Текст книги "Выходя за контур"

Мы – дети уставшего Бога

 
Мы – дети уставшего Бога,
Решившие взрослыми стать,
Упали, коснувшись порога,
И просто остались лежать.
 
 
Глядит Он на нас по-отцовски,
Бинтует колени тряпьём.
И тихо вздыхает: «Подростки»
На наше: «Одни проживём!»
 
 
Мы требуем, плачем, бунтуем.
Он – гладит и просто молчит.
С собой мы и с миром воюем,
А Он подставляет свой щит.
 
 
Мы бьёмся и бьём, стервенея.
Растим внутри чёрный сорняк.
Религию ищем, толстеем,
Но всё не подняться никак.
 
 
Он молча и праведно смотрит,
Как смотрит лишь добрая мать,
Как глупый ребёнок всё портит,
Но ей суждено лишь прощать…
 
 
Когда же и мы повзрослеем.
Когда же без злобы и войн,
По Божьим законам сумеем
Пройти свой отрезок земной?..
 

Про то, о чем нельзя говорить

 
Какое-то тяжелое преддверие.
Вздыхает ночью тихо каждый дом.
И где-то меж принятьем и неверьем
Мы вынужденно скомкано живём…
 
 
Пакуем спешно совесть, меч и крылья —
Всё, без чего не существует Мир.
И каплю кровожадного насилия
В крови своей уже, увы, храним…
 
 
Я прижимаюсь пальцами к березе —
Ищу смущённо русский добрый дух.
Тот, что живёт в стихах и грустной прозе,
И тот, кого прислал нам мудрый Бог.
 
 
Моя береза гнётся от бессилия.
Молчит и смотрит сверху добрый Бог.
Я чувствую, как выдранные крылья
Начнут собой тяжёлый тёмный рок.
 
 
Во времена тягучей липкой смуты
Никто прозрачным не уйдёт с Войны.
И пусть стреляли и не наши руки,
Считать потери будем только мы…
 

Разговоры с дочкой

 
Бегом сквозь толщу странных дел,
Ныряя в тёмные тоннели,
Пытайся свой познать предел
На человечьей карусели.
 
 
Нам столько велено успеть:
Взрастить идеи, жизни, смыслы.
Придётся мёрзнуть, мокнуть, тлеть,
Бежать, подпрыгивать, зависнуть …
 
 
Спеши, старайся, не зевай,
Ищи своё, не тронь чужое.
Не хнычь, не бойся, подпевай —
Не просто будь, гори душою.
 
 
Ищи свою шальную мысль —
Расти её в разумной власти.
Смакуй пленительную жизнь,
И инвестируй больше – в счастье.
 

Художник

 
Весенних дум зелёный цвет
Раскрасил серые пейзажи.
И чёрный штрих привычной сажи
Не лёг, как прежде, на мольберт.
 
 
Рисует город облака
Пастелью нежной цвета ваты.
И словно коврик прикроватный
Уютом стелется трава.
 
 
Так в Петербурге дорог цвет,
Что красок яркие коробки
Он достаёт неспешно, робко,
Как с антресолей мой сосед.
 
 
И каждый свеженький мазок
По Петербургу еле-еле
Гуашью или акварелью
Я жду привычный долгий срок…
 
 
И в ожидание этом трудном,
Как галерист и как эстет,
Я говорю, что лучше нет
«Весны» работы Петербурга…
 

Карантинное

 
Мой тихий город,
Ты решил вздохнуть от гулкой речи бешеной толпы,
От стука каблуков по мостовой —
Ты просто нам закрыл пустые рты.
 
 
Теперь ты смотришь в разные глаза:
Вот грусть, вот радость,
Вот мечтанья снов.
Мой город шёпотом тихонько мне сказал:
«Глаза красноречивей громких слов».
 
 
Но горожанин так нетерпелив:
Пытаясь маску как завесу снять,
Чтоб рот свой шире снова приоткрыв,
Опять пустое пылко излагать.
 
