Текст книги "Фейтфул-Плейс"

7

Прежде чем явиться по мою душу, меня на пару часов оставили в покое – такой деликатности я от родни не ожидал. Первым пожаловал Кевин: сунул голову в дверь паба, как пацаненок, играющий в прятки, по-быстрому отправил фривольную эсэмэску, пока бармен подавал ему пиво, и, шаркая, потоптался у моего столика. Наконец я положил конец его страданиям и взмахом руки пригласил сесть. Мы помолчали. Минуты через три к нам присоединились сестрички, стряхивая капли дождя с курток, хихикая и исподтишка оглядывая паб.

– Божечки, – сказала Джеки, воображая, что говорит шепотом, и стянула с себя шарф. – Помню, мы до смерти хотели сюда попасть только из-за того, что девочек не пускали. Видать, хорошо, что не пускали?

Кармела с подозрением взглянула на сиденье и, прежде чем сесть, быстро обмахнула его салфеткой.

– Слава богу, мамочка все-таки не пошла. Ее бы тут перекосило с перепугу.

– Господи, – вскинулся Кевин. – Ма собиралась прийти?

– Она переживает за Фрэнсиса.

– Скорее мечтает у него в мозгах поковыряться. Надеюсь, она по следу вашему не явится?

– С нее станется, – сказала Джеки. – Ма у нас секретный агент.

– Да не придет она. Я ей сказала, что ты домой уехал. – Кармела то ли виновато, то ли проказливо коснулась губ кончиками пальцев. – Прости господи.

– Ты гений! – с чувством провозгласил Кевин и опять сполз по спинке сиденья.

– И впрямь. Она бы из нас все кишки вымотала. – Джеки вытянула шею, пытаясь поймать взгляд бармена. – Меня сегодня обслужат или как?

– Я схожу, – сказал Кевин. – Вам что взять?

– Джин с тоником.

Кармела подтянула стул поближе к столу:

– Как думаешь, у них грушевый сидр есть?

– Господи, Кармела!

– Я не пью крепкое, ты же знаешь.

– Не буду я заказывать твой детский “Бэбишам”. Из меня все дерьмо вышибут.

– Все будет нормально, – сказал я. – Тут у них до сих пор восьмидесятые, под стойкой наверняка целый ящик сидра.

– И бейсбольная бита для парня, который его спросит.

– Я сам схожу.

– О, вот и Шай! – Джеки привстала и помахала рукой. – Пускай он сходит, все равно пока не сел.

– Его-то кто позвал? – спросил Кевин.

– Я позвала, – сказала Кармела. – А вам двоим пора повзрослеть, будьте хоть раз друг с другом повежливее. Мы тут из-за Фрэнсиса, а не из-за вас.

– Выпьем за это, – сказал я, чувствуя, что приятное опьянение переходит в стадию, когда все становится насыщенным и плавным, и ничто, даже появление Шая, не действует мне на нервы. Обычно при первом намеке на теплый туман я сразу переключаюсь на кофе. Тем вечером я был намерен оторваться по полной.

Шай вразвалку подошел к нашему уголку, смахнул рукой капли с волос.

– Вот уж не думал, что ты снизойдешь до столь скромного кабачка, – сказал он мне. – Своего дружка-копа тоже сюда приводил?

– Его встретили как родного. Любо-дорого было смотреть.

– Жаль, я не видел. Что пьешь?

– Ты платишь?

– Почему нет.

– Мило, – сказал я. – Нам с Кевином по “Гиннессу”, для Джеки джин с тоником, а Кармеле “Бэбишам”.

– Просто глянуть хотим, как ты его закажешь, – сказала Джеки.

– Запросто. Смотрите и учитесь. – Шай направился к бару, привлек внимание бармена с легкостью завсегдатая и торжествующе помахал нам бутылкой “Бэбишама”.

– Чертов выпендрежник, – сказала Джеки.

Шай вернулся, неся все напитки разом, – без долгой практики такой сноровки не наберешься.

– Ну, – начал он, ставя выпивку на стол, – колись, Фрэнсис, весь этот сыр-бор из-за твоей подружки? – Все застыли, а Шай невозмутимо продолжил: – Да ладно вам, сами небось тем же вопросом давитесь. Ну как, Фрэнсис?

– Оставь Фрэнсиса в покое, – сказала Кармела назидательным материнским тоном. – Кевину сказала и тебе повторю: ведите себя сегодня прилично.

Шай рассмеялся и подтянул к себе стул.

