляну на кухню на обратном пути.

Беседку замечаю сразу, снаружи двое охранников, внутри возле коляски та высокая женщина – Нина Аркадьевна, Тимур говорил, она горничная. Охранники незнакомые, но вежливые и предупредительные.

Да, непросто будет сбежать от тебя, Тим Талер. Но теперь я знаю, что в мире нет ничего невозможного, стоит только захотеть. А я очень хочу забрать свою дочь и спрятаться так, чтобы он нас никогда не нашел.

И снова я обманываю, на этот раз себя. Больше всего мне бы хотелось, чтобы у нас была обычная нормальная семья. Чтобы мы жили вместе: я, Тимур и наша девочка. Мы любили бы его, а он нас. Он очень хороший отец, и у нас когда-нибудь потом мог бы родиться мальчик, похожий на него.

Но как раз это невозможно, лучше об этом даже не думать. Я отпускаю Нину Аркадьевну, забираю коляску и иду гулять по дорожкам.

* * *

Тимур

Я смотрю из окна кабинета, как Ника катает по двору коляску, и не могу себя заставить уйти. У меня в руках моя рубашка, которую я стащил из корзины для грязного белья. Она в пятнах от молока, она пахнет Никой, и я как последний извращенец втягиваю носом этот полностью сносящий крышняк аромат.

Мне уже несколько раз звонили из офиса, звонили поставщики, и даже один раз позвонил Шерхан. Шерхану я, правда, ответил, и секретарю своему ответил, а остальных просто сбросил.

Еще пять минут, и я всем перезвоню, со всеми поговорю и все решу. Мне нужны эти пять минут, чтобы насмотреться на них, на обеих. Ника о чем-то задумалась, закусила губу и даже лоб наморщила. Такая смешная, она сейчас точно, как ее маленькая копия, которая лежит в коляске. Та тоже любит морщить лобик, особенно когда я ее укладываю спать.

Я уже просек эту хитрую мелочь, каждый раз она начинала хныкать и капризничать, когда я относил ее в кроватку. Потому что однажды случайно отрубился вместе с ней на своей кровати, и ей видимо понравилось. А я очень боюсь ее придавить, я же по сравнению с ней как слон против котенка.

Вижу, как спокойно себя ведет моя девочка, когда рядом Ника, и понимаю, что для дочки лучше нее никого не найти.

Я распорядился отнести в ее комнату вещи, которые все это время простояли в моей гардеробной в чемодане. Она оставила этот чемодан в машине Ильи, когда сбежала от меня, а я не смог себя заставить его выбросить.

Мне уже успели доложить, что Ника выставила к мусорным бакам пакеты с бельем и одеждой, и я сказал, пускай там остаются. Не хочет такое белье, купим другое. Если оно у нее каждый раз так намокает от молока, то кружевная «паутинка» там явно лишняя.

Смотрю на подсохшие пятна и набираю ту докторшу из роддома, которая обещала мне «крутую горку» и сына. Она рассказывает про специальные вкладки для кормящих и про специальное белье.

– А вы не знали, Тимур Демьянович?

Откуда же мне знать, если у меня ничего не течет? А если начнет подтекать, то это уже будет недержание, и тогда мне надо будет идти к совсем другому доктору.

Но врачихе ничего не говорю, ставлю себе пометку заехать в магазин для новорожденных. Там меня уже ждут, дня не прошло, чтобы я у них не затарился под завязку.

Надо бы у Ники узнать, что нужно ей, но мне она вряд ли выдаст список. Подошлю Нину Аркадьевну, пусть спросит. Ника даже сама выбрать может, у всех магазинов сейчас есть онлайн-версия.

Заставляю себя спуститься вниз и сесть в машину. Не хочется от них уезжать, так и тянет обратно. Сутками смотрел бы, как они там во дворе гуляют. Но уже все перезвонили по второму кругу, я еду, а у самого такое чувство, будто за рулем оболочка сидит от Талера. Сам я остался смотреть в окно, как гуляют две похожие друг на друга девочки – одна большая, а вторая маленькая. Одна моя, а вторая нет.

* * *

Доминика

«Поля, Полинка, Полечка», – мысленно называю дочку. Только не эту, которая у меня на руках, эту я могу только крошечкой называть, лапочкой и доченькой. Но когда она подрастет, я бы могла называть ее Полечкой, Полинкой. Полиной звали мою маму, и мне всегда нравилось это имя.

Мы сегодня долго гуляли с малышкой. Она почти все время спала, но мне ни капли не было скучно. Когда дочка проснулась, мы вернулись в дом, я ее покормила и уложила спать, и только потом поняла, как проголодалась.

Сама прибежала к Робби и потребовала много-много еды, чем ужасно его удивила и обрадовала. Теперь мой друг сидит напротив, сложив ладони домиком, и с умилением смотрит как я уминаю все, что он приготовил. А вот чай я допиваю с трудом, глаза слипаются, голова не держится, приходится ее подпирать.

– Тебе нужно поспать, – качает головой Робби, – это никуда не годится, Ника.

– Я посижу тут у тебя, – бормочу, укладывая потяжелевшую голову на локти и устраиваясь удобнее.

У Робби в кухне уютно, пахнет выпечкой и корицей. Блок с приемником от радионяни лежит рядом на столе, я проснусь раньше, чем дочка заворочается. Я каждый вздох ее слышу. Такое ощущение, что у меня свой, особый приемник внутри вмонтирован.

Мне кажется, вокруг много воды, это море. Меня качает на волнах, я плыву, и мне так нравится плыть. Где-то рядом приглушенно звучат мужские голоса. Голоса знакомые, вот только звучат они как будто сквозь толщу воды. И я не могу разобрать, чьи.

– Она здесь работает, Роб, в договоре четко сказано…

– Девочки устали, Тимур, они гуляли почти три часа, хорошо поели, им обеим нужен полноценный дневной сон. Вот, здесь же написано…

Будто страницы шелестят, и меня снова качает, только уже не на волнах. Теперь я точно знаю, что это сон. Мне снится, что Тимур берет меня на руки и несет через весь этаж. Обвиваю его шею – это же сон, а во сне все можно! – и утыкаюсь носом в теплую, пахнущую Талером шею.

– Тим…

Он не отвечает, потому что снится мне, и я тоже замолкаю. Если бы он еще немного поносил меня, так уютно в этом сне, уютнее, чем на кухне у Робби.

Прижимаюсь к твердой груди и слышу, как гулко бухает за упругими мышцами сердце Тима. Странно, что я слышу это во сне. И что затылок у него колючий, чувствую. Тимур всегда стрижет его коротко, мне нравилось щекотать об него ладони.

А потом он исчезает, я чувствую щекой прохладную простыню и вздыхаю. Так намного удобнее, но на руках у Тима спать лучше. Хочется ему об этом сказать.

– Тим…

– Спи, Ника, – слышу прерывистый шепот. Тимур дышит глубоко и часто – наверное, это я такая тяжелая, хоть это и сон. Вот он и запыхался. Его дыхание слышится совсем рядом, похоже, Тим садится возле меня на корточки.

Не уходит, я чувствую его руку на своих волосах. Невесомо проводит по ним ладонью, я ее ловлю и подкладываю себе под щеку.

Это наяву он неприступный, ледяной Тимур Талеров, а здесь, со мной, он другой. И мне он таким намного больше нравится.

– Ты мне нравишься, Тим, – шепчу, удобнее устраиваясь на его руке, и удивленное хмыкание в ответ я уже не слышу, а скорее угадываю, прежде чем окончательно провалиться в сон.