Текст книги "Девочки Талера"

Глава 7

Доминика

Тимур открывает передо мной дверь кабинета, и я прохожу внутрь. Навстречу нам поднимается женщина в белом халате возраста Робби, у нее строгий вид, и мне немного страшно – вдруг она скажет, что я что-то не то делаю или плохо смотрю за малышкой?

Тим ставит переноску на стол, и я достаю своего цыпленка. Кладу на пеленальный столик, мне кажется, моя девочка испугана, как и я. Начинаю ее раздевать, при этом стараюсь разговаривать с ней, чтобы успокоить.

– Не надо так волноваться, – говорит врач. – Вы няня девочки?

Меня будто окунают в холодную воду. Все верно, она видит меня впервые, в предыдущие ее визиты меня еще не было в доме Тимура.

К горлу подкатывается комок, но я не успеваю ответить, как слышу за спиной холодное.

– Это мама Полины.

– Она у нас Полинка? – восторгается врач и подходит ближе. Если она удивлена, то не подает виду. – Ну-ка, Полинка, покажи, как ты выросла! Какой смесью вы ее кормите?

– Грудным молоком, – говорю тихо.

– Очень хорошо, – одобрительно кивает врачиха и начинает обмерять, взвешивать малышку. Вижу, как дергается Тимур при каждом ее движении. Мне самой кажется, что она недостаточно осторожно берет мою девочку, вертит, переворачивает.

Но в итоге докторша остается довольна состоянием малышки, хвалит нас с Тимуром и называет ответственными родителями. Спрашивает меня, как я питаюсь и какой соблюдаю режим. Тоже хвалит, а я мысленно обнимаю Робби с его тетрадкой.

Нас направляют на прививку. Тимур проходит с нами в манипуляционную, и когда в ножку Полинки впивается игла, у меня такое чувство, будто ее в меня вонзили. Тим сидит, сцепив зубы, и я всерьез опасаюсь, чтобы он не убил медсестричку.

Малышка кричит, я хватаю ее на руки, целую и сама готова разреветься.

– Приложите ее к груди, – советует медсестра, – она успокоится. Вот сюда пройдите, у нас есть кабинет для кормления.

Я несу туда Польку, Тимур идет с нами. У меня чувство, что он мне не доверяет – каждый раз, когда я ее кормлю, нависает над нами или садится напротив на корточки. Я уже начинаю привыкать и не так стесняюсь. В конце концов, мы всего лишь родители общего ребенка, и я очень благодарна Тимуру, что он больше не подчеркивает, что я только няня и что я на него работаю.

Полинка засыпает, укладываю ее в люльку, и мы уходим из клиники. На всякий случай прячу руки в карманах кофты, но он больше не стремится взять меня за руку. Тимур ведет машину, дочка спит, а я смотрю в окно.

Проезжаем мимо городского парка. У нас красивый парк, очень зеленый и ухоженный. По аллеям гуляют парочки, мамы с колясками и с малышами постарше. Вдалеке виднеется фонтан, и я вспоминаю, как нас, детдомовских, иногда выводили сюда погулять.

Мы катались на аттракционах, ели мороженое и чувствовали себя самыми счастливыми обычными детьми. Пока не приходило время возвращаться обратно. Воспитатели уходили домой, и мы снова становились никому не нужными.

Ловлю на себе в зеркале внутреннего обзора внимательный взгляд. Отлипаю от окна и когда слышу Тима, сначала не верю своим ушам.

– Ты хочешь погулять в парке, Ника?

Я так ошарашена, что даже говорить не могу, только утвердительно киваю в ответ. А потом спохватываюсь.

– А как же Полинка? Тебе неудобно будет ее носить.

– Я взял колеса от коляски.

Он паркуется недалеко от входа, устанавливает люльку на колеса и дает мне коляску. Сам заводит руки за спину и идет сзади в шаге от нас.

Я так неприлично счастлива, что мне даже неловко. Иду, толкаю перед собой коляску, а самой хочется прыгать от радости. Оборачиваюсь к Тимуру, и он быстро отводит глаза, но я же вижу, что он смотрел на меня.

