Текст книги "С непонятным концом история Птицы, рассказанная им самим"
Автор книги: Тарасик Петриченка
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
ТАРАСИК ПЕТРИЧЕНКА.
С непонятным концом История Птицы, рассказанная им самим.
Ты продолжай лететь… Лети – не бойся!
Свобода – это тоже песня, впрочем…
Кому её протягивать смешней,
Чем птице, пойманной в авоську безрассудства?
Лети на нож, «не бойся, мы с тобой»!
Я, начитавшись Голубя в Сантьяго,
Бесстыдно плакал в коридорах ТЮЗа
И люди удивлялись надо мной.
Как получилось так, что мой герой, любимый,
Которого воспитывал я с детства,
Оберегая ото всех и вся,
Попал в такую смятую картинку,
Где пьяной нотой движется Московский
И ногти режутся зубами вместо ножниц?
Как неудобно нарисован этот мир!
Когда ты хочешь спрятаться от всех,
В тебя стучат, звонят и письма пишут.
Когда ты стонешь: «Помогите, люди…»,
Хотя бы кто-то шею повернул…
Как это началось?
Вернёмся в детство: мальчик на подушке.
Врачи – ублюдки вырезали ласку.
Чтоб ты перевернулся, Доктор Спок!
Мне Доктор Хайдер симпатичен больше:
Он снова начал есть – и всё в порядке…
Я начал есть, я рос и – мне тринадцать.
Но не растёт усов… Досадный прыщик…
И девочки, конечно к тем, кто вырос,
С тобой танцуют, потому что весел…
А я смеюсь, пою, играю в мячик,
Стихи с гитарой сочиняю в ванной.
Пью под мостом портвейн с каким-то Мишей,
Курю – и в небо дымные драконы,
Потом я возвращаю всё назад
Горячей говно-красною струёю
Из мальчукового нетроганного рта…
Момент: возненавидел я портвейны,
Драконы полетят со мной по жизни…
Тогда же, помню, я мечтал о Насте.
Мечтал, что с ней проснусь в одной кровати
И буду трогать чудненькую грудь…
…Я жрал, как все мальчишки этот мир.
Писал, летал во сне и звал эмоций.
Эмоции пришли – мои кошмары -
И некуда от них мне было деться…
В кассетнике играет Майкл Джексон,
А ты боишься, просто так – БОИШЬСЯ…
Как описать вам страх, раз не боялись?
Ни двойки, ни отца, а мой – животный.
Когда ты прячешься в норУ под одеяло,
А даже там тебя не отпускает.
И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…
Решение сквозь переходный возраст –
Задача там, где возраст длится годы…
И я боялся и не знал, что делать,
Не знал кого и клал на всякий случай
Топор, украденный из шкафа в туалете,
Под мятую кошмарами подушку…
Сводили бы ребёнка к психиатру!..
Но здесь ведь только Бог болезни лечит.
О Боге люди редко размышляют –
Тогда никто ничем помочь не смог мне.
Ни бабка деревенская со свечкой,
Меня лечившая руками в старой бочке,
Ни то, что мы «валетом» спали с мамой:
Она заснёт, а я боюсь и плачу…
За перестройкой видеосалоны
Припёрлись к нам…
И я смотрел… Кошмары
Немножко обрели своё лицо
(Но тот – глобальный – никуда не делся).
Мне не забыть, как после фильма «Челюсти»
Боялся в море заходить.
А жили мы на Юге…
Как я боялся ванной после Фредди, «Нечто»…
Перевернуться этим режиссёрам!
Реж. Киндзадза мне симпатичен больше:
Смотрю его сейчас – и всё в порядке…
Но нет порядка там, где есть кошмары.
Раз нет порядка, приводи себя в порядок.
Тем более никто помочь не может…
Тогда и начал я интуитивно
Искать ключи, ходы, чтоб было легче.
Придумывать слова, движенья, жесты
Как защитить себя от этих страхов –
Джек Николсон, где «Лучше не бывает».
Но это – не комедия – тут страшно…
Наш серый потолок и я в кровати
Защитой повторяю заклинанья
Из слов бессмысленных и мистикой разящих.
Не ошибиться бы, где чёт, где нечет –
Так, чтобы получилось: не обратно…
На улице два раза левой шаркнуть,
А правою – один, чтоб всё в порядке…
По первой лестнице не наступай на череп,
Пролёт через одну, потом по каждой,
Потом через одну, через одну…
И проверяй всё в доме только в нечет…
И никогда не говори «наверно»:
«Короче», «может быть» и «точно» – это метод…
Мне помогло… Наверно, это Бог
Взглянул в моё окно дождливым летом,
Когда два месяца подряд лилась вода.