Последней пары часов мне хватило, чтобы на сравнительно трезвую голову прикинуть, чем я готов поделиться с обитателями Фейтфул-Плейс или с собственной родней, что по большому счету одно и то же.

– Все в порядке, Мелли, – сказал я. – Точно пока ничего не известно, но, похоже, это Рози.

Джеки резко втянула в себя воздух, и наступила тишина.

Шай негромко, с оттяжкой присвистнул.

– Земля ей пухом, – вполголоса произнесла Кармела. Они с Джеки перекрестились.

– Твой полицейский так Дейли и сказал, – проговорила Джеки. – Ну, мужик, с которым ты разговаривал. Только, конечно, никто не знал, верить ему или нет… Копы, сам понимаешь. Мало ли что наплетут – ну, типа, не ты, остальные. Может, он просто хотел, чтобы мы думали, что это она.

– А как они узнали? – спросил слегка побледневший Кевин.

– Еще не узнали, – сказал я. – Надо анализы провести.

– ДНК и все такое?

– Откуда мне знать, Кев. Это не моя область.

– Твоя область… – сказал Шай, крутя в пальцах стакан. – А я-то все гадаю: чем именно ты занимаешься?

– Всем понемногу, – сказал я. По понятным причинам мы в Спецоперациях обычно болтаем гражданским о работе в сфере прав на интеллектуальную собственность или еще о какой унылой фигне, чтобы пресечь беседу на корню. Джеки считает, что я занимаюсь внедрением стратегических решений по использованию персонала.

– А они могут сказать… ну, короче, что с ней случилось? – спросил Кевин.

Я открыл рот, снова закрыл и сделал большой глоток из кружки.

– Кеннеди об этом с Дейли не говорил?

– Ни словечка, – поджав губы, сказала Кармела. – Уж они умоляли рассказать, что с Рози случилось, а он ни слова. Ушел и оставил их гадать.

От возмущения Джеки вытянулась, как струна, даже ее прическа словно стала выше.

– Их родная дочь, а он говорит, мол, не их дело, убили ее или нет. Пускай он тебе приятель, Фрэнсис, но это просто свинство.

Я и не ожидал, что Снайпер произведет настолько сильное первое впечатление.

– Кеннеди мне не приятель, – возразил я. – Так, павлин, с которым я иногда по работе пересекаюсь.

– Но тебе-то он наверняка, как корешу, сказал, что случилось с Рози, – настаивал Шай.

Я оглядел паб. Градус разговоров чуть взвинтился – они стали не то чтобы громче, но быстрее и сосредоточеннее: новость наконец добралась и сюда. На нас никто не смотрел, отчасти из уважения к Шаю, отчасти потому, что в этом пабе почти каждому своих проблем хватало. Здесь ценили личное пространство. Я облокотился на стол, наклонился вперед и сказал, понизив голос:

– Ладно. Это может стоить мне работы, но Дейли имеют право знать все, что знаем мы. Только обещайте не спалить меня перед Кеннеди.

Шай включил скептический взгляд мощностью в киловатт, но остальные послушно закивали, раздувшись от гордости: мол, столько лет, прошло, а наш Фрэнсис прежде всего – парень из Либертис и только потом – коп, вот, мол, какая мы дружная семья. “Фрэнсис на нашей стороне” – такой приправой девочки сдобрят мои крупицы вкусной информации, угощая ими весь район.

– Очень похоже, что ее убили, – сказал я.

Кармела ахнула и снова перекрестилась.

– Господи, спаси нас и сохрани! – ужаснулась Джеки.

Кевин сделался еще бледнее.

– Как? – спросил он.

– Пока не ясно.

– Но они ведь выяснят?

– Вероятно. После стольких лет будет непросто, но криминалисты свою работу знают.

– Как в “CSI: Место преступления”? – округлила глаза Кармела.

– Ага, точь-в-точь как там, – сказал я, приведя в восторг сестер. Впрочем, услышь меня никчемный эксперт, его бы удар хватил – в бюро этот сериал ненавидят до умопомрачения.

– Только они не волшебники, – сухо сказал Шай своей кружке.

– А вот это ты зря. От этих ребят ничто не укроется – засохшие брызги крови, частицы ДНК, сотни разных видов телесных повреждений, да что угодно. А пока они выясняют, что с ней случилось, Кеннеди со своей группой выяснит, кто это сделал. Копы переговорят с каждым, кто тогда тут жил, поспрашивают, с кем Рози дружила, с кем ссорилась; кому она нравилась, а кому нет и почему; что она делала – посекундно – в последние несколько дней жизни; заметил ли кто что-нибудь необычное в ночь ее исчезновения; заметил ли кто чье-то странное поведение тогда или чуть позже… Они будут чертовски дотошны, и времени у них полно – столько, сколько потребуется. Что угодно, любая мелочь может оказаться важной.

