Текст книги "Чокнутая будущая"

Глава 5

– Мирослава, ты хочешь поссорить меня с братом?

Я несколько секунд молчала, суматошно отыскивая ответ на этот вопрос.

«Разумеется нет, – вот что прозвучало бы логично в столь щекотливой ситуации, – как ты мог такое подумать».

Но однажды может настать день, когда я стану той самой Еленой, рассорившей несколько царств.

Получается, что мой правильный ответ был бы враньем. А честный – неправильным. Ох ты ж ползучий порей, экая неприятная дилемма!

Поэтому я взмолилась:

– Подожди минуточку! – и торопливо закопошилась в сумочке, висящей через плечо. Она была небольшой, из мягкой кожи, но почему-то у меня никак не получалось достать шелковый мешочек с картами.

– Ты серьезно? – спросил Антон со смесью раздражения и любопытства.

– Это быстро, – пояснила я и наконец ощутила надежное тепло колоды в руках.

Сразу стало спокойнее, так верующие находят поддержку в четках.

Многие мои коллеги любят рассуждать о том, как войти в практику, как открыть энергетический поток, как настроиться на диалог с картами.

Я такой ерундой никогда не занималась. Мои колоды всегда отзывались мгновенно и охотно и вели себя невероятно общительно.

– Хочешь сказать, что это не просто бизнес? – хмуро уточнил Антон. – Что ты веришь… в раскрашенные картинки?

Я ответила не сразу – закрыв глаза, перебирала карты, вылавливая ту, которая даст мне полезный совет сейчас.

И вот оно, легкое покалывание в кончиках пальцев, и вот она, нужная мне карта.

Я посмотрела вниз.

Перевернутый Паж Мечей.

Еще не король, стоявший сейчас передо мной с самым хмурым видом, еще не рыцарь, всего лишь паж.

Не болтай слишком много – вот к чему призывала эта карта. Держи свои секреты при себе.

– И что теперь? – насмешливо спросил Антон.

– Мне пора, – благочинно сообщила я, вставая.

– Молоко на плите убегает?

– Вдруг вспомнила, что у меня медовый месяц.

К чести Антона, он не стал язвить в сторону старшего брата. Никаких шуток о том, что с таким престарелым мужем немудрено забыть про послесвадебные удовольствия. Только спросил довольно равнодушно:

– А как же моя шаурма?

– Угостишь меня в следующий раз, – рассеянно ответила я, отступая к двери.

«Не болтай» – очень сложное для меня действие.

Проще было сбежать, нежели заткнуть фонтан моего красноречия.

* * *

– Новая работа улучшит ваше финансовое положение, но изрядно пошатнет ваше психическое равновесие…

Моя постоянная клиентка София внимала серьезно и напряженно.

Я любила людей вроде нее – беспокойных и мнительных, сомневающихся в собственных решениях.

Я сама была такой.

Под красным бархатом на рабочем предсказательном столике лежал билет, который лишил меня сна и покоя.

Воспользоваться им?

Не воспользоваться?

В этот раз я не спешила советоваться с картами, поскольку не была готова ни к «да», ни к «нет».

С одной стороны, если я не пойду на этот концерт, то когда еще увижу свою мать?

С другой – хочу ли я ее видеть хоть когда-нибудь?

– Особенно будьте осторожны со своим начальником, человек он мстительный и обидчивый…

Я говорила, не задумываясь, следуя за картами, их положением и комбинациями. Это было привычным и приятным занятием. Во время работы я обычно отключалась от всех своих дел, погружаясь в чужие события и эмоции.

Но конверт лежал под бархатом и как будто призывал меня тонким мультяшным голосом: «Посмотри на меня, посмотри! Воспользуйся мной, воспользуйся! Я был создан для того, чтобы мою контрольную полосу оторвали безжалостно и быстро, а не для того, чтобы состариться безо всякого толка под красным бархатом».

– Мирослава, – позвала София, явно испугавшись моего молчания. – Говорите как есть, не щадите меня!

Ах да.

Я снова взглянула на расклад.

Сплошь младшие арканы – суета сует.

Люди все время ждут каких-то потрясающих перемен. Чтобы жизнь стала вдруг захватывающей и необыкновенной. Но правда в том, что большинство наших дней протекают скучно и обыденно, а предсказывать что-то надо.

