Текст книги "Капитаны школы Виллоуби"

Глава VIII
Игра в парламент

Парламент был старинным изобретением в школе Виллоуби.

Бывшие вильбайцы, мудрые и седовласые, беседуя между собой о далеких школьных годах, и по сей день часто вспоминают свои подвиги в школьной «палате», когда еще Пиллигрю, впоследствии министр Великобритании, внес свое знаменитое предложение о том, чтобы просить директора о добавке патоки в воскресный пудинг. Воскрешая в памяти счастливые дни своего детства и игру в парламент, старики радуются, что эта игра процветает в Виллоуби и поныне.

Конечно, директор школы и все учителя знали об игре в парламент и допускали ее, но на заседания не являлись. Содержание обсуждаемых вопросов и порядок их рассмотрения ничем не регламентировались – лишь бы не нарушались школьные правила.

Ход заседаний был всецело в руках воспитанников, которые выбирали министров и других должностных лиц и вносили ежегодно по шесть пенсов каждый за право считаться членом высокого собрания. Заседания проходили по известным правилам, передававшимся от поколения к поколению и по возможности приближенным к правилам заседаний настоящей палаты парламента. Предполагалось, что каждый член является представителем города или местечка, и палате порой приходилось рыться в учебниках географии и атласах, чтобы выбрать места для всех участников игры.

Были, как водится, правящая партия действующих министров и партия оппозиции. Министров собрание выбирало в начале каждой сессии, и каждый из них назывался соответственно занимаемой должности: премьер-министр, министр внутренних дел, морской министр и так далее.

Предложения вносились в палату ее членами и обсуждались в порядке поступления. Поэтому каждый желающий войти с каким-нибудь предложением (а входить с предложениями имели право все члены парламента, до последнего фага) старался сделать это в начале сессии. Позднее, когда предложений оказывалось больше, чем вечеров для заседаний, за порядок обсуждения предложений голосовали и на каждом заседании решали, о чем говорить в следующий раз.

Кроме предложений были еще запросы. Каждый имел право обратиться к министрам с запросом по делам школы, и ответы на эти запросы были обычно самой интересной частью заседаний. Правда, часто бывало трудно определить, какому министерству адресовать тот или иной запрос, но обычай и традиции установили некоторые правила. Министру внутренних дел, например, направлялись запросы о действиях классных капитанов, морскому министру – о школьной флотилии, военному – о ссорах и драках. С сомнительными же делами обращались к премьер-министру, который, если находил для себя неудобным отвечать на такой запрос, отсылал его какому-нибудь другому министру.

Надо признать, что заседания палаты бывали подчас несколько шумными. Впрочем, до крупных ссор дело не доходило – отчасти из страха перед директором, который допускал собрания только с тем условием, чтобы они проходили чинно и не нарушали школьных правил, но главным образом потому, что палата имела право исключать из числа своих членов каждого нарушителя парламентской благочинности.

Сессия открывалась обычно в первую субботу после начала майских спортивных игр, и в этом году члены парламента были своевременно извещены, что заседания начнутся в обычный день и что первым вопросом будет избрание председателя (спикера) и министров.

Читатель легко поймет, что в существующих обстоятельствах открытие парламента сопровождалось особым оживлением. В назначенный час большая столовая, несмотря на теплый летний вечер, была битком набита школьниками. Входя в комнату, мальчики останавливались и читали «Книгу предложений», которая лежала открытой на специальном столике у двери. Ее страницы были испещрены заявлениями, из которых первые три обещали собравшимся очень оживленный вечер.

1. Чтобы в председатели парламента был выбран капитан школы. Предлагает Т. Ферберн, поддерживает Э. Котс.

2. Чтобы в председатели парламента был выбран мистер Блумфильд. Предлагает Д. Гейм, поддерживает Р. Эшли.

3. Чтобы в председатели парламента был выбран мистер Кьюзак, представитель острова Уайт. Предлагает А. Пилбери, поддерживает Л. Филпот.