– Матерь Божья, – выдохнула Кармела. – Прямо как по телику, правда? С ума сойти.

И в пабах, и на кухнях, и в гостиных по всей округе уже пошли толки: люди напрягали память, ворошили старые воспоминания, сравнивали их и противопоставляли, складывали в миллион теорий. В моем районе сплетни – это спорт, поднятый до олимпийских высот. Я никогда не осуждал сплетни и почитаю их всей душой. Как я говорил Снайперу, информация – это оружие, и среди пустышек обязательно попадется немало боевых снарядов. Я хотел, чтобы полезные сплетники принялись извлекать на свет божий боеприпасы, хотел позаботиться, чтобы сплетни так или иначе вернулись ко мне, – в то время как Снайперу, обидевшему Дейли, пришлось бы попотеть, чтобы выудить сведения хоть из кого-то в радиусе полумили. А еще я хотел убедиться, что тот, у кого есть причины для беспокойства, забеспокоился на полную катушку.

– Если услышу еще что-нибудь, что должны знать Дейли, я позабочусь, чтобы они не остались в неведении, – пообещал я.

Джеки коснулась моего запястья:

– Фрэнсис, мне так жаль. Я все надеялась, что там какая-то ошибка, путаница, что угодно…

– Бедная девочка, – тихо проговорила Кармела. – Сколько ей было? Восемнадцать?

– Девятнадцать с хвостиком, – сказал я.

– Господи… Чуть старше моего Даррена. И столько лет оставалась одна в этом ужасном доме! Родители с ума сходили, гадая, где она, а все это время…

– Вот уж не думала, что это скажу, но спасибо этому подрядчику П. Дж. Лавери, – заметила Джеки.

– Будем надеяться, – сказал Кевин и осушил свою кружку. – Выпьем еще?

– Можно, – сказала Джеки. – Что значит – будем надеяться?

Кевин пожал плечами:

– Я просто говорю, будем надеяться, что все хорошо кончится.

– Господь с тобой, Кевин, как может хорошо кончиться? Бедняжка умерла! Прости, Фрэнсис.

– Он хочет сказать, будем надеяться, что копы не раскопают ничего такого, – встрял Шай. – А то мы все не ровен час пожалеем, что парни Лавери не выкинули чемодан в мусор и разбудили лихо.

– А что они могут раскопать? – требовательно спросила Джеки. – Кев?

Кевин отодвинулся на стуле и неожиданно веско сказал:

– Я этими разговорами сыт по горло, и Фрэнк наверняка тоже. Пойду выпить закажу, и если, когда вернусь, вы еще будете обсуждать эту дрянь, оставлю вам напитки и двину домой.

– Глядите-ка, – Шай усмехнулся уголком рта, – мышонок зарычал. Молодец, Кев, ты прав на все сто. Обсудим шоу “Последний герой”. А сейчас сгоняй нам за пивом.

Мы выпили еще, потом еще. В окна стучал проливной дождь, но бармен врубил отопление на полную, и погода напоминала о себе только холодным сквозняком, когда открывали дверь. Кармела набралась смелости подойти к стойке и заказать полдюжины горячих сэндвичей, а я сообразил, что ел только утром – мамину яичницу, и меня вдруг одолел зверский голод, когда готов пронзить добычу копьем и съесть тепленькой. Мы с Шаем принялись наперебой травить шутки, от смеха Джеки давилась джин-тоником, а Кармела взвизгивала и шлепала нас по запястьям, когда до нее доходила соль анекдота; Кевин спародировал маму за рождественским ужином с такой безжалостной точностью, что мы все зашлись в надсадном, безудержном хохоте.

– Хватит! – выдавила Джеки, отчаянно ловя ртом воздух и маша на Кевина рукой. – Иначе, клянусь богом, у меня мочевой пузырь не выдержит и я описаюсь.

– Она может, – подтвердил я, пытаясь отдышаться. – А тебе придется хватать тряпку и подтирать.

– Не пойму, чего ты ржешь-то, – просипел Шай. – Этим Рождеством будешь страдать там же, где и мы все.

– Хрень. Буду спокойно дома попивать односолодовый виски и смеяться, вспоминая вас, жалких неудачников.

