Текст книги "Птица счастья"

Хорошо

Интересное время. – Первые пятилетки. Плакаты и лозунги наперебой призывают подымать молодое советское государство: «Превратим любимую страну в индустриально-колхозную державу!» Повсюду размахнулись ударные комсомольско-молодёжные стройки, социалистические соревнования. – «Пятилетку – в четыре года!», «Слава ленинскому комсомолу!» На столбах динамики разносят:

 
«Зелеными просторами легла моя страна.
На все четыре стороны раскинулась она»
 

Хорошо! – Расстраивается и старинный Троицк: на степных пустырях возводятся фабрики и заводы. Высятся краны, дымят трубы. Каждое утро пролетарии в спецовках спешат по своим рабочим местам. Репродукторы на столбах ободряют:

 
«Нам песня строить и жить помогает!»
«А ну-ка песню нам пропой, весёлый ветер!»
 

Со всех сторон слышны глухие удары парового молота. Работа кипит! И везде нужна трудовая сила. И сила прибывает с разных концов необъятной родины.

НКВД: Яшка-Клоп

Однажды Яшку вызвали в особый отдел НКВД. Он, аж испугался: ничего, вроде, преступного не сделал – чист, как стекло… При входе предъявил охраннику повестку и оказался в большой комнате, где висел сизый табачный дым. Сухопарая женщина в беретке и с папиросой во рту бойко стучала на машинке. «Секретарша», – понял Яков. Женщина, прикрыв один глаз от едкого дыма, не отрываясь от работы, молча указала на дверь с табличкой: «Дюк Михаил Семёнович – начальник УВД». Ого! Вошёл… Окно с решёткой, за которым виднелся усыпанный песком двор. На стенах – портреты Сталина и Дзержинского. За массивным столом с зелёным сукном и телефоном – военный и совершенно лысый человек с пышными казацкими усами. На носу – тонкие очки. Хозяин кабинета, не подымая головы, внимательно смотрел в открытую папку с фотографией, затем столь же внимательно оглядел низкорослого гостя в его «сталинской» форме и едва заметно усмехнулся. От пронизывающего взгляда Клопу стало не по себе… ладони враз вспотели, в горле пересохло. Он, ожидая участи, переступил с ноги на ногу.

Но вот начальник кивнул на стул напротив себя.

– Яков Никанорович Малафеев?

– Д-да.

– Садитесь.

Яшка сел.

– Курите, – начальник придвинул массивный портсигар.

– Н-нет, не курю, – пробормотал парень, – спасибо.

– И не пьёте? – Яшка мотнул головой. – Правильно делаете.

Дюк посмотрел на часы и, чётко расставляя слова, негромко начал:

– Долго вас задерживать не буду, – предупредил он. – Итак, вкратце причина вызова: у нас в городе значительно снизилась уголовная преступность: воровство, спекуляция, бандитизм и тому подобные преступления. И это стало возможным, благодаря усилиям наших штатных сотрудников, а также большой помощи комсомольских добровольцев. По нашим наблюдениям вы зарекомендовали себя с самой лучшей стороны. Особенно последний случай с массовой дракой и задержкой хулиганов.

От хвалебных слов Яшка проглотил слюну.

– Мы изучили вашу биографию, – продолжал Дюк, – органам НКВД нужны такие кадры с вашими навыками, с вашим усердием. Более того, и райком комсомола рекомендовал вас на штатную работу в отдел по выявлению, поимке и наказанию врагов народа и разных контрэлементов. Их сегодня особенно много, и они ведут активную подрывную работу по уничтожению нашего государства.

Дюк помолчал, встал.

– Вы согласны у нас работать?

– Конечно! – прытко вскочил со стула Яшка. Такого поворота судьбы он не ожидал.

Скрипя сапогами, начальник подошёл к железному шкафу, вынул какую-то бумагу, положил перед Яшкой и снова сел. Тихо, но внушительно и строго произнёс:

– Никому не рассказывать о характере вашей работы. Это – служебная тайна.

– Понял. Даю слово.

– Вот здесь, – Дюк положил ладонь на бумагу, – здесь всё написано. Внимательно прочитать и расписаться.

