Текст книги "Катя. 1941. Начало"

– Тогда и я пойду воевать, – тихо сказала Катя. – Куда ты, туда и я.

И она преданно посмотрела на свою подругу.

– Куда ты, туда и я, – Христина протянула ей мизинец.

– Куда ты, туда и я, – Катя протянула ей навстречу свой.

И девичья клятва была скреплена сплетением мизинцев. Но для двух девушек это было больше, чем детский ритуал, это было соединение двух сердец в едином решении всегда быть вместе, чтобы ни случилось.

Когда родители Христины узнали о решении их дочери остаться в Кишинёве, то задали ей такую взбучку, что даже Катя умоляла подругу уехать всем вместе. Но Христина была непреклонна. Она была дочерью своего народа, гордая, горячая кровь кипела в ней. И в своей решимости девушка шла до конца. Родители сдались и продолжали жить обычной жизнью в Кишинёве. Матери Кати, Веронике Николаевне, тоже пришлось заново раскладывать свой скарб. Катя наотрез отказалась уезжать без Христины. И её матери ничего не оставалось, как тихо сидеть у себя в уголочке и плакать.

– Ты не знаешь, что такое война, не знаешь, и Христина не знает, – качала она головой, пытаясь уговорить дочку уехать.

Катя смотрела на неё, и её сердце сжималось от жалости к маме. Она была готова согласиться на отъезд, но не могла уехать без Христины. Подруга была для неё всем: сестрой, старшей наставницей, путеводной звездой. Катя не могла её оставить, особенно после клятвы следовать друг за другом.

А мать плакала да причитала:

– Ты у меня одна, убьют же маленькую, не пощадят!

Слова матери больно терзали душу. После потери мужа её мама действительно осталась одна. В Кишинёве у неё не было родни, всей её жизнью был отец Кати. И когда тот ушёл в мир иной, одна только Катя и поддерживала жизнь в Веронике Николаевне. Катя знала об этом, поэтому вместе с матерью страдала всем сердцем. Но как оставить Христину, ведь именно старшая подруга поддержала Катю, когда отец умер. Подруга днём и ночью была рядом, заботилась, согревала в своих объятиях по ночам, когда Кате снились кошмары. Ближе Христины у неё никого тогда не было. Мама – Христина – Катя, замкнутый треугольник. Что же делать? Кате предстоял трудный выбор: или оставить мать, или Христину.

Христина твердила, что пойдёт воевать с немцами, что много их уничтожит, пусть только сунутся к ней домой, а Катя невольно упрекала себя за трусость. Именно так она воспринимала свою неуверенность и желание сопровождать маму в Москву. Глядя на задор Христины, Катя невольно заражалась патриотическими настроениями. И сердилась на себя за одолевающие сердце сомнения.

***

А лето тем временем набирало свои обороты. Июнь уже перевалил за половину. Деньки стояли жаркие. Молодёжь беззаботно купалась в реке, стрекотали цикады на деревьях. Ночи стояли тёплые, лунные, было даже видно Млечный Путь. По выходным во всех скверах всё так же работали танцплощадки, и все отплясывали джаз пуще прежнего, словно не верили, не желали верить, что где-то там, за рекой, собирается грозовая туча.

22 июня 1941 года глубокой ночью Христина и Катя лежали в своих постелях. Было воскресенье. Вчера они славно наплясались на танцплощадке в сквере и теперь спали крепким сном, «без задних ног», как говорят в народе. Ночь выдалась жаркая, все окна были распахнуты. На улице стояла мёртвая тишина, не стрекотали цикады, не пели птицы, словно притаились в ожидании чего-то неведомого. Вдруг раздался оглушительный гул, грохот, вся земля словно содрогнулась. Все проснулись.

– Что это? – ошеломлённая Катя подскочила на кровати.

– Война, война! – закричала Вероника Николаевна, вбегая в спальню дочери.