– Ты погоди, приятель. Рождество на носу, ма снова вонзила в тебя коготки, и ты думаешь, она теперь отцепится и упустит шанс попортить кровь всем нам разом? Ну-ну.

– Спорим?

Шай протянул руку:

– Пятьдесят фунтов. Будешь сидеть напротив меня за рождественским столом.

– Заметано.

Мы пожали руки. Его ладонь была сухая, сильная и мозолистая, между нашими руками точно электрический разряд проскочил. Ни один из нас не подал виду.

– Знаешь, Фрэнсис, мы договорились тебя не спрашивать, но я не могу удержаться… – начала Кармела. – Джеки, прекрати, кончай меня щипать!

Джеки обуздала свой мочевой пузырь и сверлила Кармелу сердитым взглядом, не предвещающим ничего хорошего.

– Если он не хочет это обсуждать, пусть так мне и скажет, – с достоинством продолжила Кармела. – Фрэнсис, почему ты раньше не возвращался?

– Боялся, что ма возьмет деревянную ложку и отдубасит меня до полусмерти. Ты меня осуждаешь?

Шай хрюкнул.

– Серьезно, Фрэнсис, почему? – повторила Кармела.

Она, Кевин и даже Джеки (которая сто раз задавала мне этот вопрос и никогда не получала ответа) воззрились на меня – поддатые, озадаченные и даже чуть обиженные. Шай соскабливал какое-то пятнышко с кружки.

– У меня к вам такой вопрос: за что вы готовы умереть? – спросил я.

– Блин, да ты юморист, – сказал Кевин.

– Отстань ты от него, – проворчала Джеки. – Это сегодня день такой.

– Па как-то сказал мне, что готов умереть за Ирландию. А вы?

Кевин закатил глаза:

– Па застрял в семидесятых. Так больше никто не рассуждает.

– А ты попробуй на секунду. Шутки ради. Умрешь за родину?

Кевин растерянно уставился на меня:

– С чего бы?

– Допустим, англичане опять нас захватят.

– Да они подавятся.

– Допустим, Кев. Давай, соберись.

– Не знаю я. Никогда не задумывался.

– Вот-вот, – Шай без особой агрессии нацелился в Кевина кружкой, – именно это и похерило нашу страну.

– Я, что ли? Я-то что сделал?

– И ты, и другие такие же. Все ваше гребаное поколение. Что для вас важно, кроме “ролексов” и “Хьюго Босса”? О чем еще вы вообще думаете? Фрэнсис прав, впервые в жизни. Должно быть что-то, за что ты готов умереть, приятель.

– Да ну нахер, – сказал Кевин. – Сам-то ты за что умрешь? За “Гиннесс”? За бодрый перепих?

Шай пожал плечами:

– За семью.

– Дичь-то не пори! – вскинулась Джеки. – Ты маму с папой на дух не переносишь.

Мы расхохотались; Кармеле пришлось запрокинуть голову и вытереть слезы кулаками.

– Ну да, – подтвердил Шай. – Но суть-то не в этом.

– А ты типа за Ирландию умрешь? – спросил меня Кевин, еще не оправившись от обиды.

– Как же, хера лысого, – сказал я, и все снова загоготали. – Я какое-то время в Мейо служил. Вы хоть раз бывали в Мейо? Селяне, овцы и пейзажи. За это я умирать не собираюсь.[20]20
  Графство на западе Ирландии, наиболее традиционное в стране, одна из немногих областей, где используется ирландский, а не английский язык.


[Закрыть]

– А за что тогда?

– Как говорит дружище Шай, – сказал я Кевину, махнув в сторону Шая кружкой, – не в этом суть. Суть в том, чтобы я сам знал.

– Я бы за детей умерла, – сказала Кармела. – Не приведи Господи.

– А я бы, наверное, умерла за Гэва, – сказала Джеки. – Ну, если вправду прижмет. Мрачноватая тема, а, Фрэнсис? Может, о чем другом поговорим?

– В свое время я бы умер за Рози Дейли, – ответил я. – Вот что я пытаюсь вам втолковать.

Наступило молчание. Потом Шай поднял кружку:

– За все, ради чего мы готовы умереть. Будем!

Мы чокнулись, сделали по хорошему глотку и уселись поудобнее. Возможно, из-за того, что я на девять десятых упился, но меня чертовски радовало, что они пришли – даже Шай. Больше того, я был им благодарен. Да, дури им не занимать, и кто знает, что они ко мне чувствовали, но сегодня все четверо бросили свои дела, мигом поставили жизнь на паузу и пришли сюда, чтобы помочь мне пережить этот вечер. Мы подходили друг другу, как кусочки мозаики, и меня словно окутало теплым золотым сиянием; как будто я блуждал в потемках и случайно забрел по адресу. С трудом, но мне хватило трезвости, чтобы не произнести это вслух.