Мне подпевая в слёзы и расклады
Лилась…
В квартире никого и я один
И в форточку мне видятся драконы,
На дачах все, в 16.30 «Кортик»
И больше ничего и ТИШИНА…
Увидел он: в окне мальчишка пишет,
Пытаясь слить во что-нибудь кошмары
И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…
Он пожалел… Так мне помог мой метод –
Эмоции присели
Тогда… Теперь я тихо ощущаю
Остатки памяти испуганного детства,
Когда смотрю на серый потолок,
В котором представлял себе картинки:
Вот голова охотника, вот дева –
Они в то время тоже помогали –
Когда я проверяю газ и свет
И запертую дверь так раз по восемь…
Я продолжаю дальше: девятнадцать…
Мы пьём с друзьями водку – мне блюётся
В троллейбусе на заднее стекло…
Чтоб ты перевернулась, эта водка!
Самбука – та мне симпатична больше:
Затянешься разок – и всё в порядке.
Мы драпаем… Конечно же драконы…
Вот мой друг Коля: сочиняем песни,
Записываем их, играем, дышим –
Друзья, девчонки – в ноги – мы в фаворе…
Тогда-то мне и повстречалась Тата –
Печатала стихи, рассказы, тексты,
Которые я сочинял из пальца.
Мы пили спирт и даже целовались
И ноготками Тата на машинке,
Да волосы мне в хвостик одевала –
Тогда за них и начал я бояться.
На пять лет старше, сыну вроде пара…
Потом расстались мы, потом сошлись и Это…
Ментоловый я Dunhill покупал,
Частенько оставаясь с нею на ночь
Для мамы с папой под смешным предлогом.
И муза всё меня не отпускала,
Что есть нормально в девятнадцать лет…
Полгода после по взаимному согласью
Решили мы в конец расстаться с Татой…
С тех пор плясали девки предо мной
И в крылья хлопали мне на бегу драконы…
Я поступил в ненужный институт,
Тогда же в первый раз решил жениться.
Девятым августа раскрашен календарь
И в памяти застряла эта дата
Помимо Дня Рожденья с Новым Годом…
Связал нас общий друг и одноклассник,
К которому мы в армию возили
Галлоны кофе, чтоб косил «по сердцу»…
Мы целовались, спали без ума.
Я ничего вокруг почти не видел
И всё писал о ней и про неё…
Но музыка текла своей рекою:
Концерты, встречи… Творческий накал,
Который постепенно истекал,
В наркотик постепенно превращаясь…
Эмоций и общенья не хватало
И мы с ребятами попали в никуда…
Тогда же мучил, помнится вопрос –
Я, выросший на книжках и геройствах,
Наивно полагал:
Когда ты людям делаешь добро
И только,
То – они тебе добро.
Но, оказалось, в жизни всё не так:
Скорей наоборот – и в этом fuck…
Меня всё это раздражает до сих пор.
Короче, Сшибочкой По-Павлову назвать
Готов я этот сладостный момент.
Но в девятнадцать – двадцать он у всех, пожалуй.
Досадно, если в тридцать затянулся…
…Итак, я звал эмоций. Что ж – пришли…
Я уходил из дома – это поза.
В квартирах ночевал, кипела доза
И девушка от ломки обмочилась
На серые кроватные листы,
Хозяин со шприцом в паху ходил
От вен, ушедших ото всех и вся
Конечностей. Он грязно так смеялся…
Менты с визитом раз на дню…
Не помню, что тогда я написал.
Писал ли я?.. Я ржал – работал Gunjeeeeeeeeee.
И в терминатора играл под LSD…
А в это время мой весёлый друг,
С которым мы играли и писались,
Бросался в своём водочном бреду
С моста от Горьковской до Марсового Поля,
Но не погиб: про маму вспомнил – всплыл…
В психушке сутки, даже не звонил…
А дальше всё опять – концерты, водка,
Бросанья под машины, суицид…
Потом уж после всё же спохватился:
Укол – и сыт…
Что ж я?.. А я назвался
В кругах знакомых Птицей Заводной,
Поскольку заводил и заводился
И мог летать… Я всё летал во сне…
И пёрло. Распирало от эмоций…
Писалось – вспомнил… Кто писал моей рукой?..
Я думаю теперь: мой бедный мальчик,
Кому ты пел? Кого учил летать?
Друзей? Знакомых, родственников, близких?..
Жена послушно плакала. Страдала…
Где вы теперь, знакомые мои?
В тюрьме? От передоза…? Я не вижу
И не хочу увидеть их следы
На сгибах… Кто-то мне давно стучал:
Взаймы… И скорую, поскольку вот – в подвале –
От закипания раствором крови
Второй знакомый «Просто умирает»…
Я дал. Я позвонил… Но это после…
В те времена же вспомнил я о маме,
Когда под прогрессивными грибами
Увидел я людей, одетых в маски,
Спускаясь эскалатором метро…
Как будто белый грим на них одели.