Вскоре Клопа направили на ускоренное обучение, выдали форму, и он стал сотрудником особого отдела – Яковом Никаноровичем Малафеевым.

Натуся

Кумушки на завалинках судачат промеж собою, глядя на домик Цыгана, выросший за новой оградой:

– Ну, теперь и жениться надо.

– Да уж, баба с ним жить будет, как у Христа за пазухой!

– За него любая пойдёт, жених завидный, рукастый.

Нет, любая Захару не нужна! Зря девчата об него глаза трут. Ему Наталья приглянулась, он её заприметил в заводской столовой. Другие молодки ревниво губы кривят: «И откуда её только принесло, эту птицу залётную?..»

А «залётная» совсем недавно приехала в здешние края откуда-то из глубинки по трудовой путёвке вместе с отцом-матерью. Родителей на консервный завод определили: мать – Глафиру, в новый колбасный цех, отца – Степан Иваныча, счетоводом в бухгалтерию. А дочь – Наталью, буфетчицей в заводскую столовую.

Наталья-то и сама крючочки на Цыгана стала закидывать. Дразнила его сочными губами и крутыми бёдрами. Каждый день в платья новые наряжалась. Ну и не заметила, как напрочь присушила парня.

«Натуся», – так называл девушку её пожилой отец, изредка тоже приходивший в столовую обедать.

«Натуся, хм… так красиво…» – качал головою Захар.

Натуся – белокурая кокетка небольшого росточка со вздёрнутым носиком на милом лице и с пушистыми ресницами, прикрывающими васильковые глаза, свела с ума немало парней, да и, чего уж скрывать, женатых мужиков тоже.

В рабочую столовую зачастил и Яшка-Клоп, Яков Никанорович, как его сейчас величают. Он приходил не столько пообедать, сколько на красавицу-буфетчицу посмотреть. Запала и в его душу Наталья. И он о ней вздыхал ночами и видел её в своих розовых снах.

– А что вам сегодня, молодой человек? – спрашивала буфетчица посетителя, поправляя кружевной чепчик, улыбалась, сверкая белыми зубами. Говорила она певуче, при этом румянец играл на белых щеках, и недлинная коса прыгала на пышной груди. Её взгляд казался ласкающим и в то же время насмешливым.

При виде девушки у Цыгана кровь прямо-таки вскипала в жилах, и сладко ныло сердце! Он перестал спать ночами. Он сошёл с ума. «Да что это со мною творится-то? – думал он. – Напасть какая-то…» Молодой человек всё ждал: вот-вот и она обратит на него внимание. Смешно сказать, но при Натусе он робел, чего раньше у него при девчатах никогда не бывало. А сейчас… ретивое играло, и он весь был наготове…

Гулянка

Погода нынче выпала на славу: днём алое солнце блином висит на синем небе, на горизонте струятся нежные отсветы, а в сумерки за речкой, в районе новостроек, круглые сутки краснеет сварочный дым.

И вот он, сегодняшний вечерок – тёплый и ласковый. Молодёжь слободы после рабочего дня, вымытая и принаряженная, собирается на гулянку, как всегда, на большой поляне против нового дома Захара. На столбе висит фонарь, рассеянным светом выхватывая лица. Кавалеры, набриолиненные, девчата – в праздничных кудряшках. Тихий ветерок гладит волосы, а в садочках птахи дерут горло без устали, радуются погожей затёме.

Захар, чумазый и уставший, пришёл с работы и долго смывал с себя грязь и копоть. Из окон слышна Расим-кина губная гармошка, на которой тот научился наигрывать и русские, и татарские напевы. Через время забренчала балалайка, и это опять же он – Расимка-Нацмен высекает из тонких струн серебряные звуки. «Чисто музыкант! – усмехнулся Захар, – созывает на гулянку!» Ну вот Цыган соскрёб и смыл с себя последние кляксы и стал опять красивым малым. Он закинул в рот картофелину, запил козьим молоком, взятым спозаранку у Яшкиной матери – Теренчихи, захватил гармошку и вышел на улицу.

