Текст книги "Сердцецветы для охотницы"

Моймир, ища поддержки, посмотрел на жену. Она улыбнулась ему сквозь слезы и кивнула, соглашаясь.

– Я тоже вас люблю, – пролепетала Руслана, давясь слезами, которые все никак не хотели скатываться из глаз.

– Любовь, Руслана, – это ответственность. Родительская или любовь иная – все одно. Быть связанным ею с кем-то – значит сплести запястья нитью судьбы. Потянешь ты, а станет больно нам, – отец снова посмотрел на матушку, и та не выдержала. Захныкала, как ребенок.

Руслана и раньше понимала, какую боль причинила родным своим побегом. Теперь же, видя, как плачет матушка, как трепетно отец гладит ее по растрепанным после бессонной ночи волосам, успокаивая, Руслана с лихвой окунулась в чувство вины. Поэтому она спокойно кивнула, когда отец сказал:

– Из избы ни ногой.

Справедливо. Да и куда ей идти теперь? В Хрустале все сторониться будут да за спиной про колдовство и Борового шептать. Даже Богдана наверняка и парой словечек перекинуться не захочет. А что до других ребят…

– Сегодня в полдень пойдем с отцом к Яромиру, – шаркнув ложкой по дну деревянной тарелки, неожиданно оповестила матушка. На Руслану она не смотрела, как бы давая понять – это решение не обсуждается.

– Зачем? – вскинула голову Руслана. Неужто Яромир что-то про Войко знать может?

В душе затеплилась надежда, но слова отца затушили ее, точно ушат ледяной воды, вылитый на угли.

– Предложим ему сыграть с тобой свадьбу. Он ведь хотел…

– Столько за тобой ходил, а ты все нос воротила! – Бояна с укоризной посмотрела на дочь. – И вот к чему это привело! Лучше бы не ждали ни твоего решения, ни сердцецветов. Ни с того, ни с другого толку нет.

Во рту пересохло, а тело показалось тающим воском. Вот-вот Руслана растечется по лавочке, соскользнет на пол и спрячется в зазорах между досками да в трещинах. Там ей будет и то лучше, нежели с Яромиром. Хотя кривиться уже поздно…

– На Яромира вся надежда, – выразил общую мысль отец. – Больше никто тебя замуж не возьмет после побега Войко и обвинений Некраса… Даже с таким приданым.

– Приданым? – Руслана отодвинула полную тарелку. Она пыталась поймать взгляд отца, но тот под стать матери упрямо на нее не смотрел. – Отец! Откуда у нас деньги? Да и зачем думаете Яромира за большое приданое купить?

– Боюсь, даже если любит он тебя, одними чувствами вопрос не решится, – хмуро качнула головой матушка. – Так что пей молоко, Руслана.

«Пей, пока есть», – поняла она и невольно глянула в небольшое окошко. Сквозь него не было видно ни хлев, ни Рожку, и от этого стало еще больнее. Корова – кормилица семьи. Как же они будут справляться без нее?..

– Не надо Рожку продавать! Я найду Войко, я все исправлю, я…

– Войко сбежал, и след его простыл! – В синих глазах отца бушевала злая вьюга, на лбу его вздулись вены. Еще никогда отец не говорил с Русланой так грубо, громко. Каждое слово безжалостно рубило надежду, точно топор со свистом – бревна. – Я всю ночь бродил по Хрусталю, но о Войко ничего не узнал. Зато отследил, где была ты. Знаю, что до сторожевой башни добралась, а оттуда – к конюшне у мельницы с дозорным направилась. Я тоже был там незадолго до вашего ухода. Разминулись.

Так вот почему отец вернулся аккурат после Русланы! А на след наверняка помог Ратко напасть, когда отец, запутанный аукой, все же отправился в ту сторону Хрусталя, что с лесом граничила.

– Пока есть след, можно продолжать охоту. Но, Руслана, смирись – Войко свой замел безупречно.

Больше никто не ел. В тишине каждый переживал горе по утраченной спокойной жизни наедине со своими мыслями.

Моймир поднялся из-за стола первым и ушел на улицу, ничего не сказав. Убирая со стола, Руслана все же увидела, как отец выводит Рожку за калитку. По щекам покатились слезы бессилия, и тогда, стоя напротив орешниковых талисманов, Руслана впервые мысленно взывала не к ним:

«Прошу, Зоран, возвращайся скорее».