Вот: сплошь и рядом всё они… Они…
И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…
Ко мне вернулось ощущенье детства –
Я побежал и в воздухе драконы,
Но не спастись, не убежать, не деться:
Не отпускает и не отпускает…
Потом меня продернула измена,
Что бешенством я где-то заразился…
Тогда от всех и вся сбежал я к маме
И целую неделю провалялся
Под серым потолком… Не ел, не мылся.
В подушку мокрую всё тёк больной слюною
Своей измены… «Господи, послушай!
Оставь меня пожалуйста в живых…»
Эмоции ушли: переломался…
Но год ещё я пошло пил:
Эмоций память долго отпускает…
Майлз Дэвис, как тебя я понимаю…
Концерты шли. Я пел. Плясали девки…
Жена хотела завести ребёнка.
Я не хотел…
Я помню этот день,
Когда ел бигус дома от похмелья,
Спеша с ночным концертом в модный клуб…
Чтоб ты перевернулся, хренов бигус!
(С тех пор его не ем и ненавижу).
Мне макароны симпатичны больше:
Посыпал перцем, кетчуп – и порядок.
Но не о том. После концерта Птица –
Так про себя я звался в тот период –
Спешил рвануть с визитом к новым девкам
И трахаться «хоть сутки на пролёт»…
Я думаю сейчас: мой бедный мальчик,
Кто был с тобой тогда и кто сейчас зовёт?..
Приехал в клуб… Вода, пинцет, драконы…
На саунд-треке вроде всё нормально…
Я помню шел на сцену с первой темой.
Ребята улыбались, волновались.
Я помню боль и как ушел со сцены,
Оставив саксофон в полу валяться,
И дорогой холодный пол сортира,
И «Господи, оставь меня в живых.
Пожалуйста…»,
И мысль: ну только б не аппендицит;
Гримёрка, пол, диван, охрана – обыск,
Такси, блюётся красною струёю…
В парадной головой к стене на Петроградской
Я прошу: Звоните в Скорую…
И страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…
Так страшно, где никто помочь не может…
Реанимация… Напротив – человек
С обрубком кровоточащей ноги…
Я в капельницах…
А в дверях… Испуганное мамино лицо…
Что вспомнить мне ещё из тех времён?
Цветным пятном осталась тётя Лора,
К которой с Колей ездили на дачу
В весёлый 63-й километр.
И Петроградская, где пелось и писалось,
Где плавали и хлопали драконы,
И мы мечтали с ним и вверх смотрели.
Где сотни тех, кого лечил и парил
Разъехались по Родинам и странам…
Бог как-то спас потрёпанную птицу,
Оставив жить…
Я бросил пить и пр., ушли драконы
И память об эмоциях прошла,
Оставив мне одно желанье – выжить.
О! Это был чудесный Новый Год в больнице!
Так больно. Шмель, зажатый дохлый внутрь окна…
Прекрасный праздник…
Я перестал играть… И пустота…
Об стену кулаками… Как жена терпела?
Как помогла мне всё-таки картинку удержать?
Чтоб жил. А жить то было нечем…
И мы с ней вместе побежали к Богу,
Пытаясь мир наш вместе с ним построить.
И дочка… Серафима родилась…
Тогда придумал я забавный метод:
Чтоб как-то на поверхность да всплывать,
Проблемы себе нужно создавать
И их решать. Но быть должны под силу.
Я начал «поступать», потом бросать.
Там было скучно всё: там рыли мне могилу
Учителя…
Но многое я взял… Когда не спал ночами,
Потом вставал и к душу в пять утра
В тупом желании
научиться Свингу,
Английский одолеть…
С коляской, методично в сон качая
Девчонку, не желающую спать,
Гулял под дождь и снег…
Я был влюблён в неё, и маленькая фея
Мне улыбалась, крыльями звоня:
Так хлопали мне крыльями драконы…
Меж тем с женою мы ходили к Богу.
Тогда я понял, что такое Боль:
Другая боль – не та, что там: в больнице
Была…
А та, что есть во мне, в тебе, во всём и в каждом
Движении и мире заключённая и запертая –
Она всегда во мне и мной писала;
Что больше не писать я не могу.
Я стал писать…
Как объяснить вам, что такое Боль?
Ты чувствуешь её в глазах соседки
В метро,
В полёте птицы… Птицы… Птицы… Птицы!..