 
Побудем в масках —
В них же столько лет
Играем будто в театре свои роли.
Смотри в глаза, и ты увидишь свет,
Любовь, тоску и очень много боли.
 
 
«Смотри в глаза», – мне шепчет Петербург,
«И, насмотревшись, думай, что сказать,
Чтобы счастливей стал твой ближний круг,
От всего сердца научись молчать».
 

Летучий Голландец

Наблюдала сегодня, как выносят из

некогда пафосного плавучего ресторана

Летучий Голландец доски, балки, столы,

канделябры… Бры-бррр…

Летучему Голландцу посвящаю.

 
Голландец гордый тянется ко дну:
Рублём крещёный в перьях ярких знатью.
На корабельное протяжное: «Тону!»
Молчанием отвечают в море братья…
 
 
Ни неба синего, ни лязгающих волн
Так и не видел с именем отважным
Летучий призрак. Свой возможный шторм
Ты променял на штиль, увы, бумажный…
 
 
И жизнь твоя – швартовый чал-канат.
Цена свободы – призрачная сытость.
Я знаю, ты сейчас совсем не рад,
Что, будучи живым, узнал забытость.
 
 
Иди ко дну, бесславным был твой путь.
И пусть другим ты станешь лишь уроком,
Что, обманув Божественную суть,
Судьба твоя в миг обернётся роком…
 

Себя слышнее в одиночестве

 
Себя слышнее в одиночестве.
Как метроном звучит пульсация.
И каждый день как часть пророчества
Одной меня и целой нации.
 
 
Мы мним себя особой кастою,
Рецепт младенцам пишем значимо:
«Нам всем нужна социализация!» —
Грозим себе же белым пальчиком.
 
 
И мы бурлим, кипим идеями,
Заводим сети, ловим новеньких.
Молчать нельзя, а то – забвение!
Пиши, кричи, болтай, пусть поверху!
 
 
И в этом улье глупых выкриков,
Пустых советов жирным почерком,
Стараюсь я потише выдохнуть:
Себя слышнее в одиночестве…
 

Руины

 
Из тех руин, что жизни – черепки,
Острее всех мне кажутся как будто
Те глиняные колбы пустоты,
Которые разбились ранним утром…
 
 
И есть же клей, и есть гончарный круг.
И обжиг твой известен нежным чашам.
Но есть в руинах, словно память рук,
Замёрзший след, свидетель тайны нашей.
 
 
И берегу я эти черепки.
Смотрю на свет сквозь тонкости фарфора.
Мы были недостаточно крепки
Для росписи простым совсем узором…
 

Пузырится в Питере зима

 
Пузырится в Питере зима.
Будто девочка, застрявшая в капризах,
Смотрит мокрыми глазами свысока,
И ночами ходит по карнизам.
 
 
Ей кидают в душу кулаки:
«У, ленивая, куда ты дела холод?».
Будто бы их белые носы
Спрятаться в шарфы уже готовы.
 
 
Не толкайте нежную зиму.
Пусть бока её сейчас не белы.
Поведение я её пойму —
Так непросто быть окаменелой.
 
 
Женщине морозной – тяжкий крест,
Пусть она роскошная, но льдина.
И она пошла наперерез —
Может быть, ей встретился мужчина…
 
 
От любви и в Питере – весна
Потеплела, мягкостью ласкает.
Не браните, люди, небеса:
То зима от счастья просто тает.
 

Так долгожданна женщине весна

 
Так долгожданна женщине весна.
Лучи пусть редко, но так греют душу.
И медленно от длительного сна
Всё чаще бьется сердце. Вот, послушай.
 
 
Стучит всепобеждающая новь,
Меняя явь в тревожном ожидании.
Пульсирует в запястьях нежных кровь
И жизнь готова снова к созиданию.
 