Обычно это было легко, но сегодня я с нетерпением ждала, когда София уже уйдет, к счастью, после нее клиентов не намечалось.

В открытые окна нетерпеливо заглядывал ласковый летний ветер, подгоняя меня скорее выйти гулять. «Подожди еще немного, милый», – беззвучно попросила его и вернулась к многострадальной Софии.

– О, а тут у нас приятный сюрприз, – прочирикала я и ласково улыбнулась.

Еще десять минут, и клиентка наконец ушла в глубокой задумчивости, а я с облегчением закрыла за ней калитку.

Все.

Хватит с меня сегодня разговоров.

Тут я, признаюсь вам с некой неловкостью, испуганно оглянулась.

Не вылетел ли за мной злополучный билет?

И зачем только я его купила?

В саду буйствовали пионы, гнали бутоны розы, отцветали тюльпаны.

Секатор и садовые перчатки ждали меня на деревянном верстаке, и работа в саду была отличным способом выкинуть из головы всякие глупости.

Бабушка всегда говорила: «Займи чем-нибудь руки, и тогда мозг сам отвалится». Все мои беды, говорила она, от того, что я слишком много думаю.

Но секатор не успел отсечь всякие мрачности – у меня зазвонил телефон.

Кто говорит? Муж! Откуда? Я сама за него вышла.

Боже, иногда я так удивлялась своему новому семейному статусу, что замирала, глядя на экран.

Алеша? Какой Алеша?

Наша семейная жизнь четко делилась на те дни, которые я жила вместе с ним в центре, и на те, когда я возвращалась в свой дом на окраине и напрочь забывала про Алешу.

– Да, дорогой? – спросила я, сообразив, что к чему.

– Милая, – сказал он быстро.

Фоном слышалась невнятная многоголосица. Наверное, Алеша был в театре.

Помимо занятости в спектаклях он вел еще несколько актерских курсов – как для студентов, так и для ищущих себя взрослых. Собственно, на этих курсах мы и познакомились. Но я пошла туда вовсе не для того, чтобы раскрепоститься или что-то такое, а следуя за своим кумиром.

Ну что вы на меня так смотрите?

Я была одной из тех дурочек, что без памяти очаровалась сценическим образом Алеши. Частое явление, между прочим. Где бы он еще нашел себе столько жен.

– Слушай, – деловым голосом неумелого руководителя заговорил мой муж. Так он говорил всегда, когда пытался убедить меня, что не умеет пользоваться стиралкой, а глажка – вообще не мужское занятие. Получалось у него с переменным успехом. – Ты не могла бы дойти до Тохи, тебе же там рядом совсем?

– До похоронного бюро? – уточнила я уныло, хотя и так было понятно, что до него, родимого.

Мы не виделись с моим будущим прегрешением несколько недель, и, надо сказать, за это время я почти убедила себя, что карты преувеличили масштаб трагедии.

– Ну да. – Алешин голос стал совсем-совсем деловым. Чисто директор гастронома, диктующий распоряжения своему завхозу. – Попроси его прислать в театр гроб, да поприличнее.

– Ой, – испугалась я, – кто-то умер?

– Котик, – теперь в моем мобильнике журчала снисходительность, – даже если бы да, разве мы сами бы упаковывали? На это есть специально обученные Тохины мастера. Нам для постановки, само собой.

Я вспомнила сухонькую старушку, отвечающую за реквизит. Глазками хлоп-хлоп, ножками в круглогодичных валенках – топ-топ. Очаровательное интеллигентное создание, подчинившее себе весь театр. Артисты колотили для нее бутафорскую мебель, а постановщики раскрашивали задники.

Она находилась в системной оппозиции с художником, вечно пьяным детиной, чей талант был погублен завистниками.

– Почему я? – в моем голосе была обреченность.

Можно было отказать Алеше, запросто.

Но старушке в валенках? Да что же, у меня сердца нету?

– А меня Тоха уже послал, – с некоторой гордостью сообщил Алеша. – Сказал, что гроб – это солидное дорогое изделие, которое мы обязательно испортим. И вообще. Кто захочет в нем лежать после театральных?