* * *

Руслана заболела.

Несколько дней она провалялась в постели с жаром, сквозь который всплывали, как яблоки в чане с водой, родительские голоса. Они прорывались сквозь недуг и сон, точно небо выглядывало сквозь об– лака.

– Яромир отказал.

– Не взял приданое.

– Зря Рожку продали, ох, зря…

– Продешевили. Когда теперь теленка купить сможем?

– Столько шкур продать придется и мяса…

– Может, кто другой замуж тебя возьмет, Руслана? Приданое есть, да неплохое…

– Надо узнать. Пойдем с отцом за тебя просить.

Руслана что-то лепетала сквозь сон, слабо протестуя. Просыпалась на печке, на мокрых подушках, сквозь силу пила целебные тягучие отвары из липы и меда да чаи с мятой и мелиссой, которые готовила Бояна, и снова засыпала. Обрывки чужих слов оттого казались размытыми сновидениями, как и происходящее вокруг – очередной небылицей.

Сердцецветы, Крашняна, побег Войко… Разве это правда было?

Когда Руслане стало немного легче, ломота в костях и слабость отступили, Бояна отправила ее выпаривать болезнь. Матушка встретила ее в предбаннике, и воспоминания волной нового жара нахлынули на Руслану, стоило ей зайти в тесное помещение. Здесь все так же пахло мылом и древесиной, только теперь было не зябко, а душно, а через щель под дверью из мыльни вился горячий пар.

– Никто не хочет тебя в жены брать. – Бояна помогла снять тулуп, накинутый поверх успевшей промокнуть от пота сорочки. – Мы с отцом почти весь Хрусталь обошли, ко всем неженатым парням и мужчинам заглянули. Даже к Косому наведались, – она покачала головой, а Руслана скривилась.

Косым звали холостого немолодого крестьянина, которому лет десять назад вилами рассекли добрую половину лица. Слепой на один глаз и черствый сердцем, он распугал всех соседей и теперь жил один на окраине Хрусталя. Никто уж и не помнил настоящее имя Косого, зато все знали, за что тот получил свои шрамы.

– Он же курощуп! – Руслана с возмущением всплеснула руками. – Да еще и на замужних девиц падок!

– Зато холост, – с обреченной холодностью выговорила матушка. И что-то в ее делано безразличном тоне, в пустом взгляде и опущенных руках подсказало Руслане – мать не одну ночь провела в слезах. Ей самой было тошно от того, на какую тропу чуть не толкнула дочь.

Насколько же плачевно положение, если родители готовы отдать ее лишь бы кому?

– К чему мне замуж сейчас так торопиться? Может, когда Войко вернется, все уладится?

– Некрас злится, – прошептала матушка. Сначала Руслане показалось, что это не Бояна сказала, а прошелестели сухие листья веника, который мать сняла со стены и протянула ей в руки. Но загнанный взгляд матушки, точно она опасалась, что Некрас прямо сейчас ворвется в предбанник, расставил все по местам.

– Опять клевещет на меня? – Руслана устало улыбнулась кончиками губ, села на лавку, отложила веник и принялась расплетать растрепанную косу.

Бояна, как скошенная травинка, почти без сил опустилась рядом. Заохала тяжело, и Руслане вдруг стало так страшно, что пальцы онемели.

– Матушка, никакие злые слова его не способны мне навредить. – Успокаивая их обеих, Руслана приобняла отчего-то дрожащие материнские плечи. – Может сколько угодно на меня народ травить, но все на места встанет, когда Войко вернется. Некрасу ой как стыдно будет!

Но лживая улыбка слетела с лица, как сухой лист, оборванный ветром, всего от одной фразы Бояны, сказанной глухо, с надрывом:

– Он палачей созывает.

Руслана резко отодвинулась от матери. В жаре предбанника ей вдруг стало так холодно, что хоть в кипяток ныряй. Палачами звали чародеев, охотников на злых колдунов и духов. Им самим князем было дозволено самостоятельно вершить правосудие.

Палачам не нужен суд и мнение бояр, которые в колдовстве ничего не смыслят. Они как собаки, которые бросятся на жертву, едва та зацепит их внимание. А что может привлечь палачей сильнее, чем громкий слух о ведьме, что на глазах у десятков людей растворила во вьюге неугодного жениха?