Пятачок уже заполнили парни и девчата, и Нацмен на своей балалайке задушевно поёт татарский мотив про степь и горы, про свою любовь и про девушку Дашу, которая сидит рядышком и тонюсенько ему подпевает. «Даша» – «Данечка», – так, любя, называет её Расимка. Здесь девушка живёт у тётки, и без пяти минут она – сельская учительница. Вот-вот получает диплом и уезжает в родную деревню. Будет ребятишек и всех неграмотных учить читать и писать.

Виленка-Артист тем временем принёс патефон с пластинками, осторожно водрузил на уличный стол и так же аккуратно разложил пластинки. Суетятся ребята, им невтерпёж окунуться в волшебные звуки мелодий: потанцевать, пообниматься с девчонками! И вот – осторожно открывается крышка, вставляется иголка… и…

Патефон… Артист купил этот чудо-инструмент с пластинками по специальному ордеру на клуб, где в последнее время он ведёт музыкальный кружок. Виленка самолично и бережно (не дай бог, пружина лопнет!) крутил ручку патефона. Протирал мягкой фланелькой каждую пластинку. А народ, затаив дыхание, ждал…

Наконец, пластинка начинает вращаться… долгожданное шипение… и – завораживающий голос до сладких слёз растапливает сердце:

 
«Ах, эти черные глаза-а-а-а
Меня плени-и-и-или…»
 

Начались танцы. Топчутся и прижимаются друг к дружке пары. Пластинки сменяют одна другую. Все подпевают:

 
«Не уходи, тебя я умоляю…
Теперь я точно это знаю…»
 

 
«Ты помнишь наши встречи
И вечер голубой?»
 

Отыграв отведённое время, Вилен отставил патефон: «Хватит, пускай отдыхает! Цыган, давай!» – На скамейку садится Захар:

 
«Только слышно на улице где-то
Одинокая бродит гармонь…»
 

И вскоре пальцы его лихо забегали по кнопкам, начались залихватские песни и пляски! На звуки гармони пришёл Яшка-Клоп. Он поздоровался с приятелями и подсел к Захару: «Душой хоть отдохну… день тяжёлый был».

А вот появилась Она… У Захара перехватило дыхание: «Натуся». И то ли от усердия, то ли от волнения он сразу вспотел. Мокрые волосы падали на глаза, и он еле успевал ладонью вытирать лоб. А Натуся, в лёгком цветастом платье, вошла в круг и, давай отплясывать под «Цыганочку», подымая каблуками пыль!

Дак и Яшка-то Клоп тоже безотрывно смотрел на девушку и больше никого, кроме неё, не видел. Ах, как она егозила! – Румянец во всю щеку, волосы по спине рассыпались. Клоп вскочил с места и пустился гарцевать – дневную усталость, как рукой сняло! И всё крутится Яшка и крутится возле Натальи, и всё пытается обнять её. Но, нет! Девушка ловко уворачивается от назойливого ухаря. Наталья дробила чечётку, хохотала, подёргивала по-цыгански плечами и не сводила глаз с Захара. Она подмигивала гармонисту, подзадоривая его. Цыган ловил влекущий взгляд, покрывался испариной и еле сдерживал себя. Ох, как бы он сейчас набросился на неё, разгорячённую, стиснул бы её изо всех своих молодецких сил, измял бы…

Да, влюбился Захар в Наталку – сил нет. Аж сердце заходится от нежности и желания.

– Артист! – Захар всучил Вилену гармонь, сам вышел на круг.

Натуся шагнула к Захару: «Потанцуем?» К ним направился было Яшка. Но Захар легонько оттеснил его: «Прости, Клоп», – обнял Наталью, прижал к себе… Они танцевали и подпевали:

 
«В парке Чаир распускаются розы М-м-м-м-м…
Снятся твои золотистые косы…
Милый, с тобой мы увидимся скоро…»
 

Да, это был волшебный танец! Как она осторожнотрепетно двигалась, как прильнула к нему… Он уткнулся в её волосы… Её запах сводил с ума! Вся холостяцкая жизнь теперь казалась Цыгану такой пресной, никчёмной.

– За меня пойдёшь? – горячо дышал он ей в ухо.

– Пойду.

