Текст книги "Фейтфул-Плейс"

Его голос звучал мягко и спокойно, но в глазах я уловил упоение властью. Засранец наслаждался по полной.

– Надежда умирает последней, – я пожал плечами, – а женщины непостоянны. Я решил дать ей возможность передумать еще раз.

Снайпер этак по-мужски хмыкнул.

– Ох уж эти женщины! Значит, ты дал ей три или четыре часа, а потом поставил точку. Куда пошел?

Я вкратце рассказал про притон вонючих рокеров и щедрую сестру, забыв фамилии – на случай, если ему захочется кому-то докучать. Снайпер все записывал, а когда я закончил, спросил:

– Почему ты просто не вернулся домой?

– По инерции. Из гордости. Я по-любому хотел съехать, решение Рози ничего не изменило. Ехать в Англию одному мне не улыбалось, но и ползти домой, поджав хвост как болван, тоже. Я уже настроился свалить и не стал давать задний ход.

– Ммм… – промычал Снайпер. – Давай вернемся к шести часам – вот это, я понимаю, любовь, особенно в декабре, – к шести часам, что ты прождал в конце улицы. Помнишь, кто проходил мимо, входил или выходил из домов – что-нибудь в этом духе?

– Кое-что запало в память, – сказал я. – Где-то около полуночи, точнее не скажу, я услышал шум, тогда я подумал, это развлекается какая-нибудь парочка. Но теперь, задним числом, я понимаю, что шум мог означать как перепихон, так и борьбу. А потом, примерно между четвертью и половиной второго, кто-то пробирался по задним дворам на четной стороне улицы. Не знаю, насколько тебе это полезно, ведь столько времени прошло, но чем богаты.

– Пригодиться может все, – нейтрально сказал Снайпер, продолжая строчить. – Сам знаешь, как бывает. И что, больше ни души? За всю ночь, в таком-то районе? У вас тут, прямо скажем, не тайга.

Он начал действовать мне на нервы, к чему, вероятно, и стремился, так что я расслабил плечи и неторопливо отхлебнул из кружки.

– Была воскресная ночь. Когда я добрался до места, все было закрыто и почти все легли спать, иначе я бы пришел позже. На Фейтфул-Плейс было тихо; кое-где еще не спали, разговаривали, но никто не ходил по улице, не входил и не выходил из домов. Я слышал прохожих за углом, на Нью-стрит, и пару раз кто-то проходил так близко, что я отодвигался от фонаря, чтобы меня не засекли, но сам никого не увидел.

Снайпер задумчиво повертел ручку, наблюдая, как играет на ней свет.

– Чтобы никто тебя не засек, – повторил он. – Потому что никто не знал, что вы встречаетесь. Я правильно понял?

– Так точно.

– Прямо плащ и кинжал. Были какие-то основания для предосторожностей?

– Отец Рози меня невзлюбил. Он до потолка взвился, когда впервые узнал, что мы встречаемся, поэтому с тех пор мы скрывали наши отношения. Расскажи мы ему, что я хочу умыкнуть его дочурку в Лондон, разразилась бы священная война. Я решил, что проще будет получить прощение, чем разрешение.

– Кое-что не меняется никогда, – довольно кисло сказал Снайпер. – Почему он тебя невзлюбил?

– За отсутствием вкуса, – ухмыльнулся я. – Как можно не любить такого красавчика?

Он не ответил на улыбку.

– А если серьезно?

– Лучше у него спроси. Со мной он ходом мыслей не делился.

– Спрошу. Кто-то еще знал, что вы двое затеваете?

– Я никому не говорил. Насколько я знаю, Рози тоже.

Мэнди принадлежала только мне. Снайпер мог сам с ней поговорить – удачи ему; хотел бы я на это посмотреть.

Снайпер не торопясь просмотрел свои записи, потягивая из кружки.

– Так, – наконец сказал он, щелчком закрыв свою навороченную ручку. – Пока, пожалуй, хватит.

– Посмотрим, что решит твой начальник, – сказал я. Ни с каким начальником Снайпер говорить не собирался, но, слезь я с него слишком легко, он бы забеспокоился, что за план “Б” я приготовил. – Может, все это расположит его к сотрудничеству.