Меня так звали… Страшно, страшно, страшно…
Не бойся! Я писал про мир драконов…
О том, как понимаю этот мир…
О том, как безнадёжно мне бороться
С его дурацкой правильной машиной…
Такому сумасшедшему и маленькому мне…
И началась война. Я бросил вызов,
А мир меня увидел…
Я снова стал лечить, он начал бить,
Кидая мне картинки из эмоций…
Теперь не помню я, откуда точно
Взялась идея некого союза,
Который бы помог объединить мне
Таких же сумасшедших, как и я…
Заметил я, что всё пишу о Солнце,
Ребенком полагая, что оно
Способно победить наш мир драконов:
Ведь Солнце с Богом сравнивали люди
И Солнце в детстве мне так помогало
Из ночи выйти – днём чуть меньше страшно было…
А Солнце – рыжее, и, стало быть, союз…
Прошло N лет, что Бог меня держал,
Спасая от эмоций и от мира,
(Но боль я чувствовал и рад был этой боли:
Я из неё писал и понимал…)
И дочка подросла, ей было два,
Когда я в джаз ударился и музыка пришла,
Всё остальное потянула за собою…
Я начал позволять себе джин-тоник
И газики потешно выпускал,
Свой рот открыв на хохмы всем друзьям…
А были ли друзья? Но я Играл!..
Потом же плакал исповеди в храме,
Что вновь своей жене я изменял.
Мне стыдно было очень перед Богом,
Но… Музыка НЕ ТА… Мне где-то пусто…
А может я эмоцию поймал
От мира?.. В чёрном ящике подарок…
Чтоб ты перевернулся, чёрный ящик!
Футляр с гитарой мне приятен больше:
Разгадка – гитарист – и всё в порядке.
А где же ТА? ТА на игле осталась?
Та Музыка… И что мне было делать
С этим?..
Один хороший человек в то время,
Которого простить не мог потом я долго,
Меня паршивой штуке научил,
Мою семью со мной спасти пытаясь.
Он мне сказал: «А ты не говори…»
А правду я любил и за неё отдать
Готов был всё. Потом так и случилось…
Тогда ж во мне враньё успешно поселилось
И рушило со мной мою семью.
Ведь думал я, что с Богом говорю…
А Бог спасал… Во мне же снова Птица
Тихонько начинала воскресать…
«Ты… продолжай лететь… Лети! Не бойся…»
Я всё летал во сне, как до сих пор летаю,
Но Птице сон не интересен… Я то знаю…
На корточках курилось на балконе
Сейчас…
И голубь искоса смотрел с перил:
Он наблюдал – я встал, расправил руки –
Улетел, конечно…
Что изменилось?.. Я не стал взрослее.
Циничней, может быть… Грязнее? Может быть…
Всё говорит о том, что Птица будет,
Но где? Когда? Зачем? И кто со мной?
Вот я стою. А вот мои драконы…
А вот мой крест неясный за спиной…
Я дальше буду с вами говорить:
В момент, когда ты пишешь прямо в тело,
Все силы из тебя перетекают.
Ты, словно невменяемый какой-то
И куришь беспрерывно сигареты
В себя…
Вы видите: со мной мои драконы
Сейчас…
Забавный вид… Опять драконы… Повторяюсь…
Итак, я продолжал бежать по джазу
И в стол писал затейливые песни…
А по ночам ходили мы по клубам,
Меняя скуку джазовых стандартов,
Занятий с инструментом в гордость соло
На споры, на шитьё и странных женщин…
Жене всё говорил, что на халтуре…
Я помню в те смешные времена
Всё размышлял о правильности жизни,
Манерно сто на сто взяв водки с соком,
У стенки в модном клубе «Грибоедов»
И с бонусом своим – бесплатным входом
Смотря, как шьют и жгут мои потерянные братья
По музыке…
Вокруг меня опять плясали девки,
Моих знакомых в зависть раздражая…
У женщин есть забавная черта:
Хотеть, желать спасти того, кто глубже,
И ждать, что «он изменится…», но я
Нисколько не менялся в этом срезе –
Надежды таяли: «А он предупреждал…»
Но то – одни.
Другие – эти просто подбирали
Меня… «Какой забавный этот петушок!..
Рубаха-парень!..» А потом, конечно, шок…
(У Вудди Алена есть фильм «Сладкий и гадкий»).
Я разный в разных состояньях пребывал,
Но никогда не связывался долго,
Поняв свою картинку: «Да, красив…
Наверно, что-то с крыльями, глазами…
В метро сидит, не раздвигая ноги,
Как девка площадная у Бодлера…
И волосы… И прочие т.д. …»
Потом уже они меня боялись:
«Молчит. Красивый. Что там у него?..
