Текст книги "Почти непридуманные истории для взрослых"

English couple

[3]3
  Английская пара (англ.).


[Закрыть]

Со стороны, конечно, может показаться, что все у них ладно, они даже за руку вместе ходят. Если она не берет палочку, то ей нужно на кого-то опираться. Они могли бы спокойно сойти за пару живущих душа в душу пенсионеров.

Тут правда лишь в слове «пара». Между ними ничего больше нет, кроме тихой ненависти, недовольства друг другом и обреченности.

Она не готовит ему – покупает консервы и полуфабрикаты. Вываливает брезгливо в миску разноцветное нечто и ставит разогревать в микроволновку.

Он так же без удовольствия ест. Она отворачивается, чтобы не видеть, как жирная капля медленно спускается из уголка его узких губ к подбородку. Ей хочется закрыть уши, чтобы не слышать чавкающий звук от зубного протеза, который он достанет и облизнет после еды.

И так изо дня в день, утром, в обед и вечером.

Она разложит перед завтраком свои таблетки и спрей от астмы, он цыкнет, мол, весь стол заняла.

Они исправно ездят отдыхать на юг несколько раз в год по две недели, но в море не купаются. Сидят у бассейна молча каждый со своей книгой.

Обычно берут по две книги на каждого, чтобы было чем заполнить день. Она читает и улыбается: море любви, интриги, столько испытаний и счастья, невозможно оторваться. Он погружен в историю жизни Наполеона Бонапарта, это был настоящий герой, таких больше не осталось на земле, нет.

Спать идут за руку, поддерживая друг друга. Он бубнит себе под нос что-то про слишком обильный ужин, она вздыхает.

Ее тягостный вздох это почти отдельный персонаж, который живет внутри нее полвека и никак не вырвется наружу криком, болью, истерикой, а выходит безмолвным намеком – астмой.

А когда-то они кружили в танце в одном из баров Лондона во времена Элвиса. Потом шли домой пешком целый час, курили и целовались на мосту через Темзу.

Это было давно и не про них.

Последние годы они почти не разговаривают. А зачем? У каждого свой мир книг, воспоминаний и страхов, своя комната и своя кровать. Сколько еще осталось таких совместных дней, одному Богу известно.

Киевский вокзал

Каждый раз, случайно или не случайно оказавшись на Киевском вокзале, я невольно вспоминаю историю, которая произошла со мной более двадцати лет тому назад. Это была, безусловно, история любви, которая настигает человека неожиданно, в самом неподходящем месте в неподходящее время.

Такие истории не длятся долго, но становятся самыми яркими событиями жизни.

Мне было двадцать два. Жизнь представлялась светлой и радостной несмотря на то, что я обитала в очень стесненных условиях в комнате в общежитии. После окончания Харьковского педагогического института по специализации «русский язык и литература» я была несказанно рада, получив место учителя в подмосковной школе.

Моя родная тетя жила в Москве одна в трехкомнатной квартире и звала меня к себе. Конечно, мне хотелось обжиться в столице русской речи, но с тетушкой у нас отношения не заладились, да и работу в Москве без прописки найти сложно. А вот учительницей в поселковую школу с окладом в 80 рублей меня взяли с радостью. Директору я понравилась, но остальная часть учительского коллектива считала меня синим чулком, лимитчицей и тихоней.

Они были уверены, что я не справлюсь со старшеклассниками. Как ни странно, 9-й класс ко мне отнесся если не с любовью, то по крайней мере с уважением. И даже самый шумный 10-й класс был укрощен моим тихим голосом и плавностью речи. Кричать я по сей день так и не научилась. Все дни с утра до вечера проводила в школе, взяв классное руководство в 9-м классе.

Домой приходила уставшая и, съев булочку с кефиром, садилась за проверку домашнего задания. Ложилась уже за полночь в свою холодную узкую кровать и даже не задумывалась перед сном, а нужно ли мне все это, устраивает ли меня такая жизнь? Правильно ли я сделала выбор, посвящая свои молодые годы этому нелегкому труду? Я просто ложилась, поворачивалась к стене и, подминая под себя подушку, засыпала. Нередко снилось, будто я несу домой непроверенную стопку тетрадей и вдруг налетает ветер. Тетради разлетаются, падают в лужи. Собираю их и плачу: «Что же я завтра детям скажу?!» Сажусь прямо на ступеньки школы, перебираю промокшие грязные тетрадки, открываю первую попавшуюся и на самой первой странице читаю: «Женя, я тебя люблю».