Снайпер встретился со мной взглядом и не моргал лишние полсекунды. До него дошло то, что я сообразил, стоило мне услышать про чемодан: очевидный подозреваемый – местный парень с мотивом, возможностью и без намека на алиби, парень, ждавший Рози Дейли, парень, которого она, вероятно, собиралась бросить той ночью, парень, утверждающий: “Богом клянусь, командир, она так и не пришла!”

Выкладывать эту мысль ни один из нас не собирался.

– Сделаю что смогу, – сказал Снайпер и убрал записную книжку в карман пиджака. На меня он не смотрел. – Спасибо, Фрэнк. Возможно, в будущем мне понадобится еще раз пройтись с тобой по этой истории.

– Без проблем, – сказал я. – Ты знаешь, где меня искать.

Он одним длинным глотком прикончил свое пиво.

– И помни, что я тебе говорил. Думай позитивно. Переворачивай.

– Снайпер, бесформенная масса, которую только что увезли твои приятели, когда-то была моей девушкой. А я думал, она живет себе за морем на полную катушку. Прости, если я затрудняюсь увидеть в этом позитив.

Снайпер вздохнул.

– Ладно, – сказал он. – Справедливо. Хочешь, я обрисую тебе ситуацию?

– Ничто не сделает меня более счастливым.

– У тебя хорошая репутация на работе, Фрэнк, просто отличная, за исключением одной мелочи: ходят слухи, что ты предпочитаешь работать в одиночку. И – как бы поточнее выразиться? – уважаешь правила чуть меньше, чем следует. Этот чемодан – показательный пример. А шишки в погонах любят командных игроков гораздо больше, чем асов-одиночек. Не стоит косить под Мэверика, ты не Мел Гибсон. Если правильно себя покажешь в таком расследовании, где тебе, само собой, очень нелегко, если докажешь всем, что ради блага команды можешь посидеть на скамейке запасных, – вот тогда твои акции взлетят. Думай на перспективу. Улавливаешь?[17]17
  В фильме “Мэверик” (1994, реж. Р. Доннер) Мел Гибсон играет обаятельного мошенника, промышляющего игрой в покер и предпочитающего действовать в одиночку.


[Закрыть]

Я улыбнулся ему до ушей – чтобы не врезать.

– Это здоровый горшок каши из штампов, Снайпер. Дай мне время переварить.

Он воззрился на меня, но, не сумев ничего прочесть по моему лицу, пожал плечами:

– Как знаешь. Имеющий уши да услышит… – Снайпер встал и поправил лацканы пиджака. – Буду на связи, – с легчайшим оттенком предостережения добавил он, подхватил свой выпендрежный портфель и зашагал прочь.

Сам я никуда двигать не торопился. Я уже понял, что остаток выходных пошел прахом. Первой причиной был Снайпер: следующие пару дней он и его убойные приятели будут рыскать по Фейтфул-Плейс, как свора терьеров на спидах, разнюхивая по углам, тычась носом в интимные места и доводя всех до ручки. Следовало наглядно показать всей улице, что я не имею к ним никакого отношения.

Второй причиной тоже был Снайпер, но под другим углом. Казалось, он чуток насторожился на мой счет, и в ближайшие двадцать четыре часа я не собирался путаться у него под ногами, чтобы он, в свою очередь, не лез ко мне. Когда смотришь на человека, которого знал в молодости, всегда видишь его тем же, что и когда вы познакомились, и Снайпер по-прежнему видел вспыльчивого паренька, который делал все быстро или не делал вовсе. У него и в мыслях не было, что, пока он учился обуздывать эго, я учился терпению. Хочешь охотиться, как шустрый песик, который рвется по следу, как только его спустят с поводка, – работай в Убийствах. Хочешь служить в Спецоперациях – как всегда предпочитал я – учись охотиться у больших кошек: лежать в засаде, прижиматься к земле и подкрадываться дюйм за дюймом.

Третья причина, несомненно, дымилась в Далки от ярости на меня. Очень скоро мне предстояло иметь дело и с ней, и – да поможет нам всем Господь – с Оливией, но я-то не железный. Я не люблю надираться, но после такого дня считал себя вправе проверить, сколько могу принять на лоб, пока не рухну.

Я поймал взгляд бармена:

– Еще одну.

Паб уже опустел – возможно, из-за Снайпера. Бармен медленно протирал стаканы и разглядывал меня через стойку. Через некоторое время он кивнул на дверь:

– Ваш приятель?

– Да не сказал бы.

– Раньше вас здесь не видел.

– Надо полагать.