– И я призвана его переубедить? Как? – кротко спросила, не представляя себе внятных аргументов.

Что делают нормальные женщины, когда пытаются добиться чего-то от чужих мужчин?

Надо чирикать и декольте – вот и все, что приходило на ум.

– Ну котик, – Алеша добавил сахара в голос, – ты у меня бываешь такой надоедливой. Утоми его.

Ах ты трухлявый пенек!

Да я самая ненадоедливая женщина в мире.

Я так ловко лавирую между двумя домами, что нередко сама по себе скучаю!

– А я схожу с тобой на концерт, – подлил елея Алеша, – в качестве моральной поддержки.

Что ж, мой муж знал, чем меня подкупить.

– Ну я попробую… но не знаю…

– Люблю тебя. – И в трубке раздались радостные гудки.

Понятия не имею, как они это делают, но я вам клянусь: эти коварные гудки то и дело меняют свои интонации.

По утрам они тянутся сонно, по выходным – лениво, а сейчас они практически отбивали задорное «хо-хо».

Я с сожалением посмотрела на секатор, раздумывая, не взять ли его с собой в качестве запасного довода.

Ну вдруг я надоедаю людям не так эффективно, как мой муж считает? Вдруг Алеша переоценил мои таланты?

А потом тяжело вздохнула и пошла переодеваться.

Нужно же было соответствовать традиционному образу попрошайки.

И в этот раз строгие менеджеры похоронного агентства взирали на меня с осуждением.

Цокали каблуки по черному граниту.

Красный – это мой цвет.

Он идет жгучим брюнеткам сам по себе, а еще я всегда представляла себя в этом платье Кармен, а она была той еще оторвой, слышали об этом? Особенно легко было вообразить себя знойной испанской красоткой, которую убивает ревнивый любовник, сейчас. Алеша бросился бы ко мне, умоляя и угрожая, а я бы гордо швырнула ему кольцо. И он бы зарезал меня, конечно, красиво зарезал, и я бы долго и страстно истекала кровью на руках у Антона, и шумела бы вокруг толпа, и ревели бы быки…

– Мирослава?

Ах да.

Я застыла в коридоре, невидящим взглядом уставившись в стену, да так и не дошла до кабинета Антона. Зато он вышел меня искать – наверное, строгие менеджеры наябедничали, что опять пришла та яркая тетка и снова с цветами. Правда, на этот раз в волосах.

Ну а где вы видели Кармен без алой розы в черных локонах? У меня был малиновый пион – ибо розы пока не расцвели, – который так и норовил отвалиться, но я его прибила намертво. Зря, что ли, срезала.

– Привет, – прочирикала я, отгоняя видения о моей трагической смерти, и выпятила грудь. – Красный – очень раздражающий цвет, верно?

Он снова растерялся, не зная, напрашиваюсь ли я на комплимент или чего вообще от него ожидаю. Вряд ли ему пришло в голову, что просто начала надоедать ему прям с порога.

– Тебе идет, – вежливо сообщил Антон. – А гроб не дам, так Лехе и скажи.

– Так и скажу, – заверила я преданно, широко улыбнулась, искренне надеясь, что на зубах не осталась пронзительно-кровавая помада. – Отличный вечер для стейка с кровью и терпкого красного вина. Полагаю, испанского. Ты танцуешь фламенко?

Не знаю, что с этим человеком, честно вам скажу.

Может, последствия сотрясения или родовой травмы?

Он то и дело застывал, подолгу глядя на меня.

Как двоечник на сложную задачу по физике.

– Никакого вина, – наконец объявил Антон. – Я же обещал, – тут он тонко улыбнулся, выбрасывая в воздух невидимую, но легко читаемую табличку «сарказм». Это было хорошо. Не люблю людей, которые язвят незаметно. – Я же обещал угостить тебя шаурмой.

Ах вот к чему эта табличка. Ничего он не обещал, я сама предложила.

Может, муж мой и прав и я специалист по надоеданию.

Топ-менеджер.

– Экономишь на свежей родственнице? Могу тебя понять. Вкладываться в Алешиных жен мало смысла – уж больно шустро мы сменяемся. Ладно, пиво и шаурма – это не мясо и вино, конечно, но что поделать. Гроб-то нужно как-то выклянчить.