Предательски звенит будильник, выдергивая меня из сна. Шесть утра. Я бегу умываться по коридору общежития. На плече маленькое вафельное полотенце, в руках кусок мыла. Тороплюсь в надежде оказаться первой. Но нет. К умывальнику уже выстроилась очередь.

Пью крепкий чай. Поправляю длинную зеленую юбку в большую серую клетку, застегиваю синий плащ и выбегаю. Отклонившись от темы урока, с удовольствием рассказываю детям про Гумилева и Ахматову, о других писателях Серебряного века. Раздав листочки с переписанными от руки стихами Николая Гумилева, я предложила им прочесть самые главные строки о любви.

– Любви к Родине? – спросил кто-то с задней парты.

– Ну почему же? Любви к женщине.

Ребята захихикали, щеки девочек покрылись румянцем.

Вечером я обнаружила в почтовом ящике письмо из Харькова от бывшей своей одноклассницы Тани Петушко о том, как после окончания техникума легкой промышленности она работает на базе кожгалантереи, что иногда импорт завозят, сумки, перчатки югославские, обувь. По вечерам они с Ленкой Власовой на дискотеки ходят. Про парней писала, что у нее уже третий. Мамка, если узнает, что она с ним спит, убьет, конечно, но ей так нравится! Я читала, невольно исправляя ошибки красной ручкой. В конце листа поставила двойку, отложила письмо в сторону и почему-то заплакала.

Мне вдруг показалось, что, несмотря на сотню детей, которые меня уважают и называют по имени и отчеству, я бесконечно одинока. Захотелось на один день стать Танькой, ходить по базе кожгалантереи, выбирая себе модные обновки, а вечером, густо накрасившись, пойти на танцы, стоять в углу с подружками, курить и громко смеяться. А потом танцевать медляк с высоким парнем с выкрашенной челкой и в ту же ночь с ним переспать. «Жень! У тебя на плите что-то сгорело!» – закричала моя соседка по общежитию, я сунула письмо в карман фартука и побежала на кухню. В пятницу вечером решила съездить к тете в Москву. В субботу у нее намечался день рождения, и она пригласила на пироги. Прихватила с собой тетрадки, чтобы за выходные успеть проверить, и села на электричку до Киевского вокзала.

Напротив меня расположился парень лет двадцати шести – двадцати восьми, а рядом с ним приткнулся пьяненький мужичонка, от которого за версту несло перегаром. Под монотонный перестук колес мужичонка засыпал и заваливался на парня, просыпался, извинялся, икая, потом снова ронял голову на плечо молодого человека.

Я наблюдала эту картину и невольно улыбалась. Другой бы брезгливо оттолкнул пьяного или пересел. А этот молодой человек так и вез его у себя на плече до самой остановки.

Выйдя из вагона, я нырнула в людской поток. Парень нагнал меня у самого входа в здание вокзала.

– А ты что, учителка?

– Да. Заметно?

Он посмотрел на пачку тетрадей под мышкой.

– Заметно.

Мы разговорились и познакомились. Он рассказал, сколько ему лет, что он работает в Москве, а ездил в Серпухов на объект в командировку. Я деловито кивала.

Он попросил номер моего телефона, но у меня не было телефона. Мы смотрели друг на друга, улыбались, а потом я сказала:

– Мне пора.

– И мне.

– Приятно было познакомиться.

– И мне.

Последующие дни я вспоминала об этом случайном, ничего не обещающем знакомстве, и у меня было просто хорошо на душе. А через две недели прямо посреди урока он открыл дверь моего кабинета. В длинном стильном черном пальто, небрежно замотанный красным шарфом, с модной стрижкой, он походил на актера зарубежного кинофильма.

– Можно тебя на минуточку?

Что началось в классе! Мой 10-й «Б» свистел, хлопал в ладоши и улюлюкал. Раскрасневшаяся, я вышла в коридор:

– Вот тебе ключи от комнаты. За углом школы общежитие. Подожди меня там. Через 20 минут буду.