Сватовство

– Наташка, ты зачем Цыганку-то с ума сводишь, а? – затеял разговор отец, – по гулянкам хвостом метёшь?

– А ты откуда знаешь, что там на гулянках-то делается?

– Знаю! – перебил дочку отец. – Учти, дурёха, это он щас такой влюблённый, а потом…

– Ну чего «потом»? Чего?

– А ничего! Ты посмотри: ведь он ни с одной девкой по-нормальному-то не ходит. Послухай, чё люди говорят: с той, мол, погуляет – бросит, с другой… Пустой лоб, одно слово!

– Да не любил он никого…

– Ну да! А тебя так сразу взял и – полюбил! Больно востра на язык стала, как я смотрю! – Степан Иваныч погрозил пальцем. – Не исключаю, что и тобою натешится! Ты об этом хоть думаешь аль, нет? – отец вздохнул, покачал головою. – Да ещё, чего доброго, пузо надует, а потом… ага, ищи-свищи его потом! А нам с матерью потом «гулялово» твоё расхлёбывать? Да и как соседям после в глаза будем смотреть?

– Хм, «гулялово»… слово-то какое придумал.

– Неужели другого, самостоятельного парня, кроме этого, безродного, нет в округе? Да вон, хотя бы Яков Никанорович! Посмотри, человек уважаемый, при должности.

– Вот и женись на нём! – вскричала дочка. Она дерзко глянула на отца, – не нравится он мне, понимаешь? Совсем. – Девушка опустила голову. – Я, может, за Цыгана замуж хочу. Люблю его.

– Да ты как с отцом… – вскричал было родитель, но на полуслове прикусил язык.

Он вдруг вспомнил, как однажды в ночь неожиданно прибежала к нему на сеновал вся в слезах молоденькая Глаша – мать Натуськи. Вспомнил он, как жарко всхлипывала она: «Не хочу за Николку, не люблю его! Тебя люблю». До сих пор не забыл Степан Иваныч, как страстно целовала его Глаша… «Да, какая ночь была! Молодость… – вздохнул отец и отстал от дочери. – Может, и, вправду, сладится всё, да и выйдет она за Захарку».

* * *

Откладывать сватовство на потом Захар не стал и воскресным днём пришёл к Наталье домой и прямо с порога её родителям и бухнул:

– У вас товар, а я – купец!

Степан Иваныч пристально обвёл взглядом жениха с ног до головы, словно первый раз видит.

– Купец значит… ну, давай-садись к столу, купец-молодец.

Жених выгреб на скатерть подарки для невесты и её родителей, поставил чекушку водки.

– Давай, Натуська, угощай жениха, – разрешил отец.

Мать заплакала, обняла дочку и будущего зятя. Степан Иваныч с Захаром ударили по рукам – сватовство состоялось.

Свадьба

И пошёл пир горой! Наготовили-настряпали всей округой и свадьбу отплясывали с утра прямо на улице у нового дома с высоким крыльцом за столами, покрытыми пунцовыми скатертями по новой моде «красных свадеб»[2]2
  «Красная свадьба» – обряд свадебной церемонии, практиковавшийся в СССР в противовес венчанию. Появился в конце 1923 г., когда высшие партийные инстанции сочли нужным сосредоточить атеистическую агитацию на борьбе с ритуалами обыденной религиозности, касавшимися семьи.


[Закрыть]. Все нарядные, красивые. Во главе стола – жених в хромовых сапожках и кумачовой рубахе, подпоясанной широким чёрным кушаком, невеста – в белом платье с венком живых ромашек на голове. На почётном месте рядом с женихом – Надежда Романовна, директор детдома и её муж – Филимон Петрович. Около невесты – её родители. Здесь же и педагоги детдома и, конечно, друзья-товарищи Захара. Все пьют, жуют. «За невесту!», «За жениха!». Отец с матерью невесты сказали молодым добрые назидания:

– Будь ей хорошим и честным супругом! И Наталку не обижай! И ты, Натуся, люби мужа и будь ему верной женой!