– Некрас сам сказал, что письма в столицу пишет и других на это подбивает. Александрит, должно быть, скоро атакуют почтовые птицы да гонцы из Хрусталя с гневными посланиями…

– Чтобы отправлять письма, нужно хотя бы уметь писать. То есть поддержать Некраса смогут только бояре да редкие крестьяне. Думаешь, многих он на свою сторону переманит?

Матушка промолчала и сцепила ладони в замок, чтобы хоть как-то скрыть дрожь в пальцах. Руслана смотрела на материнские руки, с тоской отмечая – Бояна похудела. Ее ладони уже не казались полными, и оттого в высушенную морозами кожу явственно вгрызались морщины.

– Если бы ты успела замуж выйти до прихода палачей, защитить тебя от них было бы проще. Муж бы подтвердил, что колдовства за тобой не замечал, и палачи бы уже не забрали тебя так просто.

– А ваших с отцом слов будет недостаточно?

Мать качнула головой, из ее строгой прически выбилась прядь седеющих волос.

– Мы вырастили тебя. Любой родитель будет защищать свое дитя.

Ясно. Значит, от слов отца и матушки палачи только отмахнутся. И хорошо, если не тронут родных. А что, если тоже виновными сочтут? Что, если решат, будто дома знали о зле, которое дочь творит, но не решались ее правосудию предать? В топке трещал огонь, и перед взором Русланы, как наяву, возникла картина – то горела ее родная изба вместе со всеми домочадцами. Лишь старшая сестра, Лета, давно ушедшая в другую семью, осталась нетронута пала– чами.

Матушка опять заохала и вдруг заплакала, раскачиваясь вперед-назад. Руслана вспорхнула с лавки, упала перед матерью на колени и обняла крепко-крепко.

– Если жениха тебе не найдем, беги из Хрусталя, как только от болезни оправишься, – всхлипывала между словами мать. – Лучше я буду тосковать, но знать, что ты где-то жива и здорова, чем увижу, как ни за что тебя огню предадут!

Руслана не выдержала, завыла от боли, точно умирающий зверь. Спрятала заплаканное лицо на груди у матушки и вцепилась в нее крепкими, как цепи, объятиями.

– Не хочу убегать! Не хочу с тобой и отцом расставаться!

Бояна ласково гладила ее по мокрым от жара волосам, по липкой от пота шее.

– По-другому никак, Руслана. Мы всех неженатых мужчин в Хрустале обошли… Никто не хочет связываться с «ведьмой», – она выплюнула это слово, как прокисшее молоко.

– Всех? – дрогнувшим голосом спросила Руслана. Рассудок, все еще захлебывающийся в жаре и яде недуга, вдруг заставил спросить: – А Зоран? Он тоже отказался?

Матушка молчала, и пальцы ее больше не перебирали темные пряди Русланы. Она вскинула голову и встретила холодный и жесткий, как самый толстый лед, взгляд матери.

– Забудь это имя, Руслана. – Непоколебимая твердость в родном голосе заставила сжаться в клубок. Руслана чуть отползла, путаясь в подоле сорочки, уперлась спиной в бревенчатую стену.

– Почему? – только и выдохнула она.

Бояна упрямо молчала. Нервно кусала губу, крепче сжимала замок из пальцев и на дочь больше не смотрела.

– Почему? – громче повторила Руслана. – Ты запретила мне видеться с ним, ничего не пояснив. Он помогает мне искать Войко, а ты… Ты ведь даже не знаешь его!

– О нет, милая. Как раз таки я отлично знаю Зорана. Мальчик, названный в честь утренней зари. Случайно это иль нет, но надеюсь, солнце в имени выжжет тьму души…

– Что это значит? – Руслана дрожала изнутри, кожа покрылась липкой испариной. Жар раскалил тело и плавил его, постепенно выжигая крохотный запас восстановившихся сил. Так же плавилось терпение Русланы. – Поясни мне! Как я могу выполнять твои наказы, если даже не понимаю, что они значат?!

– Никто не должен знать. И тебе не следовало. Зря я язык за зубами не держала.