Нелепость последнего предложения, рассчитанная на то, чтобы рассмешить публику, совершенно утонула в серьезном содержании двух первых. До сих пор всегда бывало так, что в спикеры палаты выбирался школьный капитан, и состязание при выборах на эту должность было событием беспримерным, нарушающим старинное правило.

Расхаживая по столовой в ожидании, когда часы пробьют шесть – час, назначенный для открытия заседания, – мальчики обсуждали между собой предстоящие выборы с торжественностью, достойной членов настоящего парламента.

Наконец раздался бой часов. В ту же минуту все члены парламента были на местах. Старшие заняли передние скамьи вокруг стола, остальные разместились на задних – кто сидя, кто стоя.

Согласно обычаю, Риддель, как главный капитан школы, встал и предложил «просить мистера Исаакса, старшего из второклассников, председательствовать в собрании до момента избрания спикера».

Появление капитана с этим предложением всегда бывало сигналом для начала шумных чествований со стороны палаты. Но в этот раз лишь из небольшой кучки директорских раздалось несколько слабых рукоплесканий, которые быстро замерли среди гробового молчания остальной толпы.

Предложение Ридделя было принято. К креслу, обычно занимаемому председателем, подошел бледный долговязый юноша. Стукнув три раза молотком по столу, он провозгласил: «Мистер Ферберн!» и сел. Надо заметить, что во время заседаний все называли друг друга «мистер такой-то».

Речь Ферберна была коротка и деловита.

– Я предлагаю, – начал он, – чтобы в спикеры парламента был выбран капитан школы. Не знаю, нужно ли говорить что-либо в подкрепление моего предложения.

– Конечно, нужно! – раздался голос из зала.

– Школьный капитан всегда был и председателем парламента, – невозмутимо продолжал выступающий. – Мистер Риддель принимал деятельное участие в наших прошлогодних прениях и знает, в чем заключаются обязанности спикера. Разумеется, с уходом мистера Виндгама все мы много потеряли…

Тут раздались сочувственные крики всего собрания.

– …но я уверен, что мистер Риддель будет его достойным преемником, – завершил свою речь Ферберн.

– Я поддерживаю это предложение, – заявил Котс. Исаакс спросил, не имеет ли кто-нибудь возражений. В ответ на это встал Гейм – под громкие рукоплескания своей партии.

Гейм, как мы уже говорили, был честным юношей. Он думал то, что говорил, и говорил то, что думал. Он был убежден, что при новом капитане в школе все должно пойти вверх дном, и потому, будь Риддель хоть его родным братом, он протестовал бы против его избрания.

– Я имею возразить следующее, – сказал он. – Я полагаю, что в спикеры парламента должен быть избран не мистер Риддель, а мистер Блумфильд, потому что, по моему мнению, капитаном школы следовало бы быть мистеру Блумфильду, а не мистеру Ридделю.

Из отделения Паррета раздались сочувственные выкрики.

– Я ничего не имею против мистера Ридделя… – продолжал Гейм, вызвав радостные крики из отделения директора, – кроме того, что, как мне кажется, в качестве капитана он будет не на своем месте. Риддель был назначен против нашего желания. Мы не можем этому препятствовать, но не обязаны иметь его главным и здесь, в парламенте.

Неистовые рукоплескания «мартышек» чуть не заглушили его слова.

– Нам нужен такой человек, как мистер Блумфильд. Не далее как сегодня он за две минуты прекратил драку в четвертом классе, что не удалось бы мистеру Ридделю, оставайся он там хоть до завтра, – пояснил оратор свою мысль, вызвав общий смех. – Мистера Блумфильда все уважают. На последних бегах он был вторым и посрамил лондонца. Хотел бы я знать, что сделал для школы мистер Риддель? Нам нужен именно мистер Блумфильд, и я надеюсь, что ваш выбор остановится на нем!

Гейм сел, провожаемый бурной овацией, вызвавшей краску удовольствия даже на его серьезном лице.

На Ридделя обратились любопытные взгляды. Всем хотелось знать, какое действие произвела на него речь Гейма.

