Текст книги "Византия. Быт, религия, культура"

Глава 3
Церковь и духовенство

Император Юстиниан написал предисловие к сборнику юридических кодексов, изданных под названием «Шестая новелла». В нем он высказывал мнение о том, что «величайшими дарами, которые Господь в своей любви к человечеству послал людям, являются религия и империя, поскольку первая служит делам божьим, а вторая – делам земным». Византийцы разделяли его убеждение, многие из них сравнивали империю с человеческим телом, а церковь – с душой. Вполне естественно, что при таком отношении простые люди были столь же близки к религии и церкви, как император и духовенство. И неудивительно, что так обстояло дело в начале византийской истории, поскольку годы становления христианства были отмечены все возрастающим недовольством старыми и дотоле широко распространенными верованиями, например культом Солнца, митраизмом[7]7
  Митра – древнеиранский бог Солнца.


[Закрыть], зороастризмом или почитанием богов, принятым в Греции и Риме. Христианство предлагало некоторый моральный кодекс, который вселил надежду в самые разочарованные сердца. Его представление о едином Боге как о высшей силе, управляющей всем в жизни, привлекло тех, кто разуверился в ссорящихся по пустякам злобных обитателях Олимпа. Возможности, которые христианство предлагало женщине, открыли дорогу ее развитию, которое неизбежно сказывалось на повседневной жизни. Более того, каждый новообращенный понимал, что лучшая жизнь на земле и спасения души в будущем зависят от его стремления жить в соответствии со всеми канонами новой веры. А эта убежденность, в свою очередь, приводила к тому, что он приписывал особую важность христианскому учению. Вера в то, что теологическая ошибка может помешать душе христианина попасть в Царствие Божие, прочно вошла в разум византийцев и оставалась там на протяжении всей истории империи, и в результате, даже в последние годы ее существования, всякий, кто исповедовал христианство, интересовался делами церкви так же основательно, как первые неофиты. Более того, само устройство империи помогало упрочить связь между церковью и государством, так что они играли практически равнозначные роли в установлении законов, по которым жили люди.

Христианство имело, по существу, восточную природу. По этой причине оно нашло первых и самых страстных приверженцев в Египте, Сирии и Малой Азии. Духовная составляющая новой веры неожиданно нашла отклик у жителей этих регионов, их разум был гораздо более созвучен ей, чем разум несколько циничных греков или холодных, рассудительных римлян; у тех и других мировоззрение отражало культ богов классического периода. Константин оставался язычником, но не мог не замечать существования этих противоречий, поскольку вскоре после легализации христианства, еще в 325 году, он созвал совет духовенства в Никее. Священники собрались под его председательством, чтобы обсудить вопросы учения и в особенности то, что называется «ересью Ария», то есть они должны были решить, были ли Бог Отец и Христос одной природы или, как утверждали арианцы, отличались друг от друга, поскольку Христос, как сын Божий, появился после Бога Отца.

Семь крупных религиозных соборов созывались с того момента по IX век. Их стали называть Вселенскими соборами церкви. Второй собор, созванный в 381 году, утвердил патриарха вторым человеком в государстве после императора. Третий, собравшийся в 431 году, обсуждал несторианскую секту, члены которой поддерживали мнение Нестория Антиохийского, который считал, что человеческая природа Христа важнее Его божественной природы. Четвертый собор проводился в Халкидоне в 451 году, на нем спорили о двойственной природе Христа. В результате принятого решения египетская церковь отделилась от основной православной и стала называться коптской. К IX веку все основные вопросы учения были разрешены Вселенским собором церкви. В итоге приблизительно до середины XI века собрания стало посещать так мало священников, что они утратили свой обычный международный характер. Первое заседание Вселенского собора было, пожалуй, самым важным из всех, потому что на нем утвердили порядок действий, которому надлежало следовать в дальнейшем. Константин как председатель проявил инициативу и организовал дебаты по образцу римского сената, оставив за собой роль модератора. В результате византийским императорам предоставлялась возможность оказывать на дела церкви большее влияние, чем правителям других христианских государств. Если император не мог лично присутствовать на соборе, он имел право назначить, кого пожелает, в качестве своего представителя. Поначалу папа и его легат считались вторыми по важности после императора на этих собраниях. Но, несмотря на то что папе разрешалось голосовать раньше императора, окончательное решение Вселенского собора должен был обязательно подписать император, а не папа. Естественно, вследствие этого люди предположили, что император несет основную ответственность за решения в вопросах веры, так же как и за борьбу с ересью.