– И ты вот так запросто отдаешь малознакомому человеку ключ от комнаты? А вдруг я что-нибудь украду и сбегу?

Я засмеялась:

– Ну и укради. Кроме тетрадок, ничего ценного там нет.

Когда я наконец-то утихомирила детей, прозвенел звонок. По ступенькам я не бежала – летела. Отдышавшись, вошла в комнату. Он стоял у окна и смотрел во двор на груду металлолома. «Живописнее» вида из окна в моей жизни, слава богу, потом никогда больше не было.

– Как ты меня нашел, ведь я не сказала, ни в каком поселке живу, ни в какой школе работаю?

– Я запомнил, на какой станции ты вошла. А дальше обошел все три школы поселка. В третьей тебя и нашел, все просто. Можно я тебя поцелую?

– А зачем? – спросила я.

– Затем, что мне очень хочется это сделать.

Я ничего не ответила.

Он расстегивал дрожащими пальцами пуговицы на блузке, разоблачая мой девичий хлопчатобумажный бюстгальтер, а меня почему-то ничего не смущало. Наверное, я просто влюбилась. И только когда мы уже сидели за столом, пили чай и я разглядывала его красивые длинные пальцы, сверкнуло на солнце обручальное кольцо. И как же я его раньше не заметила?

Он поймал мой взгляд:

– Я женат, сыну три года.

Тогда я не знала мужчин, и уж тем более не знала, что такое женатые мужчины. Он сказал несколько слов о жене, и я сразу поверила, что он ее не любит, а живет в семье ради сына, у которого слабое здоровье, носовые кровотечения и его жизни время от времени угрожает опасность.

Спустя многие годы я потом не раз сталкивалась с подобными объяснениями мужской неверности. Почему-то никто ни разу не сказал правду, примерно такую: жену люблю, детей люблю и никогда не брошу. Просто захотелось чего-то новенького, как после черной икры вдруг тянет на черный хлеб и отварную картошечку.

Тот факт, что Андрей оказался женат, придавало нашей истории какую-то трагичность, романтизм и восхитительную неопределенность. Он приезжал ко мне на первой пятичасовой электричке. Мы набрасывались друг на друга и любили словно в последний раз. В 7.30 он убегал, чтобы успеть на работу в Москву, а я пила чай и, счастливая, неслась в школу. Ученики и учителя перешептывались – мне было все равно. Я была влюблена.

Однажды он сказал, что твердо решил уйти от жены и мы будем жить вместе. Я прыгала от счастья. Но через неделю он плакался на моем плече, что жена, узнав об этом, вскрыла себе вены, а его мать заявила, что не захочет его больше знать, если он посмеет бросить семью.

А потом он неожиданно исчез. Просто однажды не приехал – и всё. Я ждала его и места себе не находила. Он не приехал ни через день, ни через неделю. Что-то случилось, что-то случилось, что-то случилось… – крутилось в голове. Мобильные телефоны появятся только через десятилетие, городского у него, как и у меня, не было. И тогда я поехала в Москву и через адресное бюро отыскала адрес его матери.

Мне открыла дверь ухоженная пышнотелая женщина, выкрашенная гидроперитом, в больших бигудях, торчащих из-под косынки в горох.

– Я знала, что ты придешь, – сказала она мне с порога.

– Скажите одно, он жив? – спросила я.

– Жив! И более того, у него все хорошо, у него прекрасная жена и дружная семья. Милочка, все мужчины одинаковы, уж поверьте мне. Да, и еще, его жена ждет второго ребенка.

Ноги стали ватными, голова закружилась, еще одно ее «ободряющее» слово, и показалось, я потеряю сознание. Но я улыбнулась и сказала:

– А, может, я тоже жду…

Хлопнув дверью, сбежала по лестнице, оставив несостоявшуюся свекровь наедине с ее победой-поражением. Внизу опустилась на ступеньки и разрыдалась.

– Угостить папироской? – спросил проходящий мимо бомж.

– А давай!

Я закурила впервые в жизни и закашлялась. Бомж рассмеялся:

– Вот дуреха! Водки хошь? А перепихнуться на чердаке? Там тепло.

– Да ну тебя, – и выбежала из этого подъезда прочь.

