Текст книги "Дети дельфинов"

2

Дельфины как люди. Они добрые и всё понимают. А когда их гладишь, кажется, что это мокрая надувная лодка, только не резиновая, а будто из шелка, теплая, нагретая солнцем. И они совсем не опасные. Афалине Насте я постоянно язык чешу, ей нравится. Дельфин никогда не обидит человека.

Все это я говорил Роське, потому что она стояла у бассейна и боялась. А ведь я еле упросил Ивана Петушкова пустить нас ненадолго поплавать: Роська меня замучила – так ей хотелось поближе пообщаться с дельфинами. Но теперь застыла на дощатом мостике, опустила глаза и сказала:

– Листик, я боюсь… их.

Максим чуть-чуть улыбнулся и сел на край бассейна, опустив ноги в воду. К нему тут же подплыл могучий Гермес. Чуть поодаль резвились Елка и Настя. Они делали вид, что не замечают меня, хотя раньше, стоило мне появиться у бортика, они высовывали морды из воды и пытались стащить меня в воду.

Роська не сводила с Максима глаз.

– Видишь, Максим не боится, – сказал я Роське.

– Максим храбрый.

– А ты нет?

– А я – нет.

Гермес ткнулся рострумом[1]1
  Рострум – рот у дельфина.


[Закрыть] в коленки Максиму. Максим ойкнул и посмотрел на меня веселыми глазами. Подошел Иван и сказал ему:

– Спустись, он хочет поиграть.

Максим засмеялся и плюхнулся в воду. Роська еле заметно вздохнула.

– Давай, на «три-четыре» – прыгаем, – предложил я.

– Ну… давай…

– Три-четыре!

– Нет! – взвизгнула Роська и отступила.

– Ну, Ро-оська… Чего ты трусишь?

Я резко дернул ее за руку. Мы с шумом упали в воду в полуметре от Максима и Гермеса. Роська шутку не оценила. Она наглоталась воды и еще полчаса на меня дулась. Только когда ласковый и глупый Вавилон позволил ей себя оседлать и провез два круга по бассейну, Роська крикнула:

– Листик, какие они хорошие!

Вот! А я что говорил?!

Мы стали частыми гостями в Зеленом бассейне. В Зеленом, потому что Иван Петушков пускал нас всегда и без нотаций. Не то что остальные! Да и «зеленые» дельфины нравились нам больше других. Иван обучал их всяким фокусам, иногда они показывали целые представления.

– Он дрессировщик? – спросила как-то Роська про Ивана.

– Ну… нет. Он диссертацию по дельфинам пишет.

Но подопечные Ивана были настоящими артистами. Особенно Настя и Елка. Настя лучше всех прыгала через обруч, а Елка обожала всевозможные украшения. Мы бросали в воду обручи, банты, связанные кегли. Елка подцепляла все рострумом или хвостом и могла целый день носиться с этим по бассейну. Больше всего дельфины полюбили Роську. Наверное, потому, что она лучше нас плавала и могла подолгу выдерживать их игры.

Однажды мы, как обычно, играли с дельфинами, и я вдруг услышал испуганный Роськин голос:

– Максим! Что с тобой?

Я обернулся к Максиму. Он застыл в воде, ухватившись за плавник терпеливого Вавилона, и как-то тупо смотрел перед собой. Я бросил возню с Настей и подплыл к нему.

– Ты чего?

Максим помотал головой и опять уставился перед собой. Мы с Роськой переглянулись.

– Слышите? – шепотом спросил Максим.

Мы прислушались. Где-то рядом раздался шорох, похожий на шуршание полиэтиленовых пакетов.

– А, – махнул я рукой, – это шуршунчики.

– Кто?! – в один голос воскликнули Осташкины.

Пришлось объяснять, что звук этот появляется на Лысом очень часто. То в Поселке, то в лесу, то около бассейнов и вольеров, у камней на пристани и даже в домах, а уж в Исследовательском центре от него просто деваться некуда. Источник звука никто найти не смог. Решили, что это какие-то микроскопические жучки или что-то в этом роде.

– Если микроскопические, почему звук такой громкий? – удивился Максим.