– Тим, как ты думаешь, мне можно мороженое?

– Если без всяких добавок, то думаю, что можно. Какое ты хочешь?

– Если без добавок, то, наверное, лучше мягкое, из фризера. Я видела там киоск.

Тим идет на поиски и возвращается с двумя порциями мороженого в вафельных рожках. Мне взял белое, себе шоколадное. Мне оно кажется таким вкусным, каким даже в детстве не было.

Мороженое быстро тает и течет по пальцам. Облизываем их и смеемся, как будто мы обычная семейная пара, которых полно вокруг. Тимур достает из колясочной сумки салфетки, вытирает руки, а потом начинает тщательно тереть мне ладони.

– Ты заелась, – говорит и осторожно промокает салфеткой уголки губ.

– Ты тоже, – голос предательски садится, я протягиваю руку к его лицу, но Тим отшатывается и сам вытирает рот.

Мысленно себя ругаю – ему не нужны мои прикосновения, зачем я каждый раз что-то придумываю? От возникшей неловкости выручает Полинка. Она просыпается и начинает плакать, я достаю ее из коляски.

Пробую успокоить, но ничего не получается, надо ее покормить. Оглядываюсь по сторонам, наверное, лучше вернуться в машину. Но уходить не хочется, здесь так хорошо в парке, уже надоело гулять по одной и той же дорожке за домом Тимура.

– Будем возвращаться? – спрашивает Тим, и мне кажется, ему тоже жаль.

– Может, ты меня закроешь?

Идем к самой дальней скамейке. Я думала, Тимур просто встанет перед нами – я в блузке с пуговицами, мне совсем немного надо оголить грудь. Но он садится на скамейку, тянет нас к себе на колени и закрывает с двух сторон руками.

У него большие массивные мышцы на руках, мы с Полькой спрятаны за ними как за забором. Когда-то я не могла обхватить их двумя ладонями, а сейчас они, кажется, стали еще больше. Малышка сладко чмокает, я поднимаю глаза, и мы с Тимуром встречаемся взглядами.

Чуть не охаю, когда вижу горящий в глубине его глаз огонь. Мы смотрим друг на друга и молчим. Мне кажется, Тим хочет что-то сказать, но не говорит, а я боюсь это услышать. И боюсь сгореть под этим огнем. Разрываю контакт первой, закрываю глаза и прислоняюсь щекой к его груди.

Так бы и сидела вечно у него на руках с громко сопящей малышкой и слушала, как гулко стучит самое близкое после дочки и одновременно самое далекое сердце когда-то любимого мужчины. Или все еще любимого?

* * *

Тимур улетел по делам в Европу. Сказал, что на неделю, и что я могу звонить в случае необходимости. Правда, не уточнил, когда именно наступает эта самая необходимость. А мне вдруг становится в тягость его отсутствие.

Мы гуляем с Полинкой во дворе, и я все время забываюсь и выглядываю Тимура в окне, он оттуда часто за нами наблюдал. Стоит услышать шум мотора за воротами, я уже готова бежать к воротам.

Ругаю себя и уговариваю не поддаваться. Это же Тимур, к нему так легко привязаться, а отрывать потом приходится больно и долго. Правда, уговоры помогают мало, но я не теряю надежды.

Ловлю себя на том, что старательно придумываю повод позвонить. Ничего в голову не приходит, делаю несколько фоток Полинки, где она забавно грызет кулачок и улыбается. Я на эти ямочки могу смотреть бесконечно и знаю, что Тим тоже.

Отправляю Тимуру фото, мгновенно появляется отметка «Просмотрено».

Говорю себе, что не надо обольщаться, просто он все время с телефоном. Но настроение сразу ползет вверх, а когда в ответ пиликает мессенджер, сердце делает рывок и замирает. Я даже открыть сообщение боюсь.

Все же собираюсь с духом, открываю и изумленно ахаю, потому что вижу фото живописного городского пейзажа, снятого с балкона отеля. Этаж невысокий, но вокруг все здания невысокие и очень красивые, скорее, Тим просто остановился в старой части города.