Дома я все рассказала маме, которая приехала с Украины погостить у тетки. Она ничуть мне не посочувствовала, а, напротив, очень прагматично все объяснила:

– Даже не думай реветь – он просто тобой воспользовался. Жена секса ему не дает, вот он с тобой и спал.

Может быть, от того, что ее объяснение было настолько банальным, я как-то быстро успокоилась. Через месяц тетя меня забрала к себе и помогла устроиться в школу в соседнем дворе. На этом и закончилась бы история моей любви, если бы несколько дней назад я случайно не встретила его снова спустя 22 года на том же месте, где мы и познакомились.

Впоследствии став журналисткой, я брала интервью у одной пожилой светской дамы, которая не пожелала тащиться в город ради трех строчек о ее жизни в модном глянцевом журнале. Интервью переросло в чаепитие. Дама оказалась не только интеллигентным человеком, но и восхитительным собеседником.

– Ну а первую любовь свою помните? – спросила я.

– Конечно! А как же! Она на то и первая, чтобы ее помнить всю жизнь. Я тогда работала учительницей в деревенской школе. Он был женат и старше меня на пять лет.

Знакомый сюжет! Уже под вечер, опрокинув по паре рюмочек смородиновой самопальной настойки, мы хохотали, обсуждая светские сплетни. Ее муж подвез меня к электричке, и через час я вышла на перроне Киевского вокзала. Каково же было мое удивление, когда я увидела Андрея! Мы, как оказалось, ехали с ним в одной электричке, в одном вагоне. Сердце, как ни странно, не забилось быстрее, душа не заныла, но подойти захотелось, ведь жизнь так скудна на сюжеты. Пересилив легкое волнение, спросила:

– Молодой человек, вы меня не узнаете?

– Нет, простите, я вас не знаю.

– Совсем не узнаете?

– Перестаньте играть со мной в прятки и представьтесь, наконец.

– Ну вот, – сказала я кокетливо, изображая легкую обиду, – в пять утра ко мне бегал, а теперь даже не узнает.

– Боже мой, – воскликнул он, – как ты изменилась!

– Надеюсь, в лучшую сторону? – кокетничала я.

Он схватил меня за руку:

– Женечка! Это совершенно невероятная случайность! Пойдем куда-нибудь, поговорим в спокойном месте.

Мы сидели в ресторане рядом с вокзалом, он рассказывал, что давно живет за границей, в Москве бывает редко, в последний визит полгода назад сильно заболел двусторонним воспалением легких… «И тогда мать, сидя у моей кровати в больнице, говорила, что ее Бог наказывает. А я ведь тебя искал. Мне пришлось без предупреждения уехать в Куйбышев, мать просила побыть с больным дядькой. Взял отпуск и уехал. Я знал, что ты будешь страшно переживать, но был абсолютно уверен, что, когда мы снова увидимся, ты меня поймешь и простишь. Приехал через месяц, а мне твои барышни сказали, что ты уехала в неизвестном направлении. А лет десять тому назад, когда мать тяжело заболела, она рассказала мне всю правду, что ты меня искала, что приходила к ней и была беременна. Ты замужем?»

– Да, я замужем, и у меня взрослый сын.

– Когда он родился?

– Андрюша, это не твой сын. А ты? Ты-то как? У тебя двое детей?

– Нет, почему ты так решила?

– Мне твоя мама сказала, когда я приходила, что ты вернулся к жене, она ждет второго ребенка и вы счастливы.

– Да-а-а… вот какие интересные вещи узнаешь спустя двадцать с лишним лет о своих близких, – сказал он, посерьезнев.

Телефонами мы не обменялись.

– Раз мы встретились второй раз, встретимся и третий, – пошутила я.

– Ты учителка до сих пор?

– Учителка, учителка…

Слава богу, он бывает в России редко и не знает, что я довольно известный человек и найти меня при желании не так уж и сложно. Каково же было мое удивление, когда к нам в издательство пришли несколько человек дать интервью на тему «Русские за границей». Среди них был Андрей.

– Ну что, учителка, поговорим?

Велогонка

Первый велосипед у меня появился, когда мне было года четыре. Хорошо помню, как мамочка с папочкой спорили, какой велосипед покупать – трехколесный или двухколесный с двумя маленькими съемными колесиками. Мама была за трехколесный, он безопаснее. Но папа был против – несерьезно.