Нет! У таких, конечно всё порядке!» -
И лезли про меня к моим знакомым…
Потом я взял и голову забрил,
Чтоб испугались все: мне было интересно…
Любил я волосы, всегда за них боялся…
Но это всё потом…
Пока летели сотнями драконы
Да не мои…
Эмоции тихонько подбирались
И Птица чаще, больше проявлялась,
Глаза мне в память закрывая подло
Где страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…
У грязной стенки клуба с «водка с соком»
Что думал я про правильность тогда?
Я думал: как бы правильно зажить?
Как организовать себя, исправить что ли?..
Чтоб было мне не стыдно перед Богом,
Который жизнь мне заново отдал
Тогда… Двадцать восьмого декабря –
Повторный День Рожденья для меня –
Вторую дату, что скоблит по жизни
С девятым августа (об остальных потом) –
В больнице на драконьей Петроградской…
Моя неправильность меня ломала…
Но как быть с творчеством
И с тем, что я ПИШУ… Пусть даже в стол…
На этот мой вопрос
Никто не мог ответить…
(Нет ответа здесь.
*смеётся)… Я болел всем этим…
И Птица уже близко появлялась…
«Таких же сумасшедших, как и я…»
Мой друг, к которому я в армию
Возил галлоны кофе,
Мне говорил: «Ну кто тебе сказал,
Что ТАК неправильно,
А правильно – как я
Живу?.. Как все здесь…существуют…»
Я чувствовал, что что-то здесь не то.
Что мир со мной воюет
И защищает Бог…
Тогда я верил в Apple. Где теперь он?
Его тихонько подминает мир драконов.
Здесь побеждают люди в иномарках
С циничностью зарплат, карьер и мест под солнцем
Искусственным… Мир с ними не воюет…
Задача их одна: не натолкнуться
На редких сумасшедших
Вроде меня,
Знакомых с настоящим Солнцем – рыжим…
Тогда всё будет качественно, ровно
И спокойно…
Друг продолжал: «Мы на тебя смотрели,
Когда ты пел, летел, и все твои движения,
Которые ты просто от души,
Смотрелись, как PR-ходы…
Так надо, понимаешь! Жить!»
Но он не жил…
«Лети, лети – не бойся! Мы посмотрим… »
Чтоб ты перевернулся, телевизор!
Мне жизни краски симпатичны больше:
Тут можно рисовать – и всё в порядке… ?
Вопрос…
Всерьёз меня долбила эта правильность…
Что в ней я состоюсь в моей победе
И на лихом коне порву весь мир…
Но с Богом не бывает «Баш на Баш»…
Или бывает? Я узнаю позже,
Когда пойму одно: что за слова,
Которые ему ты произносишь,
За «просишь», нужно будет отвечать.
Ещё одно теперь я знаю точно:
«Дай этого – я дам того-другого» -
Суть – не его игра… Он не играет.
Играет тот, где
Страшно, страшно, страшно, страшно, страшно…
…Холодным был седьмой день января.
Родился Бог – пришла двойная дата –
Из новых дата третья для меня…
Я помню: минус тридцать – где-то рядом.
На улице гудит, гостей встречая,
Военненький подвыпивший оркестрик…
Мы – на халтуре в тёплом ресторане:
За нас ведь Джаз!
Вот там я встретил девушку, в которой
Ответный механизм был предусмотрен
Ко мне… Как ключ-замок по ДНК,
Горошина-стручок по фильму «Форест Гамп»,
Которая потом женой мне стала
Второй…
По жизни до того всё рядом мы ходили,
Не замечаясь,
Как в Пастернака «Докторе Живаго».
Мы долго с ней потом уже смеялись
Количеству друзей, людей, знакомых,
Которые нас с ней объединяли
До встречи… Я увидел и влюбился…
Да так, как не влюблялся никогда.
И SMS-ки рвали провода.
Какие провода! Давно уж воздух!..
Она меня боялась… Я боролся…
Я был в привычке, что не мог не побеждать…
Узнав, что у меня жена и дочка,
Послала на…
Я перестал… Тут правильность была…
Как раньше не увидел?! Напоролся!
И подавился…
Прошла одна неделя… Может две…
Я вышиваю с другом Вовой – он сейчас в Москве
В родной позиции – герой на контрабасе…
И тут она звонит (потом узнал –
Её прокинул
Очередной заезженный бой-френд
Из неудавшихся артистов. Лучше б мент:
Тогда б, глядишь, стрелялись – дрались…
Просто слился…) Звонит.
А я влюбился… До того в неё влюбился,
Что места для себя не находил…
В тот вечер я у Бога попросил:
Ты отпусти меня, оставь меня в покое!
Я отдохнуть хочу… И отдохнул… Он отпустил.