Снимки идут один за другим, я потрясенно таращусь на экран – это он мне шлет? Может, перепутал контакт? Не выдерживаю и пишу:

«Тим, ты не ошибся, это мне?»

Ответ заставляет дышать чаще, он понял, что я имела в виду. Потому что отвечает коротко: «Да».

Не могу справиться с волнением, но и не хочу, чтобы сейчас все закончилось. Поэтому спрашиваю:

«Это какой город?»

«Мюнхен».

И снова пауза. Ну что же написать, чтобы он не подумал, что мне неинтересно?

«Очень красиво!»

Теперь Тимур думает, что написать. Хотя, о чем я, скорее, отложил телефон в сторону, в конце концов, он поехал туда работать, а не… Кладу свой в карман и чуть не подпрыгиваю от пиликания и вибрации.

«Тебе нравится?»

«Да, очень».

Еще мне очень понравилась Прага. Кофейня Алекса, у которого я работала, тоже находилась в старой части города. Саша несколько раз приглашал меня на прогулки по городу, пока я не поняла, что его интерес не только дружеский.

Когда я собралась уезжать, он предложил мне остаться, несмотря на беременность. Сказал, что я ему небезразлична, что он ко мне привязался. Я очень боялась услышать признание в любви, но мне повезло, о любви он не говорил. И с тех пор, как я здесь, мы ни разу не списывались.

«Ты была только в Праге?»

«Да».

Саша звал и в Италию, и во Францию, но я старалась откладывать каждый заработанный евроцент на роды и приданное ребенка. А за его деньги путешествовать тем более не хотелось. Немного колеблюсь, а потом пишу:

«Там очень красиво на Рождество».

Сразу приходит ответ:

«Я делаю Польке загранпаспорт. Можно будет приехать на Рождество сюда».

Перечитываю несколько раз. Это что значит? Он поедет вдвоем с дочкой? Осторожно отписываюсь:

«Хорошая идея».

Почему-то вижу Тимура хмурящим брови и вчитывающимся в экран. Будто он, как я только что, читает и не может сообразить, я говорю лишь о них с дочкой, или себя имею в виду тоже. Потом соображаю, что к зиме я вряд ли перестану кормить, так что в любом случае для поездки Тимуру понадобится няня.

Больше он не пишет, но мне с головой хватило того, что есть. Хочется петь и танцевать, кажется, я сейчас и взлететь смогу. Возвращаюсь с прогулки, переодеваю дочку, а потом подхватываю ее на руки и начинаю кружиться по детской.

Полинке нравится, она смеется, а я танцую, и сама себе подпеваю. Тим сказал, на Рождество можно будет вместе куда-то уехать. Значит, до зимы я точно здесь пробуду, дочка подрастет, и мне уже легче будет планировать побег…

Побег. Останавливаюсь напротив спальни Тимура. Прижимаю к себе Полинку и нерешительно берусь за ручку. Воспоминания накрывают оглушительным потоком, и я открываю дверь.

Та же комната. Та же кровать. Тот же лаконичный мужской минимализм, холодный и безумно дорогой. И здесь не осталось ни одного сантиметра, где бы мы с Тимуром не…

Полинка начинает хныкать, и я понимаю, что слишком сильно ее прижала. Сажусь на краешек кровати и покачиваю свою девочку. Это не те эмоции, которые я хотела вызвать, не то хотела вспомнить.

Силюсь восстановить в памяти день, когда Тим вернулся из поездки, в которой изменил мне с Кристиной. Как холодно сказал, чтобы я уезжала. Хочу снова разозлиться на него и заново разжечь в сердце обиду.

Но все идет как-то совсем тухло и вяло. Обида разжигаться не желает, злость тоже куда-то запропастилась. Зато выражение лица Тима в роддоме я вижу четко, будто он прямо сейчас стоит передо мной. И как он смотрит, когда я гуляю с Полинкой, кормлю ее, с ней играю. Особенно, когда думает, что я этого не вижу.