– Ну… я не знаю, Максим. Никто этим не занимался, энтомологов у нас нет. Жуки так жуки. Назвали шуршунчиками и перестали обращать внимание. Вроде стрекота кузнечиков. Никому это не интересно.

– Мне интересно, – твердо сказал Максим и ушел под воду: Вавилону надоело бездействие.

Мы поплыли к лесенке.

– Что может быть интересного в жуках, – пожала плечами Роська. – Пойдемте лучше посмотрим Холмы, про которые Листик рассказывал. Пойдем, Максим?

– М-м-м, – помычал Максим, – идите одни, я лучше почитаю.

– Ну Макси-и-им… – умоляюще протянула Роська.

А я молчал. Бесполезно Максима упрашивать, даже пытаться не стоит.

3

С этого дня с Максимом что-то случилось. Целыми днями он бродил по Поселку с блокнотом и ручкой, исследовал Камни в Заливе и Слюдяной бухте, доски, из которых сложен причал, даже в Центр пробрался и ходил там с лупой.

– Что он ищет? – спрашивали все.

– Шуршунчиков, – всерьез отвечали мы с Роськой.

Взрослые в ответ ухмылялись или качали головой.

Я тоже не очень-то верил в эту затею. Но вот настал день, когда Максим, запинаясь и смущаясь, поведал нам тайну шуршунчиков. Едва дослушав до конца, мы помчались к Веронике.

– Подождите, подождите, так вы утверждаете…

– Максим утверждает.

– Ах, Максим! – Вероника стала мерить большими шагами комнату. – Итак, Максим, ты считаешь, что этот шуршащий звук издают… животные?

– Да. Обыкновенные млекопитающие.

– Они такие маленькие, что мы их не видим, а только слышим? – предположила Вероника, подняв черные широкие брови. – Что-то вроде микробов? Млекопитающие микробы?

Максим густо покраснел и уставился в окно. Да, не научился он еще разговаривать со своей «невозможной» тетушкой.

– Вероника! Дай ты человеку сказать! Никогда до конца не дослушаешь, что за манера…

– Листик, без нотаций, будь добр. Извини, Максим, продолжай.

– Ну… вот, – глаза Максима потеплели, а я перевел дыхание. – Я долго за этим звуком наблюдал и понял: существа, которые шуршат, они… они невидимые…

– Ну и Максим!.. Ну-ну, продолжай! – сверкнула на меня прекрасными глазами Вероника.

– Чего тут продолжать? – удивился Максим. – Шуршуны невидимые, и это у них так инстинкт самосохранения работает. Наверное. Я еще не понял. Но я их видел. Когда все спокойно, они…

– Стоп! Идем! – Вероника схватила Максима за руку и потащила из комнаты.

– Куда вы?! – крикнула Роська.

Но Вероника не удостоила ее ответом. Мы переглянулись и бросились к окну. Через минуту на дорожке, ведущей к Центру, показались Красивая и Невозможная Вероника и Максим, который ей что-то втолковывал.

– Кажется, она наконец-то сообразила, что он гений, – сказала Роська.

4

Заседание по поводу открытия Максима Осташкина назначили через два дня. Максим был мрачнее тучи. Это от волнения. Я, когда волнуюсь, тоже на всех сержусь.

– Ничего, – сказала Роська, желая подбодрить брата. – Первый раз всегда сложно выступать, зато потом – только представь, Максим! – ты станешь настоящим ученым и будешь каждую неделю доклады делать. Да для тебя это будет как семечки!

Максим слабо улыбнулся.

Раньше меня на заседания никогда не пускали: не мое, мол, дело научные споры. Но в этот раз мы с Роськой уселись в первом ряду, и никто нам даже слова не сказал. Степанов, правда, сдвинул брови, но промолчал.

– Я так волнуюсь за него, – прошептала Роська. – Вдруг он собьется? Они с Вероникой весь вечер репетировали, и он постоянно сбивался.

– Ничего, – успокоил я ее. – У него же текст с собой. Все хорошо будет.

Но Роська покачала головой, будто мало в это верила.