– Вы часом не из Мэкки, что с Фейтфул-Плейс? – Испытующий взгляд.

– Долгая история, – сказал я.

– А, – сказал бармен, будто понял все, что следовало обо мне знать. – Куда ж без этого. – И он эффектным жестом подставил кружку под краник.

* * *

Последний раз я прикасался к Рози Дейли в пятницу, за девять дней до дня икс. Свежим морозным вечером в городе было не протолкнуться. Всюду сияли рождественские огни, по улицам спешили покупатели, лоточники продавали оберточную бумагу по пять листов за фунт. Вообще-то я был не самым большим поклонником Рождества – впечатляющий ежегодный пик маминого безумия неизменно приходился на рождественский ужин, как и пик папашиного пьянства; в итоге что-то обязательно ломали и минимум один член семьи разражался слезами, – но в том году все казалось нереальным и хрупким, то ли волшебным, то ли зловещим: девочки из частной школы с блестящими волосами, поющие “Радость миру”, собирая пожертвования, выглядели слишком уж чистенькими и благостными; дети, глазеющие на сценки из сказок в витрине кондитерской “Свитзерс” – слишком ошалевшими от праздничных красок и суеты. Пробираясь сквозь толпу, я держал руку в кармане армейской куртки – меньше всего мне улыбалось, чтобы меня обчистили именно в этот день.

Мы с Рози всегда встречались в пабе “О’Нилс” на Пирс-стрит – там тусовались студенты из Тринити, а значит, количество слюнтяев зашкаливало, зато мы не отсвечивали и не было шансов напороться на знакомых. Родители Рози думали, что она гуляет с подругами; моей семье было плевать, где я. Просторный зал быстро наполнялся, дыбясь волнами тепла, дыма и смеха, но я тут же различил вспышку медных волос: облокотившись на стойку, Рози что-то говорила бармену, а тот ухмылялся в ответ. Пока она платила за наше пиво, я нашел нам столик в укромном закутке.

– Дрочила поганый. – Рози поставила кружки на стол и кивнула на кучку гогочущих студентов у бара. – Пытался мне в вырез заглянуть, когда я наклонилась.

– Который? – Я уже начал вставать, но Рози пригвоздила меня взглядом и подтолкнула ко мне кружку.

– Не дергайся и пей. Я с ним сама разберусь. – Она протиснулась на скамью и села со мной бедро к бедру. – Вон тот парень, гляди.

Молодчик без шеи в футболке регбийной команды отворачивался от стойки, с трудом удерживая по нескольку кружек в каждой руке. Рози помахала ему, привлекая внимание, потом похлопала ресницами, нагнулась и покрутила кончиком языка в пене своей кружки. Глаза у регбиста полезли на лоб, челюсть отвисла, лодыжки заплелись в ножках табурета, и половина пива из кружек окатила кому-то спину.

– Ну, – Рози показала парню средний палец и забыла о его существовании, – принес?

Я сунул руку в карман куртки, лежащей на виду, на подлокотнике скамьи, и достал конверт.

– Вот, это наше, – сказал я, развернул веером два билета и положил их на побитую деревянную столешницу. “Дан-Лири – Холихед, отправление 06:30, 16 декабря, понедельник. Просьба прибыть не менее чем за 30 мин. до отправления”.

При виде билетов у меня снова подскочил адреналин. Рози потрясенно задохнулась негромким смешком.

– Я подумал, утренний паром лучше всего. Можно было и ночной взять, но вечером было бы сложнее слинять с вещами. А так можем при первой возможности двинуть в порт и подождать там, лады?

– Господи! – чуть погодя выдохнула она. – Господи боже мой. Кажется, надо бы… – Она загородила билеты рукой, защищая их от посетителей за соседними столами. – Понимаешь?

Я сплел пальцы с пальцами Рози:

– Нам здесь не о чем беспокоиться. Мы здесь ни разу знакомых не встречали.

– Все равно это Дублин. Я не успокоюсь, пока паром не отчалит из Дан-Лири. Убери их, ладно?

– Может, лучше ты за ними присмотришь? Ма роется в наших вещах.

– Немудрено, – усмехнулась Рози. – Не удивлюсь, если па в моих тоже роется, но в ящик с трусиками он не полезет. Давай сюда. – Она подхватила билеты, словно они были из тонких кружев, бережно положила в конверт и сунула в нагрудный карман джинсовой куртки. На миг ее пальцы задержались на груди. – Нифига себе. Девять дней, а потом…

– А потом, – сказал я, поднимая кружку, – за тебя, за меня и за нашу новую жизнь!