Когда мне привезли двухколесный велосипед, я визжал от радости. Сел на него, но тут же упал. Сел снова, проехал немного и опять упал. Через два дня я уже обгонял соседского Пашку, а ему было восемь.

Я лучше всех катался у нас во дворе. В 14 я легко скакал на заднем колесе и делал такие трюки, которые никто не мог сделать.

Сейчас мне 23, и я участвую в велогонке.

В нашей группе 20 человек. Тренировки три раза в неделю по три часа. Сложно, конечно, но никто не жалуется. Соревнования назначили на 14 октября. Думаю, я приду третьим.

Первым точно придет Жак. Он бывший чемпион Франции среди юниоров, и у него гипертрофированная жажда победы. Вторым наверняка придет Льюис. Он бразилец. На соревнованиях за него всегда болеет его девушка, и он очень старается стать первым. Но, к сожалению, это почти невозможно, потому что есть Жак, а Жак всегда первый. Третьим приду я. У меня нет девушки, которой надо доказывать, что я лучший, и я не бывший чемпион Франции.

И вот день соревнований. Дороги в окрестностях перекрыты, пробки жуткие.

На старт. Внимание. Марш!

Я кручу педали руками. Педали впереди прямо перед носом. Велосипед у меня длинный и особенный. У каждого из нас необычные велосипеды, сделанные индивидуально. Дело в том, что это соревнование инвалидов. Я еду лежа, а педали кручу руками. У меня парализована нижняя часть туловища. У Жака ампутированы обе ноги по самую задницу. У Льюиса ноги заканчиваются чуть выше колен. Самый крупный из нас Давид, он новичок, и велосипед у него такой же, как у меня.

Я обогнал сначала Люка, у него церебральный паралич. Он для удовольствия участвует, и поэтому для него победа это само участие. Впрочем, как для всех нас.

На третьем круге обгоняю Льюиса. У него руки в крови. Он не педали крутит, а колеса своего автотранспорта, похожего на гоночное инвалидное кресло.

Жак в поту идет первым, я – вторым. Позади меня Саманта в лежачем, у нее парализованы ноги, зато руки как у приличного качка. На тренировках она упражняется с гантелями. Если бы не дурацкий дальний свет фар на трассе, который ослепил ее, она не потеряла бы пять лет назад управление автомобилем и сейчас ходила бы на каблучках в мини-юбке, и все мужчины оборачивались ей вслед.

Теперь мужчины кричат: «Саманта, давай!!!» Муж орет во все горло, болеет за нее, а она крутит педали сильными мускулистыми руками и обгоняет меня.

Жаку когда-то не повезло. На черной трассе в туман сзади в него врезался на полной скорости сноубордист, прямо под колени. Кости были просто раздроблены. Ноги собрали по частям, но ничего не прижилось, началась гангрена, и Жаку отпилили их по самое мужское достоинство.

Александру нет еще восемнадцати. Он сильно комплексовал, когда пришел к нам первый раз. Говорил, что не сможет, руки слабые, одной ноги нет. Ничего. Знаете, как у него теперь светится лицо, когда он пересаживается с инвалидного кресла на велосипед? Родители принесли его первый раз на тренировку на руках. Парень был болен, в сильной депрессии. Теперь он полон жизни.

Я не смогу рассказать, что случилось со мной. Первый год после аварии я часто пытался вспомнить, как же все произошло? Но память будто ампутировала тот жуткий момент. Помню, как я торопился. На автостраде, ближе к Милану, мой мотоцикл подрезала шестерка БМВ. Дальше ничего не помню. Потом месяцы в госпитале и приговор врачей – я никогда не смогу ходить.

Первым пришел Льюис. Его девушка что-то кричала по-португальски и прыгала от радости. Он был счастлив. Без ног.

Вторым пришел Жак. Это было поражение, которое еще больше его подстегнуло. Теперь у него, бесспорно, есть стимул к дальнейшим тренировкам, ведь он должен быть первым.

Я пришел третьим. Весь взмыленный, руки устали.