– Как? – ровно с моими кроткими интонациями задал Антон тот же вопрос, который я задавала Алеше раньше.

– Пиявочным методом, – ответила я глубокомысленно. – Пойдем, по дороге расскажу. Тебе не понравится.

Глава 6

– Мирослава, – спросил Антон, когда мы длинным непарадным коридором направлялись к служебному выходу, – а ты часто собираешься здесь появляться?

Я шла перед ним и…

Я вот сейчас скажу как, а вы сочтете меня легкомысленной девицей, если уже не сочли. Бабушка говорила, людей хлебом не корми, а дай посудачить.

Что ж, судачьте на здоровье: я плыла прямо перед Антоном, плавно покачивая бедрами.

Не то чтобы у меня были какие-то выдающиеся бедра и я спешила поделиться ими с миром.

И не то чтобы я боролась за свою профессиональную честь – сказали карты, что быть роковой страсти, так извольте, милый Антоша, соблазняйте меня быстрее.

Просто в этом платье невозможно ходить просто так. Оно не для этого было предназначено, понимаете?

Назвался груздем, полезай в кузов… и всякое такое.

А что там спросил Антон? Как часто я собираюсь появляться в его похоронном бюро?

Вообще не собираюсь. Но к чему человека так сильно радовать, вдруг у него сердце слабое?

– Каждый день, а что? – отозвалась я рассеянно, размышляя, не слишком ли широка амплитуда у моего покачивания и не пора ли уже вспомнить о девичьей гордости.

– Мирослава, пойми меня правильно, – в его голосе явно прорезались маета и страдания, – ты, безусловно, радуешь взгляд, но у нас тут как бы… дресс-код. Это же юдоль печали, храм скорби, место, где яркие цвета не приветствуются в принципе, а уж красный – тем более.

От возмущения я сбилась с шага и так резко обернулась, что мы едва не стукнулись лбами. Антон отскочил назад с прытью, явственно доказывающей – ему и раньше доводилось оскорблять женщин в их лучших чувствах.

Платье мое пришлось не ко двору! Карменовское! Он что, издевается?

– Разве люди все еще приходят за гробами сами? Я думала, их у похоронных агентов по каталогу выбирают.

– Всякое бывает. У нас по конторе гуляет история о том, как одна девица вообще забралась в гроб, чтобы лично проверить, удобно ли в нем будет ее усопшей бабушке. Правда, это давно было.

– Да не так уж и давно, – возразила я отстраненно, – восемь лет в октябре будет.

– А? – Он снова завис, уставившись на меня с видом папуаса, впервые увидевшего фонарик.

– Я поняла тебя, Антон, – проговорила смиренно, для пущего эффекта опуская глаза долу, – только черный, только хардкор.

У него была строгая белая рубашка, узкий темный галстук, старомодный костюм. Гробовщик при исполнении.

– Спасибо, – проговорил он с чувством и спросил осторожно: – А про каждый день ты же пошутила?

– Я? Да у меня вообще нет чувства юмора. Я все смешное с детства ненавижу, – и сама же поморщилась от девчоночьей обиды, злой струной зазвеневшей в моем голосе.

В ушах громыхнул смех в зале, а ноздри защекотал запах успокоительных капель бабушки.

– А я с детства ненавижу халву, – совершенно неожиданно и очень серьезно ответил Антон. – Она к зубам липнет.

– Спасибо, что поделился, – важно кивнула я и все-таки продолжила свой путь дальше.

Влево. Вправо. Влево. Вправо.

Гамлет Иванович, бог шаурмы нашего рынка, встретил меня с распростертыми объятиями.

– Славушка, девочка, – бархатно замироточил он, – красавица моя жгучая, ягодка моя сладкая, ласточка моя вороная, проголодалась, милая?

Я охотно расцеловала его в обе щеки.

Здесь, в пропахшей луком и пряностями кафешке, прошла половина моего детства. Бабушка оставляла меня с Гамлетом Ивановичем, когда ей требовалось отлучиться по делам, я ревела над его сладостями, когда меня дразнили в школе, и с ним же мы проводили бабушку в последний путь, намертво сцепившись ладонями.