Мы чокнулись, выпили, и я ее поцеловал. Пиво было первый сорт, тепло паба согревало замерзшие после прогулки по городу ноги, с рам висевших на стенах картин ниспадали гирлянды, горстка студентов за соседним столом разразилась громким нетрезвым смехом. Быть бы мне главным счастливчиком во всем пабе, да мешала смутная тревога: казалось, моргнуть не успеешь, как вечер из ослепительно сладкого сна обернется кошмаром. Я отпустил Рози – боялся, что зацелую до боли.

– Встретиться придется поздно, – сказала она, закинув ногу мне на колено. – В полночь или позже. Па раньше одиннадцати не ложится, и надо еще подождать, пока он заснет.

– Мои по воскресеньям в пол-одиннадцатого вырубаются. Шай иногда шляется допоздна, но если я с ним не столкнусь, то и пусть. А если и столкнусь, он нас не остановит – только порадуется, что от меня избавился.

Рози вскинула бровь и отхлебнула пива.

– Я к двенадцати уже свалю, – продолжал я. – Если что, подожду, ничего страшного.

Она кивнула.

– Тоже ненамного позже буду. Только последний автобус уже уйдет. До Дан-Лири пешком прошвырнемся?

– С вещичками-то? Пока дойдем до парома, ноги отвалятся. Придется взять такси.

Она с почти непритворной оторопью уставилась на меня:

– Вот так так!

Я усмехнулся и накрутил на палец завиток ее волос:

– У меня на неделе еще пара подработок, за наличностью дело не станет. Для моей девочки только лучшее. Я бы лимузин заказал, но придется повременить. Может, на твой день рождения, а?

Рози ответила отсутствующей улыбкой; шутить ей не хотелось.

– Встречаемся в шестнадцатом?

Я покачал головой:

– Там последнее время Шонесси зависают. Не хочу с ними столкнуться. – Братья Шонесси были ребята безобидные, но шумные, тупые и, как правило, упоротые; было бы нелегко вдолбить им, почему они должны заткнуться и забыть, что нас видели. – В верхнем конце улицы?

– Нас увидят.

– За полночь в воскресенье? Кто высунет нос из дому, кроме нас и придурочных Шонесси?

– Хватит и одного человека. И вообще, вдруг дождь?

Рози сидела как на иголках, хотя была не из слабонервных.

– Необязательно решать сейчас, – сказал я. – Посмотрим, какая будет погода на следующей неделе.

Она покачала головой:

– Не стоит нам встречаться до отъезда. Не хочу, чтобы па что-то заподозрил.

– Если он не заподозрил до сих пор…

– Знаю, знаю. Я просто… Господи, Фрэнсис, эти билеты… – Ее рука снова легла на карман. – Теперь все всерьез. Не хочу, чтобы мы расслаблялись даже на секунду – вдруг что-то пойдет не так.

– Например?

– Не знаю я. Кто-нибудь нас остановит.

– Да не остановит нас никто.

– Ага. – Рози закусила ноготь и на секунду отвела глаза. – Знаю. Все будет как надо.

– В чем дело? – спросил я.

– Ни в чем. Встретимся, как ты сказал, в верхнем конце улицы, если дождь не польет. А если польет – в шестнадцатом; в паршивую погоду парни гулять не пойдут. Ладно?

– Ладно, – сказал я. – Рози. Посмотри на меня. Ты чувствуешь себя виноватой?

Она скривила уголок рта.

– Хрена с два. Мы же не ради шутки это делаем; если бы па дурью не маялся, нам бы такое и в голову не пришло. А что? Сам-то как?

– Вот еще. Заскучают по мне только Кевин и Джеки; пришлю им игрушки с первой зарплаты, они будут в восторге. А ты чего, по семье будешь скучать? Или по девчонкам?

Рози задумалась.

– По девчонкам – да, буду. И по семье чуть-чуть. Но вообще-то… Я давно решила, что скоро съеду. Мы с Имельдой, еще когда в школе учились, думали в Лондон поехать, а потом… – Она подарила мне мимолетную косую усмешку. – Потом мы с тобой придумали план получше. Что бы ни случилось, я все равно бы рано или поздно уехала. А ты нет?