Словно безумная, она схватила дочь за руку и потащила за собой из постели. Катя не сопротивлялась, она бежала за матерью, как в полусне. Где-то что-то постоянно громыхало и свистело, бабахало. Стёкла в окнах постоянно угрожающе дребезжали. А мать всё время тащила Катю за руку. Вот они уже бегут по лестничной площадке. Все соседи повыскакивали из квартир, в чём спали, кто-то выбежал вообще нагишом. И вся эта масса соседей слилась в один неистовый людской поток, кричащий, орущий, стонущий, зовущий своих родных. Все устремились вниз по одной-единственной лестничной площадке. Катю сдавили со всех сторон. Вероника Николаевна крепко, как могла, держала дочь за руку, но толпа бегущих соседей всё-таки их разлучила. И тут раздался оглушительный взрыв. Людской поток швырнуло к перилам, а стёкла с дребезгом вылетели из окон, осыпав пригнувшихся мелкой острой крошкой. Люди завизжали, закричали. Катя закрыла уши, оглушённая внезапным взрывом. Всё происходило словно во сне. Людской поток потащил её вниз по лестнице. Она даже не шевелила ногами, а что-то несло её вниз. И снова оглушительный взрыв, снова крики. Катя тоже закричала, ей было безумно страшно. Мама, где её мама?

Толпа вынесла её на улицу. Стиснутая со всех сторон на узкой лестнице дома, Катя наконец-то вдохнула свежий воздух. Все вокруг с визгом мчались кто куда, вокруг что-то свистело и бабахало.

– Мама, мама! – сквозь слёзы кричала Катя. Она была, как беспомощный котёнок, посреди этой глубокой ночи, брошенная всеми.

Вдруг кто-то крепко схватил её за руку.

– Катя, бежим! – крикнула ей в ухо мать и потянула за собой.

Сердце девушки подпрыгнуло от счастья. Она не одна, мама рядом, она жива! И две женщины побежали куда глаза глядят, подальше от этих оглушительных звуков.

Катя даже не оглядывалась на свой дом, ужас и паника несли её вперёд за матерью. Вероника Николаевна уверенно тащила дочь за собой, словно знала, что делает. Они прибежали к небольшому продуктовому магазинчику.

– Быстрее, быстрее! – кричал им хозяин магазина.

Две женщины залетели внутрь. Хозяин открыл крышку в полу и скомандовал:

– Бегом вниз!

Они чуть ли не прыгнули в открывшуюся яму. Это был подвал, надежное сооружение с очень прочными стенами, где хранились всевозможные продукты и товары. Здесь уже находились несколько семей, прятавшихся от бомбёжки. Катя впервые слышала звуки разрывающихся бомб. Её сердце выпрыгивало от страха, грозясь разорваться при каждом новом взрыве. Хотя здесь, в подвале, взрывы были менее слышны, потолок каждый раз сотрясался, словно грозился обрушиться на укрывшихся людей. Люди прижимались друг к другу, словно котята, беззащитные перед новой страшной угрозой.

Для Кати эта ночь стала сплошным кошмаром. Уткнувшись в грудь матери, она нервно вздрагивала при каждом взрыве. А Вероника Николаевна крепко-крепко сжимала дочь в своих объятиях. Ни один мускул не дрогнул на её лице, только брови нахмурились, а взгляд был полон решимости. И для Кати мама сейчас стала единственным островком спасения, её ангелом-хранителем. Какая же она была глупая, когда не соглашалась на отъезд в Москву, как же она сейчас жалела, что не послушалась тогда, не уехала!

Наступило утро. Громыхавшие всю ночь взрывы утихли. И люди стали потихоньку покидать свои убежищ. Вероника Николаевна вместе с дочерью тоже выбрались на улицу. Катя не узнала свой город. Кишинёв, прежде прекрасный, цветущий, сейчас лежал в руинах. Повсюду виднелись обломки полуразрушенных зданий. Катя не могла поверить своим глазам. Какая сила сделала такое с её любимым городом! Словно ураган налетел и разметал всё вокруг.

– Некогда смотреть, нам надо как можно скорее убираться отсюда, – и Вероника Николаевна уверенно потянула дочь за собой прочь из развалин. А Катя огромными глазами смотрела на свой город, точнее, на то, что от него осталось. Она не могла поверить в происходящее. Она в кошмарном сне, это не может быть правдой. Но твёрдая рука матери постоянно напоминала ей, что нужно торопиться.