Кармела наклонилась ко мне и почти застенчиво сказала:

– Когда Донна была маленькой, у нее с почками беда приключилась; думали, потребуется пересадка. Я сразу сказала – без вопросов, хоть обе моих забирайте. И думать не пришлось. Потом-то она, конечно, поправилась, да и почка могла понадобиться только одна, но я этого никогда не забуду. Понимаешь, о чем я?

– Ага, – я улыбнулся Кармеле, – понимаю.

– Ой, Донна прелесть, – подхватила Джеки. – Симпатяжка, смеется все время. Фрэнсис, ты просто обязан с ней познакомиться.

– А Даррен – вылитый ты, представляешь? – сказала Кармела. – Еще малышом на тебя был похож.

– Спаси его, Господи, – хором сказали мы с Джеки.

– Вы чего, я в хорошем смысле. Он в колледж собирается. И он этого не от нас с Тревором набрался – мы бы рады были, если бы он водопроводчиком стал, как папа. Нет, Даррен сам додумался, нам ни слова не сказал, просто набрал учебных бумажек, выбрал факультет по душе и работал как проклятый, чтобы в класс с нужными выпускными предметами попасть. Упертый, все сам да сам. Прямо как ты. Я всегда жалела, что так не могу.[21]21
  В Ирландии старшеклассники в течение трех последних лет обучения, помимо основных предметов, углубленно изучают несколько дополнительных дисциплин, после чего сдают выпускной экзамен, который позволяет им продолжить учебу.


[Закрыть]

Мне показалось, что по ее лицу пробежало облачко грусти.

– Помню, ты вполне справлялась, когда чего-то хотела, – сказал я. – Взять хоть Тревора.

Грусть рассеялась, и я услыхал короткий смешок, снова сделавший Кармелу похожей на девчонку.

– И точно! Я его на танцах первый раз увидела. Только глянула и говорю Луизе Лейси: “Этот – мой”. На нем клеши были – последний писк…

Джеки засмеялась.

– Ничего смешного, – одернула ее Кармела. – Твой-то Гэвин из потертых старых джинсов не вылезал, а мне нравится, когда парни за собой следят. У Тревора такая улетная попка была в этих клешах, загляденье! И пахло от него прекрасно. Чего заливаетесь?

– Бесстыжая ты деваха, – сказал я.

Кармела чопорно пригубила “Бэбишам”.

– Вовсе нет. Тогда порядки другие были. Если втюрилась в парня, лучше умереть, чем ему признаться. Надо было, чтобы он сам тебя добивался.

– Господи! – фыркнула Джеки. – Прямо гордость и долбаное предубеждение. Я Гэвина сама на свидание позвала.

– Говорю вам, это срабатывало, и получше, чем нынешнее похабство, когда девицы без трусов по клубам шарахаются. Я-то своего муженька заполучила, а? Обручились, когда мне двадцать один стукнуло. Ты тут еще был, Фрэнсис?

– Ага, я через три недели уехал.

Мне вспомнилась вечеринка в честь помолвки: оба семейства набились в нашу гостиную, мамочки сверлили друг друга взглядами, как два перекормленных питбуля, Шай в образе старшего брата засыпал Тревора непристойностями (Тревор был весь – сплошной кадык и выпученные с перепугу глаза), Кармела – раскрасневшаяся, торжествующая и втиснутая в розовый плиссированный ужас – походила на вывернутого наизнанку лосося. Я, тогда еще более заносчивый урод, сидел на подоконнике рядом со свиноподобным младшим братом Тревора, не обращал на него никакого внимания и от души поздравлял себя с тем, что скоро свалю и гвоздем моей помолвки точно не будут сэндвичи с яйцом. Берегись своих желаний! Глядя на свою семейку за столом, я ощущал, что прохлопал что-то тем вечером; что вечеринка в честь помолвки – по крайней мере, в отдаленной перспективе – кое-чего стоила.

– Я вся в розовом была, – с довольным видом сказала Кармела. – Все говорили, что я выгляжу сногсшибательно.

– А то! – Я подмигнул ей. – Не будь ты моей сестрой, я бы сам в тебя втрескался.