 
Весною ищет женщина себя,
Как будто луч ей – верная указка.
И март так долгожданней октября,
Как будто бы начало новой сказки.
 
 
Никто не знает – что за белый стих
Запрятан в женскую томительную душу.
Но, знаешь, вечен тот роман двоих —
Весны и Женщины. Открой окно и слушай…
 

Знаешь, девочка

 
Знаешь, девочка, будут такие дни,
Когда хоть волком вой, хоть лапой себя дери.
И ты не будешь ждать, чтобы тебя спасли.
Будешь искать капкан: а он – у тебя внутри.
 
 
Знаешь, девочка, будут такие дни,
Когда розовый куст, растущий в твоей груди,
Бесконечно начнёт дарить аромат и цветы.
И причиной тому будет вовсе не он, а ты.
 
 
Знаешь, девочка, в самые разные дни
Руку мою покрепче в свою бери.
Я изменю назидания скучный тон:
Только бы цвёл в сердце твоём бутон…
 

Мне говорят, что мир сейчас другой

 
Мне говорят, что мир сейчас другой.
Что Бог забыл про прошлые старания,
И что людей сегодня род иной
Рождается для разочарований.
 
 
И у детей сегодня скверный нрав,
И семьи создавать никто не хочет…
И каждый, безусловно, в частном – прав,
А в общем, – слышите, – влюблённые хохочут!..
 
 
И крепко держат руки и слова.
И крепко пьют любви волшебной зелье.
И также кружится весною голова,
От тёплого и мягкого апреля.
 
 
И дети, в общем, просто – малыши.
И точно также в луже видят море.
Не времена виною
для души,
Которая сквозь счастье видит горе.
 
 
Все также, Друг! Смотри скорей наверх!
На Невском редкое безоблачное небо.
И также любят юных нежных дев,
И также принцами окутывают небыль…
 
 
Всё тоже. Также. Мир ведёт любовь.
И Бог по-прежнему парит под небесами.
Мы сами создаём и явь, и новь,
Счастливыми иль грустными глазами…
 

Чуть придавленная Москвой

 
Чуть придавленная Москвой
Я пытаюсь её пройти.
Тяжело оставаться той,
Кем была до сего пути.
 
 
Наступают на такты рифм,
Смотрят пристально на лицо.
Этот город приезжих нимф
Замыкает меня в кольцо.
 
 
Дышит роскошью и вином,
Подгоняя таких как я,
Кто стоит с чуть открытым ртом,
Снег простой языком ловя.
 
 
Этот город больших людей,
Больших драм и больших домов.
Город света и фонарей,
И пустых чёрно-белых снов.
 
 
Сброшу с плеч, будто снег, Москву.
Сяду в поезд на Ленинград.
Мне простого бы лишь чайку,
И вернуться в мой Летний Сад…
 

История про Вдохновение[1]1
  В этой истории нет ни слова вымысла.


[Закрыть]

История про вдохновение или как хорошо, что в моей жизни есть таксисты

Мне очень везет на людей в жизни. Вот правда. Бог посылает мне верных друзей, чудесных родственников, добрых собеседников и вдохновляющих прохожих… Точно также мне везет с таксистами.

Так было и в этот раз.

В морозное солнечное утро я села в такси. Таксист был полностью облачён в чёрную кожаную одежду, на нём была дерзкая кепи-тюбетейка и солнечные очки. Звучало Наше радио. «Рокер», – подумала я. Возможно Рокер тоже что-нибудь про меня подумал, но это услышало только зеркало заднего вида.

«В офис в такую прекрасную погоду?», – спросил Рокер.

«Бывают моменты в жизни, когда офис вдохновляет больше, чем хорошая погода», – ответила я.

Рокер гортанно захохотал: «Семья?»

Я кивнула: «А Вы смекалистый».