В Византии ересей всегда хватало. Многие основывались на в корне неверной интерпретации Писания. В раннехристианские времена языческие верования и ритуалы были еще так широко распространены, что подавление любых уклонений в сторону от принятого учения было столь же необходимо, как и искоренение идолопоклонства. Трулльский собор, проведенный в Купольном зале в Константинополе в 692 году, одобрил такие суровые меры, которые впоследствии часто пересматривались и расширялись, однако оставались в силе вплоть до XII века. Они запрещали такие языческие обряды, как, например, вакхические празднования во время сбора винограда или празднование Первого мая.

Рис. 16. Евангелие на Святом троне. Заседание церковного собора в присутствии императора. Константинополь, 362 г.

Но церкви так и не удалось окончательно искоренить эти древние обычаи, приносящие людям радость. Осознав это, церковь постаралась включить их в христианскую доктрину. Празднование сбора урожая заменило вакхические ритуалы, события из жизни Христа стали отмечать в дни, которые были праздниками у язычников. На деле это оказалось гораздо проще, чем исправление неверного понимания Евангелия.

Проблемы учения очень беспокоили византийцев. Церковь быстро постановила, что любой, чьи взгляды отличаются от установленных ею, является еретиком. Арианцы были провозглашены безбожниками за то, что сомневались в полноте божественной природы Христа.

Превосходящая их численностью секта монофизитов попала под такое же порицание, поскольку ее члены верили в существование единого божества, полагая Отца, Сына и Святого Духа частями единого целого и тем самым, по мнению церкви, отрицая человеческие свойства Христа. Из прочих активно обсуждавшихся ересей две оказалось истребить особенно сложно. Их распространяли члены павликианской и богомильской сект. Первая распространилась в IX веке, когда человек по имени Павел, сын манихейки[8]8
  Манихейство – учение, согласно которому в мире постоянно происходит борьба Бога и дьявола, света и тьмы, окружающий мир – воплощение зла, задача человека – содействовать торжеству света. Основано персом Мани (ок. 215–276).


[Закрыть], утверждал, что Бог (единый в трех лицах) создал только небесную сферу, включающую в себя небеса и их обитателей, а дьявол – человека и видимый мир. Также он считал, что Христос был ангелом и сыном обычной женщины (которую нельзя почитать), и Господь послал его, чтобы бороться со злом на земле. Богомилы были ответвлением павликиан. Больше всего людей им удалось обратить в Болгарии. Их необычные надгробия сохранились там и в Югославии, словно памятники забытому прошлому.

Рис. 17. Богомильское надгробие

Оказалось, что суеверия изжить так же непросто, как ересь. Вера в демонов и злых духов привела многих к поддержке павликианства и к поклонению сатане, некоторые даже дошли до того, что объявили его старшим сыном Бога. Шесть видов демонов считались самыми опасными. Они населяли воздух, эфир, огонь и землю, а также жили под землей. И все требовали постоянных жертв. Дурного глаза боялись настолько, что в него до сих пор верят в отдаленный районах Ближнего Востока, где носят амулеты – как в ранневизантийские времена, – чтобы защититься от него. Даже в библиотеке Большого дворца хранилась иллюстрированная портретами императоров книга, которая могла предсказывать будущее империи. Уже в VIII веке Константин V советовался со своими астрологами, прежде чем сразиться с врагами. Так же поступал и Алексей I Комнин в XI веке. В итоге астрология считалась близкой к магии и поэтому яростно осуждалась церковью даже в XII столетии, когда многие ученые мужи уже признали астрологию наукой, но ее еще широко использовали с целью получения предсказаний. Это клеймо, прилепившееся к ней в ранневизантийский период, просуществовало на всем протяжении истории государства. Чтобы помочь верующим избежать всех смертных грехов, духовенство установило строгие правила для посещения церкви, отлучая от себя тех, кто не смог присутствовать на службе, на три воскресенья подряд. По воскресеньям, как и во все дни между Пасхой и Троицей, всем надлежало молиться стоя; это означало, что раннехристианский обычай вставать для молитвы утратил силу. Русские применили это предписание к любым действиям в церкви и придерживаются его по сей день.