Целую малышке ручку, которую она тянет ко мне, и делаю одно не очень приятное открытие. Как бы я себя ни уговаривала, на самом деле мне никуда не хочется уезжать из этого дома. Пусть я и живу в комнате возле лестницы. Но здесь живет моя дочь. И… Тим.

Глава 8

Доминика

Мы с Робби отмечаем день рождения Полинки. Месяц ей исполнился три дня назад, но при Тимуре мне такое и в голову не могло прийти. А сегодня я спустилась с дочкой на кухню завтракать, мы болтали с Робби, и он спросил:

– А как вы с Тимуром отметили деточкин первый месяц жизни?

Я даже опешила, потом задумалась и ответила неуверенно:

– Ну… В парке гуляли, мороженое ели.

– А как же праздничный пирог? – возмутился Робби и взял организацию в свои руки.

И вот я стою в фартуке, натираю яблоки, а Робби пританцовывает с Полинкой на руках и поет ей «Бессаме мучо». Хитрый какой! Отобрал ребенка и приказным тоном сообщил, что каждая уважающая себя мать должна уметь испечь хотя бы самый примитивный пирог.

Самый примитивный – тот, который я обожаю, насыпной. Робби его называет «Три стакана». Потому что туда идет по стакану муки, манки и сахара. Сыплю все осторожно, но мука почему-то клубится вокруг меня белой дымкой и оседает вокруг тонким слоем.

– Ничего, я в первый раз вообще на пол полпакета просыпал, так что ты еще отлично справляешься! – успокаивает Робби и снова поет, не забывая при этом раздавать указания.

Натереть цедру. Всыпать разрыхлитель. «Куда весь пакетик, одну ложку!» Щепотка ванили. Немного корицы. Растопить масло, смешать с молоком. Теперь выкладывать слои яблок, чередуя их со слоями «теста». Заливаю молоком с маслом и ставлю в духовку.

– Ты прошла посвящение, – торжественным голосом произносит Робби и кладет мне на плечо скалку для раскатывания теста, – объявляю тебя победительницей турнира «Лучший насыпной пирог»!

Мы дурачимся и смеемся, потом я иду гулять с малышкой, а когда возвращаюсь, весь дом пахнет ванилью и корицей. Вбегаю в кухню, и когда вижу на столе румяный пирог, не выдерживаю и начинаю хлюпать носом.

– Эй, победительница турнира, ты чего? – изумляется Робби, когда я реву, утыкаясь ему в плечо.

– У меня, – шмыгаю, – все получилось…

– Конечно получилось! – гладит он меня по голове. – А чего ж не получиться с таким-то учителем прекрасным?

И мы снова смеемся, я – сквозь слезы, Робби – с грустинкой в глазах. Полинка спит рядом в люльке, а Робби учит меня, как с помощью кондитерского пакета делать надписи из шоколада.

Я стараюсь так, что даже язык высовываю. По-моему, получается красиво. «Полинке 1 месяц». И цветочки еще по бокам пририсовываю.

Раздаю всему персоналу праздничные бумажные колпачки на резинке, которые привез водитель из супермаркета вместе с шарами и свечками для торта. Кто хочет, надевает. Мы с Робби и Полинкой в колпаках угощаем всех пирогом с чаем, охранники помогли надуть шары, и моя девочка смотрит на них широко распахнутыми глазенками.

Полька очень забавная в своем колпачке. Мы поем ей: «С днем рождения тебя!» и, кажется, она понимает, потому что радостно улыбается, запихнув в рот пальчик.

Все очень уютно и по-домашнему, и я снова представляю, что это мой дом тоже. Что мы с Тимом на кухне у Робби празднуем первый месяц жизни нашей дочки. Он сидит возле нас с бумажным колпаком на голове и ест пирог, который я испекла впервые в жизни.

«Вкусно, сладкая, он такой же вкусный, как и ты…»

* * *

Вечером укладываю Полинку, приглушаю свет и опускаюсь в кресло. Уходить не хочется, за всей этой суматохой я ужасно устала. И от одной мысли, что нужно ползти вниз, в душ, потом к себе, охватывает тоска. А если Полька проснется и начнет капризничать?