Но Максим не сбился. И доклад получился хороший. По крайней мере понятный, а то обычно такими словами рассказывают, что будто и не по-русски. Конференц-зал был полон. Пришли даже те, кто к науке никакого отношения не имел: братья Казариновы (они отвечали за лодки и катера), моя мама, которая работала в библиотеке, дядя Фаддей, тетя Света… И все слушали внимательно.

Но вот Максим закончил читать, и со всех сторон полетели вопросы, вопросы. А он стоял и не знал, что отвечать. Не то чтобы он растерялся, нет, но ведь никаких наблюдений за шуршунчиками проведено еще не было. Откуда он может знать, как они размножаются, что едят и какими группами живут.

– Какой ужас, – прошептала Роська, – Листик, он сейчас разревется.

Роська сама готова была разреветься. Да и мне было обидно: всем лишь бы критиковать! Попробовали бы сами хоть одного шуршунчика отыскать! Неужели никто не вступится? Но Вероника уставилась огненным взглядом в Степанова, папа о чем-то яростно спорил с Чоларией-старшим, а Смелый вообще куда-то исчез. Наконец поднялся Степанов. Он вышел на кафедру, пожал Максиму руку и что-то сказал. Максим кивнул и направился к выходу. Мы бросились за ним. У дверей конференц-зала стоял Леша Смелый. Увидев нас, он сказал Максиму:

– Слушай, старик, ты молодец, я готов поддерживать тебя до конца. – И он ринулся в конференц-зал – поддерживать.

– Что сейчас будет, Листик? – заглянула мне в глаза Роська. – Обсуждать будут, да?

Я пожал плечами:

– Вообще-то всегда при докладчике обсуждают.

– Они решили не травмировать мою психику, – мрачно пошутил Максим.

– Это нечестно, – нахмурилась Роська. – Я умру от расстройства и переживаний.

Не умрешь, – пообещал ей я. – Пойдемте!

5

Я повел ребят в свой кубрик – так я называл маленькую кладовку на самом последнем этаже. Двери у кладовки не было, но дверной проем загораживал тяжеленный шкаф на ножках. Я по-пластунски пролезал под ним и оказывался у себя, внутри. В кладовке было два окошечка, маленьких и узких, но выходящих прямо в конференц-зал. Я часто здесь сидел и слушал заседания, на которые меня не пускали. Окошки были прямо под потолком, над кафедрой, и поэтому я видел и слышал все.

– Ну, что там? Максим, подвинься, чего ты толкаешься?

– Я не толкаюсь.

– Ты мне плечо отдавил!

– Да тише вы! Роська, иди сюда…

В конференц-зале тоже была полная неразбериха.

– Уважаемые коллеги! – Степанов наконец перекрыл рев голосов своим басом. – Я призываю вас к спокойствию!

– Сколько шума наделал один мальчик! – хихикнула Роська.

– Тише, – шикнул Максим.

Мы притихли, притихли и в зале. Степанов заговорил:

– Бесспорно, открытие Максима Осташкина пока м-м-м… бездоказательно, на уровне гипотезы. Но мы не можем не согласиться, что, если эта гипотеза подтвердится, она совершит переворот в науке. Открытие нового вида! Да еще такого… своеобразного! Это не детские игры.

– А по-моему, как раз игры! – выкрикнул из зала Силин. До чего он противный! – У мальчика богатое воображение, и, учитывая обстоятельства его… в общем, вы понимаете, стресс и так далее… Может и не такое привидеться.

– Не путайте бабочку с навозной кучей! При чем тут обстоятельства, если он их видел?!

– Вероника Алексеевна! Я попросил бы без столь ярких сравнений.

– И все равно! – кричала Вероника. – У сотен детей на планете случаются… обстоятельства, но что-то никто до Максима не открыл шуршунов!

– Вот мне и интересно, – поднялся высоченный Георгий Чолария, сын Мераба Романовича. – Мы с вами спорим, шкуры рвем, ученые мужи с дипломами, со степенями, а ничего не увидели такого за этими звуками. А тут приезжает мальчик, живет меньше месяца, и вот вам – невидимые млекопитающие.