Император играл столь важную роль в делах церковных, что в церкви его трон, часто из чистого золота, стоял рядом с троном патриарха, и его приглашали выполнить некоторые особые действия во время религиозных церемоний. Так, например, с ранних времен он появлялся на пасхальной службе закутанным в белые бинты, в сопровождении 12 спутников. С X века император кадил ладаном в Высоком алтаре в течение рождественской службы. Во время Великого поста он возглавлял шествие вокруг Высокого алтаря в церкви Магноры, кроме того, выполнял некоторые обязанности в Вербное воскресенье и в Великий четверг. Тем не менее император не мог навязывать свои взгляды церкви, если они противоречили взглядам духовенства. Церковь оставалась независимой в вопросах учения и, хотя и существовала под покровительством императора, все же имела власть, равную его власти. Но даже при этом, возводя патриарха Константинопольского на пост главы православной церкви, император мог заявить: «Этот человек назначается патриархом Константинопольским милостью Божьей и нашей императорской властью, которая происходит от милости Божьей». Также патриарх не мог отлучить императора от церкви. В XI веке патриарх Михаил Керуларий попытался возвеличить церковь над короной. Он потерпел неудачу, но поднял престиж церкви настолько, что, когда репутация и могущество императора пошли на убыль из-за продвижения на запад турок-османов, церковь не утратила репутацию и могущество. Во время турецкого завоевания Константинополя церковь сохранила силу, и патриарх сумел убедить султана признать его власть над всеми православными христианами, живущими на оттоманских территориях, не исключая Балкан, и позволить ему организовать школу в Константинопольском патриархате, где будут преподавать византийское богословие и будут говорить и писать по-гречески. Таким образом, патриарх в Константинополе стал играть неоценимую роль в сохранении христианства и греческой культуры на оттоманских территориях, хотя печатные машины там установить было нельзя. Когда изобрели книгопечатание, книгу, требующуюся патриархату, приходилось заказывать в Венеции и перевозить в Константинополь. Отчасти по этой причине, отчасти еще и потому, что многие представители старшего духовенства бежали туда из покоренного Константинополя в поисках безопасности, Венеция также стала аванпостом православия.

Основной закон православной церкви был выработан, если не обстоятельно, то в основных вопросах, в IV и V веках, но небольшие изменения вносились на протяжении всей византийской истории. Решение использовать юлианский календарь, придуманный на закате Римской империи, начинать религиозный год одновременно с мирским 1 сентября и считать годы от предположительной даты сотворения мира, которое произошло за 5 тысяч лет до того, принималось церковью, а не императором. Также церковь отвечала за разделение территории на провинции, власть в которых передавалась митрополитам. Назначалось пять патриархов. Трое находились в древнейших городах империи: Риме, Антиохии и Александрии. Двое – в новых городах – Константинополе и Иерусалиме. Рим, как старейшая столица, имел превосходство над остальными. Константинополь, как новая столица, считался вторым, но в своем положении «нового Рима» часто выполнял обязанности, ранее возлагавшиеся на «старый» Рим, и к нему перешли привилегии и почести последнего.

Когда в VII веке Александрия и Антиохия были захвачены арабами и включены в состав мусульманской империи, эта потеря весьма содействовала возвеличиванию патриарха Константинопольского.

Его положение также было немало усилено в 732 году решением Льва III передать Южную Италию, Грецию и Иллирию из-под контроля Рима под контроль Константинополя. Эта перемена вызвала возмущение папы. Неприязнь между лидерами двух церквей росла в результате иконоборческих противоречий. Вражда достигла апогея в конце VIII столетия, когда Карл Великий воспользовался размолвкой и заставил папу короновать его императором Запада. Этот шаг очень разозлил императора Византии, поскольку не только наносил оскорбление его достоинству, но и бросал вызов претензиям православной церкви на то, чтобы ее признали верховной властью. Отношения между ними все ухудшались и были окончательно испорчены в 1054 году, когда взбешенный папский легат, кардинал Гумберт, бросил буллу об анафеме на серебряный алтарь собора Святой Софии и в гневе удалился. Мануил I (1143–1180) пытался, правда безуспешно, провести примирение, что привело к последней размолвке между православием на Востоке и католичеством. Эта рана по-прежнему остается неизлеченной.