У нее хватило ума не спрашивать, буду ли я скучать по семье.

– Ага, я тоже. – Сам-то я был не уверен, правда ли это, но именно такой ответ нам обоим хотелось услышать. – Я бы в любом случае свалил, хотя наш с тобой вариант мне нравится больше всего.

Снова проблеск улыбки, такой же мимолетный.

– И мне.

– Что тогда не так? – спросил я. – У тебя весь вечер будто штопор в заднице.

Это ее зацепило.

– Кто бы говорил! Можно подумать, ты сегодня больно веселый. Все равно что с долбаным Оскаром Ворчуном гу[18]18
  Брюзгливый персонаж детской передачи “Улица Сезам”.


[Закрыть] лять…

– Я на взводе, потому что ты на взводе. Думал, ты на седьмом небе будешь, как билеты увидишь, а ты…

– Хрень. Ты такой уже пришел. Этому дебилу башку хотел свернуть…

– А сама-то. Ты сомневаешься, что ли? В этом все дело?

– Если хочешь со мной порвать, Фрэнсис Мэкки, будь мужиком и порви. Не пытайся свалить на меня грязную работу.

С минуту мы злобно таращились друг на друга, балансируя на грани лютого скандала. Потом Рози выдохнула, откинулась на спинку скамьи и запустила пальцы в волосы.

– Я скажу тебе, в чем дело, Фрэнсис. Мы оба на нервах, потому что губы раскатали.

– За себя говори, – огрызнулся я.

– Я и говорю. В Лондон намылились, работать в музыкальном бизнесе, не меньше. Больше никаких фабрик, это нам не по вкусу, будем работать на рок-группы. Узнай твоя мамочка, что бы она тебе сказала?

– Спросила бы, кем это, нахрен, я себя возомнил. Потом дала бы оплеуху, назвала бы проклятым недоумком и велела опомниться. Ору было бы!

– Ну вот поэтому, – сказала Рози, подняв кружку, – поэтому мы и на взводе, Фрэнсис. Почти все наши знакомые сказали бы одно и то же: мол, вы много о себе вообразили. Если мы на это поведемся, в конце концов начнем срываться и доводить друг друга. Нам надо резко повзрослеть. Так?

Я до сих пор втайне горжусь тем, как мы с Рози друг друга любили. Учиться нам было не у кого – ни из ее, ни из моих родителей блестящих образцов успешных отношений не вышло, – и мы учились друг у друга. Ради любимой можно научиться сдерживать свой взрывной нрав, справляться с неясными страхами, которые пугают до потери пульса, вести себя по-взрослому, а не как подросток-кроманьонец, – и станет по плечу такое, что и не снилось.

– Иди ко мне. – Я скользнул ладонями вверх по рукам Рози, накрыл ее щеки; она наклонилась, прислонилась лбом к моему лбу – и весь остальной мир скрылся за яркой тяжелой пеленой ее спутанных волос. – Ты права на все сто. Прости, что вел себя как говнюк.

– Может, мы и облажаемся, но постараться надо.

– Ты мудрая женщина, – объявил я.

Рози пристально смотрела на меня. Ее лицо было так близко, что я видел золотистые искорки в ее зеленых глазах, собравшиеся в их уголках крохотные улыбчивые морщинки.

– Для моего парня – только лучшее, – сказала она.

На этот раз я поцеловал ее по-настоящему. Я чувствовал, как билеты, зажатые между бешено стучащими сердцами, шуршат и похрустывают, в любую секунду готовые взорваться снопом золотых искр до потолка. Все разом встало на свои места, вечер перестал пахнуть угрозой, внутри меня, пробирая до дрожи, нарастала отбойная волна. С этого мгновения оставалось только отдаться потоку и верить, что он вынесет нас куда надо, переправит через коварные течения и злые омуты к надежным берегам.

Чуть позже, когда мы выпустили друг друга из объятий, Рози сказала:

– Не ты один занимался делами. Я сегодня заглянула в книжный и просмотрела все объявления в английских газетах.

– Работа есть?

– Кое-что. В основном то, что мы не умеем: водители автопогрузчиков и учителя на замену, но есть пара мест для официанток и барменов – можем сказать, что у нас есть опыт, там никто не проверяет. Осветителей и гастрольных менеджеров никто не ищет, но мы это и раньше знали; на месте что-нибудь сообразим. И полным-полно квартир, Фрэнсис. Сотни.