Все захлопали и – опять: «горько!» Захар, вскидывая смоляной чуб, целовал Наталью. Слово взял Филимон Петрович:

– Дорогие товарищи! Необычный день сегодня: рождается новая семья. Пожелаем же молодым долгой, здоровой и счастливой совместной жизни! Любви и больших успехов в труде на благо нашей социалистической страны!

И снова хлопали, и кричали: «Ура!»

Надежда Романовна после мужа негромко произнесла:

– Наташенька, для нас с Филимоном Петровичем не только Вилен – наш ребёнок, наш сынок, но и все воспитанники детского дома – наши дети. Можно сказать: родные дети! И мы всегда, провожая ребят во взрослую жизнь, надеемся, что всё у них сложится благополучно. Вот и Захара сегодня отдаём в твои женские руки и верим, что вы построите крепкую дружную семью, которая – опора нашей страны. Не скандальте, не унижайте один другого и… любите друг друга. Горько!

Застольщики подхватывают: «горько!» По очереди слово берут педагоги детдома:

– Дорогие, пусть неудачи обходят вас стороною! Нарожайте побольше деток для нашей любимой родины! Горько!

Хором затянули любимую. Захар заливисто – на гармони, а Расимка-Нацмен выводил на балалайке:

 
«Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,
 

А потом ещё, да и со свистом:

 
«Гулял по Уралу Чапаев-герой,
Он соколом рвался с полками на бой!»
 

И вот уже застолье грянуло хором под Виленкино пенье и его гармонь:

 
«Ревела буря, гром гремел»
«Когда б имел златые горы»
 

 
«Хас-Булат удалой,
Бедна сакля твоя»
 

Старики отдыхают, беседуют о насущном.

– Виленка, ак ты чё ж всё без невесты ходишь?

– Да не родилась ещё моя невеста! – отшучивается парень.

Молодёжь танцует, а Вилен поёт из своего любимого Утёсова:

 
«У меня есть сердце,
А у сердца – песня»
 

Вскоре директор детдома с мужем, сославшись на завтрашние дела, простились с гостями и виновниками торжества.

– Сынок, слишком долго не задерживайся, – попросили они Вилена.

* * *

Свадьба – в разгаре. Жених с невестой целуются… Гости едят, пьют кисленькую бражку, сладенькую наливку. «Ой, до чего же красивая пара!» – восклицает кто-то из приглашённых.

«Горько!» – раздаётся уж в который раз.

– Горько! – громче всех орёт из-за стола вконец опьяневший Яшка-Клоп. Он масляными глазами глядит на Наталью и скрипит зубами: «Ну… почему… почему эта баба… и не моя?»

Теренчиха сидит рядом и, сквозь шум застолья услыхав сына и оглядываясь по сторонам, громким рыком одёргивает его:

– Да ты чё, орёшь-то, яззви тя совсем! С ума, что ли сходишь? – она качает головой. – И не вздумай, мотри мне! – Матрёна стучит пальцем по столу. – Она девкой-то с тобой не схотела, а уж сичас… Наташка – баба мужняя теперя, учти это.

Яшка полулежал на столе, уронив голову на руки. Он всхлипывал и завывал:

 
«Вам возвращая ваш портрет,
 

 
Я о любви вас… ох… не молю;
 

 
…я вас по-прежнему люблю».
 

– Айда-ка домой, совсем раскис, – потянула было его мать.

– Погоди, мамаша, не… не трожь…

Просилась у Клопа наружу горькая печаль-обида…

Постепенно все взрослые разошлись по домам, а молодёжь осталась веселиться. Вилен растягивал меха и пел от природы поставленным голосом, гармонь заливалась сладкими переливами:

 
«Счастье моё я нашёл в нашей дружбе с тобой.
 

 
Всё для тебя – и любовь и мечты».
 

 
«Ах, эти чёрные глаза меня пленили…»
 

«И правда что, Виленка – настоящий артист, надо же, как поёт!» – уж в который раз восхищались гости.

Под заливистую гармонь Расимка свистел и вприсядку выплясывал «Яблочко», хлопал себя ладошками по пяткам и по впалой груди «Эх, да на тар-релочке!» Но вскоре выдохся и развалился на траве. Его подняли, усадили на лавку. Рядышком подсела Даша.