Бояна, сидя в кафтане в жаре предбанника, сейчас была бледнее луны. Руслана не могла даже представить, какая тайна могла настолько напугать мать.

– Скажи мне, – попросила она настойчиво. – Скажи, иначе я ослушаюсь твоего наказа!

Сказала это, а сама едва не рассмеялась. Было бы чего ослушиваться! Зоран пообещал узнать, куда Войко мог направиться, но на этом все. Матушка зря беспокоится о новом знакомом Русланы, ведь скоро их короткая связь разорвется.

Едва поняв это, девушка задумалась: а нужна ли ей тогда чужая тайна? Раскрытый секрет все равно ничего не изменит – Зоран скоро и без того исчезнет из ее жизни.

Но Бояна вдруг набралась решимости. Наверняка потому, что мысли ее были точь-в-точь противоположны думам Русланы.

– Я хорошо знала мать Зорана, – начала она потускневшим голосом. Почти не моргая, смотрела в пол, ибо внутренний взор был устремлен в воспоминания. – Мы с детства дружили с Веселиной, мечтали в один день собрать сердцецветы и замуж выйти, а потом также, в один день, родить детей. Я девочку, а она мальчика.

Бояна улыбнулась искренне, но грустно. У истории Веселины не будет счастливого конца, догадалась Руслана, и на душе почему-то стало тяжело и горестно. А ведь она никогда не знала этой женщины…

– Сыграть в один день свадьбу не вышло. Веселина была старше и собрала сердцецветы, когда ей едва исполнилось шестнадцать. Она вышла замуж на три года раньше меня, а моего мужа, Моймира, даже увидеть ни разу не успела…

Руслана тяжело сглотнула. Она уже знала, что случится с Веселиной. Видела жестокую правду в потускневших глазах матери, слышала ее в голосе, полном скорби. Она нутром ощущала, что история эта мрачная и вовсе не похожа на счастливую сказку о нареченных, связанных самой матерью сырой землей.

Она хотела остановить матушку, попросить не терзать сердце горькими воспоминаниями. Да только язык прилип к нёбу, и не хватало духу перебить рассказ, вырванный из самых глубин души.

– Тогда были тяжелые времена. Князь Ивад расширял земли Бирянского княжества, из-за чего начались распри с соседями. Таафеитские люди были готовы вырывать глотки зубами, стоило Иваду хотя бы глянуть в сторону их земли. Война была недолгой, но жестокой и бесплодной. Государи остались при своем, но народу полегло столько… Вспоминать страшно. Те сражения забрали у меня отца, а у Веселины – мужа. А ведь они и пожить толком вместе не успели – времени у них было от полнолуния до растаявшего месяца.

– Они любили друг друга?

– Очень. – Матушка улыбнулась так, что в горле Русланы встал горький ком. – Это была любовь, о какой рассказывают сказки. Чистая, искренняя, беспрекословная. Она же и сгубила Веселину.

Огонь в топке трещал уже не так живо. Он притих, будто тоже внимая чужим тайнам. Надо было поворошить дрова да новых подкинуть, но Руслана не шелохнулась.

– Радогор, муж Веселины, погиб в первые же дни, как оказался на поле боя. Он не умел сражаться и был юн… Именно так сказал гонец, который принес ужасную весть. Веселина была безутешна. Она осталась одна в доме почившего мужа – матери у Радогора не было, а отец тоже сражался за этот проклятый кусок земли. Я ходила к Веселине столько, сколько позволяли мне родители. Пыталась поддержать ее, быть рядом… Она и Радогор действительно были связаны судьбой, ведь, когда его не стало, Веселина начала постепенно увядать. Каждый раз, глядя на нее, я видела потухающее солнце.

Вот она – обратная сторона великой любви. Окрыляя, она возносит к самым небесам, но потом может безжалостно швырнуть с высоты на камни. Руслана поежилась, думая о том, как несоизмерима была плата Веселины за короткое счастье.