– Плохо смотрим вокруг себя, мало слушаем, – проронил его отец.

– Нельзя же отрицать очевидное! – вскочил Леша Смелый. – Каждый день мы сталкиваемся с этим звуком, и если Максимка прав… то мы просто чурбаны слепые!

– Алексей Дмитриевич! Это переходит все границы! – повысил голос Степанов. – Еще одно высказывание в подобном духе, и я попрошу вас покинуть зал. Вместе с Вероникой Алексеевной.

– Я уже пятнадцать минут молчу!

Я украдкой смотрел на Максима. Он сидел чуть-чуть отвернувшись от нас и сильно наклонив голову. Я подумал: наверное, не выдержал, плачет. Еще бы! Я бы уже там разревелся.

Но, оказалось, Максим и не думал реветь. Он водил по воздуху рукой, будто гладил кого-то, сидящего перед ним. А потом сказал нам:

– Пустите-ка, – и высунул руки в окно.

– Увидят! – дернулась Роська.

Я смотрел на папу и с высоты просил его глазами: «Ну заступись за него! Ну поверь!» – хотя я, может быть, и сам до конца не верил. Но мне очень хотелось, чтобы они были, эти невидимые шуршуны. И папа будто услышал меня! Он поднял руку, прося слова.

– Пожалуйста, Алексей Михайлович.

– Уважаемые коллеги, – сказал папа. – Я много думал об этом, и… знаете, что мне кажется? У нас два варианта: либо дать Максиму возможность доказать существование шуршунов, либо забыть раз и навсегда о самой теме сегодняшнего заседания.

– Да нет никаких шуршунов! – это опять Силин. Не буду с ним больше здороваться!

– Это еще что такое? – изумился Степанов.

Прямо перед ним, на кафедре, сидел зверек. Небольшой такой, серый, похожий то ли на белку, то ли на тушканчика, сверху не очень разглядишь. Раздался знакомый шорох-шуршание. Зверек почесал быстрыми лапками ушки и… исчез! На глазах у всех!

– Максим! – выдохнула Роська. – Как ты это сделал?

Максим отозвался весело:

– Да я тут… приручил одного шуршунчика, выдрессировал, пока вы гуляли, бродяжничали… Он у меня знаете какой умный? Ого-го! Репейник зовут.

– Репейник? Почему Репейник?

– Да привязался ко мне как репей, – засмеялся Максим. – С первых же дней по пятам за мной ходит. Даже ночью в кровать пробирался, уляжется в ногах и…

– А я-то думала, что у нас так шуршит в комнате! – возмутилась Роська.

– Подумаешь, – сказал Максим, – не так уж сильно он шуршит.

Глава III. «Ласточка»

1

Чтобы Максим мог спокойно изучать своих шуршунов, Степанов выделил ему ангар за седьмым бассейном. Ангар был старый, щелястый, не очень большой. Половина его оказалась завалена разным хламом. То есть это мы подумали, что там хлам, а когда разгребли мусор, увидели тюки. Максим разорвал утлую обшивку, и оказалось, что в тюках ткань, очень плотная и тяжелая.

– Ой, мамочки! – вздохнула Роська. – Какая красота! Откуда столько?

Ткани было очень много. Темно-синие и белые полотнища, целые рулоны, как в магазине «Ткани», куда мы заходили с мамой, приезжая в школу на Большую землю. И откуда? Неужели наш экономный Степанов позволил такое расточительство?

– Это паруса, – со знанием дела сказал Максим. – У вас есть яхты?

– Н-нет… И не было никогда. Да нет, Максим, какие это паруса, просто куча материала, даже формы никакой нет…

– Ха! А думаешь, на больших кораблях не такие полотнища? Еще больше!

Потом мы под чутким Роськиным руководством выметали всю грязь, мыли пол и стены. Притащили из библиотеки стол, который нам отдала мама.

– Максим, ты будешь писать за ним свои научные работы! «Жизнь шуршуна обыкновенного, его размножение на природе и в неволе», «Маленькие шуршунчики, их способности к невидимости»…

Роська разошлась не на шутку. Радость и гордость за брата булькали в ней, и она не могла усидеть на месте.