Катя полностью подчинялась своей матери: куда Вероника Николаевна, туда и она. От её матери сейчас исходила такая незнакомая прежде сила, что девушка невольно восхищалась её хладнокровием. Катя семенила за ней, словно послушный щенок за хозяином. Она во всём на неё полагалась.

Мать ненадолго остановилась и переговорила о чём-то с пробегавшим мимо мужчиной.

– Так, – повернулась Вероника Николаевна к дочери после пары слов с незнакомцем, – вокзал разрушен, железное полотно тоже. Немцы знают, куда бить. По самым важным объектам, – она словно разговаривала сама с собой. – Пойдём в пункты эвакуации.

И Вероника Николаевна решительно оторвала кусок ткани от подола своей юбки и крепко скрепила узлом свою руку с рукой дочери. Катя удивлённо на неё посмотрела.

– Чтобы не потерялась, – произнесла мать, потянув дочку за собой.

Они быстро пересекали город. Катя спешила за матерью, привязанная, словно собачка на поводке, не совсем осознавая, зачем мама это сделала, но когда увидела пункт эвакуации мирного населения, сразу всё поняла. Это был огромный человеческий муравейник. Сотни, тысячи людей пытались куда-то прорваться, кричали, визжали, плакали. На эвакуирующих грузовиках была давка, яблоку негде упасть. Катя от страха невольно сжала руку матери.

– Не переживай, прорвёмся, – успокаивала её мать твёрдым голосом, – и не такое видели. Главное, Катя, запомни: если потеряемся, если разлучимся, даже не думай искать меня, садись в первый попавшийся грузовик и уезжай куда глаза глядят. Выберешься из Молдавии, езжай в Москву. Там найдёшь мою сестру, твою тётку Марию, она живёт на Партизанской. Разыщешь её, поняла?

И Вероника Николаевна сильно встряхнула Катю, чтобы та очнулась. На самом деле Катя слушала мать, как во сне. Кто разлучит их, куда она должна уехать?!

– Катя, ты всё запомнила? – снова встряхнула её мать. – Садись на любой грузовик и уезжай. Встретимся в Москве.

– Да, – прошептала бледная как смерть дочь.

– Тогда идём. Готова? – окликнула её Вероника Николаевна.

Катя невольно оглянулась на ревущую толпу, пытающуюся эвакуироваться. Она даже не знала, что страшнее: ночные взрывы или эта ревущая, взбешённая людская масса.

– Готова, – дрожащим голосом ответила она, не осознавая, что происходит.

И Вероника Николаевна потащила её прямо в гущу толпы. Маленькая, но крепкая женщина, она отпихивала своими руками всех, кто попадался ей на пути. Верёвка, что связывала её с дочерью, то натягивалась, то ослабевала. Вероника Николаевна не оглядывалась на дочь, чувствуя её лишь по натяжению верёвки. А вокруг была сплошная людская стена. Отовсюду толкали, напирали, сжимали. Не хватало воздуха. Спёртые люди отчаянно кричали, маша руками, чтобы выбраться. Кто-то рядом начал бить всех кулаком в лицо, пытаясь проложить себе дорогу. Поднялась ругань, больше похожая на лай озверевших собак. На Катю кто-то так тяжело навалился, что девушка невольно упала на колено. Верёвка на руке отчаянно натянулась, грозя порваться.

– Мама! – дико закричала Катя, боясь потерять связь с единственным сейчас для неё существом на земле.

– Вставай! Вставай! – кричала Вероника Николаевна сквозь толпу и тянула верёвку, пытаясь вырвать дочь из-под огромной нахлынувшей на неё массы. Верёвка больно резала руку, но Катя боялась не боли, она боялась людей, что проходили мимо неё, даже не замечая, что топчутся по её конечностям, на которые девушка пыталась опереться, чтобы подняться. Это был какой-то кошмар, словно в один миг все они оказались в аду. Вероника Николаевна, преодолевая людские потоки своей маленькой, но сильной грудью, всё-таки смогла подобраться к упавшей дочери и помогла ей подняться на ноги.

Со слезами девушка кинулась к матери.

– Пойдём, пойдём, – торопила Вероника Николаевна, увлекая Катю за собой к грузовикам.

Наконец им удалось приблизиться к одному из них.

– Вдвоём могут не взять, – сказала мать и невесть откуда взявшимся острым ножом решительно обрезала верёвку.