А тому еще в самом начале обвинительной речи сделалось до того неловко, что он даже шепнул сидевшему возле него Ферберну:

– Не уйти ли мне?

– Конечно, нет, – уверенно ответил тот.

Не столько слова, сколько тон Ферберна подействовал на Ридделя. Главный капитан сразу приободрился и выслушал все нелестные замечания Гейма с таким спокойствием, что привел в недоумение противников.

Речь Эшли, который поддерживал предложение Гейма, была не совсем удачной:

– Джентльмены, я согласен с предложением мистера Гейма. Пора прекратить существующий порядок!

– Какой? Какой такой порядок? – раздались голоса.

– Как какой? С какой стати нам сажают на голову человека, которого мы мало знаем, только потому, что он принадлежит к отделению директора? С какой стати всеми любимого мистера Блумфильда оскорбляют перед лицом всей школы только потому, что он из отделения Паррета? Пора признать, что во главе школы стоит отделение Паррета…

– Неправда! Неправда! – донеслось из отделения Вельча.

– В этом отделении все лучшие люди. Оно первенствует на реке…

– Пока еще нет! – подал голос Ферберн.

– Ну, так будет первенствовать! – выкрикнул оратор. – Оно во всем первое…

– Кроме ума! – съязвил Кроссфильд.

– Я не исключаю даже ума и в доказательство присутствия ума в нашем отделении поддерживаю предложение мистера Гейма!

Такое неожиданное и несколько туманное заключение речи Эшли не умалило ни восторженного приема, оказанного ей парретитами, ни негодования против нее директорских.

Не успел Эшли сесть, как встал Кроссфильд. Это было сигналом для шумных изъявлений восторга со стороны директорских и для общего внимания, потому что все члены парламента находили, что Кроссфильда стоит послушать.

– Милостивые джентльмены! Почему мистер Эшли поддерживает предложение мистера Гейма? Потому что он парретит, и мистер Блумфильд парретит. А все парретиты, естественно, считают, что капитаном должен быть парретит. Попугаям[6]6
  Игра слов, основанная на созвучии: Parret – фамилия учителя, по которой названо его отделение; parrot – «попугай».


[Закрыть] нельзя верить даже тогда, когда они выказывают признаки ума…

Раздавшиеся смех и аплодисменты вызвали легкую улыбку на лице говорящего.

– Не верьте попугаю, когда он говорит вам о попугаях… Доказательства того джентльмена, который внес предложение, я нахожу более убедительными. Он думает, что мистер Риддель не годится в капитаны. Я тоже так думаю.

Из зала раздались восторженные крики парретитов и недовольные возгласы директорских.

– Мистер Риддель и сам так считает… Но почтенный оратор находит, что главным капитаном должен бы быть мистер Блумфильд. С этим я не согласен. Мистер Риддель слабоват в спортивных играх, хотя, как я слышал, сегодня утром он управлял шлюпкой. Однако и мистер Блумфильд не без греха. Он, к примеру, мало смыслит в классической литературе…

Громкий смех из отделения директора на мгновение прервал речь, но говорящий не обратил на это внимания.

– Неужели, джентльмены, вы скажете, что человек, который не может перевести «Бальбус перепрыгнул через стену», не заглянув в словарь целых три раза, может быть капитаном Виллоуби? Я скажу: «Не может!» Я скажу, что главой школы должен быть именно мистер Риддель, рады мы этому или нет. И до тех пор, пока вы мне не укажете более достойного, я буду поддерживать мистера Ридделя!

Эта речь, произнесенная с большим воодушевлением, хотя и под непрерывный смех, развеселила все собрание, за исключением отделения Паррета, которому она, разумеется, не понравилась. Но прежде чем кто-нибудь из парретитов успел ответить на нее, с другого конца зала раздался тоненький голос:

– Джентльмены, дайте слово вельчитам!

Это жалобное заявление вызвало новый взрыв смеха, который только усилился, когда выяснилось, что оратор с тонким голосом – не кто иной, как мистер Пилбери. Он стоял, окруженный небольшой кучкой своих поклонников, которые с вызовом смотрели на собрание и усердно подталкивали «своего».