Так завертелись наши с нею отношенья…
Так первую жену я подкосил,
Убрав её в истерику на год,
Всё рассказав ей про измены, похожденья,
Всю правду рассказав, что я такое,
Что не люблю…
Так я вернулся к правде, которая важней всего была.
Ушёл к второй… Вторая…
Она была почти ребёнком.
Загадочная девочка моя,
Меня, понять пытаясь, принимала.
Она влюбилась также как и я…
Тут было невозможно не влюбиться:
Птица
(Ведь Бог то отпустил.)
Пришла в меня…
Сейчас сижу в свой N-ский День Рожденья
И думаю, как пишется о близком прошлом трудно.
О давнем пишется гораздо легче,
Хотя и там всё
Страшно, страшно, страшно, страшно…
Итак, мы понеслись…
Мы полетели…
Эмоции пришли и я писал.
Записывались потихоньку песни,
Шли репетиции,
Вернулись в жизнь мою мои друзья,
Которые в меня так верили
И принимали то, что я пишу…
Союз, предполагаемый давно:
Тот, о котором размышлял я долго
Состоялся…
Ведь он уже давно существовал,
В нём были все, кто говорил,
Кто слышал, знал,
Кто увозил эмоцию
На Родины и страны,
Кто читал…
Я пиво пил, я улыбался, я смеялся…
На студии отрезки проводил.
И ноты заполняли пустоту…
Стихи и ноты… Репетиции…
Вернулась музыка МОЯ ко мне,
И я, как белый рыцарь на коне,
Рванулся в бой: «Получишь, мир драконов!»
…Мир принял бой.
И бой два года длился,
Пока писал, записывал, писал…
Всё это время девушка держала
И защищала всё, что делал я, собой…
Спасала…
Я закурил… Явился KENT 4-й.
До этого его я предвкушал
В стихах,
И знал, что если будут сигареты,
То только KENT – другого не дано.
Мне нравилось название и пачка.
И содержимым KENT не подкачал.
Он крут – и тот, кто курит это знает.
Я закурил… Пришли мои драконы…
Всё заводнее становилась Птица…
Порою стало мне не удержать
Её жестокие и резкие движенья.
Мир потихоньку начал побеждать
И понемногу становилось страшно…
Вокруг плясали девки, как всегда…
Тут я могу не продолжать…
А девушка держалась и прощала.
Любила и пока ещё держала
Меня…
Бог отпустил, но правильность осталась.
Я думаю сейчас, что Бог и правильность –
Есть не одно и то же…
Пришла мне мысль про первую жену:
Что поступил неправильно и больно –
Хороший человек, а я ему…
И дочка подрастала. Вырастала…
Её я навещал, но… что с того?
На детские вопросы: Оставайся, папка,
Куда ты? – Ответить я не мог….
Чтоб ты перевернулось слово «мог»!
Мне слово «можешь» больше по душе:
Кто? Что нам запрещает? – Всё в порядке!
Ещё я рассуждал с собой о Боге:
Что вот неправильно тогда я поступил,
Когда просился и меня он отпустил…
Я девушку всем этим сильно бил…
Она терпела…
Сильный человечек
Попался миру рядышком со мной…
Тем интересней завалить.
Мальчишка сам покорно лезет в бой,
Но вот его эмоции и Птица.
До кучи девушку – вон ту, что под рукой,
Завалит…
Был у меня забавный друг Мурад,
С которым я учился в институте,
Когда мы постигали этот мир
И спорили в дыму о Кастанеде…
Ему я в нашем детстве всё твердил:
«Да не сиди ты в раковине! Вылезь!»
И, помню, закрывали мы плащами
На Петроградской между двух пивных ларьков
Дружище – Олю: «Девушке пописать…»
Сейчас она – актриса и жена
Мурадика…
Короче, в раковинах точно не сидели…
Теперь в то время, о котором шел рассказ.
Мурад тогда, как помню, говорил мне:
«Зачем воюешь?! Тут не победить!
Мир побеждать не надо… Надо аккуратно,
Тихонько свою линию долбить.
Причём долбить по правилам Его –
Того, что называешь «мир драконов».
А ты!? Ну что за шашки наголо?!
Получишь, брат…»
(Где он сейчас с козырным аккуратно?
Продолбил?..)
Но я хотел красиво, чтоб показать,
Что это всё возможно,
Если верить…
Правил мира я не принимал:
Я не хотел… А верил ли? –
Вопрос. Ведь сам просил – Бог отпустил…
Во что покрепче здесь возможно верить?
…Меж тем я написал крутую книгу
И пожинал отдачу в Интернет(е),
Спокойно приручая благодарных,
Подкидывая им стихи, рассказы –
Тем расширяя рыжий мой союз…
Я не стеснялся вышивать и шить –
Все под меня плясали… Страх ушёл.