Нас наградили медалями и денежными сертификатами. Льюису дали пять тысяч евро, Жаку – три тысячи и мне тысячу. Ко мне подошла молоденькая девушка с красивыми ногами и сказала: «Вчера меня бросил парень, и я не хотела жить. А сегодня понимаю, что это была такая чепуха…»

Marusya

18 августа 1987 года, Женева

Мне 19 лет, в ноябре будет 20. Меня зовут Маруся Мунис. Дурацкое имя, не правда ли? Отец дал мне это имя после поездки в Россию. Он преподает в университете славянскую культуру. Ничего привлекательного в их культуре не нахожу.

Кто-то мне подсказал, что это хорошо – вести дневник и записывать свои мысли. И правда, его пишу только я и читаю только я. Не нужно ни с кем делиться.

Сегодня ко мне на автобусной остановке подошел мужчина. У него был странный вид. Когда он со мной заговорил, мне показалось, что я его знаю, может быть, раньше где-то встречались. Его зовут Серж. Ему 29 лет. Дал свой телефон, попросил позвонить. Сказал, что у меня красивые глаза. Дома целый день рассматривала в зеркале глаза. Ничего особенного в них не нашла. Накрасилась. Тушь комочками. Надо купить новую.

20 августа 1987 года

Три раза набирала его номер и бросала трубку. Так и не решилась с ним поговорить.

Завтра день рождения моей мамы. Что ей подарить, не знаю, у нее все есть. Наверное, куплю шелковый шарфик.

21 августа 1987 года

Серж позвонил сам. Сказал, что это секрет, как он нашел мой номер. Мне было приятно. Рассказал, что в городе будет еще месяц, потом уезжает работать в другую страну. Предложил встретиться на набережной в 7 вечера. Паникую. Нужно придумать, что надеть. Тушь! Купить срочно!

23 августа 1987 года, 5 часов утра

Что со мной?! Ничего не понимаю! У меня кружится голова. Проболтали с Сержем 9 часов подряд. Набережная, кафе, его комната. Как я могла себе такое позволить!!!

Тушь купить так и не успела. Пришлось накраситься старой. На колготках пошла стрелка. Я выглядела чудовищно. А он говорил, что я самая красивая девушка на свете!

У него большие руки. Сказал, что он геолог, еще месяц будет работать в Вале́, проводить какие-то исследования, а потом уезжает в Америку. Это так далеко! Зачем? – говорю. – Работа. – А зачем тогда меня позвал? – говорю. – Понравилась, – говорит.

1 сентября 1987 года

Взяли с Сержем лодку с мотором на причале. Катались часа три. Весело. Сумку уронила в воду, дневник весь намок. Сушила его утюгом. Хочется петь!

Спрашиваю: а ты английский знаешь, как ты в Америку поедешь? Он смеется: знаю! Проводил до самых дверей, но ко мне не пошел. Мне завтра рано вставать.

Он красивый. Глаза голубые, волосы светлые, вьются. Похож на голливудскую звезду. Сказал, что мама у него русская, отец американец, а французский так хорошо знает со школы. По-моему он инопланетянин или агент КГБ.

1 октября 1987 года

Он уехал. Сказал, что приедет через два месяца и мы поженимся. Пока не знаю, радоваться или грустить, и ничего не понимаю.

За месяц столько всего произошло! Встречались перед его отъездом каждый день. Сентябрь был таким теплым. Серж носил меня на руках, срывал цветы с клумб в парке Perle du Lac, падал на колени, дарил мне их. Очень смешно и романтично. Я столько не смеялась за всю свою жизнь, как за этот месяц. Один раз занимались любовью в Gardin Botanic в большом павильоне тропических растений.

Так легко с Сержем. Ничего, скоро он вернется и все будет хорошо!

– Надо же, – говорит, – мою бабушку звали Маруся, Мария.

– Так как все-таки, Мария или Маруся? – спрашиваю.

– Это одно и то же, – говорит.

2 октября 1987 года

В институт не пошла, плохо себя чувствую.

5 октября 1987 года

Взяла больничный. Грустно. Голова кружится. Ничего не могу делать.

Серж не звонил.

10 октября 1987 года

Серж не звонит. Сказал тогда, что как устроится, позвонит. Может, что-то случилось? Где он? Что с ним? Реву каждый день.