– Это, наконец, несправедливо… Все говорят, а нам не дают! – снова воскликнул Пилбери, но тут застучал молоток председателя, и крики: «К порядку!» остановили оратора.

– Уважаемый член парламента должен знать, что он не имеет права вносить свое предложение до тех пор, пока собрание не обсудит предложение, следующее по очереди, – заметил Исаакс.

Пилбери сделал угрожающую гримасу:

– Не твое дело, Ики, я хочу говорить!

Гейм встал среди общего смеха и спросил, обращаясь к председателю, допускаются ли в парламенте такие выражения.

– Конечно, не допускаются, – ответил Исаакс, – и мистер Пилбери должен взять свои слова обратно.

Мистер Пилбери показал кулак мистеру Исааксу и сделал новую попытку продолжить свою речь, но тут встал Ферберн и заметил «уважаемому члену», что если он подождет немного, то палата с удовольствием выслушает его.

После этого примирительного совета Пилбери стушевался, а собрание продолжило обсуждение предложения Гейма.

Прения были жаркие. Сила доводов была на стороне отделения директора, зато у парретитов было больше пылу. Раза два вставали вельчиты и нападали на обе партии, потом кто-нибудь из директорских говорил в пользу Блумфильда. Наконец палата разделилась, то есть все те, кто был за предложение Гейма, перешли на одну половину зала, а те, кто против, – на другую.

Считать голоса не понадобилось: вокруг Ферберна собралось всего двадцать пять человек, тогда как Гейма и его последователей окружила толпа человек в триста.

Противники нового капитана торжествовали. Риддель предпочел бы отказаться от выборов, но его друзья нашли, что такой поступок был бы трусостью, и он покорился. Теперь он принял свое поражение спокойно и даже присоединился к общему смеху, встретившему приглашение председателя.

– Мистер Пилбери, не угодно ли вам выступить? – предложил Исаакс.

Но мистер Пилбери забыл приготовленную речь. Если б ему позволили говорить тогда, когда он хотел, он мог бы сказать многое – так объяснил он своим друзьям, – но теперь он был «не в ударе». Впрочем, он сделал над собой усилие и начал:

– Джентльмены, дайте слово вельчитам!

Он не имел намерения сказать что-нибудь смешное, но тем не менее все рассмеялись. Пилбери продолжал, ничуть не унывая:

– Почему бы, джентльмены, старине Кьюзаку…

– К порядку! К порядку! – раздалось в зале.

– Да в чем дело? – смешался Пилбери.

Председатель заметил оратору, что во время заседаний члены парламента должны говорить друг другу «мистер такой-то».

– Этому Ики просто нравится сбивать меня с толку! – воскликнул обиженный Пилбери. – Ну так вот, почему бы, джентльмены, мистеру Кьюзаку не… Что ты говоришь?

Это относилось к Филпоту, который, стоя подле своего союзника, давно уже шептал ему:

– Не робей, Пил, дай им как следует!..

– Почему бы мистеру Кьюзаку не робеть… то есть… Кто тебя просит подсказывать, Филпот? Право, я тебя поколочу… Почему бы мистеру… Тельсон, не бросайся шариками!.. Почему бы…

– Кто поддерживает предложение мистера Пилбери? – спросил Исаакс, которому надоело ждать.

– Я, я! – закричал Филпот.

– Погоди, я еще не закончил! – перебил его взволнованный Пилбери.

– Мистер Филпот! – провозгласил председатель.

– Не надо Филпота! Я буду говорить! – кричал Пилбери.

– К порядку! К порядку! – раздалось со всех сторон. – Предлагает мистер Пилбери, поддерживает мистер Филпот… – начал было председатель.

– Погоди, я еще не говорил! – крикнул Филпот.

– К порядку! – призвал Исаакс.

– Сам ты – «к порядку»! Я имею право говорить!

– И я, я первый начал! – отозвался Пилбери.

– Ты бы все равно никогда не закончил!

– А тебе какое дело?