– Сюда надо полки прибить. Я Лешу попрошу, он нам выстругает. На полки мы будем ставить твои труды! Здорово, да? А тут можно поставить ящики, цветы посадить, они ведь любят, да, Максим?

Мы с Максимом только улыбались и переглядывались. Вокруг сновали туда-сюда шуршунчики, задевая нас мохнатыми невидимыми ушами. Или хвостами. Я то и дело ойкал. Все-таки непривычно, когда что-то невидимое шныряет рядом с тобой.

– Ты их как намагнитил, – сказал я Максиму. – Они же дикие!

– Да нет, просто вы их не знаете! Они добрые и очень быстро приручаются, просто пугливые. Всего боятся. И обижаться умеют.

– Совсем как люди… только невидимые. Не выяснил почему?

– Ну… – Максим в смущении почесал нос, – есть у меня одно предположение… то есть почти наверняка, надо только проверить.

– Расскажи! – потребовала Роська.

– Да я толком еще не понял… ну, вы же видели одного, заметили, какой у него мех?

– Какой? Обычный мех.

– Ну да, но один раз я наблюдал за Репейником и увидел, что, если он чего-то боится, его мех начинает топорщиться, как иголки у ежика, и вот тогда шуршунчик исчезает. Я думаю, что это защитная реакция, как у скунсов или хамелеонов.

– Они что, тоже меняют цвет? Сливаются с окружающим?

– Да нет! Просто их мех, то есть иголки, ой, ну, в общем, что-то среднее… когда мех встает торчком, в волосках преломляется свет и делает шуршунчика невидимым.

– Да ну, это сказки какие-то, – засомневался я.

– Совсем нет. Есть же у американцев самолет-невидимка.

– Так там разве такой принцип? Мне папа про это рассказывал, там по-другому совсем.

– Да? Ну, не знаю тогда, с чем сравнить… Я, если честно, еще не до конца это изучил. – Максим усмехнулся. – Люди думают, что изобретают что-то новенькое, а на самом деле в природе все давно есть.

Движение у наших ног остановилось, будто все шуршуны замерли, услышав слова Максима.

И тут я увидел его! Настоящего живого шуршунчика!!! Серого, ушастого, с темными полосками на спине и коротким пушистым хвостом. Я завопил от радости.

– Тише! – прикрикнул Максим, но было поздно: шуршунчик опять исчез.

– Не надо кричать, – объяснил Максим. – А то они думают, что мы кричим, потому что они страшные или уродливые.

По всему ангару одобрительно зашуршали.

– Ну, они прямо как люди, – развела руками Роська.

– Не исключено, – заметил Максим.

2

Весь следующий месяц Максим занимался шуршунами, целыми днями пропадая в ангаре. Иногда он даже засыпал там, забывал обедать и ужинать. Роська его ругала и стращала всякими ужасами. Но он все равно забывал. Как-то раз Вероника снисходительно сказала нам:

– Вам, милые дети, не понять его рвения. Ведь в вас не горит пламень научных открытий. А если ты, Ярослава Андреевна, так уж беспокоишься, то носи ему еду в лабораторию.

Так мы и стали делать. Роська наливала суп в банку, делала целую гору бутербродов, заливала в термос чай с лимоном, и мы несли все это в ангар.

Максим смущенно говорил:

– Ну что вы… зачем?

Но на еду налегал. В общем, вел себя как типичный ученый, в котором горит этот… «пламень».

Сидели мы у Максима недолго. Шуршунчики оказались очень беспокойными зверьками. Нас они давно уже не стеснялись, становились видимыми, сновали под ногами, забирались на колени, прыгали на плечи, а шум от них стоял такой, что через десять минут Роська начинала стонать:

– Как ты их выдерживаешь? Не мог открыть что-нибудь поспокойнее?

Максим улыбался, а мы спешили уйти. У нас были свои открытия.

На берегу Каменных Крокодилов мы однажды увидели лису. Она тревожно понюхала воздух и ускользнула куда-то в камни. Мы бросились за ней и нашли нору, где было пять пушистых рыжих лисят. Мы не стали их трогать, просто посмотрели и все. Роська тут же захотела себе ручного лисенка.