И Птица одолела человечка,
Который перестал её давить.
Тогда подумал я о том, что можно
Сей мир моей методой победить.
Дурак!.. Мир мог уже меня убить:
Он знал, где страшно, страшно, страшно, страшно…
Бог не держал… Давно пришли драконы,
Которых я ещё не замечал,
Эмоции…
И вскоре девушка отпустит птицу тоже…
Пока ж «Лети! Не бойся!» на глазах у птицы…
Дальше – нож
Будет…
Я в детстве занимался спортом – бегом
И помню, как на финиш прибегаешь,
А там блюёшь…
Не зря я это вспомнил.
Чтоб ты перевернулся, финиш!
Мне сам процесс приятен много больше:
Ведь впереди всё время что-то есть – и всё в порядке…?
В то время я уже давно работал в ТЮЗе –
Так стал я назвать один театр,
В котором дети, взрослые на равных -
Актёры… Помню был смешной оркестр
И мы всегда шутились с дирижером…
Теперь он в Мексике:
Там дочка и жена –
Мариночка – прекрасное создание…
Однако, я в оркестре не играл:
Меня тогда всё увлекала сцена…
Но суть не в этом. Вот такой театр,
Где видят грязь и блядство взрослых дети.
Не понимают, не вникают,
Но ведь – губки…способны впитывать,
А что, зачем – не важно…
Когда в кулисе «трогают» актриску,
Когда на сцене пляшет дядя-пидор,
Когда «разит» герой, когда всё курит,
И разговоры пошлые до тошноты….
Цинизм искусства… Дети понимали
И вырастали – становилось страшно…
Работал я тогда весёлым парнем.
ЗАВПОСТ – так называлась эта должность…
ЗАВПОСТ приходит на пустую сцену
И делает с ней всё, чтоб был спектакль.
Потом все видят города, квартиры –
Всё то, что нужно вам и режиссёру.
После спектакля всё опять исчезнет:
ЗАВПОСТ очистит пройденную сцену –
Он – чистильщик…
Мне нравилась работа
До поры…
Я поначалу воевал с неправильностью жизни театральной.
Учил всех жить и защищал от всех детей…
Потом испортился. Но это всё потом…
Хотелось бы, однако, суть отметить
Этого «потом»:
Я ж всё боролся – тут на ум мне поговорка
Приходит
Одна, но не «за что боролся»,
А «с чем» – «на то и напоролся»…
С развратом борешься – отведай-ка разврата,
Курить бросаешь – на-ка – напрягись!
В таком ключе всё с правильностью жизни.
(Я ненавижу это слово – «правильность»!)
Невольно вспоминаешь про Мурада,
Который говорил мне «не воюй»,
Но до сих пор считаю я, что надо
Сильнее быть, быть сильным! –
М-да… Мальчишка…
Довольно отступлений! Ближе к Телу!
К четвёртой дате подхожу я жизни…
Она, а с ней мой третий День Рожденья
Случились в ночь на праздник Первомайский –
День панибратской солидарности в труде –
Теперь он, кажется, о чём-то про весну -
По мне же он – мой третий День Рожденья.
…Ночная монтировка – я на сцене,
Нажравшийся, натрахавшийся в душу:
Театр…
Птица шить изволит! Все сюда!
Ну что мир?! Съел?!
Мне можно всё и некого бояться!
И мне НЕ СТРАШНО! Слышишь?!
Съел меня?!
–…Ну…Если просишь – на, – ответил мир,
И мне пробило голову дорогой –
Конструкция такая, на которой
Подвешен занавес на высоте семь метров –
Железная конкретная труба.
Я потерял сознание, увидел,
Как надо мною хлопают драконы,
Меня с тех пор они поныне
Не оставляют…
Кровищи лужа, доктор скорой,
Нашатырь…
Я встал и двинулся в машину на носилки…
«Ты допросился», – хлопали драконы.
«Бог снова спас… Зачем-то снова спас», -
Так думал я, потом сказал: «Подохни, Птица!»
И набирал уже в растерянности номер
Её… Она меня ещё спасала
И вытирала кровь с дурацкой головы
В бомжатнике приёмного покоя,
Слезами за меня и вместо
Меня… Послушно в лужу крови…
Подохла Птица и эмоции ушли.
Осталась пустота…
В ней не бывает радости: лишь боль…
Моя. Другая вся исчезла.
Побитый молчаливый человечек
Смотрел куда-то в пол,
Пытаясь всё забыть, и за руку держался
Её… Она спасала и держала…
А мир хотел добить и добивал,
На правильность дурацкую сажая…
Я девушку почти не замечал,
Пройдя на вдохе пару операций.