– Те, кто согласен с предложением мистера Пилбери, – направо, те, кто не согласен, – налево! – крикнул Исаакс как можно громче.

Палата немедленно разделилась, и, прежде чем два непризнанных оратора успели опомниться, их предложение было отвергнуто большинством трехсот двадцати голосов против двух.

Когда они ушли, Исаакс поставил вопрос об избрании Блумфильда в председатели. Блумфильд был выбран единогласно, так как отделение директора голосовать не пожелало.

После громких и продолжительных рукоплесканий новый спикер занял свое место и, когда тишина была восстановлена, сказал:

– Я очень обязан вам, джентльмены, за ваше решение. Надеюсь, наша школа будет процветать так же, как процветала ранее. Я, со своей стороны, позабочусь об этом. Я очень горжусь своим избранием в председатели парламента – горжусь почти так же, как если бы стал капитаном школы. Относительно же того, что сказал обо мне Кроссфильд, я надеюсь, что вы ему не поверили. По древним языкам я двенадцатый в классе, – добавил Блумфильд под смешки стороны отделения директора. – У меня всё.

Конец заседания был скучен по сравнению с началом. Выборы на различные должности прошли без особых волнений. После того как Блумфильд был выбран в спикеры, весь ход заседания оказался в руках парретитов, которые не преминули этим воспользоваться.

Когда прочли список должностных лиц, то оказалось, что только один воспитанник из отделения директора получил место в «кабинете министров»: он был выбран канцлером казначейства. Гейм оказался морским министром, Вибберли – военным, Эшли – министром внутренних дел, а Страттер, юноша, сравнительно неизвестный, – премьер-министром. Все они принадлежали к отделению Паррета, которое, таким образом, могло льстить себя надеждой, что оно оценено по заслугам, хотя другие отделения думали иначе.

В этот день заседание парламента закончилось очень поздно, и никто не пожалел, когда оно закрылось, потому что все устали.

Глава IX
Занятия химией в отделении мистера Вельча

– Ну, для нас настали славные времена, Пил! Ты не находишь? Делай что хочешь, хоть на голове ходи, – никто ничего не скажет, – проговорил Кьюзак спустя несколько дней после памятного заседания школьного парламента.

– Не знаю, что и сказать, – отозвался на это Пилбери. – Я, например, получил сегодня нахлобучку от Котса за то, что кидал мячом в дверь отделения директора.

– Ну, еще бы! За шалости в чужом отделении всегда будет доставаться. Я не об этом. Я говорю, что здесь, в нашем отделении, полная свобода. Взять, например, хоть Гулли: ну что это за капитан отделения? Вечно корпит над книгами. Сверни мы все себе шею, я думаю, он и не заметит.

– А если и заметит, так обрадуется, – засмеялся Пилбери.

– Да и Таккер не страшен: был ли хоть один случай, чтобы он пожаловался на нас школьному капитану?

– Как ему жаловаться, когда он сам постоянно нарушает школьные правила? Бегает потихоньку в Шеллпорт и устраивает там драки… Как ты думаешь, что я нашел третьего дня в его шкатулке? Тринадцать окурков от сигар! Наверное, он собирает их по улицам в Шеллпорте и потом на свободе докуривает…

– Хуже всех из наших капитанов, по-моему, Силк. С ним никогда не знаешь, что можно и чего нельзя: то спустит крупную шалость, то нажалуется по пустякам.

– Это оттого, что ему не до нас: у них с Джилксом вечно какие-то таинственные дела. Он бы и вовсе не обращал на нас внимания, но ведь надо же показать остальным, что он исполняет свои обязанности. Вот Силк нет-нет да и прицепится за какой-нибудь вздор и нажалуется…

– Да пусть жалуется! Чего нам бояться? Новый капитан сам всех боится. Слышал, как он разбирался с парретитами за то, что они опоздали на перекличку?

– Ага! Попросил их объяснить причины, по которым они опоздали, и отпустил с миром, да еще чуть ли сам не попросил у них прощения. Умора!.. Но зато им крепко досталось от Паррета. Пусть теперь посидят недельку без катания по реке. Нахальные воришки! Так им и надо. Я очень рад, что они попались.