У них был какой-то невозможный куртуазный роман: он угощал ее виноградом, а бабушка его – помидорами со своего огорода. По утрам они подолгу пили кофе из крохотных чашечек и курили длинные ароматные сигареты, по воскресеньям он приходил к нам на пироги.

– Это, стало быть, – Гамлет Иванович сграбастал Антона в могучие объятия, – твой муж?

Он дулся на меня целую неделю из-за того, что я не позвала его на бракосочетание с Алешей. Напрасно я убеждала его, что это тестовая свадьба, первая, не стоит преувеличивать ее значимость. В итоге клятвенно пообещала, что в следующий раз Гамлет Иванович обязательно станет моим посаженым отцом. На том мы и примирились, выпив домашнего терпкого вина и закусив его мандаринами.

– Его брат. – Антон, не готовый к столь радушному приему, ужом вывернулся из южного гостеприимства и огляделся.

– Тоже хорошо, – пророкотал Гамлет Иванович, чмокнул меня в макушку и скрылся за ширмой, спеша побыстрее накормить свою ягодку и ласточку.

Кафешка была пластиково-дешевая, зато чистая и очень яркая. Гамлет Иванович был космополитом, и позолоченные статуэтки будды соседствовали с индийскими слонами, дагестанские ковры конкурировали за внимание с армянскими пейзажами.

– Любопытно, – пробормотал Антон и неуклюже опустился в кресло, утонув в подушках. – А где меню?

– На улице. На вывеске. Шаурма, шашлык, пиво – так там написано.

Я фигурно изогнулась на своем стуле, мимолетно проверив, не потеряла ли пион по дороге сюда. В кафешке были только двое работяг, погрузившихся в политические споры под пиво, и официантка подмигнула мне, не отвлекаясь от сериала в своем телефоне.

– А вот, – я указала на большой, но, увы, неумело нарисованный портрет, который некоторые недоброжелатели даже именовали мазней, – изволь познакомиться. Моя бабуля.

Антон внимательно посмотрел на изображение смуглой женщины со смахивающим на баклажан носом и такими густыми бровями, что казалось, будто они вот-вот захватят мир. Гамлет Иванович сотворил сие произведение антиискусства в приступе тоски, и я очень уважала это стихийное проявление чувств.

– А где дедуля? – спросил Антон.

– Почил до моего рождения. В нашей семье первые мужья особо не задерживаются. Кто в могилу, а кто в бега. Поэтому мы их подолгу при себе не держим. Из милосердия.

– И какой срок ты отмерила Лехе? Как карты лягут?

«А это, милый, может зависеть от тебя», – едва не ляпнула я.

Но перевернутый Паж Мечей советовал держать язык за зубами, и приходилось то и дело одергивать себя.

– Как карты лягут, – легко согласилась я.

Пришел Гамлет Иванович с фруктами и кофе.

– Брат супруга нашей Славушки – мой брат, – торжественно провозгласил он.

Антон новому члену семьи, кажется, не слишком обрадовался и ответил неуверенной и фальшивой вымученной улыбкой. Гамлет Иванович посмотрел на него огорченно, но не стал настаивать на дальнейших братаниях и снова скрылся за японской ширмой.

– Это твой родственник? – спросил Антон.

О да, нас, мордву, от армян просто не отличить. Один народ!

– Сосед. Я живу на улочке за рынком, тут семь минут на каблуках.

– Серьезно? И Леха согласился переехать в такую глушь?

– Неа. Я живу то там, то сям.

– Очень мудро с твоей стороны принимать Леху порционно. В больших дозировках он крайне утомителен.

– Дело не в Алеше, – объяснила я, жмурясь от сладости инжира. – Просто я до беспамятства люблю наш с бабушкой дом. Там у меня сад. Не представляю, как можно все бросить и уехать в квартиру. А Алеше от меня неудобно добираться до театра.

– Потому что его величество слишком ленив, чтобы получить права и сесть за руль.

– Он невозможно талантлив, разве это не чудо?

– Чудо, что все его женщины с готовностью бросаются решать все его проблемы. Ты примчалась ко мне, потому что Лешеньке понадобился гроб, разве это нормально?

– Зависть – плохое чувство, черное. – Я сгладила резкость мягкой улыбкой. – Они ставят «Вия», вот как обойтись без гроба, скажи мне?