В 1204 году, накануне латинской оккупации Константинополя, император захотел улучшить отношения с западным христианским миром попыткой объединения с Римской церковью. Этот шаг был встречен крайне враждебно патриархом Константинопольским, который пользовался поддержкой византийского духовенства и народа. Латинское завоевание столицы только разожгло злость православной церкви. Тем не менее император постарался все уладить на соборе, созванном во Флоренции в 1439 году, когда он пытался добиться военной помощи от западного мира для отражения, как никогда, серьезной угрозы нападения турок-османов. Хотя совет размышлял до 1443 года, помощи не последовало. Православная церковь до сих пор вменяет в вину Европе, что та не пожелала сразиться с исламом. В те времена это вызвало такое негодование по всей Византии, что, когда победивший султан посоветовал Геннадию (которого назначил патриархом завоеванного Константинополя) объединиться с Римской церковью, греческий прелат решительно отказался даже рассматривать такую возможность.

В византийские времена патриарх Константинопольский жил в роскоши. Он располагал жильем в соборе Святой Софии и в примыкающих зданиях, обладал личным дворцом. В его привычках было завтракать в одном из этих жилищ после утренней службы в соборе. Он часто принимал там императора. Кроме того, патриарх владел несколькими кабинетами и залами для заседаний, в которых вместе с собранием священников, известным как Священный синод, занимался делами церкви. Только епископы константинопольские имели право служить на нем, но когда церковные владения были поделены на провинции, названные митрополиями и управляемые митрополитами, а те – на епархии, порученные заботам епископов, и митрополиты, и автокефальные (то есть автономные) епископы призывались на такие собрания.

Митрополитов назначал патриарх, который выбирал их из трех кандидатов, предложенных Священным синодом. Митрополиты назначали своих епископов аналогичным образом, выбирая их из списка из трех имен, составленного местным синодом. Однако некоторых епископов назначал сам император, и они, соответственно, не подчинялись своему митрополиту. Такие автокефальные епископы имели большое влияние в Священном синоде.

Рис. 18. Прелат в одеждах епископа представляет модель церкви Всемогущему

Чтобы получить право быть избранным епископом, священнику должно было исполниться 35 лет, ему надлежало знать Псалтырь наизусть. Кроме того, требовалось хорошее образование. Сначала женатый мужчина мог претендовать на высокий пост при условии, что его жена покинула его, удалилась в монастырь и стала монахиней, но вскоре только монахи стали считаться подходящими на должность епископа, митрополита или – превыше всех – патриарха. Разделение на черное духовенство (то есть тех, кто принес обет) и белое, или приходское, духовенство (представителям которого позволяется жениться) до сих пор сохранилось в православных общинах по всему миру.

Если сердце империи находилось в Большом дворце, в стенах которого жили император, его семейство и находились некоторые из самых священных религиозных реликвий государства (как, например, посох Моисея), то собор Святой Софии можно назвать ее артериями и кровью. Немногие бедняки могли хотя бы изредка молиться Богу в соборе, а проникнуть в дворцовый комплекс и вовсе никому было нельзя. Император и патриарх старались сделать веру, на которой, собственно, строилось само существование Византии, более осязаемой и живой, и собор им в этом очень помогал. И дело было не только в невиданном великолепии интерьера здания, хотя его огромный купол походил на небеса, а убранство и росписи воспроизводили почти божественное величие, и не в красоте литургии, которую служили священники в роскошных ризах. Большее значение имели реликвии, собранные там за долгие годы, даже невзирая на то, что самые священные из них – риза и пояс Богородицы – по приказу Юстиниана были перенесены из церкви Святых Петра и Павла в церковь Святой Марии Влахернской. Латиняне, захватив Константинополь, без колебаний присвоили большинство сокровищ собора Святой Софии, в том числе платье и пояс Девы Марии, хотя пояс считался «палладием», то есть залогом безопасности, который защищал город, подобно тому как деревянная статуя Афины Паллады стояла на страже древней Трои. Когда Константинополю угрожала опасность, обе реликвии проносили вокруг его стен. Византийцы не простили латинянам этой кражи, так же как и кражи некоторых рак. Самые ценные из них были изготовлены в виде миниатюрных церквей. Еще одним сокровищем собора были несколько чудотворных икон. Вероятно, самой чтимой из них была икона Спас Нерукотворный, «Иисус, изображенный не рукой человеческой» из легенды Авгари, которую захватил император Роман Лакапин в Эдессе в 944 году и с победой вернул в столицу. Огромная толпа горожан выстроилась вдоль Месы, чтобы наблюдать за ее ритуальным входом в Константинополь. Многие молящиеся изливали душу перед этой иконой, когда ее поместили на почетном месте в соборе Святой Софии. Как мать всех православных церквей, собор также открывал объятия святым более молодых православных государств. Так, например, для паломников из Руси здесь была икона святых братьев Бориса и Глеба.