Оглядываюсь на ванную в детской. А что, если принять душ здесь? Чистые полотенца тут всегда есть, хорошенько оботрусь и снова надену свою одежду. Как раз малышка крепче уснет.

Набираюсь смелости и иду в душ. Быстро вспениваю дочкин гель и также быстро его смываю. Я уже натренировалась укладываться в несколько минут. Заворачиваюсь в сухое полотенце и выхожу из ванной.

Полинка спит беспокойно, во сне вздрагивает и взмахивает ручками. Почему-то понимаю, что, если уйду к себе, и получаса не пройдет, как придется бежать обратно. Решаю побыть в детской еще какое-то время.

Сажусь в кресло, плотнее запахиваю полотенце. Неумолимо клонит в сон, а еще как магнитом тянет к комнате Тимура. Снова, как и вчера, накатывают воспоминания, и как я ни отворачиваюсь, взгляд каждый раз притягивается к двери в его комнату.

Наконец, решаюсь, осторожно открываю дверь и вхожу в темную спальню. Сажусь на кровать, рукой глажу прохладный шелк – Тимур любит шелковое постельное белье. Беру его подушку, подношу к лицу. Пахнет Тимом. Тонко, чуть уловимо, но пахнет.

Обнимаю и крепко прижимаю к себе, представляя, что это он.

– Я соскучилась, Тим, – говорю тихо подушке, – как же я по тебе соскучилась…

Ничего ведь не случится, если я лягу на минутку? Я потом все поправлю, Тимур не узнает, а я совсем немножко полежу, подышу его запахом, вспомню, как он меня любил на такой же шелковой постели…

* * *

Тимур

Целый день до самого вечера только и делаю, что встречаюсь с людьми, о существовании которых до сегодняшнего дня не подозревал. Смотрю на мелькающие лица и думаю, нах, ой, сори, зачем я согласился на предложение Шерхана? Вернулся бы вечером домой и смотрел, как Ника гуляет за домом с дочкой.

Хорошо, хоть с утра успел с ней поговорить. Полчаса придумывал повод, чтобы написать или позвонить, а она, умница, первая фотки мелочи прислала. У меня дыхание сбилось, так боялся натупить и написать херь какую-то. Но вроде пронесло, даже получилось поездку в Европу на Рождество пообещать. Все равно куда, я бы и сейчас полетел с ними.

Но Полька маленькая, к Рождеству подрастет, тогда и полетим. А сейчас я загружаю видео с облачного сервиса и смотрю, как Ника кружит по детской с Полькой на руках.

Во все глаза смотрю, а ведь я не знаю такую Нику. Нехотя признаю: за эти дни, что она живет в моем доме, я понял, что ее никакой не знаю. Оказывается, можно держать женщину в своей постели, трахать ее до отключки, включая собственную. И ничего о ней не знать.

Правильно, я уезжал в офис, возвращался, мы ужинали, трахались и спали. А утром снова трахались, и я снова уезжал в офис. Все. Как выяснилось, мой орган – это не тот прибор, который считывает мысли женщины. Даже если он периодически проникает ей в голову, пускай и не в области мозга, а ниже.

Я знал, что она очень чувственная и сексуальная. Любит сладкое. Не особо заморачивается насчет шмоток. Вообще не разбирается в марках машин. Умеет смеяться. Да, и разговаривать тоже. Дохера я узнал, что тут скажешь.

Теперь же я знаю, что она очень ласковая, но ко мне никогда сама не ластилась. А девочку мою безостановочно целует, на автомате. Значит, она просто не навязывалась? Или она между мной и словом «ласки» видит только одну связь – оральную?

У нее красивый голос и музыкальный слух, я слышал, как она поет колыбельные Польке. И эта задница малая слушает, открыв рот, а когда я петь пытался, она еще громче орала. Ну да, я, конечно, не Луччано Паваротти, но и не Моргенштерн же.