– Фу, заткнись! – завопили Кармела и Джеки, но я их уже не слушал. На другом конце стола Шай и Кевин говорили о своем, и засквозившая в голосе Кевина ершистая нотка привлекла мое внимание.

– Работа такая. Что тут плохого?

– Работа, где жилы рвешь, вылизывая задницы яппи, – “да, сэр, нет, сэр, любой каприз, сэр!” – и все ради наживы жирной корпорации, которая вышвырнет тебя на съедение волкам в первую же трудную минуту. Ты им приносишь тысячи в неделю, а сам что с этого имеешь?

– Мне платят. Следующим летом поеду в Австралию, буду плавать с трубкой вокруг Большого Барьерного рифа, есть бургеры с кенгурятиной и напиваться вдрызг на барбекю на Бонди-Бич с шикарными австралийками – и все благодаря этой работе. Чего мне ее не любить?

Шай хохотнул – как ногтем по стеклу.

– Лучше деньги копи.

Кевин пожал плечами:

– Да сейчас денег поднять не проблема.

– Ага, разбежался. Вот они и хотят, чтобы ты так считал.

– Кто? Ты о чем вообще? Думаешь, почему Лавери…

– Сраная деревенщина, – сказали мы хором, только Кармела – она же теперь мамочка – сказала “драная деревенщина”.

– Думаешь, зачем он потрошит эти дома?

– Какая разница? – начал терять терпение Кевин.

– Да большая, черт подери. Лавери – тот еще прохвост, чует, куда ветер дует. В прошлом году купил три дома втридорога, разослал миленькие брошюрки про роскошные винтажные квартиры, а теперь ни с того ни с сего бросает всю затею и разбирает их по кирпичику?

– И что? Может, он разводится или с налогами головняк, мало ли. Я-то здесь при чем?

Шай набычился и, уперев локти в стол, еще с минуту мерился с Кевином взглядом, потом снова рассмеялся и покачал головой.

– Не врубаешься, да? – сказал он, потянувшись за кружкой. – Нихрена не сечешь – глотаешь все, что пихают тебе в глотку, и веришь, что вечно будешь как сыр в масле кататься. Погляжу я на твою физиономию…

– Совсем упился, – сказала Джеки.

Кевин и Шай никогда толком не ладили, но подтекста я явно не улавливал. Словно слушал радио с сильными помехами: общий тон различал, а разобраться, что творится, не мог и не понимал, что эти помехи вызывает – двадцать два года или восемь кружек. Я держал рот на замке, а ухо востро.

Шай с негромким стуком поставил кружку.

– Я тебе скажу, почему Лавери не спускает денежки на модные квартиры. Когда он их достроит, покупать их будет некому. Наша страна вот-вот вылетит в трубу. Она на краю обрыва и вот-вот ухнет вниз со страшной скоростью.

– Ну не будет квартир, подумаешь. – Кевин пожал плечами. – Ма о понаехавших яппи побрюзжать не сможет.

– Яппи – твой хлеб с маслом, приятель. Вымрут они – и тебе конец. Кто будет покупать навороченные телики, если все окажутся на пособии? Как жить мальчику по вызову, если все папики обнищают?

Джеки шлепнула Шая по руке:

– Ну-ка, прекрати! Пакость какая!

Кармела заслонила ладонью лицо и без всякой надобности одними губами пояснила мне, словно извиняясь: “Пьянь”, хотя сама выдула три “Бэбишама” и прикрыла рот не с той стороны. Шай проигнорировал обеих.

– Эта страна держится на дерьме и рекламе. Один пинок – и она рухнет, и пинок этот близок.

– Не понимаю, что тебя так радует, – угрюмо сказал Кевин. Он тоже выпил лишнего, но вместо того, чтобы стать агрессивнее, замкнулся в себе и горбился над столом, уныло уставившись в кружку. – Если будет обвал, ты рухнешь вместе со всеми нами.

Шай с улыбкой покачал головой:

– Нет уж, приятель, не надейтесь. У меня есть план.

– Планы у тебя всегда есть. И куда они тебя привели?

Джеки шумно вздохнула.

– Стоит славная погодка… – напела она мне.[22]22
  Песня Луи Армстронга.


[Закрыть]

– В этот раз все иначе, – сказал Шай.

– Ага, конечно.

– Поглядишь. Вот поглядишь.

– Звучит чудесно, – твердо сказала Кармела, как хозяйка, направляющая званый ужин в нужное русло. Она придвинула стул ближе к столу, выпрямила спину и держала стакан, изящно оттопырив мизинец. – Почему бы тебе не рассказать о своем плане поподробнее?