«Знаете, а меня тут недавно на ковёр к начальству вызывали, ругали, что с пассажирами не разговаривал во время поездки. А я им говорю, что не могу разговаривать со всеми подряд. Человек должен быть мне приятен. Начальство пожурило и сказало разговаривать даже с теми, от кого тошнит».

«Вы тестируете свой вестибулярный аппарат со мной, ну что, не тошнит ещё?», – поёрничала я.

Рокер опять захохотал.

«Никогда бы не подумал, что Вы – офисный клерк. Есть в Ваших глазах что-то музыкальное…» – Рокеру было далеко за сорок, и он слабо походил на Дона Жуана.

«Ну, из музыкального во мне – только незаконченная музыкальная школа. А помимо офиса я иногда пишу стихи», – произнеся это, я грустно уставилась в окно, вспоминая, когда же в последний раз я вдохновенно написала что-то действительно стоящее.

Рокер воскликнул: «Ну конечно! Я так и знал, что Вы – своя! Питерская и творческая! А я сегодня еду давать интервью в FishFabrique, у меня ведь в 80-х группа своя была…»

Название группы, признаться, я запомнила не совсем точно: то ли СДП, то ли СПД. Рокер пояснил, что это аббревиатура его имени и фамилии. Сказал, что до группы играл с самыми нашими любыми музыкантами: Шевчуком, Макаревичем.

Рокер продолжал: «А вчера, представляете, вёз даму из Весёлого посёлка. Даме было лет 60. Радио у меня, сами слышите, какое играет… Я её спрашиваю – может переключить куда. А она мне: «Нет-нет, отличное радио. Очень его люблю». А когда заиграла Сурганова и Оркестр с композицией «Воздух» так эта дама как подскочит на заднем сидении и как заверещит: «Моя! Моя!». Я её спрашиваю, мол, кто твоя-то?? А она мне: «Песня моя! Песня! Стихи мои!».

И рассказал мне Рокер историю этой таинственной Пассажирки.

Последние 40 лет Пассажирка моего Рокера работала на старейшем ювелирном заводе города Санкт-Петербурга. Работала ответственно и качественно, как требовала от неё в своё время партия, а теперь совесть или Бог. Лично мне кажется, что именно Бог. Почему – узнаете дальше.

40 лет от звонка до звонка, а в перерывах между звонками и аурумом Пассажирка самозабвенно писала стихи… Такие, знаете ли, стихи в стол, которые в своё время писал каждый из нас.

За год до описываемых событий, к нашей Пассажирке за перстнем для любимого супруга пришла Влиятельная Заказчица. Наша Пассажирка перевидала за свои 40 лет тысячи Влиятельных Заказчиц, но эта была Самая Влиятельная, ибо повлияла на её судьбу фантастически!.. Придя через месяц за заказанным перстнем для своего благоверного, который по божественному стечению обстоятельств оказался Известным Композитором, Влиятельная Заказчица просто ахнула от восторга, когда увидела филигранную работу нашей Пассажирки. «Ах, – воскликнула Влиятельная Заказчица, какой тонкий вкус, какие плавные переходы, какие потрясающе-живые животные!». И, разумеется, как во всех традиционных сказках, (а сказки, как известно – быль), спросила Пассажирку о том, как Влиятельная Заказчица может отблагодарить её творческую душу.

Пассажирка слегка смутилась, но в один момент все написанные в стол стихи будто подняли революцию против выдуманной скромности и зашуршали своими пожелтевшими уголками. «Время пришло» – подумала Пассажирка. И молча достала из рабочего стола пачку своих лучших стихов. «Если у Вашего мужа будет время и желание, пусть он прочитает эти стихи. Спасибо», – с этими словами наша Пассажирка быстро выбежала из рабочего зала на улицу. Вдохнув несколько глотков свежего воздуха, которые слегка разбавили крепость ментолового Vogue, таинственная Пассажирка незаметно подмигнула кому-то в огромном голубом небе…

Нужно ли говорить, что произведения таинственной

Пассажирки пришлись не только ко двору Известного Композитора, но и ко двору Ф. Киркорова, А. Пугачевой, С. Сургановой, И. Аллегровой и много ещё кого из селебрити.