Ника все время шутит и смеется, она приветливая и не заносчивая – уступает дорогу даже садовнику. Я сам видел, как она с коляской на обочину съехала, когда тот свои инструменты тащил. Торчит на кухне у Робби и пытается ему помогать. И все это только когда меня нет дома.

Если я иду навстречу, она старается незаметно прошмыгнуть мимо. Когда я дома, я вижу ее только с девочкой на руках в детской или на улице. При этом она живет в самой стремной комнате, у меня прислуга живет намного комфортнее.

На экране Ника танцует, а я цепляюсь руками в волосы. Теперь я еще знаю, что она красиво двигается, я вообще большую часть о ней узнал только сейчас, когда просмотрел записи с IP-камер. Решил не мелочиться и вместо видеоняни поручил Илье установить в доме IP-камеры. Не везде, конечно, а там, где может быть Ника с Полинкой.

В ее комнате камер нет, я, конечно, извращенец, но не настолько. И в моем тренировочном зале их нет. А в мою спальню Илюха распорядился поставить зачем-то, говорит, монтажники перепутали и поставили вместо детской. Решили уже не переделывать, просто дополнительно установили еще и в детской.

И теперь я просматриваю записи и, кажется, сейчас сниму эти гребаные волосы вместе со скальпом. Мрачно пялюсь в экран и прихожу к выводу: чтобы лучше узнать женщину, надо по максимуму от нее отдалиться. А лучше вообще свалить в закат.

Походу, мне пора менять имя не на Тимура Большакова, а на Аристотеля. Можно на Платона или Эпикура. Сам не читал, но видел в библиотеке у Шерхана, тот точно читал, больно умный. Прочесть и мне, что ли? Хотя, меня вряд ли это спасет.

А потом дыхалку подпирает, когда Ника с дочкой в мою спальню идет. Подбираюсь как перед прыжком – неужели? Неужели все мои розовые сопли будут размазаны по моей же роже, и окажется, что Ника проникла в мой дом для того, для чего и в первый раз – втереться ко мне в доверие?

Она не запирает дверь детской, я дышу медленно, со свистом выпуская воздух из легких. Сквозь зубы. Воздух горячий, обжигающий, и я не понимаю, почему от меня до сих пор не идет пар. Она попеременно оглядывается на дверь, и мне хочется разбить телефон.

Ника что-то ищет, точно, прикрывается дочкой для вида. О камерах не знает, о них только мы с Илюхой знаем, он перед самым моим отъездом их установил.

Я ничего не держу в спальне, я ж не дебил. Там даже старых использованных презервативов не найти, мои горничные убирают достаточно качественно.

Ника садится на край кровати, качает ребенка и задумчиво смотрит по сторонам. Сидит совсем недолго и уходит, а я выдыхаю так, что легкие начинают гореть.

Зачем она приходила? Что ей нужно в моей спальне? Эти вопросы не дают покоя, жгут мозг, но я не хочу подвязывать охрану. Я сам разберусь. Делаю отмену всех встреч и на следующий день с утра вхожу в мобильное приложение для онлайн-видеонаблюдения.

* * *

Полдня просидел, не сводя глаз с экрана. А все для того, чтобы почувствовать себя днищем, потому что Ника даже наверх не поднималась. Все утро проторчала у Робби на кухне, а потом надела фартук – большой, Робби дважды его вокруг нее обернул, – и начала яблоки натирать.

Повар мой Полинку на руках таскал, песни ей пел, а Ника тесто замешивала. Я реально охреневал, когда смотрел. Разве так себя ведут, когда хотят подставить? Или кинуть? Она должна у меня в кабинете рыться, пусть я там тоже ничего важного не держу. А она пирог яблочный печет, мой любимый, я Робби часто прошу его испечь.

Потом берет Польку и на улицу идет с коляской гулять. Там только одна камера у нас, панорамная, видно весь двор, где Ника с малявкой каждый день гуляет.