– И я тоже.

Наступило молчание, во время которого друзья, судя по их мрачным лицам, продолжали обдумывать каждый про себя беспримерную дерзость насолившего им враждебного отделения.

Наконец Пилбери заговорил:

– А знаешь, Кьюзак, ведь это скучно…

– Что скучно? – спросил тот, удивленный непривычно грустным тоном своего друга.

– Да все! Скучно шалить, скучно драться, когда знаешь, что можешь делать все это безнаказанно. Мне надоели и драки, и шалости…

Кьюзак с недоумением поглядел на Пилбери: он еще ни разу не слышал от него таких речей.

– Знаешь, – продолжал между тем тот, присаживаясь боком на каминную решетку и задумчиво покачиваясь на ней, – знаешь, я почти решил бросить на этот год все глупости, приняться за учебу, вообще записаться в «солидные» – ради разнообразия.

Как бы в опровержение этих рассудительных слов, решетка неожиданно соскочила, и будущий солидный юноша нырнул головой вперед, прямо в объятия друга.

Тот торжественно поставил его на ноги и заметил со смехом:

– Немного странное начало для новой, серьезной жизни. Как ты считаешь?

Но Пилбери был так занят своей мыслью, что не обратил внимания на дружескую шутку. Ощупав свой ушибленный бок и удостоверившись, что решетка не повредила его костюм, он продолжал:

– Нет, серьезно, Кьюзак, давай сделаемся молодца́ми, хоть на полгода. Согласен?

– Это зависит от того, что ты называешь «быть молодцом». Если, по-твоему, это значит не уходить из школы без позволения и не списывать уроков, то я тебе не товарищ, – решительно ответил Кьюзак.

– Нет, конечно, не это. Но, по крайней мере, не драться и не нападать на другие отделения.

– Но что же мы тогда будем делать в свободные часы?

– Мало ли что! Читать, играть в домино… У меня дома есть домино. Я напишу, чтобы мне прислали.

– Нет, домино, шахматы и все эти игры – страшная скука. Уж лучше дневники писать или делать химические опыты, как Филпот.

– А ведь это прекрасная мысль! – обрадовался Пилбери. – Филпот говорил, что умеет делать взрывы и еще много разных штук. Отчего бы и нам не попробовать? Разумеется, нужно сперва поучиться. Попросим Филпота научить нас. Наверное, он не откажет.

– Пожалуй.

– Только если уж делать, так делать. Идем к нему сейчас же!

И, увлеченные своим новым планом, друзья пустились на поиски Филпота.

Найти его оказалось нетрудно. Всем было известно, что по окончании уроков Филпот может быть только в двух местах: или в карцере (за шалости во время уроков), или в лаборатории.

Надо сказать, что в лабораторию воспитанники младших классов вообще не допускались без учителя. Но Филпот носил звание «второго помощника лаборанта» (то есть он помогал при опытах одному четверокласснику, помогавшему, в свою очередь, воспитаннику выпускного класса, который состоял лаборантом при учителе химии), а потому имел свободный доступ в лабораторию, где ему позволялось в известных пределах делать самостоятельные опыты и таким образом совершенствовать свои познания в любимой науке.

Вообще Филпот, несмотря на то что частенько сиживал в карцере, был мальчиком способным и учился хорошо. Химию он особенно любил и имел вполне твердые представления о многих элементах и их свойствах. Прежде чем допустить мальчика в лабораторию, учитель проэкзаменовал его и заставил сделать несколько опытов, что Филпот и выполнил с полным успехом. Впрочем, если в присутствии учителя его опыты и удались, из этого вовсе не следовало, что так было всегда, хотя сам Филпот был вполне доволен своими достижениями в химии.

Когда Кьюзак и Пилбери вошли в лабораторию, они застали Филпота в пылу научного энтузиазма. Тот сидел за столом, спиной к двери, и изо всех сил дул в стеклянную трубку, пропущенную в склянку с водой, так что из двери были видны только его надутые, как пузыри, щеки и красные уши.