Через мгновение Шай перевел взгляд на нее, развалился на стуле и засмеялся.

– Ох, Мелли, – сказал он, – ты одна всегда умела меня приструнить. Представьте себе, когда я был тупым подростком, наша Кармела так меня отлупила, что я из дома едва не сбежал, а все потому, что я обозвал Трейси Лонг шлюхой.

– И поделом, – чинно сказала Кармела. – О девочках так не говорят.

– Да уж, я заслужил. Мелли, эти балбесы тебя не ценят. Держись меня, девочка. Со мной далеко пойдешь.

– Куда? – спросил Кевин. – За пособием по безработице?

Шай не без труда сфокусировал взгляд на Кевине.

– Вот чего тебе не говорят. Во времена бума все большие возможности достаются большим шишкам. Рабочий человек может заработать на хлеб, но богатеют только богачи.

– А рабочий человек может спокойно выпить и дружески поболтать со своими братьями и сестрами? – спросила Джеки.

– Когда все рушится, любой, у кого есть мозги и план, может разжиться обломками. А у меня есть и то и другое.

Когда-то Шай, наклонившись поближе к зеркалу, чтобы гладко зачесать волосы назад, говорил: “Я вечером на свиданку”, но никогда не рассказывал с кем; или: “Еще пару шекелей заработал, Мелли, купи мороженого себе и Джеки”, а откуда деньги, мы никогда не узнавали.

– Старая песня, – сказал я. – Так и будешь весь вечер нас намеками дразнить, а?

Шай уставился на меня; я ответил широкой невинной улыбкой.

– Фрэнсис, – сказал он. – Наш человек в системе. Какое тебе дело, чем промышляет бунтарь вроде меня?

– Как насчет братской любви?

– Думаешь, я вам мозги канифолю. Хочешь кайфануть от того, что в очередной раз меня уделал. Я велосипедный магазин покупаю. Что, съел? – И Шай даже слегка покраснел от гордости.

Кевин фыркнул. Вздернутые брови Джеки задрались еще выше.

– Молодчина, – сказала она. – Наш Шай – предприниматель, вот это да!

– Ну-ну, – сказал я. – Когда станешь Дональдом Трампом от мира велосипедов, буду брать горные велики только у тебя.

– Конахи в следующем году на пенсию выходит, а сынку его этот бизнес нахрен не сдался, он понтовыми тачками торгует, велосипеды ему не по чину. Так что Конахи дал мне право преимущественной покупки.

Кевин вынырнул из уныния, поднял взгляд от кружки.

– И где ты собираешься взять бабки? – спросил он.

Глаза Шая блеснули огнем, и стало понятно, что находили в нем девчонки.

– Половина у меня уже есть, я на это давно коплю. Банк даст остальное. Они сейчас жестят с кредитами – знают, что впереди черные времена, как и Лавери, – но я успел подсуетиться. Ровно через год, ребятки, я буду рантье.

– Молодец, – сказала Кармела, но в ее голосе слышалась какая-то уклончивость. – Просто здорово. Так держать.

Шай отхлебнул пива и напустил на себя равнодушный вид, но уголки рта подрагивали в улыбке.

– Вот я и говорю Кевину: нечего всю жизнь горбатиться на дядю. Чего-то добиться можно, только если сам себе начальник. Отвечаю за базар.

– И что? – спросил Кевин. – Если ты действительно прав и страна вылетит в трубу или еще куда, ты же вылетишь вместе с ней.

– Вот тут ты ошибаешься, приятель. Когда нынешние буржуи докумекают, что они в заднице, тогда-то я и получу свой шанс. В восьмидесятые ни у кого из наших знакомых не было денег на машину. Как мы обходились? На великах. Как только пузырь лопнет, папочка больше не сможет покупать своим маленьким сокровищам “БМВ”, чтобы проехать полмили до школы. Тут-то они и постучат в мою дверь. Жду не дождусь – охота посмотреть на рожи этих мелких ублюдков.

– Как скажешь, – буркнул Кевин. – Нет, это замечательно, правда. – Он снова уставился в кружку.

– А жить, получается, над магазином надо? – спросила Кармела.

Шай взглянул на нее, и что-то неуловимое пробежало между ними.

– Придется.

– И работать весь день. Никакого тебе больше гибкого графика.

– Мелли, – сказал Шай уже намного мягче. – Все будет в порядке. Конахи уходит только через несколько месяцев. К тому времени…

Кармела коротко вдохнула и кивнула, словно собираясь с духом.