– А мы сможем позволить себе квартиру?

– Да, сможем. Даже если не найдем работу сразу, на депозит наших сбережений хватит, а сраный угол можно и на пособие снимать. Будет правда дерьмово – одна комнатка, общая ванная, – но по крайней мере не придется тратиться на хостел.

– Да я и толчок готов делить, и кухню, и все что хочешь, наплевать, – сказал я. – Лишь бы из хостела съехать поскорее. Тупо жить в разных комнатах, когда…

Рози смотрела на меня и улыбалась, и от блеска ее глаз у меня чуть не остановилось сердце.

– Когда можно завести собственное гнездышко.

– Да, – сказал я. – Мое и твое.

Только это и было мне нужно – кровать, где мы с Рози будем спать и просыпаться в обнимку. За это я бы отдал все что угодно, все на свете. Остальное в мире – просто приятный бонус. Когда я слышу, чего хотят от любви нынешние молодые, у меня крышу сносит. Я хожу в паб с парнями из отдела и слушаю, как они скрупулезно расписывают, какой фигурой женщина должна обладать, какие места брить, как их обслуживать на таком-то по счету свидании, что она всегда должна и чего никогда не должна делать, говорить и хотеть; я краем уха слышу, как женщины в кофейнях выкатывают списки профессий, допустимых для мужчины, а также утвержденных печатью одобрения машин, брендов, цветов, ресторанов и драгоценностей, и мне хочется завопить: “Люди, вы совсем остатки разума потеряли?!” Я ни разу не купил Рози цветы – как бы она их объяснила дома? – и ни разу не задумывался, выглядят ли ее лодыжки в точности как положено. Я хотел ее всю, без остатка, – и я верил, что она хочет меня. До самого рождения Холли в моей жизни не было ничего проще.

– Некоторые хозяева не захотят сдавать ирландцам, – сказала Рози.

– Ну и хрен с ними, – сказал я.

Волна внутри меня нарастала, набирала силу; я знал, что первая квартира, которую мы посмотрим, будет идеальной, что этот магнит притянет нас прямо к нашему дому.

– Скажем, что мы из Внешней Монголии. Как у тебя с монгольским акцентом?

Она улыбнулась:

– Да кому он сдался? Будем говорить по-ирландски и скажем, что это внешнемонгольский. Думаешь, они отличат?

Я отвесил изысканный поклон:

– Пог мо хон! – Этим “поцелуй меня в зад” я израсходовал девяносто процентов своего ирландского словарного запаса. – Древнемонгольское приветствие.

– Давай серьезно, – сказала Рози. – Я говорю это только потому, что знаю цену твоему терпению. Если не снимем квартиру в первый же день, это ведь не конец света, правда? У нас уйма времени.

– Знаю, – сказал я. – Некоторые не захотят с нами связываться, решив, что мы алкаши или террористы. А некоторые… – Я снял ее ладони с кружки и пробежал большими пальцами по ее пальцам – сильным, мозолистым от шитья, в дешевых серебряных колечках с кельтскими спиралями и кошачьими головами. – Некоторые нас не захотят, потому что мы будем жить во грехе.

Рози пожала плечами:

– И их тоже в задницу.

– А хочешь, – предложил я, – можем притвориться. Купим кольца под золото, будем зваться мистером и миссис. Только до тех пор, пока…

Она тут же решительно покачала головой:

– Нет. Ни за что.

– Только ненадолго, пока мы с тобой не накопим на настоящую свадьбу. Это намного облегчит нам жизнь.

– Неважно. Замужней я прикидываться не собираюсь. Ты или замужем, или нет; дело не в том, что думают другие.

– Рози, – сказал я и покрепче сжал ее ладони. – Ты ведь знаешь, что мы поженимся, правда? Сама знаешь, я хочу на тебе жениться. Хочу больше всего.

Тут она чуть заметно улыбнулась.

– Еще бы. Когда мы с тобой начали гулять, я была хорошей девочкой, как монашки учили, а теперь вот готова твоей любовницей стать…

– Я серьезно. Послушай, куча народу сказала бы, что ты свихнулась. Дескать, Мэкки – шайка подонков, и я добьюсь от тебя чего хочу, а потом брошу на мели с младенцем на руках, слив в выгребную яму твою жизнь.

– Не выйдет. У них в Англии унитазы.