Антон был равнодушен и к моим резкостям, и к улыбкам. Он пил кофе, глазел на бабушкин портрет, и было совершенно непонятно, что за мысли бродят в его голове.

Ужасно неприятно, что нет никаких подсказок. Только представьте, как было бы удобно всем жить, если бы наши мысли выскакивали всплывающими строчками над бровями.

– Так он еще и летать будет? Точно не дам, расколошматят к чертям.

– А что, ты собирался его продать после того, как спектакль уйдет из репертуара? Возможно, даже с наценкой: гроб, который выступал в театре! Разумеется, быть похороненным в нем должно быть дороже.

– Мирослава, если Лехе понадобился гроб, пусть покупает. Так и быть, сделаю по-братски скидку в десять процентов.

– Какая щедрость! – Я преувеличенно восторженно округлила глаза. – Лично Алеше гроб, к счастью, пока без надобности. Это дань искусству, понимаешь?

– Понимаю. Но гроб не дам.

Я загрустила. Кажется, наш разговор никак не желал складываться.

– Мезевок аш тият, – вздохнула я и перевела с мокшанского, пока Антон не решил, что я перешла на тарологические проклятия: – Что ж, ничего не поделаешь. На нет и суда нет. Как хочешь, милый Антоша, а я-то в тебя так верила! И Алеше всегда говорила, как сильно повезло ему с братом.

Он перевел взгляд с портрета на меня и рассмеялся.

– Ну, Мирослава, – сказал с укоризной, – даже моя племянница Арина куда ловчее манипулирует людьми. А ей всего девять!

– Да, – согласилась я охотно, – с манипуляциями у меня выходит не очень. Особенно не очень – с тобой. Учитывая все, что между нами будет.

– Что между нами будет? – кисло спросил он. – Опять твои гадательные глупости?

– А вот не скажу! И ничего не глупости! Впрочем, тебе еще предстоит смириться со мной и твоей судьбой.

– Боже мой! – Антон явно пришел в раздражение, но, к счастью, появился Гамлет Иванович и принялся расставлять тарелки.

Я сглотнула.

Конечно, был шашлык, разве можно иначе.

Были рулетики из баклажанов, ека с зеленью и сыром и разноцветные шарики пхали, которые я обожала.

Гамлет Иванович бестрепетно достал из шкафчика бутылку своего вина и рюмки, после чего сел за наш столик.

– Ну, за знакомство, – провозгласил он.

– Я за рулем, – прохладно отозвался Антон.

– А я нет. – Я оживилась.

Гамлет Иванович разлил нам в две смешные пузатые рюмки – почему-то он не любил винных бокалов, – и мы выслушали длинный витиеватый тост о том, что человек без семьи – это виноград без лозы.

Я жадно бросала взгляды на еду и ерзала.

Антон сидел неподвижно. Может, Гамлет Иванович своей витиеватостью вогнал его в анабиоз? Вполне вероятно.

Бабушка всегда говорила решительно: «Ну, будет», а он ей отвечал: «Не дождешься», после чего они наконец чокались.

Я прерывать разглагольствования о виноградных лозах не решалась.

К счастью, все рано или поздно заканчивается, и даже этот тост подошел к завершению. Мы выпили и взялись за приборы.

– Это очень вкусно, – строго сказала я Антону, – ешь.

– Но где шаурма?

– Будет, – пообещал Гамлет Иванович. – Я тебе с собой заверну.

– Гамлет Иванович человек творческий, – пожала я плечами, – он по заказу не готовит. Здесь никогда не знаешь, чем тебя накормят.

– Как можешь ты так говорить, девочка, – разволновался он. – Все приготовлю, что захочешь! Хочет брат твоего мужа шаурмы – будет ему шаурма! Что ты мне гостя огорчаешь!

– Нет-нет, – поспешно сказал Антон, – я просто не ожидал такого роскошного обеда.

– Разве это роскошь! – почти сердито вскричал Гамлет Иванович. – Ты просто не был на обедах моей матушки! Пять видов еки, долма, хоровац, манты с тыквой! Ты никогда не ел досыта, если ни разу не садился за стол моей матушки!

Я с аппетитом лопала шашлык, закусывая лавашом с пхали, и раскаты этого голоса звучали для меня как самая лучшая музыка в мире.