Катя взвизгнула от ужаса. Нить, так надёжно скреплявшая с матерью, оборвалась, словно вся её жизнь в один момент остановилась. Она оказалась одна. Людская масса понесла её куда-то.

– Мама, мама! – кричала девушка в толпу, но любимое лицо матери уже скрылось за огромными спинами напирающих мужиков, желающих как можно скорее покинуть подвергающийся бомбёжке город.

– Мама! – ещё раз крикнула Катя. Она хотела броситься обратно, но не тут-то было, толпа несла её в другую сторону. Она в отчаянии подняла руку: вдруг мама её заметит, увидит, схватится.

Внезапно кто-то крепко взял Катю за поднятую руку. И девушка мгновенно взлетела вверх, в воздух. Какой-то мужчина поднял её в кузов машины, куда грузили остальных людей. Оказавшись наверху в спасительном кузове, Катя изо всех сил закричала:

– Ма-а-а-а-ма! – но её крик слился с сотнями таких же криков, превратившись в единый клокочущий поток звуков.

Катя в панике стала шарить глазами по верху толпы, страстно желая увидеть знакомое лицо, но натыкалась лишь на обезумевшие, искажённые страхом и злостью лица взрослых, огромных мужиков.

– Только женщины и дети! – кричал в грузовике распорядитель. – Женщины и дети!

Но толпа его не слышала. В грузовик, образуя живые лестницы, постоянно взбирались здоровенные мужчины. «Из-за них моя мама не попала сюда. Из-за таких, как они, я разлучена с ней!» – гневно подумала девушка, глядя на то, как эти здоровяки, как трусливые зайцы, спасают свои шкуры, преградив дорогу остальным.

И Катя, не помня себя от ярости, набросилась на одного из них.

– Ты, катись к чёрту отсюда! – ругалась она и колошматила что есть мочи пытавшегося забраться в спасительный грузовик огромного мужлана. И ей удалось спихнуть его вниз.

– Мама, мама, здесь есть место! – радостно закричала она, снова пытаясь отыскать лицо матери в толпе.

Вдруг её резко схватили за ногу и жёстко потянули на землю. Кто-то бесцеремонно стащил её с грузовика и занял её место. Катя даже не видела лица обидчика. Больно ударившись о землю и оказавшись опрокинутой ничком под ревущей толпой, Катя, словно дикая кошка, устремилась под грузовик, чтобы её не затоптали. Схоронившись под машиной, она сжалась в комочек, не выползая. Вокруг бесновалась толпа, все отчаянно пытались попасть в грузовик, а Катя сидела под ним, пытаясь спасти свою жизнь.

– Всё, полный! – закричал кто-то в грузовике.

И тут же двигатель машины зарычал.

«Только не это!» – подумала в отчаянии девушка. Если грузовик сейчас уедет, то бегущая за ним толпа просто затопчет её живьём. Катя поползла в сторону кузова. Нужно выскочить с той стороны машины до того, как водитель нажмёт на газ. Иначе Катю переедет грузовик. Но если она останется здесь, ей всё равно не жить. Эти огромные мужики затопчут её, даже не заметив.

И девушка стремительно поползла по земле вперёд к кузову. Она выскользнула из-под него и стремительно отбежала в сторону как раз в тот момент, когда грузовик тронулся с места. Водитель, увидев выскакивающую из-под колёс девушку, заматерился и угрожающе помахал ей кулаком.

Но Кате было всё равно. Она спаслась лишь чудом. Как и предугадала девушка, толпа ринулась за отъезжающим грузовиком, пытаясь влезть в машину, как в спасительную шлюпку. Кому-то это даже удалось, несмотря на недовольные возгласы тех, кто уже был внутри.

Катя смотрела на всё это, словно во сне. Всё это было нереально. Так не может быть в обычной жизни, не может!

Вдруг она очнулась, вспомнив: мама! Катя бросилась в толпу, разыскивая мать. Она больше не боялась этих огромных мужиков. Врезав одному из них в грузовике как следует, она перестала трепетать перед ними. Грузовик уехал, осталось ещё три. Все устремились туда. И Катя спокойно могла поискать свою маму среди оставшихся. Но никого, хоть отдаленно похожего на Веронику Николаевну, вокруг не было.