Поглощенный своим занятием, юный химик не слышал, как вошли мальчики, чем Кьюзак не преминул воспользоваться: подкравшись сзади, он слегка ударил приятеля по щекам. Послышался звук, напоминающий звук откупориваемой бутылки, склянка подпрыгнула в руках испуганного экспериментатора, и вода расплескалась по столу.

– Кто это? Что за глупые шутки! – в сердцах вскрикнул Филпот, оборачиваясь к своим непрошеным посетителям. – Вы испортили мне опыт!

– Прости, дружище, право, я не мог удержаться: ты так славно надул щеки, – извинился сконфуженный Кьюзак.

– Ну, ладно! А теперь уходите, вы мне мешаете.

– Не кипятись, Фил, мы пришли по делу, – заговорил Пилбери примирительным тоном.

– Вы же знаете, что посторонние сюда не допускаются.

– Да ты только выслушай, в чем дело. Мы с Кьюзаком решили с этого года взяться за занятия и в особенности приналечь на химию. А какая же химия без опытов? Вот мы и пришли просить тебя, чтобы ты поучил нас делать опыты и вообще объяснил нам…

– Не надо даже объяснять, – перебил Кьюзак своего друга. – Ты только позволь нам сидеть рядом и смотреть, что ты делаешь. Мы сами как-нибудь поймем, что к чему.

– Кстати, и для тебя будет практика на тот случай, если тебе придется читать лекции по химии, – привел Пилбери решающий довод.

Филпот оглядел своих будущих учеников с некоторым сомнением, но, видимо, смягчился.

– Пожалуйста, оставайтесь, – сказал он наконец. – Только вы должны обещать ничего здесь не трогать без моего согласия. Ведь если узнают, что вы ходите сюда, нам всем достанется.

– Увидишь, какими мы будем послушными учениками! – сказали мальчики в один голос. – Какой ты добрый, Фил!

Филпот принял этот комплимент весьма благосклонно, и все трое уселись за стол – «учитель» посредине, а «ученики» по бокам. Филпот раскрыл было рот, чтобы начать объяснения, но Кьюзак перебил его:

– Вот что, Фил, брось ты эту канитель, начнем лучше прямо с опытов – так понятнее будет. Что, если для начала ты развлечешь нас маленькой иллюминацией?

– Извольте.

Филпот теперь окончательно развеселился и был даже доволен своей ролью наставника. Он достал с полки большое блюдо с водой, в котором лежал какой-то цилиндрический предмет, очень похожий на воск, потом взял ножницы и начал ловить ими неизвестный предмет. Тот никак не давался ему, что очень забавляло зрителей.

– Что это ты делаешь? – спросил его Кьюзак.

– Хочу отрезать кусочек, – проворчал Филпот и, вооружившись еще и длинной палочкой, стал действовать ею, стараясь удержать на месте непослушное вещество.

– Так у тебя ничего не получится. Дай я тебе помогу, – сказал Пилбери и протянул руку к блюду.

– Что же ты сделаешь?!

– Выну эту штуку из воды, а ты отрежешь от нее кусок.

– Не советую тебе трогать ее – это фосфор.

– Ну, так что же? Что он мне сделает?

– Сожжет руки. Его нельзя держать иначе как в воде… Ага, попался наконец!

С этими словами Филпот проткнул фосфор палочкой и отрезал от него маленький кусочек.

– Иллюминация бывает от фосфора? – спросил Кьюзак.

– Да.

– А скоро она будет?

– Погоди, надо достать склянку.

– Вот склянка, – услужливо сказал Пилбери и взялся было за склянку, стоявшую на столе и накрытую стеклянной пластинкой.

– Не трогай! Здесь мой кислород. Я целый час возился, пока добыл его! – закричал Филпот в страшном волнении.

Он отобрал у Пилбери драгоценный сосуд и осторожно переставил на другой конец стола, стараясь не сдвинуть накрывавшую его пластинку.

– Какой же в этой склянке кислород, когда она пустая? – засмеялись оба «ученика».