В одной из бухт мы отыскали грот и играли в пиратов. Роська учила меня нырять с высоты, но у меня ничего не получалось: я не мог перебороть страх. Роська насмешливо щурила свои морские глаза и качала головой. Но я ее не стеснялся: что такого? Она тоже много чего боится.

А однажды… Однажды мы нашли Запретную зону.

В тот день мы с Роськой решили углубиться в Холмы – может быть, удастся разгадать их тайну? Мы шли от Зеленого холма по еле заметной тропинке. В траве шуршали змеи, но на тропинку не выползали, и страшно не было. Ветер гнал легкие облака в высоком небе. Один я никогда не уходил в Холмы так далеко.

– Смотри, – сказала Роська, – тропинка стала шире.

И правда: раньше мы шли гуськом, а теперь могли пойти рядом взявшись за руки. Скоро тропинка переросла в дорогу, по которой не только ходили, но и ездили: огромные колеи темнели с обеих сторон.

– Рось, откуда это здесь?

В траве вдоль дороги лежали в метре друг от друга телеграфные столбы. Мы ожидали увидеть что угодно: второй маяк, старинный замок, потухший вулкан, лошадиные черепа. Но откуда здесь телеграфные столбы?!

– Может быть, Поселок хотели расширять? – предположила Роська.

– Почему тогда так далеко? Поселка-то уже и не видно. И почему следы машин только тут появляются? Будто с воздуха приземлились…

– Инопланетяне? – распахнула Роська желтые от степной травы глаза.

– Ага, пришельцы, – мрачно усмехнулся я, потому что в пришельцев не верил. И тут я увидел ЭТО.

Между Холмов росли деревья. Издалека было не разглядеть, какие именно, но большие, настоящие. Подойдя поближе, мы увидели заросли кустарника и высокую некошеную траву. Зеленый оазис в степной пустыне, обнесенный высоченным забором. Я крепче сжал Роськину руку:

– Пойдем, Рось. Надо разведать.

Роська сдержанно кивнула, и на секунду мне показалось, что я слышу, как стучит ее сердце. Ну и что? Мне самому было страшно.

На распахнутых воротах висела покосившаяся табличка с облупившейся краской: «Не входить! Запретная зона!»

Мы, конечно, вошли. Раньше здесь было, наверное, что-то вроде парка: белели в разросшихся кустах акации две скульптуры (мальчик-рыбак с удочкой и ведром и девушка с караваем), стоял покосившийся турник, в щелях дорожек, выложенных плитками, виднелись остатки клумб, росла трава. Тишина стояла такая, что мурашки по коже бегали.

В гуще деревьев виднелись два дома – бараки, длинные, одноэтажные. Мы с Роськой переглянулись. Вообще-то я бы с удовольствием рванул отсюда и вернулся потом… с Петушковым и Лешей Смелым. Но, во-первых, неизвестно, что скажет (а еще хуже, что подумает) по этому поводу Роська. А во-вторых… ну неужели я правда такой трус? Трусливее девчонки? И ведь в самом деле надо разведать. Потому что в Поселке ничегошеньки об этом не знают, иначе были бы слухи и разговоры. Может быть, мы тоже сделаем открытие не хуже Максима? И для нас соберут конференцию, будут спорить…

Вдруг протяжно завыла… Нет, не собака. Голос был пронзительней, тоньше, совсем одичалый какой-то, жуткий. У меня волосы встали дыбом. В общем, одно мы с Роськой поняли: бегать мы умеем.

Больше мы никогда не углублялись в Холмы и про Запретную зону никому не говорили, как по уговору. Иногда только вспоминали между собой. Раньше там, наверное, проводили испытания. Может, даже ядерное оружие здесь придумывали. Короче, мы с Роськой решили пока туда не соваться. Я попытался осторожно выяснить у папы, что это могло быть, но он совсем не понимал, о чем речь. И в конце концов раздраженно посоветовал поменьше смотреть телевизор. Будто я его смотрю!