1 ноября 1987 года

Ходила в госпиталь. Сдала анализы. Я беременна. Рассказала все матери. Она орала. Потом ревела. Как мне быть? – говорю. Она сказала, что поговорит с тетей Майей, пойдем делать аборт. Майя дежурит в приемном отделении скорой помощи сутки через трое и обо всем договорится.

13 ноября 1987 года

Мой день рождения. Заснула в 6 вечера. В 8 пришла мать, разбудила и подарила клетчатое платье. Пусть сама его носит. Не хочу никого видеть. Завтра иду на аборт.

14 ноября 1987 года

Долго сидела в госпитале. Думала. А вдруг я сделаю аборт, а завтра приедет Серж. Что я ему скажу? А потом я развернулась и ушла домой. Дома спала, читала учебник по экономике. И посчитала, когда родится ребенок. В середине июня. Жара будет, экзамены…

Ничего. Ненавижу Сержа. Если когда-нибудь встретимся, про ребенка ничего не скажу.

Экзамен не сдала. Вырвало прямо на ступеньках института. Козел! Вспоминаю, как мы на лодке катались.

Отца переводят на работу в Цюрих. Через две недели переезжаем.

2 февраля 1988 года, Цюрих

Ребенок начал шевелиться.

Все время одна. Сложно. Мать смирилась. Вяжет розовые кофточки. Я ей говорю: кто их носить будет? У меня будет мальчик! А она: а вдруг девочка?

8 марта 1988 года

А ну его к черту этот дневник, не буду больше писать. Перечитала с самого начала, и стало очень грустно. Сегодня, нет, завтра его выброшу!

22 мая 1988 года

Нашла случайно дневник среди моих конспектов, думала, потеряла или выбросила его.

Я огромных размеров. Ноги отекают. Брюки себе сшила.

Доктор назначил на 18 июня. Мать говорит, соленое не ешь, а я ей назло ем и еще больше отекаю.

25 июня 1988 года

Я родила девочку. Красивая. На меня не похожа – вылитый Серж. Ох и намучилась! Если б знала, что роды – это так тяжело, никогда бы не переспала с Сержем. Чудовище! Ненавижу!

26 июня 1988 года

Я на него больше не обижаюсь. А вдруг он умер? А вдруг не умер, но ему плохо?

А нам хорошо. Мне с моей девочкой так хорошо! Назвала Лизой. Вот она, лежит рядом, такая беленькая, с перевязочками на ручках и пухлыми губками.

15 июля 1988 года

Жара. Лиза все время спит. Мы гуляем по набережной. Она хорошо ест. Такая милая, совсем меня не беспокоит. С ней так хорошо! Я ей все время что-нибудь рассказываю, даже если она ничего сейчас не понимает. Мне просто хочется с кем-нибудь поговорить.

10 августа 1988 года

Отец с матерью почти не помогают, хорошо хоть из дома не гонят и счета все оплачивают. К друзьям своим меня теперь не берут и соседей сторонятся, чтобы вопросов лишних не задавали. Мать-одиночка, мать-одиночка…

Отец сказал, мне пора выходить на работу, в ясли детей берут с трех месяцев. Сержа почти не вспоминаю. А когда вспоминаю, плачу. Мать говорит, что я дура, что он наверняка с другой. Может, говорит, хоть из твоей дочери что-нибудь получится.

Вчера мне приснился Серж. Он улыбался: вот видишь, ты не верила, что я приеду, а я приехал. Потом уходит, машет мне рукой, я бегу за ним, падаю и просыпаюсь.

25 июня 1989 года

Лизе годик. Не могу поверить!

Пригласили соседей. Подарили одежду и погремушки. Из всех подарков Лиза выбрала маленькую лодочку. Весь день с ней играла, а вечером пускала ее в ванне.

1 июля 1989 года

Родители смотрели за Лизой, а меня пригласил соседский парень на вечеринку. Ну и напились же все! Чувствовала там себя не в своей тарелке. Танцевала с высоким брюнетом. Обменялись телефонами. Он пытался меня целовать, мне не понравилось. Ушла быстро, хотелось домой к Лизе. Ночью обнимала ее, вкусно пахнущую молоком.

Снова снился Серж. Ничего про него не знаю, даже фамилию его не знаю. Что я ей скажу, когда она подрастет и спросит меня, кто ее отец? У меня есть время сочинить красивую историю про летчика-испытателя. Или скажу правду про геолога. Погиб в экспедиции, спасая товарища.