Чайковский с Моцартом заплакали бы, если бы узнали, как мало они стоят по сравнению с этим голосом.

– А как она Славку любила! – продолжал Гамлет Иванович. – Наряжала ее как куклу.

– Моя бабушка не умела ни шить, ни вязать, – закивала я, – но бабушка Ануш из любого махра была способна сшить платье, а из любого клочка шерсти связать шарф. Она и меня всему научила. Это платье я сшила собственными руками.

– Очень выразительное, – вежливо похвалил Антон.

Да, я выросла со стариками в мире теплых пирогов, советов на все случаи жизни и обильных объятий. И в этом мире было очень много любви, еды и сказок.

– К слову о матушках, – Гамлет Иванович посмотрел на меня со значением. – Ты афиши-то видела? Весь рынок ими обклеен.

– Видела и даже купила билеты. У моей мамы гастроли в нашем городе, – поведала я Антону, который внешне не проявлял ни малейшего интереса, но вдруг он втайне сгорал от любопытства.

– Гастроли? – повторил он безучастно. – Ты поэтому в Леху влюбилась? Потому что сама из театральной семьи?

– Моя мама комик. – Это прозвучало так едко и отравленно, что Гамлет Иванович тут же нахмурился. – Стендапер! Женщина у микрофона, которая свою семью превратила в тему для шуток. У бабушки каждый раз сердце прихватывало, когда она слушала ее выступления. Ну можешь представить… – Я вскочила на ноги и, изображая вилкой микрофон, подперла бок одной рукой и затараторила: – Привет, привет, меня зовут Мария Милованова, и я самая старая в нашем проекте. Но надо мной никто не шутит по этому поводу, потому что у меня мать – ведьма. Действительно ведьма, с помелом и котлом. Она смотрит на карты и говорит: «Э, мил-человек, да тебе нужны деньги». Серьезно? Похлопайте те, кому не нужны деньги. Вам? Прям не нужны? Выйдите вон из зала. И я все время спрашиваю ее: «Мам, что же ты не увидела в этих своих картах, что я залечу на первом свидании?» К такому меня надо было начинать готовить заранее. Ну, не знаю… Тренироваться на бананах надевать по три презерватива. У каждого свои фобии. Кто-то боится девочек, вылезающих из колодца. Я боюсь девочек, вылезающих из меня.

– Мирослава, перестань баловаться, – велел Гамлет Иванович печально. – Другой матери у тебя все равно не будет, люби такую, какая есть!

– Полюби меня такой, – пропела я, – полюби меня такой, какая я есть! Эх, хорошее у вас вино вышло, крепенькое.

Он крякнул и снова ушел – наверняка за печеньем и кофе.

А я, притомившись, упала на стул напротив Антона.

– Я собираюсь на ее выступление, – сообщила, поправляя пион и возвращаясь к образу роковой красотки. – Не думаю, что смогу подойти к ней, чтобы поздороваться, но даже кошке разрешено смотреть на короля. Алеша обещал пойти со мной в качестве группы поддержки, если я раздобуду ему гроб.

– А вот и жалостливая история, – резюмировал Антон. – Это уже манипуляция уровня «Олег», моего племянника, которому двадцать.

– И почему ты все меряешь в племянниках?

– Потому что им тоже все время что-то от меня нужно.

– Да фу, – обиделась я, – тоже мне! Сколько стоит твой гроб? Сделаю мужу подарок.

Я тут же представила, как все артисты театра рукоплещут мне как меценату и покровителю муз. Кто знает, возможно, они даже повесят мой портрет в фойе и подпишут: «Человек, без которого постановка „Вия“ не удалась бы»… Вдруг таким незатейливым образом я смогу стать самой лучшей и заботливой женой Алеши? И даже блеск и богичность Риммы Викторовны немножко пооблезут.

– Я подарю тебе его, – проинформировал Антон, – если ты окажешь мне одну небольшую ответную услугу.

Я захохотала.

– Не убивай меня, Иванушка, я тебе еще пригожусь! Поди туда, не знаю куда. Милый мой Антошечка, да мы же прямиком оказались в сказке. Рассказывай быстрее, какой подвиг я должна совершить, чтобы получить свою награду?