– Всё, полный! – кричали погрузчики из машин. И все три грузовика один за другим выехали из точки эвакуации.

Когда отходил последний, началась свалка и послышался дикий ор, словно кого-то резали живьём. Раздались выстрелы. Катя отбежала, решив переждать в стороне. Это было правильное решение. Когда отходил последний грузовик, какой-то мужчина в толпе истошно заорал:

– Это последний грузовик, больше не будет!

Толпа заревела, огромной волной хлынув за грузовиком. Кого-то затоптали живьём, кого-то забили до смерти. Много людей погибло сегодня при эвакуации. А Катя смотрела на последний уходящий грузовик, словно прощалась со своей прежней жизнью. Теперь она оставалась в Кишинёве одна, среди этих орущих, неистовствующих мужчин.

– Мама, я знаю, ты уехала на одном из них, – произнесла Катя уверенно.

Она ни секунды не сомневалась, что её мать смогла забраться в грузовик. Не такой была Вероника Николаевна, чтобы позволить кому-то занять своё место. Только её нерадивая дочь не смогла удержаться в спасительной шлюпке и осталась на тонущем корабле.

Долго глядя на уже опустевшую дорогу, Катя размышляла, что же ей делать дальше. Ещё долго кто-то бежал по дороге вслед за грузовиком, словно пытаясь догнать. Кто-то со своим скарбом шёл пешком прочь из города, не дожидаясь машины. Катя знала, что сейчас лучше будет вернуться к своему дому, посмотреть на то, что от него осталось, собрать самые важные вещи: пищу, воду, спички – а там уже решить, что делать дальше.

И она поплелась по полуразрушенному городу домой. Одна, наедине со страшным кошмаром, обрушившимся на неё так внезапно. Она была не готова, она не хотела всего этого. Как же была права её мама, когда просила уехать!

– Мама, – прошептала девушка. И ей стало зябко от одиночества. С ней больше нет ангела-хранителя. Мама наверняка уехала. Она бы никогда не оставила свою дочь одну, видя, как Катю вышвырнули из грузовика. Мама непременно пришла бы на помощь. Но она не пришла, значит, была в другом грузовике. Катя осталась одна.

Так, размышляя о своей участи и потирая руки от холода, хотя на улице был полуденный летний зной, Кама сама не заметила, как очутилась перед своим домом, словно ноги сами привели её к нему.

– Дом! – воскликнула девушка, видя, что большая часть здания, а именно её и соседний подъезд, стоит целёхонькая, словно ничего не случилось. Только стекло вылетело из окон. А вот левой стороне не повезло. Первый подъезд был полностью разрушен. Но Катю сейчас совсем не тревожили мысли о погибших под камнями или о живых людях, замурованных в развалинах. Она искренне обрадовалась, увидев, что её подъезд сохранился, и помчалась по лестнице вверх, на свой любимый третий этаж.

Все двери в квартиры по пути были открыты нараспашку, и комнаты зияли своей пугающей пустотой. Но Катю это не останавливало, она стремительно бежала вверх. Лишь около соседской квартиры Катя замедлила шаг. Там была какая-то суета. Войдя в комнату, девушка неожиданно увидела лучшую подругу вместе с её семьёй.

– Христина! – удивленно вскрикнула девушка и кинулась к ней в объятия.

– Катя! – взвизгнула та и поймала подругу на лету. Обе девушки крепко обнялись и расплакались.

– Ты не бросила меня, не бросила, – бормотала в плечо подруги Христина.

Сердце Кати замерло. Она совсем забыла о своей клятве и о своей подруге в этой суматохе. Но не решилась сказать правду.

– Я проводила маму в эвакуацию, – не моргнув глазом солгала она.

– Она уехала? – с надеждой спросила Христина.

– Да, я посадила её в грузовик, – уверенно ответила Катя.

– А вот мои не хотят, отказываются, – всхлипнула подруга, указывая на родителей.

– Мы не оставим нашу единственную дочь одну, – твёрдо сказала мать Христины, а отец молча кивнул. – Раз ты не уезжаешь, значит, и мы не поедем.

– Вот видишь, – и по щеке Христины скользнула слеза.