Она со мной сидела и ходила…
Я из наркозов матом выходил
И думал лишь, что музыка ушла,
Что голову забрили,
(Ведь я всегда боялся без перьев птиц…
За волосы… когда забрился в клубах, понял:
Ведь не зря. В них сила, сила Птицы в перьях.
Самсон, короче. Птица сдохла! Сдохла!)
Что пить нельзя, что первая жена и дочь страдают,
Что сгинет мой союз…
Дурак…
Про Бога и Её совсем не думал.
К нему не шёл, она же всё спасала…
Пока однажды я её не попросил,
Задумав «правильно» к жене вернуться первой…
Я попросил: «Оставь меня в покое!».
Ну как?
Напоминает другую просьбу?
И вот… ОНА ушла…
А я совсем один остался:
Ни её, ни Бога…
(Родителей я не тревожил в принципе.)
Лишь правильность, которой подтереться…
(Потом подтёрся.
Я теперь не знаю, что это за слово
«Правильность»…)
Как обманулся, глупый…
Мир обманул…
Он снова побеждал…
А может быть не мир? (Его хозяин?
*улыбается.)
Конечно, я обратно побежал.
Любовь терять нельзя…
«Люблю… Люблю…»
Но было поздно. Видимо кого-нибудь нашла…
Я потерял…
…И тут пришел припадок.
С пробитой головой не повоюешь.
Я к доктору – угроза эпилепсии…
Издец. А все ключи то у неё…
Второй припадок.
Страшно, страшно, страшно, страшно…
Что рассказать вам про припадок, если
Вы не испытывали это никогда?
Тут лучше всё расскажет Достоевский…
Я думаю сейчас: мой бедный мальчик,
За что ты умудрился удержаться?
Мне трудно написать про это время
Всё это, как допрос у психиатра,
Но я попробую…
Я снова оказался
В том месте, где никто помочь не сможет.
«Ты в нём ОДИН, ты в нём совсем один…»
Любое чувство и эмоция
Тут вызывает лишь истерику с припадком.
Нельзя послушать музыку,
Читать (эмоция и чувства)…
И думать, разговаривать о жизни
С душой – НЕЛЬЗЯ.
Иначе – приступ на балконе, на улице
Везде
В соплях и слёзках…
Здесь всё время страшно…
Всё время…
«Всё забери. Вот музыка, стихи мои,
Всё то, что делал и писал и напишу.
Верни мне только девушку обратно.
Любовь верни. Ведь у неё ключи…» -
Я с этим к Богу начал обращаться. Просить…
Вот тут бы размышлять про «баш на баш».
С кем заключил тогда я договор?
Бог повернул мне девушку обратно,
Но только без ключей…
А то, что я писал – тю-тю-ля-ля…
Бог?
Чтоб ты перевернулось слово «просьба»!
«Сами найдут! Сами предложат» – всё в порядке!
Просить не надо из припадка: надо верить.
Она как будто бы была со мной…
Но в расстояньях… Понял я, что смысла нет
И ей со мной напряжно и хреново.
Что не поможет мне она ничем,
Что ей с собою надо было разбираться,
Сращиваться…
И всем
Кого я до тех пор наприручал вокруг
Лишь больно от меня…
И мне…
«Нам нужен Help! А ты молчишь – пропал!» -
Стучались в двери детки из союза.
Простите, други,
Раком на балконе
Я тогда стоял так раза 3 на дню:
Припадочки, припадочки,
И как-то сбоку пялятся драконы…
«Смотри! Ведь всё в порядке.
Нечего бояться!» – мне говорили доктор и она.
Но как ты объяснишь такое психу,
Который загнан
В страшно, страшно, страшно.
Гудок сигналки в МЕГАМАРТЕ – «Кто на базе?!»
(Спасибо за находку, Дастин Хофман). –
Все напрягались: «это непонятно».
И я просил у Бога, чтоб забрал.
Чтоб было легче всем и мне…
(Но… жить хотела Птичка…
Её не убивает до конца.
Сидела где-то видимо, микроном…
*улыбается.)
А Бог не отвечал. Ведь отпустил же.
Не забирал и приходилось жить.
Настал момент хоть как-то брать защиту.
И начал я искать ключи. Ключи…
Как в детстве. (Только те уж не помогут)…
Мой первый ключ назвался так: «Не думай!
(Когда ты думаешь, всегда приходит «Страшно»)».
Ему себя я долго обучал.
Потом, конечно он меня подставит:
Не думать надо там, где это нужно –
Тогда я этого не понимал…
И супермаркете релакс по Мураками.
Был ключ второй: «Раз ты один, дружище,
То перед кем ты здесь в ответе? Кто здесь в праве
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?