– Конечно, – сказала она почти беззвучно и поднесла стакан к губам.

– Точно тебе говорю. Не беспокойся.

– Да нет, ты прав. Бог свидетель, ты заслужил свой шанс. Последнее время по тебе, конечно, видно было, что ты что-то затеваешь, просто я не… Очень рада за тебя. Поздравляю.

– Кармела, – сказал Шай, – посмотри на меня. Разве я могу с тобой так поступить?

– Эй, – сказала Джеки. – Что за дела?

Шай потянулся к стакану Кармелы и пальцем опустил его, чтобы видеть ее лицо. Я впервые видел, чтобы он нежничал, и меня такое зрелище успокоило еще меньше, чем Кармелу.

– Послушай. Все доктора сказали – несколько месяцев, максимум полгода. Когда я куплю, он будет в приюте или в кресле, в общем, слишком слаб, чтоб натворить делов.

– Прости нас, Господи, – тихо сказала Кармела. – Будем надеяться…

– Что происходит? – спросил я.

На меня без выражения уставились два пары одинаковых голубых глаз. Я впервые увидел, как похожи Шай с Кармелой.

– Стало быть, па до сих пор бьет маму?

Резкая судорога электрическим разрядом прокатилась по столу, все четверо еле слышно втянули в себя воздух.

– Занимайся своими делами, – сказал Шай, – а мы займемся своими.

– А кто тебя в долбаные спикеры выбрал?

– Просто лучше, чтобы кто-то был рядом, – сказала Кармела. – На случай, если па упадет.

– Джеки говорила, что все прекратилось, – сказал я. – Много лет назад.

– Сколько тебе повторять, Джеки понятия не имеет, – сказал Шай. – Вы все вообще никогда ничего не знали. Так что отвали.

– Знаешь что? Мне малость поднадоела твоя манера делать вид, что ты единственный, кому доставалось от папаши.

Все затаили дыхание. Шай тихо и неприятно рассмеялся.

– По-твоему, тебе от него доставалось? – спросил он.

– Могу шрамы показать. Мы с тобой в одном доме жили, приятель, забыл? Разница между нами только в том, что я теперь большой мальчик и не скулю о своих обидах каждые пять минут.

– Тебе, дружок, ни хрена не доставалось. Ни хрена. И в одном доме мы не жили ни единого дня. Ты в роскоши купался – ты, Джеки и Кевин – по сравнению с тем, что было у нас с Кармелой.

– Только не говори, что я легко отделался, – сказал я.

Кармела метала в Шая убийственные взгляды, но тот не замечал, уставившись на меня.

– Зажравшиеся баловни – вот вы кто, все трое. Думаете, вам тяжко пришлось? Это мы еще постарались, чтобы вы никогда не узнали, что такое настоящая беда.

– Хочешь, попроси у бармена рулетку, – сказал я. – Померяемся шрамами, или членами, или из-за чего тебя, блин, так скрутило. А можем провести вечер поприятней, если ты придержишь свой комплекс мученика и не будешь втирать мне, какая у меня была жизнь.

– Здорово завернул. Ты же всегда считал себя умнее нас всех?

– Только умнее тебя, солнышко. Я привык полагаться на факты.

– И с чего же ты умнее нас? Только потому, что мы с Кармелой бросили школу, как только нам шестнадцать стукнуло? Думаешь, нам мозгов не хватило на учебу? – Шай подался вперед, вцепившись в край стола, его скулы пошли горячечно-красными пятнами. – Кому-то надо было деньги в дом носить, раз папаша не чесался. Вам на еду. Вам троим на учебники, на форму, на школу…

– Господи, – пробубнил Кевин своей кружке. – Понеслось.

– Без меня не стать бы тебе копом. Ни хрена бы из тебя не вышло. Думал, я для красного словца сказал, что умру за семью? Я, считай, за вас чуть не умер. Образованием пожертвовал, отказался от всех надежд…

Я приподнял бровь:

– А то бы преподом в колледже заделался? Не смеши. Ни хрена ты не потерял.

– Я никогда не узнаю, что потерял. А ты сам от чего отказался? Что получила от тебя эта семья? Назови хоть что-нибудь. Одно.

– Эта проклятая семья отняла у меня Рози Дейли, – сказал я.

Повисла глубокая, ледяная тишина. Все уставились на меня; Джеки поднесла стакан к губам, да так и застыла с приоткрытым ртом. До меня постепенно дошло, что я стою, чуть покачиваясь, что мой голос звучит на грани рева.