– Вы с ума сошли, здесь нельзя оставаться, нужно бежать! – воскликнула Катя.

– Ты это нашей дочери скажи, а то она собирается в войска податься.

Катя удивлённо взглянула на подругу. Ей, что, не хватило ужасов этой ночи?

– Это мой долг – защищать свою родину, – тихо ответила Христина на немой вопрос подруги. – Враги разрушили мой дом, хотят захватить мою землю, я не могу просто взять и уйти.

Её голос был твёрдым. Было ясно, что Христина приняла окончательное решение.

– Тогда мы пойдём вместе, – Катя взяла её за руку.

Она уже оставила свою подругу сегодня, забыв о клятве, пытаясь спасти свою шкуру, больше такого не повторится. И Христина крепко обняла её, благодарная за поддержку.

***

В тот же день подруги отправились в пункт приёма добровольцев.

– Наши смелые воины сегодня утром отбросили румынские войска за реку. Не щадя своих жизней, они ринулись в бой, отбив атаку врага. Это наши герои, это наши с вами братья, друзья, отцы. Не оставим же их одних! Объединимся и прогоним прочь фашистских захватчиков, отстоим нашу землю, нашу родину. Защитим советских людей, защитим нашу родину от врага! – надрывался местный политрук, зазывая добровольцев на фронт.

– Защитим родину от врага! Защитим нашу Молдавию! Убьём фашистов! – кричали горожане.

В основном это была горячая молодёжь. Глаза множества собравшихся добровольцев горели огнём справедливого гнева. Все они призывали браться за оружие и убивать врага.

Христина тоже постоянно вскрикивала: «Убьём врага, защитим родину!» Катя молча плелась за ней. Помня, какие здоровенные мужчины ломились, как дикие звери, в грузовики для эвакуации, она с удивлением смотрела на собравшуюся молодёжь. Да что же это происходит? Молодые, ещё сопливые идут на войну, а крепкие взрослые мужики бегут, поджав хвост! У Кати было странное ощущение, что всё это неправильно, внутренний голос убеждал девушку, что её не должно здесь быть, но она послушна шла, влекомая Христиной. Для её подруги защищать родину было священным долгом, значит, и для Кати, ведь они – одно целое, куда одна, туда вторая.

– Кем будешь? – громко спросил мужчина, записывающий на фронт добровольцев.

– Утмина Христина, – бойко назвалась красавица-смуглянка.

– Сколько лет и кто по профессии?

– Лет – девятнадцать, учусь в медучилище на врача.

– Значит, пойдёшь медсестрой, – заключил политрук и сразу же дал Христине предписывающую бумагу.

– Но я не хочу медсестрой, хочу на фронт со всеми.

– Молчать! – громко рявкнул политрук и побагровел. – Знаешь, сколько воинов получили ранения после первой атаки? Они ценой своей жизни защищают берег Днестра, покалеченные лежат в канавах, – при этих словах сердце Кати сжалось, она на дух не переносила ни вида крови, ни вида калек. Зачем только она сюда пришла?! А политрук продолжал кричать на Христину:

– И ты, малявка, ещё смеешь отказываться от своего святого долга лечить раненых?! Наши парни губят свои жизни за таких, как ты, а ты не хочешь их спасать?!

Политрук орал так, что Христина и Катя готовы были провалиться от стыда на месте. На них и так уже все смотрели. И Христина, больше не раздумывая, выхватила предписание из рук политрука.

– Так-то, девочка, спасать жизни нашим воинам – самое почётное и священное задание для женщины. Тем более ты попадёшь не куда-нибудь, а в наш отважный, героический полк, что отбросил врага за реку этой ночью, – мужчина повысил голос, чтобы все слышали о подвигах пограничных войск и записывались в них. – Радуйся, что попадёшь к таким героям, – подытожил он важно.

Христина пришлось согласиться.

– Следующий! – рявкнул политрук.

Подруга отошла в сторону, оставив Катю один на один с этим огромным побагровевшим громогласным боровом. Катя со слегка трясущимися коленками подошла к нему.

– Кем будешь? – прозвучал тот же вопрос.

– Катя, – тихо ответила девушка, но когда увидела вздымающуюся вверх бровь политрука, громко добавила: – Екатерина Астахова!