Таинственная Пассажирка уже давно не работает на старом питерском ювелирном заводе. Она кормит своим талантом других. Одну из своих книг стихов таинственная Пассажирка подписала и моему Рокеру.

Мы уже подъехали к тому месту, где мне нужно было выходить. А я всё сидела и боялась пошевелиться. Будто бы магия этого рассказа могла растаять от моих резких движений.

Рокер повернулся ко мне впервые за много минут. Он посмотрел мне в глаза. «Ты ведь тоже хочешь, чтобы твои стихи спели с большой сцены. Или прочитали. Или даже просто украли, как это делается в мире шоу-бизнеса. Но ты бы их узнала из миллиона похожих, как детей. И так бы сильно обрадовалась, что они живут… И Бог с ним, что читает их не совсем тот, кому бы ты доверила их прочитать. Ты была бы счастлива, что слышишь их. Что они – живые. Жи-вы-е…», – Рокер умышленно протянул последние буквы.

Я оплатила свою поездку. Сквозь дымчатое стекло затемненных очков, в зеркало заднего вида на меня смотрели смеющиеся глаза Человека, который умеет вдохновлять.

«Спасибо тебе, Рокер, за такой чудесный рассказ», – поблагодарила я.

«Самое ускользающее, что есть у человека, – это время и вдохновение, – сказал Рокер, – береги и то и другое».

Когда шины моего такси взвизгнули по утрамбованному снегу, я обернулась, чтобы удостовериться, что это действительно было со мной. Но, надо ли говорить, что за поворотом уже не было видно ни автомобиля, ни Рокера, ни того Времени и Вдохновения, которое он подарил мне.

Детям. Кемерово

 
Солнце жжёт сквозь морозы душу.
В этом мире больших идей
Я кричу, чтобы кто-то слушал:
«Не бывает чужих детей…»
 
 
Не бывает сторонней боли,
Когда где-то в киношной тьме,
Слышен плач ученицы Оли
О горячей её беде.
 
 
Как же в этом безумном мире,
В мире техники и машин
Не сказали девчушке Ире:
«Убегай поскорей. Горим».
 
 
Как сегодня уснёт чиновник,
Кто вчера проверял ТЦ…
Он – служитель иль уголовник
С беспристрастием на лице?..
 
 
Все вопросы для мамы с папой —
Пустозвон, словно титров лист.
Дети их с фотографий в рамках
Смотрят нежно, но сверху вниз…
 
 
Рвутся души у всей России.
И средь просьб нас, простых людей:
Просим мы, чтобы в нашем мире
Не убили ничьих детей…
 

Воздушные шары под небом Петербурга

 
Воздушные шары под небом Петербурга.
Подняться не дала им жизненная сеть.
Им также, как и мне, порой бывает трудно:
Погрязну в мире дел, но хочется лететь…
 
 
Сжимают их тиски прогресса человека,
Когда душа твоя цифруется онлайн.
И уже человек с прошедшим новым веком,
И гуще всё лежит житейская вуаль…
 
 
Но есть последний шанс – порыв и сила ветра,
С которым улететь в беспечные края…
Вся жизнь – борьба вещей и значимого Света,
В который устремлён и этот шар, и я…
 

Мой город проснулся от снега

 
Мой город проснулся от снега.
Как будто бы встал с колен.
Теплеет ночная нега
И мягче стал серый плен.
 
 
Добрее и проще лица.
И хуже у юных сон.
Сегодня мне будет сниться
Один из тех, кто влюблён.
 
 
Всё ярче и гуще краски,
Всё крепче напитки со льдом.
Весной оживают сказки
Для тех, кто опять влюблён.
 

Моему Другу Ане

 
Расскажи, что бывает лучше,
Чем сирени цветы по весне.
Расскажи, и я буду слушать,
О твоем пророческом сне.
 