Рис. 19. Часть Золотого алтаря

К 612 году, помимо патриарха и его помощника – синекуллы, к собору было прикреплено 80 священников, 150 дьяконов, 40 диаконис[9]9
  Диакониса – девушка или вдова, наблюдавшая за соблюдением религиозных обрядов, выполнявшихся женщинами.


[Закрыть], 70 иподьяконов, 150 чтецов, 25 канторов, то есть певчих, и 65 привратников, не говоря уже о многочисленных уборщиках. В те времена императорский хранитель документов – «великий хартофилакс» – еще выполнял обязанности библиотекаря собора. Однако вскоре разросшиеся архивы начали отнимать у него столько времени, что он уже не мог совмещать обе должности. Оставив свои дела при дворе, он стал библиотекарем собора и старшим секретарем патриарха. Его новая работа давала ему право стоять подле царских врат иконостаса в начале мессы, проводимой во время папской литургии.

Юстиниан установил в соборе Святой Софии богато украшенный алтарь, после чего искусно сделанные и дорогостоящие алтари стали популярны. Самый красивый из дошедших до нас относится к XII–XIV векам и называется Золотой алтарь из-за обилия в его украшении драгоценных камней и перегородчатой эмали, инкрустированной золотом. Его изготовили специально для собора Святого Марка в Венеции, где он до сих пор и находится. Очевидно, Юстиниан создал и один из первых иконостасов, также для собора Святой Софии. Его вариант очень отличался от того, что мы привыкли видеть в современных православных церквях. До Юстиниана иконостас представлял собой перегородку из резного мрамора, где пространство между стойками закрывали каменные или деревянные панели, отделяющие алтарь от основного помещения церкви. Считается, что Юстиниан поместил медальоны с изображением Спасителя со святым Иоанном по левую сторону и Богородицей по правую на перекладине между центральными стойками, над царскими вратами, как их называют, которые открываются в алтарь. В XIV веке эта идея получила дальнейшее развитие, особенно в таких лесистых регионах, как гора Афон или Северная Россия. Перегородка была преобразована в стенку, отделяющую алтарь в церкви, и на ней стали размещать иконы в строго определенном порядке.

У греков слово «икона» означает «образ» в смысле портрета, но во всем мире оно вошло в употребление для описания любой формы живописного изображения сцен или людей из Евангелия, в особенности религиозных сюжетов на деревянных досках, используемых в православной церкви. Эти расписанные доски впервые появились в раннехристианские времена. Когда веру узаконили, они стали доступны и вскоре наводнили церкви. Иконы особенно чтимых святых вешали в часовнях, им посвященных, или на своего рода аналой, который сначала был покрыт дорогой тканью с изобилием вышивки. Икона месяца всегда демонстрировалась таким образом: аналой, на котором она стояла, размещали ближе к алтарю. Также много икон было в частных домах, где их ставили в углу комнаты, над кроватью или в домовой часовне. Верующий молился святому, изображенному на доске – часто своему покровителю, – надеясь, что он на небесах походатайствует от его имени перед Всевышним. Икона выступала как посредник. Некоторые иконы стали считаться обладающими чудесной силой. Как и многие императоры, Роман III (1028–1034) брал чудотворную икону Богородицы с собой в военные походы, уповая на то, что Божья Матерь направит и защитит его войско.