– Сколько лет и кто по профессии, Астахова?

– Семнадцать, только закончила школу, – честно отрапортовала девушка.

Люди позади неё невольно хихикнули, но что такого странного сказала Катя?

– Так, малолетки и бездари нам не нужны, в сторону! – бросил политрук и бесцеремонно отпихнул её из очереди.

Народ сзади покатился со смеху.

Катя залилась краской, внутри поднялся справедливый гнев против этого чёртова политрука, что отодвинул её, словно ненужную ширму.

– Но я хочу защищать родину! – выпалила она на одном дыхании. – Вы не можете мне отказать!

– Чего-чего? – пренебрежительно сощурился политрук. – Армии не нужны бесполезные бабы, только лишний рот кормить.

– Катя, пойдём, – потянула её за руку Христина.

Её младшая подруга в гневе хотела ещё много чего сказать этому борову, но Христина с силой увела её в сторону.

– Ты слышала, что он сказал? – негодовала Катя. – Он назвал меня бабой, бесполезным ртом!

Больше всего девушку задело именно это оскорбление, словно она только и собирается, что есть на фронте, а не спасать жизни воинам.

– Успокойся, – утешала её Христина. – Не взяли на фронт, подайся к партизанам. Я слышала, что все, кого не берут в действующие войска, уходят к ним.

– К партизанам?

– Да, я бы с удовольствием к ним подалась.

– Так давай вместе и пойдём.

– Уже не могу, выдали предписание. Если не явлюсь к сроку на фронт, сочтут дезертиром. Всё, баста! – Христина гневно стукнула кулаком в раскрытую ладонь. – Знала бы, что запишут в медсёстры, вообще бы не ходила.

Её глаза вспыхнули, а вишнёвые пухлые губки упрямо сжались.

– Не расстраивайся так, – пришла очередь Кати утешать подругу. – Ты всегда мечтала стать врачом и спасать жизни людям. Это прекрасная мечта, и вот она сбылась. Я уверена, ты спасёшь много жизней.

– Ты права, – одарила Христина подругу ласковой улыбкой.

– А ты иди к партизанам, – опомнилась она. – Говорят, там отважные и очень смелые ребята. Быстро прославишься.

– Но я не ищу славы!

– Знаю, просто мне будет спокойнее, если я буду знать, что ты рядом, воюешь вместе со мной за родину.

И в глазах Христины зажегся священный огонь, который горел так ярко, что невольно даже пугал Катю. В своём сердце она, как ни старалась, не могла найти такого пламени. Но мысль о том, что Христина отправится на войну, а сама Катя останется в городе, пока её подруга будет воевать, не давала ей покоя. Девушка осталась в Кишинёве совсем одна – отец умер два года назад, мать уехала в эвакуационном грузовике. Мысль об одиночестве угнетала её ещё больше, чем мысли о войне. И сознание того, что они вместе с Христиной бьются с одним врагом, невольно согревало душу. Она будет, как Христина, спасать жизни людям, приносить пользу фронту, пусть и в подполье.

– Решено, запишусь в партизаны! – весело ответила Катя подруге.

– Вот и отлично, мы вместе пройдём эту войну и вместе победим! – обняла её Христина.

Девушки счастливо рассмеялись. Их снова охватило чувство единения двух сердец, двух подруг, что были как сёстры.

***

Через несколько дней Христина отбывала в действующую армию. Ей дали предписание в Одесский военный округ, а точнее, на границу, в самое горячее место, где советские войска каждый день удерживали в отчаянных схватках переправы.

Так как Христина уже была полноправным членом армии, её родителям предоставили внеочередную эвакуацию. Катя была счастлива, что её подруге так повезло. Когда Катя махала вслед эвакуационному грузовику, на котором отбыли родители Христины, её сердце невольно сжалось: где её мама, добралась ли до Москвы, ищет ли её?

Но времени на печаль не было. Христина уходила медсестрой на фронт, в самую горячую его точку. И Катя даже не знала, какая мысль печалит её больше: отсутствие известий о матери или отбытие Христины.

– Не грусти, мы обязательно встретимся, – утешала её старшая подруга, – партизаны и действующая армия постоянно пересекаются и помогают друг другу. Знай, и месяца не пройдёт, как мы снова увидимся.