В парк ее, что ли, вывозить? Я бы сдох от скуки, если бы по двору у себя круги с утра до вечера наматывал. А она наматывает, терпит, не жалуется. И кажется, даже удовольствие от прогулок получает.

Конечно, если ей от меня что-то нужно, тогда все логично, так мне более понятно. Но пирог… Пирог – это за гранью.

Тянет напиться, но я держусь. Наблюдаю, как она кормит дочку в беседке, как в дом возвращается, а когда они с Робби обниматься начинают, у меня, реально, подгорает. С кем угодно, только не со мной…

Мрачно смотрю на беспредел, который происходит в моем доме в мое отсутствие. Все ржут, радуются, колпаки на головы надели. При мне все такие правильные, деловые. «Здравствуйте, Тимур Демьянович! До свидания, Тимур Демьянович! Извините, Тимур Демьянович!» А здесь совсем другие, даже охрана.

Ника выносит в столовую пирог, и мне видно надпись: «Полинке 1 месяц». Круто! Они, оказывается, день рождения моей дочки отмечают. Весело им, и зачем я, идиот, обещал не материться?

Меня люто кроет, был бы дома, хоть бы в тренажерке оторвался. А теперь только и остается, что смотреть, как мой пирог в моем доме без меня жрут.

Парни шарики надули, на карнизы повесили. Если совсем честно, то вышло красиво. Настоящий праздник. Полька не плачет, хлопает глазками, улыбается. Понимаю, что соскучился по ней, надоело тут, к ним хочу. К обеим, потому что без Ники дом свой не представляю.

Удивляюсь, почему мне самому не пришло в голову отметить Полькин месяц. Это тоже день рождения, хоть и маленький. Могли втроем сходить куда-то погулять, как тогда в парке. Или даже дома вот так отпраздновать, как они. В конце концов, я ее отец, а не Робби.

Но Ника устроила вечеринку только когда я свалил из дома. Выходит, она меня боится? Смотрю на веселые лица охранников, повара, горничных, садовника. Их не боится, а меня боится. Я хотел, чтобы она меня возненавидела, но чтобы боялась… По ходу, мне есть чем гордиться.

Вечер все равно перегажен, потому остаюсь в отеле. Ужин заказываю в номер, но аппетита нет, жую, не чувствуя вкуса.

У меня дома гулянка завершается, и Ника несет Полинку в детскую. Купает, кормит, спать укладывает. Дочка не может успокоиться, и мне тоже неспокойно. Может, у нее что-то болит?

Наконец, малявка засыпает, и Ника идет в ванную. Выходит, обмотанная полотенцем, смотрит на дверь в мою комнату, а потом берется за ручку.

Нет. Не иди туда! Ловлю себя на том, что прошу ее вслух, а потом набираю ее номер. К черту, не хочу ничего знать, пускай она хоть лично мне пулю в лоб пустит.

Но Ника не отвечает, и я понимаю, что она оставила телефон у себя в комнате. А когда возвращаюсь в приложение, вижу, что она сидит на моей кровати и водит рукой по постели.

Нихера не понимаю, мозг сейчас взорвется. Зачем она пришла в мою спальню в одном полотенце? И зачем ей моя подушка? Гладит ее, шепчет что-то, обнимает. Ложится на постель, и у меня руки трястись начинают как у больного Альцгеймером.

Если бы я лично не видел, как она залепляла жевательной резинкой глазки видеокамер, как доставала из сейфа деньги и как волокла из хранилища мешок, ни за что не поверил бы, что это она их взяла. Вот и сейчас вместо того, чтобы искать у меня в спальне то, что ее попросили, она… спит.

Она просто спит у меня в спальне, на моей постели в обнимку с моей подушкой. В одном, сука, полотенце. Это зрелище выбивает из меня весь воздух, делаю скрин экрана, забираю телефон и иду в душ.

Я обещал не трахаться, но сдохнуть от спермотоксикоза я не обещал никому. Завтра с утра проведу отложенные встречи, вечером на самолет, чтобы к ночи быть дома. И если застану Нику у себя в комнате, стану клятвопреступником быстрее, чем она успеет опомниться.