– А потом… – Матушка шумно втянула носом воздух, обхватила себя руками, набираясь сил, чтобы сказать. – Потом Веселина будто сошла с ума. Однажды я пришла к ней, ожидая увидеть ее, как обычно, сидящую у окна. Так она проводила дни напролет и могла даже не шевелиться с полудня до вечера. Но в тот день встретила меня с улыбкой, такой широкой и искренней, что мне стало страшно от столь резкой перемены. Тогда Веселина впервые со дня смерти мужа сказала, что ночью виделась с Радогором. Помню, как я рассмеялась в ответ, но саму в дрожь бросило. Я говорила Веселине, что то был сон, а она все твердила – он приходил. Настоящий, осязаемый. А потом эти ее рассказы начали повторяться изо дня в день. Я испугалась, перестала ходить к Веселине. Вдруг она не сошла с ума и то правда дух Радогора ее навещает? Страшно было, никто ведь не знал, как хоронили умерших на войне. Предавали ли их тела огню, как положено? Или не согретые пламенем души и правда по земле бро– дили?

Руслана слушала мать и старательно гнала от себя образ Зорана, что стоял перед глазами. Гнала из мыслей голос, неумело убаюкивающий колыбелью. Не хотела думать о том, что сам Зоран, возможно, даже не знает о трагичном прошлом своей семьи. Мать ведь ото всех это в тайне держала…

– Когда я осмелилась снова прийти к Веселине, надеясь, что горе и безумие ее отпустили, она уже понесла ребенка. Тогда я окончательно убедилась, что рассказы подруги не бред, не сновидения, а проделки нечистой силы. Бедная Веселина так сильно тосковала по мужу, что дух его явился на зов и продолжал приходить каждую ночь. Веселина делила с нечистью постель, находя в этом утешение, а я не смогла раскрыть ее тайну, даже чтобы спасти.

Что-то внутри Русланы просило закрыть уши ладонями, не слушать. Еще никогда чужие истории не ложились на душу столь темным и густым слоем пепла.

– Никто не догадывался, что бремя Веселины – это прорастающее семя не человека, а духа. Редкие злые языки шептали, что Веселина нагуляла ребенка в соседских объятиях, переживая смерть мужа. Но все же большинство считало, что Радогор и Веселина успели зачать дитя еще до начала войны. Веселина всегда была худой, почти болезненной, носила тяжело, и поздно округлившийся живот никого не удивлял. Да и родила она своего байстрюка-бесенка не в срок, а значительно раньше. Человеческое тело будто отторгало чуждое ему и мерзкое. Ох, сколько же крови было…

Руслана не осмелилась спросить, почему матушка присутствовала на родах Веселины. Наверняка, даже несмотря на страх, не смогла бросить подругу в столь тяжелый момент.

Воображение нарисовало эту картину: пустая изба, черные окна, в которые заглядывала медленно рассеивающаяся ночь. Умирающий огонь в печи, красные тряпицы, мокрые от крови. Матушка, еще совсем юная, сжимает ладонь подруги, которая в муках рожает дитя. От кого?

Невзирая на долгий рассказ Бояны, Руслана слабо верила в то, что Веселина действительно понесла от призрака умершего мужа. Скорее правы были те, кто считал, что слабое тело не сразу выдало окружающим правду – в нем зарождается новая жизнь. Веселина сошла с ума, но ребенка родила вовсе не от духа.

Бояна и сейчас падка на слухи да россказни. Чего уж говорить о тех временах, когда она была даже младше Русланы? Наверное, безумие Веселины пугало гораздо сильнее, чем сказка о призраке, откликнувшемся на зов боли.

– Рожая, Веселина заставила поклясться, что буду заботиться о нем. Я не хотела. Смотрела на мальчишку и не чувствовала ничего, кроме страха. Это ведь не Радогора сын. Байстрюк от хитрого духа, что воспользовался слабостью Веселины и резвился с ней. И вот к чему это привело… Веселина умерла, чтобы на свет появился этот бесенок.

– Так ты дала клятву Веселине? – не своим от долгого молчания и пересохшего горла голосом спросила Руслана.

Бояна сгорала от стыда: взгляд ее метался, но на Руслану мать не смотрела, на лбу проступила глубокая мрачная морщинка. Руслана поджала губы, не зная, жалеть мать или осуждать за слабость и трусость.

– Я не смогла даже взять мальчишку на руки, – сокрушенно покачала головой Бояна. – А уж думать, что полукровка однажды станет названым братом моим собственным детям, было до одури противно.