 
Расскажи, что бывает смелее,
Чем на улице музыкант.
В его ноты я буду верить,
Как и верит в себя он сам.
 
 
Расскажи, что бывает крепче,
Чем любовь в те 17 лет.
Когда дороги нам не вещи,
А счастливый простой билет.
 
 
Расскажи, что может быть резче,
Чем любимого острый тон.
Когда режет тебя помельче
Тот, кто раньше был так влюблён.
 
 
Расскажи, что бывает тише,
Чем безмолвие меж двоих.
Когда вздохи сменяют всхлипы,
И родные меняют родных.
 
 
Расскажи, что дороже ветра
От Невы на Синем мосту.
Петербургские все приметы:
Если дождь – значит быть добру.
 
 
Расскажи, и я буду слушать.
Мне твой смех – прямее прямой.
Я скучаю по нашим душам,
Драгоценный дружище мой.
 

Мне читают проповеди отцы без лиц

 
Мне читают проповеди отцы без лиц.
Кто-то тянет вверх, кто-то тащит вниз.
 
 
Кому церковь – суд, кому – суд внутри.
Вместо умных книг вглубь себя смотри.
 
 
Кто спасётся счастьем, ну а кто – мечом.
Кто-то греет словом – золотым лучом.
 
 
Кто-то точит ножны у себя в душе,
Кто-то выбрал путь по чужим клише…
 
 
Бога ищут все. Каждый – о своём.
Жаль лишь только то, что потом поймём…
 

Коктебелю

 
Крикливость оголённых тел,
Солёность губ, ленивость взгляда.
Гляжу на каменные гряды —
Вот Коктебельский мой удел.
 
 
Здесь красота пустынных бухт,
Вершин неведомая сила,
Я будто Бога попросила:
Где обрести душевный слух…
 
 
Я слышу будто чуть острее,
Своих же чувств нежнейший бриз,
Мне это море – не каприз,
А путь к себе, в себя, скорее…
 

Мягким кажется серый пепел

 
Мягким кажется серый пепел.
Не расскажет о тверди до…
До того, как ты меня встретил,
Я держалась почти назло.
 
 
Моих рук белоснежна кожа,
Но когда-то, давным-давно,
Я запястьем точила ножны
И пила по ночам вино.
 
 
Ветром пахнет сегодня платье,
И шумит в волосах прибой…
Мне бы раньше чуть-чуть узнать бы
С кем я стану самой собой.
 
 
Лишь одно сохранило время,
Непреклонен закон земной:
Я смеюсь глазами лишь с теми,
Кто щекочет меня душой…
 

Любознательное лето

 
Любознательное лето:
Вот комар, а вот – коза.
Солнце ярким жёлтым цветом
Щурит нам с тобой глаза.
 
 
Вот лягушка проскакала —
В луже ей и стол, и дом.
Шишка с ёлочки упала,
Грохнул-бахнул в небе гром.
 
 
Бабочка на руку села:
Платье будто у тебя!
Киска песенку пропела,
Ёж притопал, чуть пыхтя…
 
 
Любознательное лето:
Мир большой тебе открыт.
Будешь им всегда согрета,
Мой любимый следопыт!
 

Где сажать свой город-сад

 
Как узнать, что истинно-ценное?
Где сажать свой город и сад?
Кто споёт мой куплет вдохновеннее?
Глубока ли яма утрат?..
 
 
Мыслей дождь колоколит занозливо.
Каждый спрошенный – будто спасёт.
Мы рождаемся очень несложными,
А какими отсюда уйдём?..
 
 
И откуда внутри всё вопросится?
Поднимается ил из глубин.
И ответы почти в руки просятся,
И опять пропадают внутри…
 

Иду на голос твой

 
В осенней пёстрой кутерьме
Иду на голос твой.
Хоть о любви, хоть о войне,
Ты только, слышишь, пой…
 
 
И лист, опавший не спеша,
Шуршит как твой куплет.
И у гитары есть душа,
И в струнах виден свет.
 