– Просто хочу, чтоб ты знала: ты ни о чем не пожалеешь. Уж я постараюсь. Богом клянусь.

– Я знаю, Фрэнсис, – мягко сказала Рози.

– Я не такой, как мой па.

– Думай я иначе, меня бы тут не было. А сейчас сгоняй-ка нам за чипсами. Есть хочу – умираю.

Мы сидели в пабе весь вечер, пока студенты не разошлись и бармен не начал пылесосить нам ноги. Мы растягивали каждую кружку как могли, болтали о безопасных повседневных пустяках, смешили друг друга. Перед тем как идти домой, – шли врозь, чтоб никто не застукал, но я с безопасного расстояния приглядывал за Рози – мы долго целовались на прощанье, прислонившись к задней стене Тринити. Потом стояли в обнимку, замерев и крепко прижавшись друг к другу. Воздух от холода тонко звенел где-то высоко над нами, будто бьющийся хрусталь; ее хриплое дыхание грело мне горло, ее волосы пахли лимонными леденцами, ее сердце надрывно колотилось о мои ребра. Потом я выпустил Рози из объятий и долго смотрел ей вслед – последний раз.

Конечно, я ее искал. Впервые оставшись без лишних глаз у полицейского компьютера, я пробил по базе ее имя и дату рождения: ее никогда не арестовывали в Ирландии. Ничего удивительного – я ведь и не ждал, что она превратится в Мамашу Бейкер, – но остаток того дня я провел на крутом нервном подъеме, сделав первый крошечный шажок по ее следу. Налаживая контакты, я расширял и поиски: ее не арестовывали в Северной[19]19
  Ma Baker (“Мамаша Бейкер”, англ.) – песня группы Boney M., посвященная известной преступнице Мамаше Баркер, имя было изменено намеренно.


[Закрыть] Ирландии, не арестовывали в Англии, Шотландии, Уэльсе и США, она нигде не подавала ни на пособие, ни на паспорт, не умирала, не выходила замуж. Все эти поиски я повторял каждую пару лет, обращаясь к ребятам, которые были мне обязаны. Вопросов они не задавали.

После рождения Холли я как-то размяк и в последние годы надеялся только, что Рози отыщется где-нибудь ниже радаров, что она живет простой и гармоничной жизнью вне поля зрения системы и время от времени с легким уколом вспоминает меня – того, с кем могло сложиться. Иногда я представлял, как она меня находит: телефонный звонок среди ночи, стук в дверь офиса. Я представлял, как мы сидим бок о бок на скамейке в зеленом парке, наблюдая в горько-сладком молчании, как Холли взбирается по лазалке с двумя рыжеволосыми мальчишками. Я представлял бесконечный вечер в полутемном пабе: наши головы клонятся друг к другу под разговоры и смех, спускается ночь, наши пальцы придвигаются по щербатому дереву стола. Я в подробностях представлял, как она, должно быть, выглядит теперь: гусиные лапки от улыбок, которых я не видел, мягкий живот от не моих детей; всю ее жизнь, которую я пропустил, написанную на ее теле шрифтом Брайля, чтобы я прочел ее руками. Я представлял, как она дает мне ответы, которые никогда не приходили мне на ум и которые все объяснят, сгладят все острые углы. Я представлял – хотите верьте, хотите нет, – что у нас будет второй шанс.

В другие ночи, даже после стольких лет, я все еще хотел того же, чего хотел в двадцать: увидеть ее имя среди регулярных жертв домашнего насилия, в списке ВИЧ-инфицированных проституток, в списке трупов с передозом в морге неблагополучного лондонского района. Я годами читал описания сотен “неизвестных”.

Все мои вехи разнесло ослепляющим, ошеломляющим взрывом: мои вторые шансы, мою месть, мою жирную антисемейную линию Мажино. Рози Дейли, пнувшая меня под жалкий зад, была моим межевым знаком, огромным и надежным, как скала. Теперь скала замерцала, словно мираж, а пейзаж вокруг беспрерывно менялся, выворачиваясь наизнанку и задом наперед; ничто больше не казалось знакомым.

Я заказал еще кружку, а заодно и двойной “Джемисон” – другой возможности дотянуть до утра я не видел. Больше ничто не могло стереть из моей памяти кошмарный образ склизких коричневых костей, набитых в яму, куда со стуком, похожим на топот крохотных ножек, осыпается земля.