– Нет, не пустая, а полная, – возразил «учитель» спокойным тоном человека, который знает, что правда на его стороне.

– Ну что ты нам головы морочишь! Будто мы не видим, что склянка пустая! – продолжали смеяться мальчики.

– Говорят вам, что она полная! В ней газ, понятно? Если не знаете, так молчите!

После этого замечания «ученики» притихли, хотя продолжали смотреть на склянку с недоверием и даже с некоторым подозрением. Между тем Филпот вытащил из ящика под полкой какое-то приспособление, состоящее из пробки, сквозь которую была пропущена проволока с маленькой металлической чашечкой на конце.

– Теперь смотрите!

Он вынул из воды отрезанный кусочек фосфора, положил его в чашечку и поднес к нему зажженную спичку.

Фосфор вспыхнул. Быстро сдернув пластинку, покрывавшую склянку с кислородом, Филпот заткнул ее пробкой, так что чашечка с горевшим в ней фосфором оказалась внутри склянки.

Эффект вышел поразительный. Как только фосфор очутился в кислороде, он запылал так ярко, что склянка превратилась в сплошную светящуюся массу.

Зрители были в восторге. «Профессор» снисходительно улыбался, как вдруг послышался громкий взрыв. Иллюминация внезапно прекратилась, а склянка разлетелась вдребезги.

Пилбери и Кьюзак, мгновенно отскочившие к двери, тут же вернулись, убедившись, что опасность миновала, и рассыпались в похвалах и опыту, и экспериментатору.

– Ах, какая прелесть! Как ловко ты все это устроил! – Ужасно, однако, досадно, что банка разбилась, – пробормотал Филпот с беспокойством.

– Как?! Разве ты не нарочно ее взорвал? – спросили удивленные «ученики».

– Конечно, нет!

– А это было самое лучшее из всего опыта…

– Мне нужно было разбавить кислород воздухом, но вы отвлекли меня, я и забыл, – продолжал огорченный Филпот.

– И отлично сделал, а то мы не увидели бы взрыва. Фил, голубчик, позволь нам повторить этот опыт! Теперь мы знаем, как обращаться с фосфором…

Но Филпот решительно отклонил эту просьбу. Однако, чтобы утешить своих пылких «учеников», обещал показать им еще один опыт.

Он оказался очень сложным. Прежде всего Филпот положил на блюдце какое-то вещество, которое назвал йодом. К этому веществу он подлил из пузырька нашатырного спирта и принялся мешать все это ложкой.

Тут Кьюзак и Пилбери так настойчиво стали предлагать свои услуги, что Филпот уступил и позволил им размешать составленную им смесь. Когда оба «ученика» наработались всласть, он сказал, что мешать довольно и что теперь смесь должна отстояться.

Чтобы сократить время ожидания, друзья принялись трогать и нюхать всевозможные пузырьки и баночки, расставленные по полкам, чем привели бедного Филпота в неописуемый ужас.

– Что же это такое! Ведь вы обещали мне ничего не трогать! – кричал он, бегая за ними и не зная, кого из приятелей ловить. – А, дождался! – напустился он на Пилбери, который уронил на пол бутылку с чем-то необыкновенно вонючим и теперь стоял, чихая и отплевываясь. – Так тебе и надо, в следующий раз не будешь лезть, куда тебя не просят!

Пилбери не сразу пришел в себя, да и остальным чуть не сделалось дурно от отвратительного запаха, распространявшегося из разбитой бутылки. Пришлось отворить все окна.

Все это заняло довольно много времени. Когда суета наконец закончилась, Филпот объявил, что смесь готова и что теперь можно продолжать опыт.

Блюдце со смесью он накрыл другим блюдцем и, поставив оба набок, процедил между ними какую-то жидкость. В блюдце остался черный порошок, который он назвал йодистым азотом.

– Какое страшное название! Что же ты будешь делать с этим порошком? – спросил его Пилбери.

– А вот смотри…

И, взяв перочинный ножик, Филпот стал собирать концом лезвия порошок и раскладывать его на отдельные бумажки.