 
Когда поёшь, я слышу пульс
Всех встреченных ветров.
Когда поёшь, я не боюсь
Ни Бога, ни врагов.
 
 
И пальцы вздрогнули. Аккорд.
Не рви мою струну.
Хоть в мире много разных нот,
Люби всего одну…
 

Золотится листвой Петербург

 
Золотится листвой Петербург.
Пледы мокнут на летних террасах.
Я любуюсь мозаичным Спасом
И смотрю на прохожих вокруг.
 
 
Сколько осеней я прожила,
Сколько лет неприглядным морщинам,
И какие не взяты вершины —
Петербургу известно сполна.
 
 
Город плакал вместе со мной,
Когда было и тошно, и больно,
И когда я сказала: «Довольно…» —
Он обнял меня тёплой рукой.
 
 
Питер знает все тайны насквозь,
Слышит слёзные в церкви молитвы.
Мы настолько друг к другу привыкли,
Что мне кажется, это – любовь…
 

Дочкам

 
Белые локоны прошлых надежд:
Старше, но не старее.
Знаю я парочку вредных невежд,
Возраст кто цифрами мерял.
 
 
Реже веснушки садятся на нос,
Чаще – на плечи усталость
Не задаю я кукушкам вопрос:
«Сколько, скажи мне, осталось?»
 
 
Юность моя как священный Памир
В сердце живёт, вдохновляя.
Дети мои – золотой эликсир,
Молодость мне продлевают.
 

Как можно быть

 
Как можно быть по-разному счастливой,
По-разному готовить в турке кофе,
Искать спасительные веские причины,
А днём и ночью видеть тот же профиль…
 
 
Встречать с любовью разные сезоны,
Менять свои привычные маршруты.
Искать по жизни новые перроны,
Но старым доверять чуть больше будто…
 
 
Как можно быть другой, или казаться.
Менять помаду и понять причину…
Но в глубине так хочется остаться
Самой собой, по-прежнему счастливой…
 

Про пузырь

 
Среди моей россыпи знаний и кучки талантов,
Среди всех историй и сказок про нежных принцесс,
Моей дочке Варе (моей дорогой хулиганке)
Во мне интересен один лишь несложный процесс.
 
 
Когда я жую «кулубничную эту жувачку»,
Мне лихо даётся надуть «огроменный пузырь»!
И этот талант мой бесценен, и так однозначно
Среди всех других он для Вари особо любим.
 
 
Я дую пузырь под хохот любимой малышки,
Я дую пузырь, и нас веселей не найти!..
Лишь только б во взрослой твоей, моя доченька, жизни
Пустых «пузырей» ты меньше встречала в пути.
 

Ты черпаешь море ковшом

 
Ты черпаешь море ковшом,
И гладишь ладонью горы.
Рюкзак твой уже изношен,
Но сердцу привычно дорог.
 
 
Мечтаешь пройти по краю
Лесистых полей и весей
Пестреющего Алтая
И всех остальных полесий.
 
 
В тебе оживают реки,
В тебе колосится поле.
И всё в моем человеке
Стремится на свет и волю.
 
 
А мне на природе пресно,
Хоть милует южный ветер.
Мне Питерский тон небесный
Серее всего на свете.
 
 
Свежее мне утром ранним
Дышать городским туманом.
Я – дочь городского камня,
Помолвлена с Караванной.
 
 
Невеста я тесных комнат,
Танцующая на Невском.
Мне курится на балконах,
Целуется мне в подъездах.
 
 
Я – дочь городского камня.
И не оживить природе
Мою городскую данность,
И верность Петровской моде.
 
 
Как знать, может быть когда-то
Меня унесет твой ветер…
Но Питерская кантата
Во мне и звучит, и светит…