Хотя церковь всегда старалась подчеркнуть, что иконы – всего лишь изображения святых, невежественные прихожане часто отождествляли нарисованных людей с реальными. Почитание, с которым они относились к иконам, вызвало страхи перед возрождением идолопоклонства. Без сомнения, здесь сыграло свою роль и неодобрение иудеями и мусульманами любых форм изображения людей в религиозном искусстве. Под их влиянием те, кто больше всего боялся возвращения идолопоклонства, настаивали на уничтожении икон и замене их христианскими символами. Этих людей назвали иконоборцами. К 726 году они сформировали такую сильную группу, что смогли организовать серьезную оппозицию. Страна разделилась в споре: император поддерживал иконоборцев, а многие священники противостояли им. Запрет, который император сумел наложить на все формы передачи образа в религиозном искусстве, был осужден особенно глубоко святым Иоанном Дамаскином, главным священником тех дней, жившим на оккупированных мусульманами территориях. Его взгляды несколько позднее разделял святой Феодор, настоятель Студийского монастыря в Константинополе. Оба продолжали стоять за использование икон. За продолжительный период «иконопоклонники», как называли почитателей икон, собрали еще более сильную партию. И в 843 году Михаилу III (прозванному Пьяницей) пришлось разрешить изображение в религиозном искусстве. Иконы снова можно было использовать, при условии, что «твердо соблюдается различие между молением Господу и поклонением рукотворным предметам». Отмена запрета стала заметной победой для церкви, увеличившей ее влияние и престиж.

Независимо от страхов тех, кто поддерживал иконоборцев, вера в ценность реликвий и в чудеса оставалась на закате Византии столь же сильной, как и во времена ее становления, когда такое отношение можно было объяснить влиянием языческих привычек. С момента основания Константинополя и до его падения реликвиям поклонялись самозабвенно. Зачастую церковные реликвии хранились в специальном отдельном помещении, называемом «мартирион». Обычно он примыкал к церкви, и в нем проводили специальную службу в день соответствующего святого. В V веке также появился обычай посвящать церковь определенному мученику или нескольким мученикам. Этому положил начало Юстиниан, возведший, пожалуй, самую красивую из первых церквей Константинополя и посвятивший ее двум святым мученикам – Сергию и Вакху. Приблизительно в то же время Юстиниан ввел еще один обычай, который вскоре распространился повсеместно, – пристраивать к церкви баптистерий.

Большинство законов, изданных церковью, были собраны в книге, названной «Номоканон», состоявшей из 14 разделов. В ней говорилось о различных вопросах, начиная с чисто религиозных и заканчивая управлением церковной собственностью. 85 дополнительных пунктов говорили об учении, а заключительный раздел содержал перечень светских законов, распространяющихся на церковь. Весь кодекс базировался на своде законов, которые были собраны в книгу в VI веке Иоанном Схоластом из Антиохии и вскоре пересмотрены и обсуждены патриархом Константинопольским.

Помимо дальнейшего распространения истинной веры, неослабевающей борьбы с ложными учениями, управления собственностью и, в некоторых случаях, отправления правосудия в соответствии с христианскими постулатами, основная обязанность церкви, по крайней мере в том, что касалось мирян, заключалась в способности подтвердить обещание лучшей жизни для всех верующих на этом свете и на том. Именно это обещание давало церкви право вмешиваться во все сферы будничной жизни. В такой мере ей удалось улучшить удел ущемленных в правах: женщин, больных, бедных, которых обнадеживали вечным блаженством в Небесах. Так же это обещание способствовало тому, что византийцы стали придавать большое значение спасению души, а не физическому или материальному благополучию. Эти взгляды определяли их отношение к жизни и обусловливали их поведение, заставляя обращаться к церкви по любому вопросу. Церковь воспользовалась этим, чтобы принимать живейшее участие в жизни верующих: крестить их в баптистерии или в церкви, проводить через обряд конфирмации, обычно в специальном зале, примыкающем к баптистерию, венчая их в большом соборе, приходской церкви или домовой часовне, осуществляя последнее помазание, когда они лежали при смерти, и погребая усопших на кладбище или в личных мавзолеях. Кроме того, церковь благословляла дома, в которых жили верующие, как и их скот и поля, проводила праздник урожая для крестьян, благословляла рыболовов перед выходом в море и проводила похожие церемонии в местах, где хранились запасы еды и питья. Таким образом, церковь управляла человеческой мыслью и воображением и многие века служила им проводником в жизни.