Руслана всего на миг представила, что у нее и Леты мог бы быть старший брат. Зоран. Неродной по крови и совершенно на них непохожий: светловолосый, зеленоглазый, с тяжелым взглядом, но наверняка добрым сердцем. Ведь злой человек или нечистый дух ни за что не стал бы помогать и, успокаивая, петь колыбельную едва знакомой девчонке.

«…Да и воровке к тому же», – голосом Зорана подумала Руслана.

Как же жестока была матушка… И как слепа она сейчас.

– Веселина рожала сама. Повитух никто не позвал, потому что роды начались глубокой ночью. Я сама-то прибежала к ней лишь под утро, когда сердце почуяло неладное и терпеть это больше не было сил. Выбралась через окно и побежала в одной сорочке по мокрой от росы траве. В избе были только мы, а потому… когда Веселина умерла с новорожденным мальчиком на руках, я думала, что и он погибнет тоже. Иначе и быть не могло. Ведь я просто сбежала, оставив их там!

Бояна зарыдала взахлеб. Горькие слезы ручьями катились из глаз, но облегчения не приносили. Руслана знала это, потому что сама едва не плакала, пораженная тем, как жестоко было глупое, юное сердце матери.

Никакие слезы не смоют этот грех с души.

– Уже потом я узнала, что назвали мальчика Зораном, потому что сердобольные соседи нашли его в тот миг, когда солнце развеяло ночь. Хороший выбор, ведь свет в имени поможет выжечь нечистую кровь, – слова, что были закупорены в душе долгие годы, теперь лились из Бояны, как отрава вытекает из раны.

Только вот Руслана, слушая мать, чувствовала, что яд теперь коснулся и ее души. Эту горечь и боль она будет вспоминать всякий раз, смотря в глаза Зорана.

Больше слушать мать Руслана не хотела. И так ясно, что соседская семья нашла маленького Зорана в объятиях уже мертвой Веселины и приютила. Единственное, что оставалось загадкой, – навещала ли Зорана Бояна? Поглядывала за ним хоть издалека? Хоть изредка?

Наверняка. Иначе как она узнала уже взрослого Зорана, когда тот провожал Руслану до избы?

Значит, совесть у матери все-таки есть.

– Я уже заметила, что судьба в отместку часто сталкивает нашу семью с Зораном, будто наказывая за то, что я не исполнила последнюю волю Веселины. Сначала твой отец, теперь ты…

Отец? Руслана вскинула глаза, немо прося дать ответ. Что связывает отца и Зорана? Но Бояна сделала вид, что не проговорилась случайно, не заметила вопросительный взгляд дочки.

– Теперь ты все знаешь, – теребя в пальцах ткань поневы, выдохнула Бояна. – Зоран – не человек, хоть и правда от него сокрыта. Он байстрюк. И тебе с ним лучше не иметь ничего общего. Неисполненная последняя воля так же опасна, как нарушенная клятва.

Мать посмотрела на нее заискивающе, надеясь узреть поддержку и такой же благоговейный страх, что уже дрожал в глазах Бояны. Страх, который змеем оплетал душу долгие годы. Но Руслана наследовать ни страхи, ни предубеждения не хотела.

– Мне бояться нечего, – сказала она, поднимаясь с пола. – Не я бросала новорожденного ребенка умирать. И не я ищу оправдание чужому безумию. Не я упиваюсь небылицами, за которыми не вижу собственную жестокость!

Голос оставался тверд, но Руслану потряхивало. Коленки едва не стучали друг о друга, как деревянные ложки в руках музыканта. Хорошо, что подол сорочки спускался почти до пят, а ладони девушка стиснула в кулаки. Ими она будто хотела разбить прошлое, которое отравило уже не одну жизнь.

– Руслана, пойми меня! Я боялась!..

Матушка вскочила с лавочки, бросилась к ней, а Руслана, наоборот – отступила к двери в мыльню.

– Хочу понять тебя, но не могу.

Она, не раздеваясь, зашла в раскаленную баню и захлопнула перед носом матери дверь. От жара тело и одежда быстро взмокли, ткань прилипла к коже. Руслана осела на пол, подальше от пышущих теплом камней, и уткнулась лицом в дрожащие ладони. В новой боли лишь одно было хорошо – Руслана почти забыла о собственной несчастной судьбе.

– Бедный Зоран, – прошептала она и расплакалась.