Христина крепко обняла Катю, которой ничего не оставалось, как тихо плакать.

И вот она снова машет отъезжающему грузовику. Новичков очень быстро набирали и увозили на фронт.

– Береги себя, слышишь, береги! – крикнула Катя, побежав за грузовиком. Христина плакала от счастья, что у неё такая хорошая подруга. Она знала, пока Катя жива и молится за неё, с ней ничего не случится.

Очередной грузовик скрылся за горизонтом. Катя проводила Христину и снова осталась одна. Печаль вновь закралась в её сердце, одной было страшно, особенно в городе, который периодически бомбили. И она недолго думая отправилась к партизанам. Уж лучше быть в центре событий и сделать хоть что-то героическое в своей жизни, чем сидеть дома, дрожа от страха. Ей нужно брать пример с Христины. Та отважно отправилась в самое пекло начавшейся войны, ни тени страха, лишь улыбка на лице. Катя тоже пройдёт с улыбкой всю войну, и они обязательно ещё не раз посмеются над своим юным безрассудством.

Партизаны приняли Катю холодно. Главный в Кишинёвском штабе долго оценивающе смотрел на своего нового бойца.

– Говоришь, только окончила школу?

– Да, – смело ответила девушка. После огромного борова-политрука этот начальник был ей вовсе не страшен. Присматривался подозрительно, и только. – Я хочу убивать наших врагов, хочу защищать свою родину!

Она бойко повторяла слова, сказанные Христиной когда-то.

Начальник штаба поморщился, словно сомневался в искренности девушки, но делать нечего. Командир приказал принимать всех желающих.

– Поставь подпись, – сказал он равнодушно, указав на заветную строчку.

Катя смело подписала, даже не взглянув на содержание. А грязная скомканная бумажка гласила: отказываюсь от всех своих родных, отказываюсь от своего имени, клянусь хранить молчание и ещё что-то, но этот текст так и остался неизвестен для юной Кати, ничего не смыслящей ни в мире, ни в войне.

Когда набралось десять новичков, которых не взяли в основную армию, а здесь были лишь одни малолетки либо калеки, небольшой отряд из двадцати человек выдвинулся на встречу с основным подразделением партизан, находившимся в лесах подле Днестра, прямо на границе. Когда Катя узнала, куда они идут, её сердце невольно сжалось от страха. Всё-таки самое пекло! Благо Христина будет рядом. Шли ночами, чтобы никто не видел, без света, только ухая друг другу. Днём прятались в разрушенных зданиях. Ели и пили мало, передвигались бесшумно. После нескольких дней Кате казалось, что она превратилась в тень от постоянного недоедания.

– Мы не регулярная армия, мы подпольщики, нам еда не положена, – спокойно отвечали ей начальники-партизаны.

Катя впервые пожалела, что не попала в регулярные войска, там бы она хоть нормально поела. И тут она вспомнила краснолицего политрука, что орал ей про лишние рты на фронте. Теперь Катя на своём желудке почувствовала, что действительно много ест, настолько она постоянно была голодна. Иногда ей даже было стыдно. Партизаны вон какие молодцы, едят крохи и довольны. И Катя всё время себя увещевала, напоминая про священный долг защищать родину, про то, что она отбирает хлеб у воинов, которые умирают сейчас на поле боя, только желудок никак не хотел слушать эти прекрасные речи, настойчиво требуя еды.

– Придём в основной лагерь, там наедимся, – подбодрили её партизаны. Большинство из них были молодыми людьми не старше двадцати лет. Были здесь и девушки, но немного. При одном взгляде на них казалось, что это были не девушки, а зверюшки, настолько они были страшными, как только такие на свет родятся! Скорее всего, их не взяли в регулярные войска из-за уродства. Хотя Катя про себя и потешалась над сослуживицами, иногда всё-таки сожалела, что среди них нет миловидных, поскольку часто ловила на себе пристальные взгляды партизан-мужчин. Но те не давали ей намёка на какой-то интерес, за что Катя в глубине души была им благодарна и старалась максимально хорошо ко всем относиться, даже к калекам, от одного взгляда на которых у неё всё внутри переворачивалось.