Из-за массовой нищеты в городах раздача милостыни быстро стала одной из главных функций церкви. Однако нуждающихся все равно оставалось много. Так, в VII веке патриарх Иоанн Александрийский после долгих уговоров принял в дар от богатого землевладельца дорогое одеяло, а ночью, завернувшись в него, не мог уснуть и спрашивал себя: «Сколько людей в эту минуту стучат зубами от холода?» Дождавшись рассвета, прелат встал, отправился на рынок и продал свое одеяло. Это ему не составило труда. На вырученные деньги он купил 144 одеяла, которые на закате раздал многочисленным бродягам в городе.

Церковь основывала, укомплектовывала персоналом и содержала сиротские приюты, богадельни, дома для престарелых, благотворительные аптеки и больницы. Ее примеру последовали императоры, члены их семей и придворные. Михаил IV (1034–1041) не остановился на организации приюта для бедных и построил еще большой, красиво обставленный дом для блудниц. Когда его закончили, император, надеясь спасти их души, сообщил им, что все, кто желает покончить с проституцией, но боится нищеты и лишений, могут стать монахинями, жить в довольстве и больше никогда не испытывать нужды в доме, который он им дарит. На удивление, многие на то согласились. В начале XII века – вероятно, некоторым образом действуя по примеру сельджуков, завоевавших Анатолию, – Иоанн II Комнин (1118–1143) основал в Константинополе организацию, воплотившую самые передовые идеи из области медицины. Она состояла из двух больниц: одной для мужчин и одной для женщин. В каждой насчитывалось 10 отделений по 50 коек. В обеих одно отделение отводилось под хирургию и одно предназначалось для тех, кто нуждался в долгосрочном уходе. В штат входили 12 мужчин-врачей и только одна высококвалифицированная женщина, а также женщина-хирург. У каждого мужчины-врача было 12 обученных ассистентов и 8 помощников, а у женщин-врачей – всего 4 ассистента и 2 помощника. Также в штате числились два лекаря, которые лечили легких больных в бесплатной амбулатории. Пациентам по желанию предлагалось вегетарианское меню. К больнице была прикреплена школа, в которой учили на врачей сыновей персонала. Кроме того, в организацию входили дом престарелых, дом для больных эпилепсией и дом для незаконнорожденных детей и сирот. Две церкви, выстроенные на ее территории, заботились о духовном благополучии персонала и пациентов.

Императоры, их семьи, придворные и простой народ выказывали свою преданность церкви, осыпая ее подарками. Как правило, это были иконы, драгоценные сосуды, красиво оформленные списки Евангелия, церковная утварь и одеяния, оставленные в наследство деньги или земельные угодья. В результате вскоре церковь обогатилась, получив обширные владения и дорогие предметы непередаваемой красоты, и решила, что будет полезно поручить большую часть земли заботам управляющих, или бейлифов, хотя иногда император вмешивался в ее дела и предоставлял церковную землю в собственность мирянину, чтобы тот ее возделывал. Последний получал право оставлять себе в качестве благодарности за управление имением часть полученного от него дохода. В XI веке церковь ввела правило для всех, кто возделывал ее земли, по которому они должны были выплачивать своим епископам особый налог, называвшийся «каноникум», предоставляя часть его натурой, а часть – деньгами. Хотя этот налог способствовал улучшению и без того солидного благосостояния церкви, провинциальное духовенство в основном не смогло извлечь из него пользу. И приходские священники, и капелланы богатых землевладельцев оставались унизительно бедными. Многим приходилось работать в поле рядом с беднейшими прихожанами, чтобы выжить. Тому, кто служил в должности капеллана богатому землевладельцу, не проживающему в своем имении, приходилось еще хуже, чем приходским священникам, поскольку его хозяин (или даже несколько хозяев) считали его прикрепленным к часовне, в которой он проводил богослужения, и поэтому полагали, что он, почти как раб, должен продолжать службу, даже если часовня перешла в собственность к новому владельцу вместе с проданным имением, к которому она принадлежала.