На круг вышли жених с невестой. Жених припал на колено – руки вверх, Натуся шажочками вокруг жениха поплыла лебёдушкой, играя плечами. Вдруг подскочил Яшка и крепко прижал Натусю к себе: «Ах, эти чёрные глаза, меня пленили…» Наталья оттолкнула неожиданного кавалера: «Ты чё, сдурел, что ли совсем?» От толчка Яшка встал враскорячку на четвереньки. Захар поднял его. Тут подошла Матрёна, махнула рукой: «Ой, не глядите на него, вишь, опьянел совсем». Ребята отряхнули приятеля, полусонного оттащили домой.

Веселье продолжалось… А новобрачные оставили гостей и сбежали на берег речки с высокой травою. Разгорячённый Захар жадно мял молодую жену ласковыми сильными руками и целовал её, такую желанную…

Расимка и Данька

«В парке Чаир распускаются розы…» – пьяно напевает Расимка в ухо своей Даньке. Он нежно обнимает её: «Давай и мы поженимся», – предлагает он. «Давай!» – отвечает девушка.

Вскоре они уехали в живописную уральскую деревеньку, где жила Даша со своими родными. Там и свадьбу сыграли. «Смотри-ка, Нацмен-то – молодой да ранний!» – дивился народ. Молодожёны стали работать в селе, она – в школе, он – на строительстве, которое и там, в глубинке, как и во всей стране, шло полным ходом.

* * *

Страна росла, страна хорошела! Вечерами разносилось над слободою веселье: душевно заливалась гармошка-сводница, и плакала она, пронзая тишину сердечным перебором. До самой зари хороводилась молодежь.

Вот уж и солнце встаёт на горизонте, а в слободке всё плывёт:

 
«Только слышно на улице где-то
одинокая бродит гармонь…»;
 

 
«Не уходи, тебя я умоляю…»
 

Жизнь идёт своим чередом. И впереди – новые свадьбы!

Будни

А супруги – Захар и Наталья стали жить-поживать и добра наживать. Как в сказке. Завели порося, утей да курей. После тяжёлой работы и доброго ужина Захар садился на крылечко, и Натуся – рядышком. Он на гармошке играет, она подпевает. Курочки с цыплятами зёрнышки подбирают, петушок-хозяин червячков находит – семейку созывает. Так дружно у них да всё ладно – любо-дорого поглядеть.

Сегодня – выходной. Ещё утро толком не наступило, а уже тепло – на радость! Редкостный подарок уральской природы. С утра пораньше на весь двор и пластинка играет – Изабэлла Юрьева настроение подымает:

 
«Саша, ты помнишь наши встречи
В приморском парке, на берегу?..»
 

А в стайке нетерпеливо куры, утки копошатся – завтрак ждут. И боров повизгивает. Захар направился с ведром помоев к поросёнку. Наталья, позёвывая, во дворе овёс горстью разбрасывает: «цып-цып-цып!» Куры с шестков послетали, ринулись к овсу, крыльями хлопают!

– Захар, выгони-ка чушку за ворота, пусть понежится в луже – вон благодать какая!

– Натуська, слышь, – кричит из поросячьей стайки муж, – кто-то жмых стащил! Смотри-ка: всё подчистую из бочки выгребли!

Кинулись Захар с Натальей туда-сюда искать вора. У соседей спрашивать. Ну а кто же безлунной ночью-то увидит? Только хорошенько рассвело, снова пошли по слободке. Да и заметили тоненькую тропку из жмыховой муки. Тропка привела к воротам… Яшки-Клопа!

– А ты за руки хватал ли чё ли? – высунулась из калитки Теренчиха. – У нас, слава богу, для козы свой жмых имеется – Яшка вчерась привёз.

Да, поняли, конечно, Захар с Натальей, чьё это пакостное дело. Однако, потоптались у заплота да так, не солоно хлебавши, и ушли. Оно и правда, за руку-то воров не поймали.

«Ну и Клоп… неужели подловато мстишь мне за свои зубы да за Натусину нелюбовь к тебе?» – горько думал Захар.

С тех пор молодые завели себе огромного пса – тот днями и ночами гремит цепью, добро стережёт.