Вот урод! А говорил, что любит, поженимся. Никогда больше не буду верить мужчинам. Так хочется, чтобы он вернулся. Они похожи с Лизой как две капли воды.

Октябрь 1990 года, Чикаго

«Серж, прости меня, я никогда не смогу иметь детей». Он посмотрел на жену с нежностью: «Ну что ты, не расстраивайся – мы усыновим ребенка. А пока взгляни-ка, что я принес».

В коридоре стояла картонная коробка. Он открыл ее и достал маленького спящего щенка лабрадора. Щенка назвали Кевином. Тамара заботилась о нем, как о собственном дитя.

Щенок рос, грыз тапочки и новый диван. Повсюду оставлял лужи, которые хозяева ему снисходительно прощали. «Теперь у нас настоящая семья!»

Декабрь 1991 года, Чикаго

«Тамара, мне предлагают возглавить проект в Цюрихе. Да, я понимаю, это далеко, ты привязана к своей стране, мы не сможем часто приезжать к твоим родителям. Но это шанс посмотреть мир, что скажешь?» – «Конечно, соглашайся! Когда ты сможешь приступить к работе? – «В феврале».

Февраль 1992 года, Цюрих

– Лиза, осторожней. Ты упадешь!

– Не упаду, я смелая, сильная, как папа.

– Лиза, перестань, погляди на свои колени, все в синяках, девочки не должны быть такими!

23 февраля 1992 года

Нашла свой дневник. Полезла в кладовку и увидела коробку со старыми журналами, и там – он. Перечитала свои короткие заметки.

Родители уехали в Германию. Я осталась с Лизой одна. На праздники привожу Лизу к ним, хоть какая-то помощь. Денег не хватает, но у них не прошу. С работой сложно, диплом я так и не получила. Учиться пойти не могу, нужно работать. А работы почти нет. Три раза в неделю работаю в библиотеке. Лиза просит новые сапожки. Попробую купить в этом месяце.

Ветер сильный. Туман. Комната почти не обогревается. Заболела, сижу на больничном вторую неделю. Может, умереть? А Лиза?

Март 1992 года, Цюрих

«Хочешь еще шампанского, дорогая?» – «Серж, это вторая бутылка, у меня голова кругом». – «Ты сегодня великолепна, ты самая красивая женщина на свете!»

Тамара поправила шелковый шарф и улыбнулась: «Мы самые счастливые, правда?» – «Завтра поедем на Женевский автосалон выбирать тебе машину, как ты хотела. И в первые же выходные – в Баден-Баден. А летом купим лодку и будем по выходным на ней загорать. Неплохая идея, ты не находишь, дорогая?»

5 марта 1992 года, Цюрих

Зачем я вообще живу? Может, отвести Лизу к матери, а самой прыгнуть с моста? Неплохая идея. С моста Пон Бютан, с него все прыгают. Все равно я никому не нужна. Лизе уже почти четыре. С родителями она ладит. Наверное, так я и сделаю.

Два дня холодильник пустой. Лизе купила яблоко, на рынке мне дали морковку и две картошки. Сварила суп. Яблоко разделила на три дня. Хорошо, Лизу кормят в детском саду. Говорят, она ест лучше всех. Здоровая, подвижная девочка.

3 июня 1992 года

«Дорогая, сегодня за тобой заедет агент, и вы поедете смотреть новый дом. Лодку я уже выбрал. Она будет готова к концу месяца».

4 июня 1992 года

Сегодня хозяйка меня предупредила, что больше не желает дожидаться задолженности по оплате за квартиру. Просит освободить помещение к концу месяца.

25 июня 1992 года, 15.30

Цюрих. Озеро. Яхта «Surprise»

«С днем рождения, Серж! – сказала Тамара, целуя мужа в щеку, пахнущую дорогим парфюмом, – сегодня какой-то особенный день, я это чувствую!»

Кевин бегал по яхте, все обнюхивал, лаял на брызги воды и радостно вилял хвостом. Тамара лежала в шезлонге в черном купальнике от Шанель, в шляпе с большими полями и пила шампанское. Серж управлял яхтой. Он поправил белую капитанскую фуражку и улыбнулся: «Жизнь удалась!»